Текст книги "XXII Век. Сирены Летящей"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Геннадий Мартович Прашкевич
XXII Век. Сирены Летящей

Особое мнение палеонтолога Гомера Хайдари

Мудр тот, кто знает нужное, а не многое…

Эсхил

1

Со времени возвращения Второй межзвездной прошло пять лет. Краткие сообщения об экспедиции были опубликованы еще на первом году возвращения. Но только сейчас обработаны колоссальные коллекции, собранные в нескольких звездных системах, и опубликован подробный отчет, в один из томов которого вошли и так называемые «особые мнения» специалистов, касающиеся событий, происшедших на четвертой планете звезды Летящая Барнарда – Ноос.

Выход в свет тома "особых мнений" и заставил меня взяться за диктофон. Я глубоко убежден, что истина не всегда вскрывается в результате дискуссий, в которые, как правило, бывают вовлечены тысячи, может быть, доброжелательных, но недостаточно компетентных людей. Два-три очевидца могут находиться к истине гораздо ближе, чем тысячи, знающие о причинах случившегося лишь по газетным отчетам. В спорах о сиренах Летящей я, с полным на то правом, отношу себя к немногим свидетелям, ибо входил в свое время в интернациональную исследовательскую группу, возглавляемую астрономом Мораном.

Опыт человечества, оцениваемый в наше время примерно в 1221 – 1222 бит, во много раз превышает информацию, содержащуюся во всех когда-либо написанных книгах и рукописях. Хорошо известна, например, сложность расшифровки письменностей, принадлежавших цивилизациям, исчезнувшим с лица Земли. Эти письменности были созданы такими же людьми, как мы, однако многое, очень многое, нами не прочтено до сих пор. Разве удивительно, что в первых межзвездных человек столкнулся с вещами, вообще не поддающимися истолкованию? Ведь эти вещи были созданы существами с системой мышления отнюдь не тождественной нашей. Понятен поэтому всеобщий интерес к случившемуся на планете Ноос. Ибо именно там человечество впервые в своей истории столкнулось на практике с проблемой Контакта.

2

В течение долгих веков люди жили и умирали на поверхности шара, не превышающего в радиусе шести тысяч километров и обращающегося вокруг довольно заурядной звезды в одном из спиральных рукавов островной галактики, известной под названием Млечного Пути. С выходом в космос положение резко изменилось. Единое человечество, оставившее позади проклятие стихийных бедствий и социальных потрясений, получило возможность планомерного и четкого освоения Пространства. Сделав, наконец, Землю домом, домом, в котором исчезли такие понятия, как войны, геноцид, спекуляции, в течение нескольких десятилетий коммунистическое общество осуществило пять межзвездных полетов, открывших для землян совершенно новые горизонты. Наученное горьким опытом нарушения экологического баланса на Земле, человечество еще до Первой межзвездной обосновало и утвердило так называемые «Положения о Космосе». Эти «Положения» были продиктованы возможностью встречи с иными цивилизациями, возможностью встречи с чем-то принципиально новым, и один из пунктов «Положений» гласил:

"Любая попытка Человека войти в Контакт с Неизвестной ранее формой жизни в Космосе должна строиться на предельной осторожности.

Все, что может явиться причиной повышенной опасности, как для Человека, так и для Неизвестной ранее формы жизни, должно быть сведено к минимуму. Если сам Контакт по каким-то причинам примет угрожающие формы как для Человека, так и для Неизвестной ранее формы жизни, Человек должен отступить, – для того, чтобы, проведя необходимые исследования, понять природу Неизвестной ранее формы жизни и найти приемлемую и гуманную возможность Контакта. Все иные реакции Человека при встрече с Неизвестной ранее формой жизни следует относить к категории неоправданного риска".

Род человеческий всегда стремился покинуть свою замкнутую крепость – планету Земля. И члены группы Морана, то есть сам астроном Франс Моран, биолог Даг Конвей и я – палеонтолог Гомер Хайдари, добровольно и сознательно вошли в состав Особого отряда Второй межзвездной и так же добровольно и сознательно рисковали жизнью в открытом Космосе. Все это так же легко и так же трудно объяснить, как далекие путешествия обитателей Старого Света или Гавайских островов, как экспедиции Колумба или Крузенштерна, как упорство адмирала Бёрда или решимость Хиллари. Я привожу эти имена лишь для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, что поведение членов группы Морана на планете Ноос было столь же естественно и закономерно, как поведение любого из перечисленных путешественников и исследователей. Еще яснее: все члены группы Морана обладали именно теми качествами, которые делают нас людьми, которые постоянно зовут нас в неведомое, которые постоянно заставляют нас расширять границы обитаемой Вселенной.

3

Задачей Особой группы являлась высадка на планету Ноос. В случае отсутствия на ней мыслящих существ, как дружелюбно, так и агрессивно настроенных, мы должны были изучить физическую природу планеты. Среди нас не было специалистов по Контактам, ибо ни один из исследователей, занимавшихся планетой Ноос, не обнаружил на ней следов жизни. Выводы этих исследователей основывались на том, что любая разумная цивилизация должна знать о радиолинии длиной 21 см (1420 мгц) – основной частоте водорода, самого распространенного элемента во Вселенной. Как бы ни отличались друг от друга разумные существа, язык природы для них везде должен быть понятен и универсален… Но, повторяю, ни один из исследователей не нашел на Ноос никаких признаков жизни.

4

Три планеты системы Летящей Бернарда, открытые в свое время астрономом Ван де Кампом, не могли нам служить из-за гигантских масс, примерно в 200, 300 и 400 раз превосходящих массу Земли. Гравитационное поле этих планет попросту раздавило бы человека. Но Ноос, четвертая планета Летящей, открытая самим Франсом Мораном, сочетала в себе все элементы, необходимые планете для людей. Массы ее вполне хватало на то, чтобы удержать атмосферу. Минимальное барометрическое давление на поверхности не превышало 0,9 атмосферы. Обращение вокруг Летящей равнялось земному. А расстояние от звезды и наклон экватора планеты к плоскости орбиты также не выходило за пределы приемлемого, хотя какие-то искажения в эту картину вносили своим действием три кольца астероидов, вращавшихся вокруг Ноос. Ко всему прочему атмосфера планеты была богата кислородом, а материки разделялись огромным, определяющим голубой цвет планеты, океаном… Более удобное место для высадки человека просто трудно представить. Другое дело, что каждый из нас должен был помнить: любая планета – это прежде всего Сфинкс, загадывающий загадки. И если ты не разгадал их, она тебя убивает.

5

Выйдя на орбиту Ноос, специальная лаборатория Второй межзвездной повторила исследования. В эти дни я почти не видел Конвея, всецело занятого так называемым «детектором жизни» или, как еще называли этот прибор, «Гулливером». Этот прибор мог обнаружить жизнь, исходя из того, что обмен веществ (то есть поглощение пищи живыми организмами, выброс экскрементов и, как итог, выделение энергии) является одним из самых универсальных свойств жизни в любом уголке Вселенной.

Посаженный на поверхность планеты, "Гулливер" с помощью липких щупалец, выстреливаемых из специальных пушек, а затем втягиваемых обратно, провел сбор проб. Такой сбор, а также питание живого вещества радиоактивно меченой пищей и обнаружение газообразных конечных продуктов обмена веществ – и было основной задачей "Гулливера". Но ни на одном из материков Ноос "Гулливер" ничего не нашел. Ничего, кроме подобия микроскопических спор, отдаленно напоминающих так называемые организованные элементы, время от времени попадающие на Землю с метеоритами. После долгих колебаний Конвей признал, что затрудняется определить находки, ибо ни одна из реакций не выявила в найденных спорах даже отдельных признаков того, что помогает нам определять жизнь.

После обсуждения выводов Конвея корабль Второй межзвездной ушел в Космос. А наша группа осталась на исследовательском боте, медленно совершающем виток за витком над голубым шаром планеты Ноос.

6

Проявив очередную серию снимков, Морен сдвинул на лоб очки и близоруко воззрился на меня:

– Взгляни, Гомер. Эта цепь очень схожа с лунными кратерами. Но вулканического они происхождения или метеоритного? Можешь ответить?

Я пожал плечами.

– Мне нужно знать, какими породами они сложены. Но вообще они и впрямь схожи с кальдерами – провальными вулканами…

– В таком случае, каждый из них должен походить на другой?

– Конечно. Исключая размеры.

Моран улыбнулся и разложил на столе новую серию снимков.

– Та же цепь, – пояснил он. – Те же самые кратеры. Но эта серия снята с помощью радиотелескопа, а не оптическими приборами. Теперь можно видеть разницу, правда?

Я замер.

На обычных снимках открытые Мораном кратеры выглядели как отчетливые кольцевые структуры. На снимках же, выполненных с помощью радиотелескопа, отчетливо просматривался только один кратер. Идеально круглый, он сиял на сплошном темном фоне, как гигантский маяк.

– Выглядит так, – сказал подошедший Конвей, – будто дно кратера испускает радиоизлучение. Довольно редкое зрелище. По крайней мере, я такого не видел…

7

К этому времени от корабля Второй межзвездной нас отделяло расстояние почти в два парсека. Неожиданное открытие Морана ставило нас перед альтернативой: обращаясь вокруг планеты, продолжать наблюдения, дожидаясь главного корабля, либо осуществить запланированную высадку, рискуя встретить нечто неизвестное в районе странного кратера.

Решение Морана вы знаете по отчету. Моран предложил высадиться на Ноос. При этом мы оставляли бот на орбите, чтобы в случае непредвиденной встречи вернуться на его борт. Решение Морана не было поспешным, как утверждали некоторые горячие головы в ходе позднейших дискуссий. Мы перебрали все мыслимые варианты высадки и руководствовались уже известным вам пунктом из "Положений о Космосе".

"Любая попытка Человека войти в Контакт с Неизвестной ранее формой жизни в Космосе должна строиться на предельной осторожности. Все, что может явиться причиной повышенной опасности, как для Человека, так и для Неизвестной ранее формы жизни, должно быть сведено к минимуму. Если сам Контакт по каким-то причинам примет угрожающие формы как для Человека, так и для Неизвестной ранее формы жизни. Человек должен отступить, – для того, чтобы, проведя необходимые исследования, понять природу Неизвестной ранее формы жизни и найти приемлемую и гуманную возможность Контакта. Все иные реакции Человека при встрече с Неизвестной ранее формой жизни следует относить к категории неоправданного риска".

Больше всего решение Морана обрадовало нашего биолога. Не умеющий скрывать чувств, темпераментный весельчак Конвей радовался как ребенок. И его можно было понять. Как и я, он жаждал узнать – почему "Гулливер" на столь удобной планете не нашел никаких следов жизни? И почему, если эта жизнь на ней все-таки существовала, она не давала четко различимых следов?

8

Я стоял перед иллюминатором, разглядывая астероидные кольца, вращающиеся вокруг планеты. Только прозрачное стекло отделяло меня от бездны – черной, бесформенной, тьму которой пронизывали лишь вспышки звезд. Я не мог определить, где в этом провале находится Солнце, но то, что оно было среди звезд, наполняло меня гордостью за Человека. За Человека, научившегося протыкать Пространство. Я не случайно употребил слово «протыкать». При релятивистских скоростях наш корабль действительно шел как в звездном колодце. Перед носом постоянно маячило черное пятно, будто там, куда мы направлялись, не было ни одной звезды. Но это только казалось. Звезды там были. Просто их радиация оказывалась смещенной в невидимую человеческим глазом ультрафиолетовую часть спектра. И такое же черное пятно маячило за кормой, поскольку там свет звезд смещался в инфракрасную зону… Мы, действительно, как гигантской иглой протыкали Пространство.

Моран тронул меня за плечо:

– Я провел кое-какие исследования… Этот кратер… Он и впрямь излучает энергию… Более того, эта энергия излучается направленно и напоминает сигналы…

9

С этого началось неожиданное.

То, что Моран определил как сигналы, записанное и разложенное автоматами в спектре слышимости, звучало как музыка. Музыка, в которой участвовали все известные нам инструменты – от скрипучего харпсикорда [Харпсикорд – музыкальный инструмент, предшественник фортепьяно] до альтовых труб!

Когда я впервые услышал эту музыку, выделенную из бульканья, треска, шороха, скрипов, шарканья, мяуканья, свиста, забивавших диапазоны приемника, я не мог не вздрогнуть от удивления. Возникая из ничего, как если бы это вода просачивалась сквозь тончайшие трещины, музыка достигала высоких, почти не воспринимаемых частот и внезапно садилась, заполняя все кругом тревогой органных труб. Прокрутив пленку с записью, Моран спросил:

– Даг, и ты, Гомер. Эти шумы вам что-нибудь напоминают?

– Музыку, – твердо сказал я.

Но Конвей прищурился и сказал так:

– Да, музыку. Но в ней нет ничего человеческого.

– Человеческого? – удивился Моран.

– Точнее – разумного. Ее не мог написать никто близкий нам по системе мышления. Трудно это объяснить, но я так чувствую.

– Возможно… – задумчиво заметил Моран.

Не знаю, догадывался ли он тогда о природе шумов… Но, покидая бот, он запрограммировал автоматы на постоянный прием и анализ эфирных возмущений планеты Ноос.

10

Как известно из отчета, мы высадились с помощью рабочей ракеты на голом плоскогорье, обрывающемся в горько-соленый океан. Живой, настоящий воздух был пропитан горечью каменной пыли. Насколько хватало глаз, тянулись пустынные, загроможденные развалами, скал, равнины. И стояла тишина, которую нарушил лишь рекогносцировочный танк, с грохотом скатившийся из круглого брюха ракеты.

Равнину, упирающуюся в высокую горную цепь, мы прошли за двенадцать часов. Время от времени танк останавливался и я запускал мощный бур в скалистое тело планеты. Пустыня Ноос не исключала того, что жизнь на ней могла существовать прежде. Но бур приносил нам колонку за колонкой, лишенную любой органики.

Разумеется, я не надеялся обнаружить что-либо важное сразу. Каждый палеонтолог знает, что живые существа склонны собираться там, где условия более всего благоприятствуют их образу жизни. Для того, чтобы обнаружить "говорящие" отложения, я должен был хоть что-то знать о существах, которые могли в прошлом населять Ноос… Но горные породы планеты были немы. Немы не менее, чем знаменитые южноафриканские толщи Свазеленда, о которых палеонтологи до сих пор говорят лишь то, что они "имеют возраст более трех с половиной миллиардов лет", поскольку в них обнаружены интрузии именно этого возраста.

Хотя карта, составленная Мореном еще на борту бота, была достаточно подробна, мы не сразу отыскали в преддверии мощного хребта интересовавший нас кратер. Тишина, первозданное запустение, плоские глыбы, покрытые пустынным загаром… Было нелегко отыскать единственно верный путь, но Морен вывел-таки танк в ущелье, рассекающее один из склонов кратера.

Но прежде чем описать кратер, я позволю себе отступление.

Еще до выхода человека в Космос на Земле жили и множились бесчисленные легенды о том, что мы можем встретить на других планетах. Многие были склонны преувеличивать степень неизвестного, забывая о том, что даже на самых дальних и уединенных планетах, физические характеристики которых близки к земным, почти все будет выглядеть так же, как на Земле. То есть обычными будут смена дня и ночи, смена времен года и, наконец, такие явления, как восход и заход солнца, лунные фазы, звездные ночи, ветры, пустыни, океаны, дожди, молнии. Короче говоря, большинство того, к чему мы привыкли на Земле, будет таким же и на краю Вселенной. Больше того, этот закон, видимо, можно будет распространить и на живые организмы, поскольку в силу общих физических характеристик быстроплавающие формы должны будут приобрести обтекаемость, летающие – крылья, сухопутные – конечности и так далее.

Но вулкан, в кратер которого мы попали, ничем не напоминал земной. Гигантский его цирк, сияющий как титановая кастрюля, был врезан в горный массив, оплавившиеся породы которого сползли на плоское дно, застыв округлыми удлиненными языками. Широкая сеть металлических полос, вплавленная в камень, покрывала дно кратера. Несмотря на жар, которым дышали стены, большинство полос было покрыто густым кристаллическим налетом, напоминавшим не в меру разросшийся иней. Кое-где этот "иней" испарялся, пуская в воздух столбы ядовито-зеленых дымков. А зеркальные поверхности стен были испещрены геометрически правильными рядами дыр, уменьшающихся с высотой, но, видимо, очень глубоких. Их разверстые пасти смотрели прямо на нас, и трудно, очень трудно было допустить, что вся эта конструкция могла возникнуть без ведома разума!

11

Руководствуясь «Положениями о Космосе», Моран сразу увел танк из кратера.

Мы понимали его и не пытались протестовать, хотя круглое лицо Конвея выразило всю гамму раздирающих его чувств.

– Ночь проведем в ущелье, – сказал Моран. – Дождемся дня, не входя в кратер. Кроме автоматов, будем дежурить и мы сами. По очереди.

…Первым вызвался дежурить я.

Моран и Конвей уснули. Я опустил бронеколпак танка, включил кондиционеры и настроил аппаратуру. Экраны тускло засветились, показывая стены ущелья, и я с горечью подумал, что опустись "Гулливер" в районе нашего кратера, с нами мог быть сейчас специалист по Контактам… Но… "Гулливер" прошел мимо, и сейчас мы должны были надеяться лишь на себя… Впрочем, эти места давали достаточно информации. По крайней мере, где-то после полуночи я вдруг уловил ровный гул, будто через ущелье шла, обдирая каменные стены, волна холодного воздуха. Ветер?.. Может быть… Но почему я не видел пыли?.. Почему не летели со склонов камни?..

Почему не пронизывали ночную мглу искрящиеся ручьи камнепадов?

А шум усиливался. За какие-то минуты он вырос настолько, что я вынужден был переключить реостат телекамер. Моран проснулся, постучал длинным пальцем по прозрачной перегородке спального отсека и спросил:

– Ветер?

– Возможно.

– Почему "возможно"?

– Судя по реву, он должен достигать ураганной силы. Но в пределах видимости со стен не упал ни один камень.

– Ну, если такие ветры тут не редкость, они давно посрывали все, что могли сорвать.

– Возможно, – заметил я. – Но флюгер танка не отмечает никакого движения.

– Ветер идет поверху, – предположил Моран.

– Спи, Франс! Тебе еще предстоит дежурство.

12

«Ветер» бушевал всю ночь, но ничто в кратере не изменилось. Я убедился в этом, сравнив свежие фотографии со сделанными вчера.

Соблюдая все предписываемые инструкциями предосторожности, Даг Конвей и я добрались до ближайшей дыры в склоне кратера, стараясь не приближаться к металлическим полосам. Свет фонаря вырвал из тьмы куски базальта. Пыль… Ничего, кроме пыли! Собрав ее в специальный мешок, мы жгли ее на спектрометрах, расщепляли в анализаторах, но пыль тоже молчала.

И только микроскоп позволил нам рассмотреть все те же подобия спор, что были доставлены с Ноос еще "Гулливером".

Разочарованные, мы отправились с Конвеем во второй маршрут, не надеясь уже на находки, как вдруг что-то привлекло Дата к одной из самых низких дыр. Я видел, как напряглась спина Конвея, как он нагнулся над чем-то невидимым мне, и почти сразу раздался его восторженный голос:

– Гомер, я нашел автотрофа! [Автотроф – живой организм, использующий (в противоположность гетеротрофам, аллотропам, паразитам и сапрофитам) в качестве пищи только неорганические вещества.]

– Кого? – переспросил я.

– Автотрофа! И он поет! Как сирена!

Просигналив Морану, наблюдавшему за нами с танка, я направился к биологу. Его широкое лицо расплылось в улыбке. Большие глаза, широкие губы, даже морщинки на лбу – все счастливо улыбалось. Причиной этого счастья было нечто похожее на ссохшееся растение. Пучок плоских кожистых листьев, покрытый крошечными, металлически поблескивающими колючками… Но эти листья при моем приближении вдруг вздрогнули и медленно поднялись как узкие листочки электроскопа.

Конвей взглянул на меня и еще раз широко улыбнулся:

– Жизнь!

Конвей был прав. Эта штука действительно подходил? под общепринятую формулировку: "Жизнь – это высокоустойчивое состояние вещества, использующее для выработки сохраняющих реакций информацию, кодируемую состояниями отдельных молекул". Длинная фраза, но я специально ее привел – мысли человека иногда идут самыми необыкновенными путями…

– Что ж, Даг, – сказал я не без зависти, – ты и впрямь нашел автотрофа. Но при чем тут сирены?

– Ты разве не слышишь? Эта штука поет!

– Поет?

– Ну, шумит. А шум ее отражается от камней. Чем не пение? Наклонись.

Я наклонился и вслушался.

Низкое, еле различимое гудение, будто рядом со мной работал крошечный трансформатор, действительно исходило от жестких листьев сирены. Это трудно было назвать пением, но Конвей любил выражаться образно.

– Твой автотроф плотно прикреплен к камню. Как ввинчен, – заметил подошедший Моран. – И все-таки советую всем отодвинуться. И запомни, Даг. Ни сегодня, ни завтра я не позволю тебе раздирать это существо на анализы… Пока мы не убедимся, что оно не имеет никакого отношения к разуму, ты не тронешь его.

Отодвинувшись, мы продолжали смотреть на сирену. Лучше всего этот вид был описан самим Конвеем:

"Сирены Летящей – кустистые. Стебли прямые или слабо изогнутые. Часто стелющиеся. Диаметр стеблей – от трех до пятнадцати сантиметров. Сообщаются через соединительные трубки, расстояния между которыми иногда превышают двадцать пять сантиметров. Днища воронкообразные, прикреплены к камню. Я назвал автотрофов Летящей сиренами из-за их способности издавать звуки, рождающие среди скал странные отражения".

В этом описании весь Конвей с его стремлением все расставить по полочкам, классифицировать, определить, и все это как можно скорее… Но он был прав – сирена умела петь.

Низкое гудение, так напомнившее мне трансформатор, переросло в ровный гул, явственно различимый даже в пяти метрах от сирены.

Сирена пела.

Оставаясь совершенно неподвижной, она умудрялась испускать звуки, перебиваемые время от времени быстрым треском. В этих звуках, как ни странно, можно было уловить некие ноты, смазанные, растянутые, будто перед нами прокручивали валик доисторического фонографа. Потом гудение смолкло. Листья сирены вдзрогнули и опустились.

– Удивительно, – пробормотал Моран.

– Удивительно? – вскликнул Конвей. – Напротив, это пение ничуть меня не удивляет. В конце концов, у нас, на Земле, есть вещи более удивительные! Орган кобры, например, реагирует на инфракрасное излучение, обнаруживая разницу температур порядка 0,001°. Разве это не удивительно? А электрический орган некоторых рыб? Он реагирует на падение напряжения порядка 0,01 микровольта на миллиметр! А слуховой орган моли? Он реагирует на ультразвуковую локацию летучих мышей! А у некоторых насекомых чувствительность осязания вообще находится на пороге молекулярных колебаний. Даже человеческий глаз, Франс, способен реагировать на отдельные кванты света. Все это – итог специализации. Дело не в том, что сирена поет…

– А в чем же?

– Зачем она это делает?

– У нее есть враги на Ноос, – сказал я. – Она их отпугивает.

– Или привлекает. Чтобы сожрать, – предположил Моран.

– Ты думаешь, – прицепился к его словам Моран, – на Ноос есть и другие виды?

– А ты слышал о планетах, которые населяло бы лишь одно вот такое существо?

– Они должны быть! – с энтузиазмом воскликнул Конвей. – Должны быть!

Но как мы ни всматривались в глубину кратера, других сирен не было видно. Только камень. Голый камень. Камень и эти заиндевевшие полосы…