Текст книги "Круглый год с литературой. Квартал первый"

Автор книги: Геннадий Красухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Геннадий Красухин
КРУГЛЫЙ ГОД С ЛИТЕРАТУРОЙ
КВАРТАЛ ПЕРВЫЙ
Календарь, частично основанный на мемуарах

А всё началось с фейсбука. С того, что мне захотелось поздравить моего друга поэта Олега Чухонцева, пригласив читателей насладиться его стихотворением.

Некоторое время я помещал стихи или отрывки из прозы известных поэтов и прозаиков, с которыми был некогда знаком. Выпадала подходящая календарная дата, и я её таким образом отмечал.

Но потом мне самому интересней стало рассказывать о том, каким я знал того или иного писателя или каким он мне представляется, чем он обогатил литературу и, стало быть, необходим читателю.

Тем более что больше 40 лет я работал в периодической печати.

Наконец, я добавил к этому и тех писателей, которых лично знать не мог, но о которых у меня сложилось совершенно определённое мнение. Этим мнением я делился со студентами Литературного института и Московского педагогического государственного университета, где профессорствовал.

Я благодарен многим моим друзьям по фейсбуку за замечания и исправления, которые они вносили в мой текст. Особая благодарность – Евгению Юрьевичу Сидорову, Владимиру Ивановичу Новикову, Марату Рустамовичу Гизатулину, Николаю Аркадьевичу Анастасьеву.

1 ЯНВАРЯ

Анатолий Владимирович Жигулин (родился 1 января 1930 года) пришёл в «Литературную газету», рекомендованный Леонардом Иллариновичем Лавлинским, инструктором ЦК КПСС, бывшим коллегой Евгения Алексеевича Кривицкого, который перешёл к нам из ЦК на должность зама главного редактора – куратора первой тетрадки газеты, куда входил и наш отдел литературы.

И Жигулину казалось, что он пришёл в газету надолго. Помню, как, впервые оказавшись на редколлегии, он старательно пересказывал содержание романа Николая Кочина, опубликованного в «Волге».

– И как написано? – устал слушать Жигулина Чаковский.

– Скучновато, – простодушно ответил тот.

– Так что же вы нам морочите голову! – рассердился Чаковский. – Вы что предлагаете? Отрицательную рецензию?

– Нет, отрицательную не нужно, – просительно сказал Жигулин. – Автор всё-таки старый человек.

– А на положительную не тянет? – раздражённо спросил Чаковский. И рассвирепел: – Так для чего полчаса вы пересказывали нудягу. Это ваша недоработка! – накинулся он на зава отдела литературы Юрия Буртина. – Вы собираетесь перед редколлегией, обсуждаете журналы?

– Собираемся и обсуждаем, – ответил Буртин.

– И что вы решили по поводу Кочина?

– Что следует пройти мимо этого романа, не заметить его.

– Я как раз и хотел закончить этим предложением, – миролюбиво вставил Жигулин.

– А рассказывали так, будто прочитали Дюма! Для чего говорить так много, – бушевал Чаковский, – если предлагаете так мало? Почему вы не объяснили этого новому сотруднику? – снова накинулся он на Буртина.

Я, сидевший с Жигулиным в одной комнате, подружился с ним сразу: меня захватила биография Толи.

Со студенческой скамьи Воронежского лесного института его отправили на Колыму как антисоветчика за создание вместе с несколькими единомышленниками некоего кружка «правильных» коммунистов, который они именовали коммунистической партией молодёжи. Кружок был довольно невинным: они собирались для чтения Маркса, Ленина, Сталина, но мотавшие им сроки следователи быстро смекнули, какую материальную выгоду можно извлечь из дела о создании новой «партии» – тягчайшему по тем временам преступлению. И извлекли – одни получили повышение, других даже перевели из Воронежа в Москву. А Жигулин с друзьями получили по 25 лет лагерей.

Лагерь Толю сломал. Выйдя на свободу, он начал пить много и постоянно.

Он появлялся в нашей комнате в длинном плаще с глубокими карманами, доставал из кармана бутылку.

– Будешь, – спрашивал он меня, срывая язычок с пробкой.

– Ну что ты, Толя, – говорил я ему. – Ведь сейчас только одиннадцатый час.

Это на него не действовало. Он наливал себе стакан, опрокидывал водку в рот и садился работать, то есть обзванивать знакомых.

Особенно часто он звонил поэту Игорю Жданову, автору очень неплохой повести, напечатанной в «Молодой гвардии». Дозвонившись, он договаривался о встрече в доме литераторов и, допив бутылку, исчезал.

Конечно, так бывало не каждый день. Иначе он бы и недели не проработал в газете. Но бывало довольно часто. А потом стало всё более учащаться. Эта болезнь и привела его в конце концов к смерти, случившейся 6 августа 2000 года.

Кроме Игоря Жданова был ещё один постоянный собутыльник Жигулина – поэт Владимир Павлинов. Мне он хмуро кивал, наверняка не прощая моей критики его стихотворений. Некогда он и ещё три автора журнала «Юность» составили общую книгу стихов «Общежитие», и я писал о ней. Стихи Павлинова я оценил как наименее удачные.

Павлинов обладал огромной физической силой и мог пить, долго не пьянея. К Жигулину он относился с нежностью.

Именно Павлинову и выпало наказать жигулинского обидчика. Даже не обидчика, а клеветника. Антисемит и сталинист, поэт Василий Фёдоров, прославившийся строками: «Сердца, не занятые нами, немедленно займёт наш враг», пустил сплетню, что Жигулин сидел не по антисоветской, а по уголовной статье: был якобы заурядным карманником. Этого Толя снести не мог.

Фёдоров тоже нередко запивал, и его в запое тоже влекло в ресторан ЦДЛ, где он сидел перед рюмкой и угрюмыми, ненавидящими глазами обводил зал. Вот он увидел Жигулина, пьющего с Павлиновым, и в глазах его (Фёдорова) зажглось ещё больше ненависти.

– У, сволочь! – тихо прорычал Толя.

– А ты подойди к нему, – посоветовал Павлинов, – и скажи: «Что смотришь, харя фашистская!»

Жигулин встал.

Фёдоров не успел ему ответить, потому что, отодвинув Толю со словами: «Это тебе за моего друга, падла!», Павлинов ударил Фёдорова в лицо с такой силой, что тот покатился по залу и недвижно затих у чьих-то ног.

На Павлинове повисло несколько официантов, он их стряхнул, они снова пытались повиснуть на нём. Вызвали милицию. Вызвали «скорую». Фёдорова увезли. Павлинова и Жигулина увели и почти ночь продержали за решёткой.

А наутро о драке узнали в газете.

Поговорить с Жигулиным поручили заместителю главного редактора Артуру Сергеевичу Тертеряну, мастеру улаживания всяческих конфликтов.

– Да, он сволочь, – согласился с Толиной оценкой Фёдорова Артур Сергеевич, узнав, что послужило поводом для избиения. – Но это – очень опасная, очень злобная и мстительная сволочь. Ведь он будет добиваться от Чаковского вашего увольнения. И Александру Борисовичу ничего не останется, как вас уволить. Вам это надо? Позвоните ему и извинитесь. Тем более что били-то его не вы.

Толя пришёл от Тертеряна хмурым.

– Будешь? – спросил он меня, доставая из кармана бутылку. Выпил стакан и задумался. Выпил ещё. А потом стал резко листать справочник союза писателей.

– Василия Дмитрича можно, – сладким голосом говорил он в трубку. – И не встаёт, – озаботился он. – Скажите, что это Толя Жигулин. – Он прикрыл трубку рукой и сказал мне: – Пошла сообщать, стерва! Посмотрим, как он не встаёт.

– Вася! – закричал он. – Это Толя Жигулин. Ну, как ты там, родной? Я слышал, что ты на меня сердишься! Прости меня, дорогой мой Вася! Прости за то, что это не я тебе вмазал по поганой морде, сволочь ты вертухайская, прости, что я не придушил тебя – гада, мерзавца, фашиста…

– Бросил трубку, – удовлетворённо сказал он мне. И допил водку.

На следующий день его попросили написать заявление об увольнении по собственному желанию.

Мы остались с ним близкими друзьями. И я рад, что он посвятил мне одно из лучших своих стихотворений:

 
Г. Красухину
 
 
Горят сырые листья,
И вьется горький дым.
В саду, пустом и мглистом,
Он кажется седым.
В молчанье нелюдимом
Я думаю о дне,
Когда растаю дымом
В холодной тишине.
Листок заледенелый
Качается, шурша…
Уже почти сгорела,
Обуглилась душа.
Не будет продолженья
В растаявшем дыму.
И нету утешенья
Раздумью моему.
 

* * *

31 января 2014 года, выступая в эфире радиостанции «Эхо Москвы», министр культуры России Мединский оскорбил писателя Даниила Гранина, утверждавшего, что в блокадном Ленинграде работал кондитерский цех, занимавшийся выпечкой пирожных для партийного руководства города. «Враньё!» – уверенно и резко отчеканил Мединский. Посыпались протесты. В частности, возмущённое Открытое письмо министру опубликовал депутат законодательного Собрания Петербурга Б. Вишневский.

За Мединского ответила его пресс-служба. Министр не оскорблял писателя. Сказав «враньё!», он имел в виду, что о производстве «ромовых баб» в блокадном Ленинграде и фотографии из цеха, где их делали, было широко известно задолго до публикации книги Гранина и Адамовича. Информация о производстве этих пирожных в Ленинграде, утверждала пресс-служба, распространялась в военные годы по всей стране, чтобы показать народу, что даже в условиях блокады или осады мы можем делать и кондитерские изделия и шампанские вина.

И вывод: «В любом случае мы должны быть благодарны руководителям блокадного Ленинграда, которые в нечеловеческих условиях обеспечили эвакуацию более миллиона жителей и сделали всё возможное для спасения города».

Даниил Александрович Гранин родился 1 января 1919 года. Воевал на фронтах Великой Отечественной. Став профессиональным писателем, быстро продвигался вверх по номенклатурной лестнице Союза писателей. Был первым секретарём Ленинградского отделения СП СССР в 1967–1971 гг. А первый секретарь писателей Ленинграда входит по должности в секретариат СП РСФСР. И получает депутатство России.

Позже Гранин был в секретариате Союза писателей СССР. Избирался народным депутатом СССР.

Карьерные устремления писателя очевидны. Очевидно, что он умел их реализовывать.

Но при этом писал книги, которые далеко не всегда встречали благостно партийные надзиратели за искусством. Уже роман «Искатели» (1954) подвергся зубодробительной критике. Роман «Иду на грозу» (1962) официозная критика опять-таки встречает в штыки. «Зубр» (1987) – книга о выдающемся генетике Н.В. Тимофееве-Ресовском одобряется сквозь зубы. А по поводу документальной «Блокадной книги», написанной в соавторстве с А. Адамовичем и впервые напечатанной с купюрами в 1977 году в журнале «Новый мир» тогдашний первый секретарь ленинградского обкома Г.В. Романов заявил: «Плохо отношусь к Д. Гранину, точнее к тому, что он говорит и пишет о блокаде. Это всё неправильно, необъективно. Что бы он ни говорил, его мысли склоняются к тому, что «город надо было сдать», а это вообще неправильная постановка вопроса. Если бы мы его сдали, от него бы ничего не осталось, жертвы были бы страшнее блокадных […] Руководители страны, включая Жданова, делали всё, чтобы спасти Ленинград».

Романов клеветал. Гранин с Адамовичем нигде не говорили о необходимости сдачи Ленинграда. Но, как видим, власти уже тогда опровергали любую критику в адрес ленинградского руководства во время блокады. Так что нынешний министр культуры просто подхватывает старую традицию провластного вранья.

* * *

Великий венгерский поэт Шандор Петёфи (родился 1 января 1823 года) не был венгром по национальности. Его отец серб, мать – из бедной словацкой семьи. Но семья Петёфи поселилась в венгерском городе Кишкунфеледьхаза, когда мальчику был год. И Венгрия стала родиной Петёфи, которую он горячо любил.

Его биография слегка похожа на биографию Байрона, который тоже принимал участие в революционных движениях.

Петёфи предпринимает попытки организовать венгерское освободительное движение уже в 1846 году, будучи автором книги стихов и сразу ставших знаменитыми поэм «Сельский молот» и «Витязь Янош». Его стихи «Против королей», «Дикий цветок» призывают к демократическим преобразованием в Венгрии и обличают деспотизм австрийских Габсбургов. В 1847 году поэт возглавил революционную организацию «Молодая Венгрия», пишет страстные гражданские стихи.

С началом Венгерской революции 1848–1849 гг. вместе с Лайошем Кошутом Петёфи становится одним из руководителей демократического движения. Он, Кошут и Янош Ирини пишут обращение к австрийскому престолу, получившее название «12 пунктов». Фердинанд V, король Венгрии и Чехии, отклоняет обращение. С этого времени Петёфи – один из руководителей восстания 15 марта 1848 года в Пеште и в Буде. Его произведения «Национальная песня», «На виселицу королей», «К нации» становятся как бы манифестом восставших.

Петёфи вступает в «Гонвед» – в революционную армию, организованную Лайошем Кошутом. «Гонвед» на венгерском означает «защитник родины». Против венгерских революционеров брошены австрийские войска, русская армия, румынские и саксонские повстанцы. Петёфи сражается храбро. Одновременно пишет боевые песни, поднимающие дух венгерских бойцов.

В стычке с казаками армии русского генерала Паскевича при Шегешвари в Трансильвании 31 июля 1849 года Петёфи погибает.

Он недаром считается классиком венгерской литературы. Его стихи выразили не только гражданские, но и его человеческие чувства. Переводили его в России многие поэты. В том числе – Борис Пастернак.

Стихотворение Шандора Петёфи в переводе Бориса Пастернака:

 
Стоит мне о милой замечтаться,
Как в цветы все мысли обратятся.
Из пристрастья к этим-то растеньям,
Занят я весь день их разведеньем.
Солнце, заходя, исходит кровью.
Горы всё лиловей и лиловей,
А любимая недостижимей
Даже этих гор в лиловом дыме.
Солнце ходит на закат с восхода.
Я б ходил не так по небосводу:
Я ходил бы с запада к востоку
К самой лучшей девушке далёкой.
И вечерняя звезда сегодня
Льёт свой свет щедрее и свободней,
И в наряде праздничном, пожалуй,
Оттого лишь, что тебя видала.
О, когда же я тебя увижу,
Сяду пред тобой, лицо приближу,
Загляну в глаза и их закрою,
Небо, небо ты моё седьмое!
 

* * *

Судьба американского писателя Джерома Дэвида Сэлинджера (родился 1 января 1919 года) трагична. Он прожил огромную жизнь (умер за 9 лет до своего столетия 27 января 2010 года), но после того как его роман «Над пропастью во ржи» (1951) завоевал невероятную популярность», замкнулся, не подпускал к себе журналистов. А с 1965 года прекратил печататься и наложил запрет на издания ранних произведений – на рассказы, написанные им, начиная с 1940 и по 1948 год, – до рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка». То есть он запретил перепечатывать те произведения, которые не были опубликованы в еженедельнике «The New Yorker».

В 1955 году выходит повесть «Выше стропила, плотники», входящая в цикл повествований о семье Глассов, начатый рассказом «Хорошо ловится рыбка-бананка». В 1961-м – повесть в новеллах «Фрэнни и Зуи», продолжающая этот цикл и посвященная православной духовности и, в частности, Иисусовой молитве. В 1965-м печатается повесть «16 Хэпворта 1924 года», представляющая собой письмо семилетнего Симона Гласса – старшего сына своим родителям. Она оказывается последней прижизненной публикацией Сэлинджера. Писатель больше не общается с внешним миром, живёт за высоченной оградой в особняке в городке Корниш, штат Нью-Гэмпшир, и предаётся занятиям разнообразными духовными практиками: буддизмом, йогой, индуизмом и другими.

О Сэлинджере писал Хэмингуэй в своём «Празднике, который всегда с тобой», Хэмингуэй много внимания уделил алкоголизму Сэлинджера. Но, очевидно, что пьянствовал Сэлинджер короткий период своей жизни – после службы сержантом в армии во время Второй Мировой войны. Воевал он храбро, участвовал в высадке десанта союзников в Нормандии, вошёл с войсками в Париж, очищенный от гитлеровцев, где и встретил впервые Хэмингуэя.

Надо сказать, что единственное письмо Хэмингуэю от 1946 года, которое Сэлинджер написал, находясь на лечении в военном госпитале в Нюрнберге, представлено было директором Бостонской библиотеки имени Джона Кеннеди сразу после смерти Сэлинджера. При его жизни оно находилось в архивах, доступ к которым был закрыт самим писателем.

Мне его странная жизнь напоминает такую же – американского гроссмейстера Роберта Фишера. Тот же ранний феноменальный успех и то же уединение от людей на протяжении большого периода времени.

* * *

Отдел публицистики «Литературной газеты» изобиловал талантливыми сотрудниками. Статьи Александра Борина, Аркадия Ваксберга, что называется, делали газете тираж. Надо отдать должное и Ольге Георгиевне Чайковской. Её очерки вскрывали суть судебной системы в Советском Союзе, отличались тонким проникновением в психологию героев, о которых она писала.

Ольга Георгиевна, родившаяся 1 января 1917 года, была внучатой племянницей композитора П.И. Чайковского.

Мы с ней сблизились на почве любви к Пушкину. Она напечатала в «Новом мире» статью о Гринёве – герое «Капитанской дочки». А я эту статью перепечатал, когда был составителем сборника «Пушкинист» в 1987 году.

Её книга о Екатерине Второй недавно вышла уже третьим изданием. Правление Екатерины противопоставлено в книге правлению Петра I. И хотя, как известно, русская монархиня любила повторять, что ничего не делает, не сверяясь с тем, что делал Пётр, Чайковская показала, что в противоположность страшным бесчинствам, которые творились при Петре, Екатерина установила в России намного более гуманную судебную систему.

Умерла Ольга Георгиевна 13 декабря 2012 года.

2 ЯНВАРЯ

Я не видел кинофильма «Паприка», с которого начался успех великой Франчески Гааль. Именно с этого фильма она ведёт отсчёт своей славы. Сыграв в нём роль, она стала кумиром Австрии, Германии и Венгрии.

«Паприка» снята на немецкой киностудии «Уфа». На дворе 1932 год. С этой киностудией у Франчески подписан многолетний контракт, выгодный, казалось бы, обеим сторонам.

Но через год к власти в Германии пришёл Гитлер. «Уфа» вынуждена разорвать контракт с еврейкой. Вместе с режиссёром Джо Пастернаком Франческа Гааль уезжает в Австрию, откуда приезжала.

Что ж до 1938 года – года аншлюса Австрии с нацистской диктатурой ещё далеко. 1933–1937 годы стали для Гааль временем невероятного взлёта её дарования. Её участие в музыкальной кинокомедии – залог успеха фильма. Люси Карел в фильме «Чичи, забавная девчонка», Марика в «Весеннем вальсе», и особенно – Ева Петер из кинофильма «Петер», особенно – Мари Бонар в фильме «Маленькая мама»! Вся Европа вслед за Франческой Гааль распевает песенки её героинь. Причёска мальчишки Петера, в которого вынуждена превратиться Ева, входит в моду с небывалой скоростью – так пострижено большинство мальчишек Восточной Европы.

Но – год 1938-й. Франческа Гааль вместе с Джо Пастернаком снова спасаются от нацистов. Они приезжают в США. Их ждёт Голливуд, где Джо Пастернак становится директором ведущей кинофирмы «Юниверсал». Франческа снимается в фильме «Флибустьер». Но её Гретхен не трогает американцев так, как трогали европейцев героини «Маленькой мамы» и «Петера». Гааль снялась ещё в нескольких лентах, сыграла в бродвейских мюзиклах и поняла: голливудской звездой она не станет!

Её тянет на родину. И она возвращается в Будапешт, где всю войну скрывается от нацистов в подвале дома, где жила, и у своих венгерских друзей.

И вот – победа. Гитлеровские войска капитулируют. Франческа приезжает в страну победителей. Лето 1945-го. Дальше слово сценаристу и режиссёру Леониду Менакеру, который вспоминает эпизод своей юности:

«… её имя и фамилия – весёлые, звонкие, будто звук колокольчика – Франческа! Гааль! Фильмы с её участием – «Маленькая мама», «Петер» – были смешны и увлекательны. Изящная маленькая фигурка актрисы в широченных мужских штанах, обаятельная, лукавая мордочка, зажигательные песенки – очаровывали. Советские мальчишки и девчонки радостно пели слова лихой песенки Франчески: «Хорошо, когда работа есть!» Актриса была своей, понятной, близкой, хотя говорила на чужом языке. Русские титры с переводом даже мешали.

Никаких подробностей биографии Франчески мы не знали. Не знали, что Гааль – еврейка, что при немецкой оккупации пряталась в подвале Будапешта. Вышла в мужских брюках к советским солдатам. Когда спела песенку «Петера», наши ребята поняли, кто перед ними. Маршал Ворошилов переправил знаменитую артистку в СССР.

Услышав от папы, что любимая Франческа приезжает в Ленинград и будет гостьей «Ленфильма», упросил взять меня на студию. Чудо сбылось!

Тихонько сижу в углу кабинета директора студии, сухощавого Глотова. Война окончилась совсем недавно, и следы зловещей поры ещё видны: с окон не содраны бумажные крестообразные ленты, стены кабинета обшарпаны, на порванных обоях – подтеки. У дверей – ящики с песком, лопаты, висят брезентовые пожарные робы. На длинном, крытом зелёным сукном с чернильными пятнами столе – скудный «банкетный» ассортимент: бутылки водки, граненые стаканы. Кроме соленых огурцов и крупно нарезанной колбасы, никаких деликатесов не было.

Знаменитую гостью ждали немногочисленные ленфильмовцы, среди них режиссер Эрмлер. Было тихо и скучно. Включённое радио бубнило последние известия. Директор студии Глотов, озабоченный предстоящей встречей, методично шагал вдоль стола, поглядывая на часы.

Распахнулась дверь, и, сопровождаемая человеком в кожаном пальто, появилась тщедушная старуха в шляпке с вуалью. На её руках были длинные, до локтя, чёрные перчатки. Она зябко куталась в широкую темную накидку. Я был ошарашен. Где моя веселая озорная Франческа?! Где забавная «маленькая мама»?! Где бойкий «Петер»?! Какое отношение эта чопорная скучная тётка имеет к моей экранной любимице? Из-за спины человека в кожаном пальто появилась девица в погонах – переводчица. Села рядом с гостьей. За столом не стало веселее…

Глотов провозгласил тост за мир во всем мире. Все согласно чокнулись. Гостья брезгливо слегка пригубила, оставив след помады на краю стакана. Громко щёлкнув военной зажигалкой, прикурила папиросу из пачки «Беломорканала», выпустив дым через сетку вуали.

Директор студии, испытывая ответственность за атмосферу дипломатического приёма, вновь пробормотал тост. Он процитировал слова вождя мирового пролетариата: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». Поэтому Глотов и предложил выпить за великого Ленина! Переводчица быстро шептала на ухо гостье. Дама без энтузиазма, вежливо кивнув, сделала маленький глоток. Снова повисла тяжёлая пауза.

Тогда Эрмлер, взяв бутылку водки, подошёл к скучной тётке, налил полный стакан, легко шлепнув даму по плечу, наклонился, по-свойски подмигнув: «Слушай, Фрося, сними шляпу, прими стаканчик и будь человеком!»

Все замерли. Директор подавился солёным огурцом и в ужасе застыл.

Переводчица попыталась что-то шептать, но дама, не слушая, громко захохотала, хлопая маленькими ладошками: «Фрося! Фрося!» – и залпом опрокинула стакан водки. Откинулась на спинку стула, продолжая звонко смеяться, хлопать и скандировать: «Фро-ся! Фро-ся!» Стянула с рук длинные перчатки, скинула шляпку, подскочив к Эрмлеру, влепила ему звонкий поцелуй: «Браво! Браво!»

За столом засмеялись. Директор испуганно посмотрел на непроницаемое кожаное пальто. Франческа заметила в углу пыльный рояль. Со стуком откинув крышку, крутанулась на рояльном стульчике, лихо прошлась по клавиатуре. «Хорошо, когда работа есть!» – звонко запел маленький «Петер» свою знаменитую песенку. И хотя актриса пела по-немецки, все дружно подхватили по-русски слова любимой мелодии. Запела даже переводчица. Молчали только директор и человек в кожаном пальто.

Я впервые ощутил чудо актёрского перевоплощения. Исчезла скучная тётка в дурацкой шляпке, длинных перчатках; снова появилась задорная Франческа Гааль! Сейчас понимаю – стал ещё свидетелем урока режиссуры, данного Фридрихом Эрмлером.

В тот летний вечер сорок пятого года актриса ещё долго с удовольствием пела. Потом кто-то из ленфильмовцев сел за рояль. Танцевали. Запели военные песни. Франческа с милым акцентом, радостно, вместе со всеми пела «Катюшу». Плясала с Эрмлером, кокетливо грозя пальцем: «Фро-ся!»».

В СССР Франческа, разумеется, не осталась. Она перебралась в США, где и скончалась 2 января 1973 года. (Родилась 1 февраля 1903 года).

Порой всемирной славы удостаиваются даже не сами фильмы, а эпизоды из них. «Петер», как уже говорилось, был очень популярен. Но эпизод из него, где Петер поёт и танцует с партнёршей танго, оказался даже популярней самого фильма: недаром его очень часто можно встретить в Интернете.

* * *

Вот любопытный документ:

Документ № 73

Лебедев-Полянский – в Политбюро о журнале «Беседа» Максима Горького

Не ранее 10.06.1924

В Политбюро ЦК РКП(б)

В Главлит было прислано решение Политбюро о беспрепятственном пропуске в СССР журнала «Беседа», в числе редакторов которого числится М. Горький.

Так как Главлит по этому вопросу не был запрошен, и решение обуславливалось, очевидно, настойчивостью Горького, сообщаю: Журнал «Беседа» принадлежит Берлинскому издательству «Эпоха». Издательство «Эпоха» принадлежит меньшевикам, и доходы от него идут на партийные цели. Во главе издательства стоят Дан, Лидия Канцель, Далин и Каплун-Сумский.

Административно-хозяйственной частью ведает Далин и Каплун-Сумский.

Пропуская в СССР «Беседу», Главлит будет способствовать улучшению состояния кассы ЦК меньшевиков, да и самый журнал носит неприятный идеологический уклон, теософско-мистический; на его страницах помещают статьи наши ярые враги и рекламируется вся белогвардейская и меньшевистская литература.

Главлит просит Политбюро прежнее свое решение отменить: журнал «Беседу» в СССР по указанным выше причинам не пускать.

Заведующий Главлитом ЛЕБЕДЕВ-ПОЛЯНСКИЙ

Павел Иванович Лебедев-Полянский, родившийся 2 января 1882 года, был не просто заведующим Главлитом, то есть руководителем цензурного комитета, но одним из создателей советской цензуры.

Он сменил на посту руководителя Главлита Николая Леонидовича Мещерякова, пробывшего в этой должности несколько месяцев, и пробыл на ней девять лет.

В будущем Александр Твардовский выведет чиновника Главлита в своей поэме «Тёркин на том свете»:

 
Весь в поту, статейки правит,
Водит носом взад-вперёд:
То убавит, то прибавит,
То своё словечко вставит,
То чужое зачеркнёт.
То его отметит птичкой,
Сам себе и Глав и Лит,
То возьмёт его в кавычки,
То опять же оголит.
 

Такое впечатление, что Александр Трифонович имел в виду Лебедева-Полянского.

Тот действительно был неутомим на посту главного цензора. Его тезис о том, что цензура защищает диктатуру пролетариата и руководствуется директивами политбюро ЦК, был положен в основу работы Главлита как единственно правильный. Лебедев-Полянский разработал и структуру главного советского цензурного учреждения в духе большевистской вертикали власти. Во все органы печати, радио, в театр, на почту пришли уполномоченные Главлита, обладавшие неоспоримым правом не пропускать произведения в печать и даже запрещать их.

В 1926 году Лебедев-Полянский направил в ЦК партии «Докладную записку о деятельности Главлита», где вместе с пожеланием приблизить цензурный комитет к центральным партийным органам потребовал передать в ведение Главлита всю печатающуюся в стране литературу. Что, разумеется, и было сделано.

Вместе с тем следует отметить, что Лебедев-Полянский не сочувствовал экстремистам, провозглашавшим: «Литературная чека нам необходима». Он был против одних только карательных мер. Однако, как говорится, Голлем уже был им создан. И в дальнейшем действовал независимо от своего создателя.

Имя Лебедева-Полянского носит сейчас Владимирский государственный гуманитарный университет. Разумеется, не потому, что Лебедев-Полянский создал и укрепил цензуру. Он был ещё литературным критиком, литературоведом, редактором журналов «Народное просвещение» и «Родной язык в школе». Стал даже академиком АН СССР.

Но в академию он был избран не за статьи и не за книги, которые научной ценности не представляют. Он прошёл в академию по должности: был с 1937 года и до конца жизни (умер 4 марта 1948 года) директором Пушкинского дома, как называли Институт русской литературы Академии наук СССР.