Текст книги "Шкатулка (СИ)"

Автор книги: Геннадий Головко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Да ты не бойся, Георгий, постараюсь я тебе помочь. Не первый ты и не последний. А мужик ты, вроде, нормальный, без камня за пазухой. Сладим. Пойдем-ка, присядем, в ногах правды нет.

Мы присели на широкую бревенчатую скамью, и я начал свой грустный рассказ. Рассказ мой был долгим и невеселым. Василий просил рассказывать подробно, не упуская мелочей, и не скрывая от него ничего, о чем мог бы я умолчать с чужим человеком. К ночи закончить не удалось, и мы продолжили беседу на следующий день. Василий был человеком крайне умным и проницательным, с огромным жизненным опытом и большим и добрым сердцем. Общение с ним доставляло мне искреннее удовольствие и радость. Он, как бы сразу стал моим другом, сосудом, в который я мог перелить то, что не уместилось в меня, и я с удовольствием и увлеченно рисовал свою жизнь на стенах этого старого неземного храма. К вечеру следующего дня я, наконец, закончил свое повествование, и был с благословением отпущен Василием восвояси. Наутро следующего дня я проснулся от короткого стука в дверь. Это был Франсуа.

– Ну что, выспался, привык уже к нашей грешной жизни? – Франсуа был явно в отличном настроении.– Собирайся, пора идти на работу! – он беззвучно рассмеялся. Я быстро оделся, ополоснул лицо водой, и мы двинулись в путь. Правда, был он совсем недолгим, и вскоре мы подошли к невысокому деревянному зданию с черепичной, потемневшей от дождей крышей. На витрине масляными красками на картоне неумело были выведены слова: « Ремонтирую обувь». Надпись была настолько старой и раритетной, что напомнила мне афиши из старых газет позапрошлого века. Мы зашли внутрь. Дверь, на удивление, даже не скрипнула. Значит, или ее постоянно смазывали, либо же это заведение пользовалось весьма активным спросом. Помещение внутри было небольшим, метров двадцать. Это была обычная обувная мастерская. В углу горой валялись старые, требующие ремонта башмаки всех размеров и фасонов. У окна стоял видавший виды рабочий стол с тяжелой солдатской табуреткой. На полке – отремонтированная обувка. На стене, на гвоздях и полочках лежал необходимый инструмент и фурнитура.

– Вот, знакомься со своим рабочим местом, – жестом указал Франсуа.

– Так я что, один здесь работать буду? – испуганно спросил я.

– Конечно, один! У нас тут с рабочими местами туговато. Я имею в виду, с востребованными и чистыми. Грязной работы полно, только вот желающих не много. Мы, конечно, вправе не спрашивать согласия жителей, тем более, новеньких. Но, хочется же как-то по-человечески, с пониманием, без нажима. Так что, считай, что тебе повезло. Давид просил определить тебя на какую-нибудь приличную, даже, интеллектуальную работу. Вот я тебе и подыскал. Да ты не сомневайся, работа отличная, можешь общаться с людьми, да и время здесь проходит быстрее!

Франсуа ввел меня в курс моих будущих обязанностей. Работать нужно было с 8 утра до 8 вечера. Обеда, по понятным причинам, не было. Мало того, что обувь несли жители города, каждое утро курьер привозил на стареньком форде целую кучу обуви из райских кущей, т.е., жителей рая. Конечно же, моя мастерская была не одна в городе, и заказы распределялись практически, поровну, но работы от этого было не меньше. Поначалу я сильно переживал за то, что у меня ничего не получится, но опыт и память оказались хорошими помощниками. Помнят руки-то, помнят! Через недельку я уже залихватски стучал молотком и с удовольствием складывал отремонтированную обувь на отдельную полку. Люди приходили и уходили, кто-то благодарил, кто-то ворчал. Но никто не ругался, как это бывает на земле. Все прекрасно понимали, что по пути брани и злобы рая им не видать. Вот и воспитывали в себе терпение и смирение. Кстати, как мне шепнул на ухо Франсуа, мой предшественник выбил-таки себе местечко в раю своим ударным трудом, смирением, терпением и молитвами. Откровенно говоря, это сильно меня ободрило, и я начал работать в два раза быстрее. Проходили дни, ничего не менялось. За окном то шел дождь, то светило солнце. Снега не было никогда и это радовало. Не люблю я зиму! Так что, зимняя обувь и одежда не нужна, огня все равно, нет, да и душа меньше мерзнет. Франсуа периодически наведывался в мою каморку, справлялся, как идут дела, мы некоторое время пытались общаться, но, понимая, что говорить-то, по большому счету, не о чем, он уходил. Я уже стал терять всяческую надежду на улучшение своего положения, потерял счет дням, неделям и месяцам. Меня обуяла зеленющая тоска и хандра. Я плохо спал, настроения общаться с кем-либо, или работать совсем пропало. Выручало одно – общение с Василием, посещение его уютного храма, ставшего мне ближе дома, наши с ним задушевные беседы. С каждым днем я все более ясно понимал, что вся моя прошедшая жизнь, в основном, пустое и бесцельное времяпровождения. Почему мы прозреваем только на том свете, и лишь единицы понимают суть нашего существования на бренной земле? Все поздно, всегда поздно. Грустно.

И именно в это время моего полного опустошения, со мной и случилось то, чего я никогда не забуду.

Однажды, в промозглый черный вечер, когда я пришел домой после очередной встречи с Василием, в мою дверь постучали. Достаточно уверенно и настойчиво. Поскольку, кроме Франсуа меня никто не навещал, а я так и не смог найти себе товарища по несчастью, непредвиденный визит вызвал у меня внутреннее беспокойство. Я открыл дверь (которая, кстати, никогда и не закрывалась на засов или замок) и увидел перед собой Давида. Честно говоря, я ужасно ему обрадовался! Как родственнику, другу, внезапно навестившего старого холостяка скрасить его одиночество.

– Ну, привет, сапожник!– Давид был в отличном расположении духа и протянул мне руку.

– Спасибо, спасибо, – запричитал я, тряся ему руку, – здравствуй, дорогой, спасибо, что зашел, спасибо!

– Ну, как живешь? – Давид огляделся вокруг. – Не богато, но чистенько. Чем порадуешь старого друга?

– А чем тебя порадовать? Живу – не тужу. Хожу в храм к Василию, иногда заходит Франсуа, общаемся понемогу.

– Скучно живешь, дружище! Ни друзей, ни врагов, ни жены, ни любовницы! Тоска!

– Да мне этого и не нужно. Насильно мил не будешь, а из-под палки совсем не хорошо. Лучше уж одному, зато честно, никого не обманывая.

– Это правильно,– одобрительно кивнул Давид и сразу посерьезнел. – Это ты хорошо сказал. А я как раз по этому поводу к тебе и пришел. Извини, раньше не смог – дел полно, народ прибывает и прибывает. То теракты, понимаешь, то крушения всякие. Сам знаешь. Аааа, точно. Не знаешь. Ведь информации то у тебя о земной жизни никакой! Дааа, не порядок. Ну, так вот, держи! – Давид вытащил из-за спины какой-то приборчик. Он был похож на небольшой экран в серебристом чехле. Экран был полукруглым, чехол – видавшим виды и довольно-таки ветхим, с бахромой из потертой серебристой такни.

– Да ты не смотри на его вид, прибор что надо, работает исправно! Вот, освободился от старого хозяина, и я сразу к тебе. А хозяин, кстати, со вчерашнего дня – в раю! Чего и тебе желаю.

Настроение у меня тут же выправилось вместе с осанкой. Я так обрадовался, как будто бы сам уже стою на пороге райских ворот! Ах! И, все-таки, я обязательно туда попаду, честное слово! Все сделаю, а попаду! Ведь там все мои родственники, мать, отец. Я в этом нисколько не сомневаюсь!

– Правильно мыслишь, – перебил меня Давид. – Абсолютно правильно. Но сейчас не об этом. Давай тебе расскажу, что это за хитрый аппарат и как им пользоваться. Значит так, это твоя связь с землей. Да, да! Не удивляйся. Не каждому он выдается. Только за примерное поведение и положительные мысли. Хочешь, наверное, с близкими повстречаться?

У меня даже захватило дух. – Еще бы!

– Так вот, этот прибор позволит тебе это сделать. Как? Теперь слушай внимательно. Конечно же, не каждый день и не тогда, когда ты этого захочешь. Если помнишь, тебе твои мать с отцом снились по ночам? – Я кивнул. Еще бы не помнить. Как сейчас. Только вот, редко очень.

– Вот и я о том же. Конечно, не часто, и, конечно, по ночам. Но это вовсе не означает, что и ты будешь общаться с ними ночью. Это мы живых жалеем, пусть себе отдыхают после работы и тревожим их только очень редко, ненадолго и, самое главное: их нельзя пугать! Им и так не сладко на земле, а тут еще мы со своими страшилками, – Давид рассмеялся, но тут же, посерьезнев, начал быстро и четко говорить.

– На этот вот приборчик тебе придет сигнал, когда ты сможешь выйти с ними на связь. Он всегда должен быть при тебе. Когда это будет, и какое время будет длиться – никто тебе не скажет. Этим занимаются совсем другие люди и мне это не ведомо. Знаю одно: когда услышишь тонкий, как писк комара, звук, экран зажжется, и ты видишь одного из своих близких, родственников, а может, и знакомых. Они тебя тоже будут видеть и смогут с тобой даже поговорить. Еще раз повторяю условие: их не пугать, иначе приборчик этот у тебя отберут. Могут, и навсегда. Держи! Да не забывай, что я тебе сказал! – Давид развернулся, махнул на прощанье рукой и вышел. А я остался наедине с этим чудесным прибором и не мог поверить своему счастью. Господи! Спасибо тебе, спасибо! Я так соскучился по своим дочерям, жене! Неужели я смогу снова их увидеть и даже поговорить? Вот это счастье! Получается, как будто бы я в командировке и звоню им домой. Какой-то видеотелефон! Сколько про него говорили, да так и не изобрели. А здесь – пожалуйста, все давно уже работает и даже, судя по ветхому виду, давненько. Спать не хотелось. Я тупо уставился на экран и представлял себе, как это произойдет. Лица родных, их голоса, квартира, обстановка, запахи вкусной еды из кухни, где хозяйничает жена…. Ой! Как же захотелось есть! Я же забыл, что вспоминать об этом – значит подвергать себя жуткой пытке голодом! А я уже так привык об этом не думать! Вот досада! Чем бы этот голод перебить? Пойду, пройдусь. Дождь уже кончился, и только лужи поблескивали в тусклом свете уличных фонарей. Я крепко держал прибор в руках, боясь упустить, и шлепал по ночным лужам с глупой улыбкой счастливого идиота.

Шли дни, даже недели, но прибор упорно молчал и не подавал признаков жизни. Я даже потихоньку его тряс, пытался найти какие-нибудь кнопки, прислушивался, и даже разговаривал с ним. Может, Давид перепутал, и дал мне неисправный? Да нет, не может быть. Это ж не земля, тут таких проколов не бывает. Тут не забалуешь! Мигом окажешься в местах, вспоминать о которых просто жутко! Только одни воспоминания о них могут навсегда избавить человека от любой привычки. Хоть от плохой, хоть от хорошей. Я уже начал забывать о приборчике, который постоянно носил с собой в сумке, тщательно обернув холщовкой, дабы ненароком не ударить и не разбить, когда наступил, наконец, один совершенно рядовой день. Все было как обычно, я сидел за своим рабочим столом, в спецовке и кожаном переднике, стуча потихоньку молотком по истертым каблукам своих вечных клиентов. Вдруг, что-то запищало, и я сначала даже не понял, что это было. Пару секунд я сидел в недоумении и оцепенении, пока, наконец, не понял, что звук исходит из моей сумки, где лежал прибор. Тут мое сердце остановилось и замерло. Я не знал, что делать. Но тут же, взяв себя в руки, стрелой кинулся к прибору, выхватил его из котомки и уставился в темный экран. Прибор продолжал пищать и, наконец, когда я уже потерял всякую надежду на чудо, экран просветлел. Сердце, так и не запустившись, упало в пятки. На экране я увидел свою младшую дочь. Она мирно спала в постели, тихо посапывая. Я не знал, что мне делать и тихонько произнес: – Здравствуй, доченька. От волнения голос у меня был хриплым и чужим. Я сам его не узнал и сам же испугался. Вдруг, дочка открыла глаза и, глядя прямо на меня, спросила: «Папа, почему ты не бритый?». Тут я чуть не выронил прибор, автоматически провел ладонью по небритой щеке и прошептал: – Ничего, доченька, ничего, просто забыл побриться. А как у тебя дела, как мама, сестра, как вообще дела?

– У нас все хорошо, папа. А как ты? – она окинула меня с ног до головы. – Ты что, сапожник?

– Да, доченька, сапожник. Но это ничего, это даже очень хорошо. У меня все в порядке. – Я не выдержал и заплакал. Мне стало жаль себя, ее, хотелось крепко-крепко ее обнять, прижать к груди, вдохнуть запах ее волос, расцеловать ее глаза, носик, волосы…

– Папа, почему ты плачешь? Ты где?

– Я здесь, доченька, я здесь, – я понял, что несу какую-то чепуху, но уже не мог остановиться. Я боялся ее напугать и боялся, что она исчезнет с экрана. – Я не умер, я скоро вернусь, – продолжал я нести ахинею, а меня несло дальше. – Ты только маме не говори, что я умер, у меня все хорошо! … Тут внезапно экран погас. Я еще продолжал что-то говорить, не понимая, что меня никто не слышит. Наконец, я понял, что сеанс связи для меня закончился и, на всякий случай, встряхнув приборчик и посмотрев на экран с разных углов, отложил его в сторону. Господи! Что это было? Спасибо тебе огромное за такой щедрый дар! Я и не знал, что такое возможно! В голове я снова и снова прокручивал наш разговор с дочкой. Господи, как же хорошо! Ради этой минуты я готов был работать день и ночь, без перерыва и отдыха! Однако, какой же я идиот! Что я ей наплел? Разрыдался! Ууууууу! Полный дебил! Ну как же так можно было ее расстроить? А еще, вроде сказал, что я живой?!!! Ну, все! Точно, не только крыша, а и стены поехали! Так я хулил и ругал себя до конца дня, все время прокручивая в голове это необычайное происшествие. Не закончилось это, и когда я пришел домой. Ни о чем другом я больше думать не мог. Сон шарахался от меня и даже и близко боялся подойти. Неизвестно, когда и чем бы это кончилось, если бы не стук в дверь.

– Да, прошу! – я даже, вроде бы, обрадовался нежданному визиту, кто бы это ни был.

Дверь открылась, и вошел Давид. Вид у него явно не предвещал ничего хорошего. Не здороваясь, он молча прошел в комнату, остановился, заложил руки за спину и начал мерять комнату шагами, уставившись глазами в пол. Взад – вперед, взад – вперед. Как маятник. Наконец, он остановился посредине комнаты и, протянув руку, произнес: «Давай».

– Что…давай, – не понял я

– Кино свое давай! Коннектор! – Давид уже с трудом держал себя в руках.

– Как? Почему? – я просто остолбенел. Это же крах всего! Только ради этого я и жил последнее время!

– Я прошу тебя, – взмолился я, – Христом богом! Не отбирай! Я сделаю все, что ты скажешь! Хочешь, на колени встану? – я бухнулся перед ним на колени и горько зарыдал. Мне было ужасно стыдно за себя, здорового мужика, льющего слезы перед маленьким ангелом, но я просто уже не представлял себе жизни без этого чудесного прибора. И что мне останется делать без него? Ведь даже не повесишься! А начнешь хулиганить, сошлют туда, откуда уже вряд ли вернешься даже в Даун-тайн. Так что, выхода у меня не было. Только унизительно просить. И я просил. Что-то плел сквозь слезы, кланяясь и раскачиваясь в своем неуемном горе. Наконец, краем глаза, я заметил, что Давид начал смягчаться, потом сел на стул и внимательно уставился своими голубыми глазищами на мою согбенную фигуру.

– Ладно, – он махнул рукой. – Так и быть, на первый раз прощаю. Ты хоть понял, что натворил?

Я быстро, быстро закивал головой.

– Дурень ты! Я же тебя предупреждал! Не пугать! Ты что, мечтаешь о скорой встрече с ними? Так давай я тебя вообще привидением сделаю, тогда, уверен, ваша встреча будет не за горами. То-то! Предупреждаю в последний раз. Пока коннектор тебе заблокировали, но, думаю, через пару недель все забудется. Замолвлю за тебя словечко. Но! Приведи ты себя в божий вид! Побрейся, приоденься, причешись, в конце концов! Ну, или зачеши то, что осталось. Короче, в любой момент ты должен выглядеть идеально, никаких жалоб и стенаний, и уж, тем более, фантазий об ожившем трупе! Бррр! Какой кошмар! Теперь они будут вспоминать это всю жизнь, ты хоть это понимаешь? Это же единственная весточка от тебя отсюда! Ну, ладно, хватит тебя воспитывать, большой уже. Уразумел?

Я утвердительно закивал. Он подал мне руку, я схватил ее и начал трясти, как ударенный током.

– Хватит, оторвешь, – Давид с трудом втащил руку из моей мозолистой клешни и быстро удалился.

Пронесло! – и слава богу! Теперь-то я уже буду умнее!

На следующий день я встал пораньше, помылся, побрился, причесал лысину, одел свой единственный парадный костюм и с достоинством важно вывалился через порог. С этих пор работа доставляла мне удовольствие, наверное, потому, что она ассоциировалась у меня с той незабываемой встречей с дочкой.

Прошло уже несколько недель, а коннектор все молчал. Я бережно протирал его фланелькой, он был у меня укутан, словно малой ребенок. Не дай бог уронить или стукнуть обо что-нибудь! И вот, в один чудесный и солнечный день он снова запищал! Это было уже в конце рабочего дня. Хоть я и немного растерялся, но быстро взял себя в руки и предстал перед экраном в полной красе. На этот раз я встретился с женой. Мы долго разговаривали обо всем, я рассказал о своей жизни, что все у меня хорошо, а также, не преминул упомянуть, чтобы она сюда не торопилась. Короче, все прошло идеально! Я был так рад, что в последующие несколько дней ходил в прекрасном настроении, тупо улыбаясь своим мыслям и воспоминаниям.

Конечно же, я тут же рассказал об этом Василию. Тот внимательно выслушал меня и, помолчав немного, произнес:

– Как ты думаешь, а зачем ты жил на Земле?

Этот вопрос застал меня врасплох, и я не сразу сообразил, что ответить.

– Ну как зачем? А зачем господь нас производит на свет? Разве он сам не знает, что делает? Потом забирает. Тоже, когда и кого хочет. Значит, он и знает, что и когда делать, а мы лишь игрушки в его руках.

– Вот! Вот так я и знал! – Василий хлопнул себя ладонями по коленям и даже встал от волнения. – Вот все вы такие! Значит, то, что вы делаете на Земле благословлено господом? И убийства, и злость, и подлость, и насилие, и войны? Отлично! Нашли стрелочника! А если вспомнить, что он вам и мозги дал, кроме рук и ног? Это для чего? Вот то-то! Думать, мыслить, творить добро и созидать! Жить!

– Я понял, – перебил его я, – извини, я не то хотел сказать. Конечно же, я жил ради своих родных, близких, друзей. Я пытался их вырастить, защитить, обеспечить их безбедное существование, любоваться ими! Разве не так?

– Отлично! Вот последней своей фразой ты, как раз и ответил на мой вопрос. Да! Именно любоваться своим творением, получать от этого удовольствие. То есть, удовлетворение. Так?

– Тааак..., – я немного замялся. Где-то тут был подвох, но где – я пока понять не мог.

– Вот именно, удовлетворение! Все, что ни делает человек, он, прежде всего, делает это для себя. Все положительные поступки, которые он, как и другие, заранее подспудно оценивает со стороны. Вот, мол, какой я герой! И как же мною можно не восхищаться? Человек, как будто, набирает очки для своей положительной репутации. Ведь о плохих поступках он предпочитает молчать, ведь правда? А о своих геройствах готов мемуары писать! И пишет! Ну, каждый, конечно, по-разному, но все равно, его прет рассказать всем, какой он хороший. И от этого-то он и получает удовлетворение! Вырастил ты дочь – молодец! Посадил дерево – отлично! Построил дом – просто супермен! И счастье наше – тоже удовлетворение. Скажи-ка мне, что такое счастье и когда ты его испытывал?

Я замялся и начал лихорадочно вспоминать.

– Наверное, когда женился, когда дочка родилась, когда мы все вместе ездили на море. Может, еще, когда хорошо складывалась карьера. Наверное, это самые яркие воспоминания о счастье.

– Все правильно, это и есть счастье, оно же – удовлетворение. Когда тебе хорошо.

– А когда я делаю кому-нибудь добро и хорошо ему? – Я, до сих пор, не понял теорию Василия.

– Так ведь, прежде всего, от этого хорошо тебе! Оттого, что ты видишь, как хорошо ему! Ощутил? – Василий по-детски заразительно рассмеялся. – Так что, заруби себе на носу, что всё: долг, патриотизм, любовь, дружба, еда, алкоголь, табак, секс, выигрыши и премии – всё, всё это доставляет удовольствие, прежде всего, ТЕБЕ! И живешь ты ради этого. Только прикрываете вы все это высокими материями, как фиговым листком. Этакий красивый и зеленый на бледном нерельефном телесном фоне. И, вот, когда ты, наконец, поймешь это и пропустишь через свою душу – тогда ты и станешь честным перед собой. Кстати, знаешь, что такое – очистить душу? Нет? Так вот, значит это то, что нет в твоей душе темных пятен, в смысле, неправильных действий и объяснения им себе самому с точки зрения твоей логики, нравственности и, не дай бог, господних заповедей. Все и вся в твоей душе должно быть объяснимо и понятно, прежде всего, тебе самому на основе ЕГО заповедей. Вот и вся хитрость. Просто? Да, очень просто. Сказать. А вот сделать это за всю свою довольно-таки долгую жизнь – удается далеко не каждому. Я бы сказал даже, единицам.

– Ну, судя по моей жизни – не такая уж она и долгая оказалась, – я пытался хоть как-то оправдаться. И понимал это.

– Это не оправдание, – словно прочел Василий мои мысли. Для Христа и 33 года были достаточны. Так что, время у тебя было. Жить, дорогой мой, надо сегодня, а не завтра! Завтра может быть уже поздно. Завтра может и не быть! Есть только сегодня и сейчас. Привыкли мы все откладывать на завтра, на потом. Потому и живем сегодня только грешной жизнью, понимая это и оправдываясь данным себе словом, но на завтра. Иди, Георгий. Иди и думай. Когда поймешь, что душа твоя чиста и в голове твоей все ясно, как в солнечный голубой, звенящий от прозрачности день, вот тогда ты сам поймешь, что достиг именно духовного совершенства. И нет ничего выше этого. Тогда ты почувствуешь себя совершенно другим человеком, и все вещи и люди вокруг тебя примут другой, единственно правильный смысл! И последнее. Не думай, что чем пуще ты бьешься лбом об пол, прославляя Господа, тем быстрее ты искупишь свои грехи. Нет, только искренние раскаяние и очищение души могут дать тебе полное просветление и вечную жизнь. Ты можешь и не молиться вовсе, но прийти к этому ты должен. Конечно, это дано не каждому, но я в тебя верю, есть в тебе что-то настоящее, без фальши. А это самое важное!

– Как же я, отец Василий, смогу молиться не в стенах церковных, а в своей лачуге? Да разве ж это может привести к раскаянию?

– Церковь, брат мой, дана человеку, чтобы он стал ближе к богу. Она создает ему настроение и обстановку, в которой он чувствует свою близость к богу. Здесь он может успокоиться, искренне покаяться и, глядя Богу в глаза, испросить у самого себя: достойно ли я живу, и что ждет меня в царствии господнем? И свидетелем тому будет Господь!

– Кажется, я тебя понял. А скажи мне, как тогда людям относиться к любви? Тоже, как к удовлетворению?

– Нет, любовь – это особое чувство. И дается она только избранным. А уж любовь обоюдная, разделенная – вообще единицам. Это подарок господний исключительным людям, практически, Богом помазанным. Это чувство нужно ценить и дорожить им, как самым главным и основным в жизни человека. Беден тот, кто не испытал любви за всю жизнь. Пусть, даже безответную. Это наказание. Вроде бы, не испытал – ну и Бог с ним? Ан нет! Это чувство святое, хрупкое и, к сожалению, временное. У каждого она проходит по-своему. Ну, да что тебе об этом говорить? Ты и сам все не хуже меня знаешь. Ну, об этом можно говорить вечно. Давай-ка прощаться. Поздно уже, спать пора.

Проходили дни, месяцы, годы. Я так и не завел себе друзей. И вообще, до меня доходили слухи о том, что я прослыл человеком нелюдимым и необщительным. Я не придавал этому значение. Пусть лучше будет так. Меньше будут лезть в душу со своими проблемами. А их хватает у всех. Безусловной моей отдушиной было ожидание и сами встречи со своими родными. Это были минуты моего счастья. К сожалению, случалось это не часто. Но, в принципе, я был практически в курсе всех земных дел своих близких. Как-то раз, Давид сказал мне, что в раю совершенно другой }коннектор. Практически, как телевизор. Нужно только включить – и, пожалуйста, ты можешь связываться в любой момент. Ну, по крайней мере, смотреть на них точно. А связь вроде бы тоже по времени. Оно и правильно. Нечего их мучить своим постоянным общением. Мало того, еще и быть в курсе всех земных дел. Вот это здорово!

Итак, дни и годы шли своим чередом. Я стал на удивление спокойным и рассудительным, практически не раздражался, в моей душе настало некое спокойствие, равновесие и доброжелательность ко всем и ко всему.

Этот день я никогда не забуду. А день был абсолютно обычным. Только небо было синим-синим как море. Пели птицы, светило солнце. Настроение было прекрасным. Я сидел за работой, когда вдруг услышал в прихожей голоса. Дверь открылась, и на пороге появился сначала Давид, следом за ним в дверь пробрался Франсуа, а за ними появился Василий. Вот это делегация! Я даже автоматически встал со скамьи, приветствуя дорогих гостей. Никогда они еще не приходили ко мне все вместе. Лица их были доброжелательны, они улыбались и что-то шептали друг другу на ухо, после чего заливались громким и заразительным смехом. Визит такой почтенной публики явно меня взволновал, я напрягся, предчувствуя что-то такое… Скорее всего, хорошее. Под ложечкой засосало и меня начало немного потряхивать.

– Приветствуем тебя, хозяин! – обратился за всех Давид. Мы пожали друг другу руки. – Напугали тебя? Ты уж не серчай, мы к тебе с благими новостями, – Давид оглянулся и, как бы, передавая слово отцу Василию.

– Георгий, дорогой ты мой сын! – торжественно, как на богослужении, начал Василий. – Мы пришли поздравить тебя и пожелать счастливого пути и праведной жизни!

Я стоял, как столб, пот выступил у меня на лбу и на спине. Я боялся пошевелиться.

– Да ты хоть понял, с чем мы пришли? – не выдержал Франсуа.

Я только что-то промычал невнятное и замотал головой. Потом, внезапно, поняв, закивал.

– Да, да! Пришли мы тебя проводить в путь-дорогу, в рай! И мы очень счастливы за тебя, за то, что ты действительно это заслужил своим праведным отношением к миру вселенскому, за то, что очистил душу и теперь ты имеешь полное право жить в самом лучшем месте на земле и небе – в раю!

Слезы вырвались и полились у меня как-то совсем внезапно. Я даже не пытался их остановить. Бросившись к моим друзьям, я обнимал и целовал каждого, не веря в свое счастье! Так продолжалось минут пять. Первым в руки себя взял Давид. Он смахнул слезу со своих густых черных ресниц, и торжественно произнес: – Готов ли ты, Георгий, перейти в лучший мир и жить там по законам божьим до тех пор, пока Господь не решит твою участь на небе или земле?

– Да, готов, – я с готовностью кивнул.

– Прощай, друг! Береги себя и своих близких, не забывай про нас и про тех, за кого ты будешь с этого времени отвечать!

Давид взмахнул рукой, моя каморка наполнилась густым дымом, я перестал видеть своих друзей. Но этот дым совсем не жег глаза, а его запах был похож на запах ладана. Вдруг, прямо перед моими глазами сверкнула молния, и грянул оглушительный раскат грома! Мне показалось, что теряю сознание. Я пошатнулся, меня что-то подхватило, подняло как пушинку, и я полетел. Дух захватило, я попытался даже задержать дыхание, чтобы не задохнуться в полете. Не знаю, долго ли это продолжалось. Через секунду я провалился в какое-то блаженное состояние и закрыл глаза. Когда я, наконец-то их открыл, почувствовал под ногами твердую почву. В лицо мне ударил яркий солнечный свет. Я стоял посредине какого-то прекрасного зеленого парка, усеянного небывалыми цветами и чудными растениями, вокруг доносились трели неземных птиц, раскрашенных дивными многоцветными перьями. Дорожки в парке были усыпаны красным гравием и уносили в далекие детские воспоминания. На душе стало так приятно и тепло, что захотелось петь и танцевать, кричать от счастья и радости. Вот она, духовная благость! Ради этого стоило и жить, и умереть, и пройти все невзгоды, трудности и лишения! Я стоял и жадно вдыхал этот удивительный воздух. Воздух настоящей, неподдельной свободы и счастья! Наконец, я очнулся от этого эйфорического оцепенения и медленно двинулся по дорожке. Я не знал, куда я иду, но мое сознание само направляло меня туда, где и начиналось продолжение моей судьбы. Вот так я и дошел до этого места, уважаемый. А дальше тебе все известно. Извини, дорогой, я не спросил у тебя имя? Растерялся, наверное.

– Лука я.

– Так ты же святой? Господи, вот уж не ожидал, что когда-нибудь познакомлюсь с таким уважаемым человеком! Рад, очень рад! – Георгий тряс руку Луки, счастливо глядя ему в глаза.

– Руку-то не оторви, – засмеялся Лука. – Спасибо, что рассказал все про себя без утайки. Это мне по душе. Определю я для тебя приличное жилье. Будешь потихоньку обживаться, быт строить. А пока хочу тебя определить с твоим местом по жизни небесной.

– С работой?

– Ну, как тебе сказать, можно это и работой назвать. Больше это похоже на обязанность. Почетную и ответственную. Думаю, ты до этого уже дорос. Будешь теперь ангелом-хранителем! И подопечную я тебе выбрал по вкусу – дочь свою младшую. Будешь теперь оберегать ее от невзгод, следить, чтобы не болела, ограждать ее от неприятностей и бед. Конечно, до этого этими полномочиями был наделен твой зять, но мы и сейчас у него этого не отнимаем. Просто, вдвоем будет надежнее! Он на земле, ты – на небе. Это не говорит о том, что остальные твои близкие должны лишиться твоей помощи и поддержки. Отнюдь! Но, основной твой объект – младшая дочь. Понял меня, служивый? – Лука хитро прищурился и заглянул Георгию в лицо.

– Конечно, уважаемый, конечно! Я об этом и мечтать не мог! Спасибо тебе, дорогой! Век тебя не забуду! Ни один волос не упадет с ее головы! Спать не буду, есть не буду, все время буду следить за ней, как горный орел с высоты! А как же мне ей можно помочь, если я так далеко?

– Это-то, как раз, и не проблема. Тебя научат. И учитель у тебя будет со стажем. А вот и он идет.

На дорожке парка показались две фигуры, которые медленно шли, держа друг друга под руку, не спеша, и о чем-то тихо разговаривали. Это были мужчина и женщина, пожилого возраста, но чисто и аккуратно одеты в немодную, но выглаженную и бережно сохраненную одежду прошлого века. Подойдя ближе, они с почтением поздоровались с Лукой, коротко справились о делах, погоде. Наконец, Лука представил:

– Знакомьтесь. Это Лидия и Василий, а это – Георгий. Говорят ли вам о чем-либо эти имена?

– Ох, кацо! – Воскликнул Василий Антонович и крепко обнял Георгия. – Мы уже и не мечтали с тобой увидеться! Рады, очень рады, что ты здесь! Вот, познакомься с моей женой – Лида. Когда прибыл? Только что? Отлично! Мы тебе все расскажем и покажем. Сами-то мы тоже не с самого начала здесь. Тоже пришлось помыкаться, да заслужить это право. Ну, об этом потом. Времени у нас теперь много, поговорим еще обо всем.