355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Геннадий Чергизов » СВВАУЛШ-77 » Текст книги (страница 3)
СВВАУЛШ-77
  • Текст добавлен: 23 апреля 2022, 00:03

Текст книги "СВВАУЛШ-77"


Автор книги: Геннадий Чергизов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

   Глава-5

Увольнения -

Новый Год

   Однажды утром, в одно из октябрьских воскресений, перед нами выступил Юрий Игнатьич с обычной своей профилактической речью, где как всегда обещал – «…кайло в Холодногорске и райскую жизнь в Комсомольске-на– Амуре». Потом он спросил:

– Кто желает поехать на уборку яблок?

   Желающих было много. Он отобрал человек двадцать. Вскоре мы уже ехали на бортовом Урале вместе с Юрием Игнатьичем, в какой-то совхозный сад не далеко от Ставрополя. Юрий Игнатьич в кабине, мы в кузове. Приехали на место, выгрузились. Сад огромный конца и края не видать. Определили нам фронт работ – собирать яблоки в ящики и складывать в штабеля у дороги. Прежде чем начать собирать штабеля, мы съели немеряное количество яблок. А потом Юрий Игнатьич отобрал из нас человек шесть и сказал, что у нас будет особое задание. Назначил старшего Юру Джасыбаева и передал нас в руки какому-то местному садоводу. Тот повёл нас куда-то в дальнюю часть сада.

   Оказались мы среди высоких деревьев грецкого ореха. Задание было несложным – собирать орехи в ящики. Чем мы и занялись. Как мы догадывались, орехи эти предназначались Юрию Игнатьичу. Садовод ушёл, и мы добросовестно стали наполнять ящики орехами. Только орехи не яблоки. Пока наберёшь ящик, вспотеешь. Так подошло время обеда, потом и прошло. Никого нет. Остались мы без обеда. Мы продолжаем работу. Тут уже и ужин забрезжил на горизонте. По-прежнему никого нет. Мы заволновались – может за нас забыли? Так оно и было, как мы поняли позже.




   Октябрь 1973г – В саду под Ставрополем. Стоят: В.Тепляков, Марин?, Г.Чергизов, Ю.Джасыбаев. Сидят: …, Р.Сулейманов.

   Решили выбираться, спрятали в траве ящики с орехами, как смогли. Сориентировались по солнцу, где север и в том направлении двинулись через сад. По нашему разумению Ставрополь был там. Вскоре услышали шум моторов и вдалеке среди деревьев разглядели, как спешно грузились в два автобуса, похоже, студенты. Не успели мы к этим автобусам, смотрели им в след и обнаружили, что студенты в спешке оставили после себя следы «перекуса». Там и сям лежали под деревьями на расстеленных газетах, брошенные впопыхах пирожки, булочки, варёные яйца и прочая снедь. Сначала мы это рассматривали, потом Володя Тепляков, что-то поднял и попробовал:

– Нормально, есть можно…

   Мы были голодные, уговаривать нас не надо было. Быстро уселись вокруг газеток и дружно набросились не просто на еду, а на «домашнюю» еду, по которой мы соскучились. Через время, мы наевшиеся и умиротворённые, возлежали на траве и никуда не спешили.

   Но, надо было двигаться вперёд. Вышли мы в конце концов из сада на какой-то асфальт. Вдалеке виднелся девятиэтажками Ставрополь. Стали ловить подходящую попутку. В итоге загрузились в кузов какого-то грузовичка и поехали. Довёз нас грузовичок прямо к запасному КПП училища, что не улице Мира. Выгрузились, привели форму в порядок, построились в колонну по два и двинулись под командованием Юры Джасыбаева. Солдат на КПП молча открыл нам ворота и вскоре мы были в казарме. Было время ужина, но нам и не хотелось идти на вечернюю жареную рыбу.

   На следующее утро Юрий Игнатьич строго спрашивал Юру Джасыбаева за орехи. Тот объяснил, где мы их спрятали и Юрий Игнатьич отстал.

   С нетерпением ждали, когда же нас начнут отпускать в увольнение. Наконец, дождались. Накануне, на каждые субботу и воскресенье, составлялись списки желающих, кроме тех, у кого были двойки или дисциплинарные взыскания. Записываться надо было у командира отделения, который мог припомнить тебе что-нибудь и не записать. Потом этот список попадал к командиру взвода, тот обязательно кого-то вычёркивал по своему разумению. Ещё список «укорачивал» и старшина роты. И, наконец, драгоценный список попадал к Юрию Игнатьичу. А память у него была хорошая, он помнил всё – кто куда опоздал, кто плохо пел на вечерней прогулке и прочее и прочее. Так что список к моменту выписывания увольнительных никогда длинным не бывал.

   И вот наступал долгожданный момент – счастливцы строились в коридоре в одну шеренгу для инструктажа и получения увольнительных записок. Форма одежды, причёски приводились в идеальный порядок. Пред строем представал Юрий Игнатьич, придирчиво всех осматривал, говорил разные напутствия о том, как нужно себя вести в городе. Обычно это было в его излюбленной манере с многоэтажным армейским юмором. Потом он лично раздавал увольнительные.

   Но не дай бог появиться на горизонте в момент инструктажа увольняемых незабвенному Бумаге, то есть заместителю командира батальона по политической части. Тот являлся перед строем с неизменной широкой и сладкой улыбкой и начинал длинный и нудный инструктаж, – как высоко мы должны нести звание курсанта по улицам Ставрополя. Все терпеливо и обречённо ждали. В конце своей речи он обычно кого-нибудь спрашивал:

– Товарищ курсант, как Вы собираетесь провести своё увольнение?

   Если курсант медлил с ответом или говорил, что просто хочет погулять, посмотреть город, то Бумага начинал сначала просто возмущаться, потом топать ногами и кричать:

– А, не знаешь, что будешь делать, – значит обязательно напьёшься! Никакого увольнения, учи Устав!

   Со временем мы научились преодолевать это препятствие в виде Бумаги и отвечали на его вопрос громко и уверенно:

– Пойду в библиотеку! – или, – Мечтаю попасть в филармонию!

   Бумага был доволен ответом и расплывался в елейной улыбке.

   Вышел как-то я из ворот училища в первое своё увольнение, в компании человек пяти таких же счастливцев. Планов никаких не было, хотелось просто свободно пошататься по Ставрополю, который до сих пор видел только из окна казармы. Володя Плотников, шустрый разбитной малый, предложил:

– Давайте «дёрнем» по стопке?

   Никто не возражал, я тоже. Думал, почему бы в честь первого увольнения не выпить немного вина. Зашли в какую-то «забегаловку», скинулись там по сколько-то. Столпились вокруг небольшого высокого столика, ждём. Появляется Плотников со стаканами и бутылкой водки. Водку я тогда ещё не пробовал. Как-то до этого обходились с друзьями пивом и вином. Спрашиваю:

– А чем закусывать будем?

   Плотников, разливая по стаканам, небрежно бросил:

– Курятиной.

   Я подумал, что ему в посылке курицу прислали, жду закуску. А Плотников достаёт и кладёт на столик пачку сигарет:

– Закусывайте!

   Это, оказывается, и была, к моему глубокому разочарованию. «курятина». В общем, водка мне тогда не понравилась. Кстати, Плотников в скором времени за неуспеваемость и «употребление» был исключён из училища и отправлен дослуживать именно в Комсомольск на Амуре, как и предрекал Юрий Игнатьич. Плотников ещё запомнился тем, что в увольнении, по некоторым рассказам, брал в аптеке какие-то капли, разбавлял их в автоматной газировке и «балдел».

   Был у нашего Бумаги какой-то помощник «по комсомолу», худой старший лейтенант. За глаза звали его Карандашом, и однажды собрал он наше классное отделение на беседу по «национальному вопросу». Видимо, по указивке политотдела. В ходе этого собеседования выяснилось, что в нашем, 104-ом классном отделении из тридцати двух человек – два чуваша, два казаха, два мордвина, два татарина, один башкир, один немец и один чеченец. Остальные – русские, белорусы и украинцы, которые по классификации политотдела относились к «русским», в отличие от остальных, – «нерусских». Как сказал русский бакинец Юра Артюхов – «Как в Ноевом Ковчеге – всякой твари по паре». Этот Юра, хотя и был чистокровным русским, но говорил с характерным азербайджанским акцентом, потому как родился и прожил всю жизнь в Баку.

   В отличие от политотдела, мы не видели никакого «национального вопроса». Дружили казах Юра Джасыбаев и татарин Раим Сулейманов, чуваш Гена Тихонов и немец Рудольф Биркле, украинец Виталий Марценюк и русский Толик Сапелкин, терский казак Коля Нагорнов и я, наполовину чеченец, наполовину немец.

   Регулярно мы ходили в суточные наряды. То дневальным по казарме, то в наряд на кухню, то на КПП дежурить, то в патруль по городу. Попасть в патруль это было почти удачей, – гуляешь себе по городу, особенно ничем не утруждаясь, спишь в казарме. А вот на кухню идти никто не хотел, больше туда попадали не по очереди, а отрабатывали полученные за разные провинности «наряды вне очереди». Там было не сладко, особенно в посудомойке. Нужно было собирать со столов и перемывать по три раза за смену горы посуды, мыть полы в обеденном зале. Спать приходили поздно, когда в казарме уже давно все дрыхли и утром уходили снова в столовую до подъёма. В общем, это было самое, что ни на есть – наказание.

   Баня у нас была по четвергам. Вместо самоподготовки шли строем в городскую баню, мылись там, получали чистое бельё. Возвращались. В казарме меняли постельное бельё. На следующий день на «неудобный» вопрос преподавателя по любому предмету была железная «отмазка»:

– У нас вчера была баня, – что подразумевало, что у нас не было сампо и мы не могли подготовиться…

   Приближался Новый Год. Поговаривали, что встречать его пойдём в медучилище, это было, конечно, привлекательно… Но тут прошёл слух, что на Новый Год отпустят домой тех, кто недалеко живёт. Мой родной город Грозный входил в это понятие «недалеко». Я со своими земляками Витей Лазаревым и Саней Патрикеевым стали готовиться к возможной поездке домой и поход в медучилище нас перестал интересовать.

   На утреннем построении тридцатого декабря Юрий Игнатьич объявил фамилии тех, кто сегодня после обеда может поехать домой. Наша троица была в этом списке. Срочно стали собираться. Чтобы поездка не сорвалась, тщательно готовили форму, причёски. Никаких расклешённых брюк, укороченных шинелей или длинных причёсок не допускалось. Ведь предстояла тщательнейшая проверка нашей готовности к поездке. И вот, все кандидаты уже построились в коридоре казармы на инструктаж и получение отпускных листов. Набралось таких человек двадцать, учитывая и тех, кто был из Ставрополя. Думали, прочитает нам лекцию Юрий Игнатьич, придирчиво проверит нас, к чему мы были полностью готовы, настращает нас и выдаст отпускные.

   Но не тут-то было, – появляется на горизонте незабвенный Бумага, как всегда с широкой и сладкой улыбкой наперевес. Хоть вешайся! Стал медленно обходить строй, придирчиво всех осматривая, нашёл всё же мелкие недостатки, но, к нашему удивлению, дал возможность их устранить. Потом начал длинный и нудный инструктаж, как мы должны вести себя за стенами училища, тем более в других городах и сёлах. Что мы должны не только высоко нести честь курсанта, но и не забывать, что мы комсомольцы, будущие члены партии и быть примеров для всех и во всём. Короче, проводить политику партии во всём мире! Потом перешёл к тому, как мы должны вести себя в кругу семьи за праздничным столом:

– Это, семейный праздник, вам, разумеется, нальют рюмочку. Можно, конечно, выпить за встречу Нового Года чуть-чуть водочки.

   Походил молча перед строем и продолжил:

– Нет! Водку пить нельзя! Можно выпить в честь праздника немного вина.

   Снова походил, подумал и продолжил, почти криком:

– Никакого вина! Разрешаю только один бокал шампанского за встречу Нового Года!

   Опять молча и нервно стал прохаживаться вдоль строя. Остановился, обвёл строй горящим взором и почти истерично:

– Никакого спиртного! Ни грамма! Запрещаю!

   Резко повернулся и быстрым шагом направился к выходу. Мы молча, затаив дыхание, провожали его взглядами. Даже не верилось, что Бумага не выгнал никого из строя и не лишил поездки домой. Наверное, перенервничал и забыл. Юрий Игнатьич всё это время стоял в сторонке. Когда за Бумагой закрылась дверь, наш ротный вышел на середину строя, стал вызывать по одному из строя и вручать отпускные билеты. Потом окинул всех широким взглядом:

   –Поздравляю вас с наступающим Новым Годом! Не забудьте поздравить своих родителей! Из отпуска не опаздывайте! Все должны быть на вечерней проверке второго января! Разойдись!

   Выдохнули мы из себя казарменный воздух только, когда вышли за КПП на улицу Ленина и вдохнули полную грудь воздуха свободы! По крайней мере, мне так показалось. Местные разъехались в разные стороны на троллейбусе, а остальные поплелись на автовокзал. Наша троица поехала до Невинномысска, чтобы там пересесть на автобус до Грозного.

   Глава-6.

Первая сессия -

Тренажёр

   Вернулись из новогоднего очень краткосрочного отпуска все без опозданий. Второго января 1974 года все дружно стояли на вечерней проверке. Юрий Игнатьич присутствовал лично. Взял слово:

– Хочу поздравить вас с тем, что в новый 1974 год вы вступили без праздничных потерь.

   Как рассказывают те, кто никуда не ездил, Новый Год встретили скучно, у ёлки в медучилище. Ну, выпили по бокалу шампанского и всё. С нами всё время крутились ротные офицеры. Короче, были обыкновенные танцы. А в три часа уже пришли в казарму.

   С третьего января потянулись привычные будни – занятия, наряды и прочее.

   Скоро заканчивается первый семестр, ужи делаем разные контрольные работы и начинаем сдавать зачёты. В середине февраля каникулы на две недели, но домой поедут только те, кто сдаст все зачёты. Ю. И. доступно и популярно рассказал, чем будут заниматься на каникулах те, у кого будут хвосты. Мы уже хорошо знаем весь этот набор – работать кайлом в Холодногорске, копать землю до нефти… Домой хотят ехать все, усиленно готовимся к зачётам, – после отбоя в ленкомнате не протолкнуться, на сампо, почему-то такого рвения нет.




   Февраль 1974г – «Ломимся» в столовую.

   С горем пополам сдаём последние зачёты. Правда. не все сдают успешно. Собираемся ехать домой. У кого хвосты, ходят хмурые, кто-то из них рассчитывает за пару дней сдать зачёт, а у кого не один хвост, понимает, что поездка домой ему не светит.

   Наступает пятнадцатое февраля, утро. Ю. И. прохаживается вдоль строя готовых отпускников, словно принимает парад. По одному выводит из строя тех, у кого нарушения формы одежды. Всё же затесались в строй некоторые «оптимисты» в расклешённых брюках, с короткими шинелями и даже с неуставными причёсками. В лучшем случае, поедут они домой только завтра после устранения недостатков.

   Те, кто прошёл контроль Ю. И., получают отпускные билеты, проездные документы и, после короткой напутственной речи Ю. И., отправляются по домам до двадцать седьмого февраля.

   «Оптимисты» с оптимизмом принялись устранять недостатки. Подстричься или поменять брюки на уставные не проблема, хотя сегодня уже никто никуда не поедет. Это понятно. А вот те, у кого обрезанные шинели, чешут затылки. Других шинелей нет. Но Ю. И. человек великодушный и на вопросы «укороченношинельных» – «Что нам делать?», отправляет их в каптёрку за старыми солдатскими шинелями:

– Отрезайте полоски, сколько там сантиметров у вас не хватает и пришивайте к своим шинелям.

   И вот, после того, как были пришиты рыжие полоски от старых солдатских шинелей к тёмно-серым курсантским, выглядели эти шинели просто безобразно. Но делать нечего, могло быть и хуже. С чистой совестью Ю. И. мог их всех оставить на все каникулы в казарме. Конечно, за забором училища будут оторваны эти пришитые рыжие полоски, но «осадок останется» и долго будет помнится это «нарушение формы одежды».

   Из отпуска приехал я двадцать седьмого февраля, почти все уже на месте, а кое-кто и не уезжал. Будто и не покидал «родную казарму»! На улице снег, хоть и небольшой, морозец, позёмка метёт, а в казарме тепло и уютно. Красота! Юрий Игнатьич, «отец родной», встречает!

   Начинается второй семестр. Больше становится авиационных предметов и меньше всяких «гражданских». Мы в, так называемом, втором потоке, – на полёты поедем в июле, а первый поток едет уже сейчас. Кто в Холодногорск, это совсем близко к Ставрополю, кто в Ханкалу, это под Грозным, а кто в Слепцовск, это тоже в недалеко от Грозного. Ходим на тренажёр ТЛ-29. Интересная штука, почти настоящий полёт. Настоящая кабина Л-29 со всеми приборами и органами управления, всё там светится и гудит. Даже есть звук работающего двигателя.

   Сначала мы там учились запускать двигатель, а потом и «полетели». Вначале пришлось вникать в сам принцип «летания», – принцип управления самолётом. Понять, как управляется самолёт и чем. Что такое «органы управления»!? Во многие понятия мы начали вникать на занятиях по самому авиационному предмету из всех авиационных, – на Аэродинамике. Там впервые услышали такие самолётные понятия, как – рулевые поверхности, элероны, стабилизатор, руль высоты, руль направления, закрылки.




   Март 1974г – Саня Горошко.

   Инструктора на тренажёре, это бывшие опытные лётчики, они знакомили нас с самим «ЛЕТАНИЕМ», с принципами управления самолётом. Здесь, с их помощью, мы соединяли в единое понимание теорию аэродинамики и практические действия органами управления самолётом. Узнали много «нового» – я, например, с удивлением узнал, что «поворачивает» самолёт не с помощью ножных педалей и руля поворота, как я раньше думал, а при даче РУС (Ручки Управления Самолёта) влево или вправо и создании крена. Вот из-за этого крена самолёт и разворачивается, потому как «…горизонтальная составляющая подъёмной силы крыла направлена в сторону крена…» Примерно так глаголет наука Аэродинамика.

   Взлёта и посадки на нём, нормальных, конечно, не получается, а вот в полёте всё как надо. Работают все приборы, показывают высоту, скорость, курс, обороты двигателя, работает АГД, можно выпускать и убирать шасси и закрылки. Одеваем шлемофон, ведём радиообмен, пробуем такую штуку, как ларингофон, одеваешь на шею на резинке и не надо никакого микрофона. Ну и просто чувствуешь себя, словно в настоящем самолёте. Начинаешь понимать, что такое полёт, как управляется самолёт. Сначала чувствуешь себя полным дураком, кругом полно разных стрелок и разноцветных лампочек, всё «шевелится» и гудит. Потом потихоньку начинаешь вникать. Инструктор тренажёра сидит сзади за пультом рассказывает всё и показывает. Объясняет, как управлять самолётом, для чего какие органы. Пробуешь уже сам управлять самолётом и сильно удивляешься, что он слушается тебя. Со временем научились «собирать в кучку приборы». То есть понимать по показаниям приборов в каком положении самолёт, куда он движется и, что нужно делать, чтобы он двигался в нужном направлении.

   На тренажёр мы ходили по очереди в течение всего дня. Один приходил на занятия с тренажёра, другой шёл туда вместо него. Однажды привели на тренажёр какую-то экскурсию – студентов, я в это время «летал» на тренажёре, отрабатывал какое-то упражнение. Инструктор показывает тренажёр, рассказывает, как он работает, а потом решил показать экскурсантам, как действует лётчик, то есть я, в «особом случае». Включил мне «пожар двигателя». Я, конечно никакого понятия про эту экскурсию не имел, «летел» себе и не видел загоревшуюся красную аварийную лампочку «Пожар». Только не пойму, почему это у меня растёт температура двигателя, потом начали падать обороты двигателя, а потом и скорость самолёта. Пока я разбирался, в чём дело, «самолёт» мой уже врезался в грешную землю. Все стрелки приборов замерли, раздался характерный звук и мне пришлось вылезать из кабины. Тут только я увидел экскурсию и понял, что сильно «опарафинился».

   В начале второго семестра Ю. И. разжаловал за какие-то грехи Ваню Ткаченко со старшины отделения и его место занял Ваня Горбачёв. А Ваня был у нас местной достопримечательностью. Ведь в то время первым секретарём Ставропольского обкома партии был Михаил Сергеевич Горбачёв. И каждый преподаватель, увидев впервые в классном журнале Ванину фамилию, осторожно спрашивал – «А не родственник ли…?» Ваня честно отвечал, что – «Нет», но мы все напускали туману и, обычно, преподаватель, на всякий случай, особенно к Ване не придирался, ну и к нам остальным немного тоже…

   Был у нас в отделении такой курсант Калмыков, несколько странный, – учиться совсем не хотел, всё время получал двойки, постоянно пересдавал все зачёты. Другого уже давно бы выгнали, но он был местным, и его мама работала кем-то в штабе училища. Она всё время просила за него, чтобы не выгоняли. Какое-то время это прокатывало, но первый семестр он так и не сдал. И отправился во солдаты. Была у этого Калмыкова ещё одна «странность» – он знал наизусть поэму «Лука М…дищев», авторство которой приписывают Пушкину. Поэма была длинной, по-пушкински очень складной. Нередко вечером собирался народ послушать эту «удивительную» поэму

   После очередной потери осталось в нашем 104-ом классном, «во всех отношениях», отделении тридцать «орлов» из тридцати пяти в самом начале.

   Как-то после ужина в казарме слышим громовой бас командира четвёртой роты майора Кузнецова. Это он построил роту и устраивает большой разнос по какому-то поводу. Позже узнаём «повод». Кузя, как курсанты зовут бравого майора Кузнецова, как командир хозяйственный, задумал ремонт помещений в казарме, для чего требовались разные материалы, особенно краска, собственных запасов которой было мало или не было вообще. На построении он объявил курсантам, что за принесённую краску будет давать внеочередные увольнения в город и прозрачно намекал на новый учебный корпус. А рядом с нашей казармой и завершалось строительство этого самого нового учебного корпуса и велись там как раз всякие покрасочные работы. Намёк сообразительными и жаждущими увольнений курсантами был понят правильно, и вскоре стали некоторые курсанты наведываться к военным строителям и там, то ли выменивали на что-то, то ли просто покупали по дешёвке банки с краской, а возможно и просто «экспроприировали». Сие не так важно. Важно, что за такую принесённую банку «несун» получал от Кузи заветную «увольнительную записку» и команду отнести банку в каптёрку.

   Через время, когда, по расчётам хозяйственного ротного, в каптёрке набралось достаточно краски, направился он в каптёрку, чтобы оценить объём «покрасочного материала». Но, к своему изумлению, обнаружил в наличии всего три или четыре банки краски. Тут Кузя понял, что его просто дурили, предъявляя одни и те же банки по нескольку раз…

   В один из дней апреля на каком-то батальонном построении комбат объявил на, что мы девятого мая, на День Победы будем выступать на центральной площади Ставрополя с оружейными приёмами. И стали мы почти каждый день по утрам тренироваться на плацу этим самым приёмам. Брали в руки автомат, проделывали с ним различные движения, типа – «Бей! Коли! На пле-чо!». Развороты в движении и многое другое. Замотались мы с этими автоматами, а Лёлик не унимается, лично проводит тренировки. Накануне выступления отобрал комбат лучших, по его мнению. Я в это количество не попал. А «счастливцы» в День Победы шагали на площади с автоматами, демонстрировали зрителям мастерское владение оружием и ,как говорят, даже сорвали аплодисменты. Это даже показывали по местному телевидению.




   09.05.74 – г. Ставрополь – В День Победы на пл. Ленина.

   Июнь, жарко. После сампо устроились как-то с Саней Горошко на траве на краю стадиона в тени тополей. Он книжку читает, я делаю первую запись в своём дневнике. Вообще-то не раз наши командиры и «политрабочие» говорили нам о том, что ведение всяких записей или дневников запрещается. Но, всё же я решил завести… Вести дневник придётся «редко и тайно». Прошу Саню сказать что-нибудь, так сказать, «для истории», и слышу: -

– Скоро ужин. Война войной, а…ужин по распорядку.

   Я с Саней согласен.

   На «штурманской подготовке» Ромашов, начальник кафедры и сам бывший лётчик, нам дал «совет» – не жениться рано, и долго обосновывал его.

   После занятий все разошлись «загорать», но недолго пришлось принимать «загар». Юрий Игнатьевич узнал об этом и приказал старшине собрать роту, но тот слишком долго её собирал и не успел прогнать нас на километре, как было ему приказано. Ю.И. страшно «разгневался» и пришлось нам делать два круга вокруг первого учебного корпуса. Потом он гонял нас по проспекту Науки:

– Кругом – Марш! Напра – Во! Нале – Во! – и так далее.

   По окончанию разразился речью, обещал до полётов погонять нас – «на пузе ползать». Тут под горячую его руку подвернулись Рома Султанов (Икас) и Миша Авраменко (Тихас). Встали они в строй уже с «нарядами».

   Да, я совсем забыл – у нас за это время сменилось пять командиров взвода. Вначале был Щербахин, потом Митрофанов, потом Бутов, за ним Булавин, ну, и сейчас Перцев…

   С утра сразу пошли в санчасть делать уколы холерной вакцины. И прививки против оспы. После занятий мы отправились по инициативе Ю. И. на плац:

– Шагом – марш! Кругом – марш! Раз-Два! Левой!

   Я заступил в наряд дневальным по роте, дежурным по училищу заступил подполковник Мисюра, это преподаватель с кафедры РТО, обладатель огромного телосложения и громоподобного голоса. На разводе рявкнул своё коронное «Здрст», а когда уходили с развода, оказалось, что барабанщики не умеют играть «Развод». Мисюра их чуть не съел…

   Дневалить я пошёл добровольно, чтобы 13-го не пойти на физо, ожидается зачёт. Со мной несут службу Миша Авраменко и Володя Бакаев (Шеф).

   С утра не повезло. Доложил комбату вместо «дневальный за дежурного» – «дежурный за дневального». Он собрался сделать мне втык, но потом передумал. Ну, а я и не настаивал. Потом долбили в туалете «дырки» под новые «очки». Дневальство моё кое-как кончилось, на сампо не пошёл, а вскоре и наши вернулись.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю