Текст книги "СВВАУЛШ-77"

Автор книги: Геннадий Чергизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Геннадий Чергизов
СВВАУЛШ-77

Часть – 1

Первый курс

 Глава– 1

Приёмник – Поступление

Уже заканчивается июнь 1973 года, а вызова мне из училища всё нет. А ведь жду я уже практически год, потому как в 1972 году, когда я окончил десять классов, было мне 16 лет, а в лётные училища принимали с 17. Проблемы выбора, куда поступать после окончания школы, у меня не было. Ещё в мелком возрасте я собрался идти «в лётчики». Написал письмо в «Комсомольскую Правду», но мне в ответ прислали «Условия приёма в военные училища», где русским по белому было написано, что … ждать мне ещё целый год.

И вот, уже где-то в феврале семьдесят третьего прошёл я в военкомат нашего Старопромысловского района города Грозного проходить медицинскую комиссию для поступления в училище. Сначала районную, потом областную. Всё вроде прошёл нормально. Была только небольшая проблема с носом – в седьмом классе занимался я в секции классической борьбы и как-то на тренировке «сломал» себе нос. С тех пор имел «искривление носовой перегородки». Само по себе, это не было препятствием, врачи пропускали, но кто его знает, как дальше. В военкомате стал выбирать, в какое именно училище поступать. Почему-то привлекло меня Черниговское, но капитан, который занимался такими как я, сказал, что у них разнарядка только в Ставропольское. Что это за училище, я понятия не имел. Да ещё какое-то ПВО. Да и как-то слишком близок Ставрополь от Грозного, а мне почему-то подальше хотелось уехать. Но, делать нечего, написал я, то ли заявление, то ли рапорт о желании поступить в СВВАУЛШ ПВО – Ставропольское Высшее Военное Училище Лётчиков и Штурманов Противо – Воздушной Обороны, на лётное отделение. И сказал мне тогда капитан, чтобы я ждал вызова.

Муторно ждать целый год. Успел я в семьдесят втором году в Казахстане на «шабашке» поработать, и в этом году поработал геофизической партии в дагестанских степях в сейсмобригаде, и во взрывбригаде. Успел ещё раз на «шабашку» смотаться, на этот раз в Саратовскую область. Не мог я дома сидеть и вызова ждать, зудело у меня в одном месте. С этой «шабашки» сбегать пришлось, отец не хотел, чтобы я в военное училище поступал. Ехал из Саратова до Грозного поездом без копейки денег. И после всего этого не вызывает меня СВВАУЛШ!?

Заволновался я и поехал в военкомат. Там пожали плечами и выписали мне проездные документы в Ставрополь. 28 июня поехал на автобусе. Где-то 450 км от Грозного до Ставрополя, ехал всю ночь и утром был у КПП училища, на улице Ленина. Провели меня в казарму лётного батальона. Это было огромное двухэтажное здание. Здесь ещё в далёкие царские времена располагались какие-то кавалеристы. Стены у этой казармы были толщиной около двух метров, с одной стороны широкий и длинный коридор, с другой – большие комнаты – кубрики. Здание казармы в плане изображало букву «Е», средняя «палочка» этой буквы оканчивалась круглым помещением. В нём, по рассказам, в 19 веке, когда здесь располагался госпиталь, была операционная, где сам Пирогов выполнял операции. А сейчас в этом помещении кабинет командира лётного батальона. Встретил меня в канцелярии мой будущий командир роты майор Стаховский Юрий Игнатьевич. Посмотрел мои бумаги:

– Ты чего так рано приехал? «Приёмник» еще не работает.

   Приёмник – это такой лагерь за городом возле села Грушовое, где живут абитуриенты – проходят там медкомиссию, сдают экзамены. Отвёл меня в кубрик, где уже было несколько таких же прытких и нетерпеливых. Показал моё место в длинном ряду двухэтажных кроватей и сказал, что остальное мне расскажут «старожилы». Тут я познакомился с Виталием Марценюком, он приехал с Украины. У него был большой чемодан, половину которого занимало сало и колбаса, а вторую – учебники на украинском языке. Долго потом у нас в туалете висели на стенке листки из учебника математики с такими интересными словами, как «трыкутнык» (треугольник), «коло» (круг) и прочими. Так прожили мы в казарме несколько дней, были какими-то чужеродными элементами в гражданке, а вокруг все в форме, ходят строем. Вечерами из окна казармы разглядывали улицу Ленина. Подоконник был шириной около двух метров, мы укладывались на него и как в телевизоре наблюдали за прохожими и машинами, особенно за проносящимися троллейбусами.

Наконец, заработал Приёмник и нас отправили туда. Разместились в каком-то деревянном бараке, позже я понял, что это и есть казарма. Народу уже набралось здесь прилично и прибывало с каждым днём всё больше. Расписали нас всех по «медицинским группам» и стали мы проходить медицинскую комиссию, хотя все уже вроде прошли отбор в своих городах и районные и областные комиссии. И многих там уже отсеяли. Проходили разных врачей, сдавали всевозможные анализы, проходили рентген и даже пропустили всех через барокамеру. Как ни странно, учитывая, что все абитуриенты прошли не одну комиссию до приезда в училище, ещё многих «забраковывали».

Познакомился я тут с одним парнем, Серёгой из Иноземцево, что под Пятигорском. Он так много говорил про авиацию, как он хочет стать лётчиком. У него были какие-то проблемы с давлением, и он постоянно таскал с собой лимон, и всё время добавлял его в пищу. Я волновался за свою «кривую» носовую перегородку, которую я «получил» ещё в седьмом классе, занимаясь в секции классической борьбы. И не зря волновался. Доктор ЛОР, знаменитый, как я потом узнал, Василий Иванович, сказал мне, что у меня на снимках каких-то «пазух» – затемнение. И, что у меня два варианта – или ехать домой, или мне проколют нос, чтобы проверить эти пазухи, и тогда, может быть меня пропустят. Конечно, я готов был прокалывать что угодно. Прокалывание мне делала врач женщина. Достала огромный шприц, прижала мою голову к своей необъятной груди и сказала:

– Терпи, сейчас будет немного больно.

   Стала она загонять огромную иглу мне в нос. Но я только ощущал её грудь. Это меня отвлекало от болезненной процедуры. Ощущения мои прервала резкая боль в носу и даже где-то в мозгу. Врач крепко держала мою голову, прижатую к груди и что-то проделывала шприцом в моём носу. Потом выдернула из меня шприц, рассмотрела его и сказала:

– Всё нормально, жидкости в пазухе нет, годен!

Счастливый, с заткнутой ваткой ноздрёй, побежал я в казарму, делиться радостью с Серёгой. Но Серёга не разделил моей радости, его всё-таки «завалило» давление, и он должен был ехать домой. Лётчик из него не получался. Я как мог успокаивал его. Но, к моему удивлению, вечером в казарме, когда все абитуриенты делились своими впечатлениями от прохождения комиссии, и уже многие знали, что прошли её успешно, Серёга стал говорить, что мы дураки, что собрались в лётчики. Что это опасно и ничего хорошего в этом нету. Вот такая метаморфоза произошла с Серёгой из Иноземцево. Надолго он мне этим запомнился, а ещё тем, что с его лёгкой руки стали меня называть Гешей.

Медицинская комиссия браковала многих. В Приёмнике постоянно шла, можно сказать, ротация – одни приезжали, другие ехали домой. Тех, кто прошёл комиссию, определяли теперь уже в «учебные группы» и их было существенно меньше медицинских. Теперь нам предстояли приёмные экзамены.

    Первым экзаменом была математика письменно. Особой проблемы с математикой у меня не было и на три вопроса я спокойно что-то написал. Вторым была математика устно, это, как мне помниться, была в основном геометрия и тригонометрия. Конечно, устно отвечать сложнее, но это тоже прошло без проблем. А вот устный экзамен по физике меня как-то не радовал. С физикой «отношения» у меня как-то складывались не очень. И точно, вопросы попались какие-то «незнакомые». Вышел я отвечать и стал сильно плавать. Преподаватель как-то грустно сказал, что выше двойки он поставить мне не может. На что я ему сказал, что двойку мне никак нельзя, ну совсем нельзя. И вид у меня, видимо, был такой убитый, что он спросил меня об оценках за предыдущие экзамены. Но я их ещё не знал. Преподаватель не поленился сходить куда-то и посмотреть мои оценки. Вернулся и сказал, что у меня там четвёрки и он мне поставит тройку. Только позже я осознал трагичность момента и какую роль в моей судьбе сыграл этот великодушный преподаватель, которому я остался благодарен на всю жизнь.

Последним экзаменом была литература, то есть – сочинение. За это я не волновался. С сочинениями и вообще с литературой у меня проблем было меньше всего. В школе №50 города Грозного была у меня замечательная учительница Надежда Васильевна Шевченко. Преподавала она русский язык и литературу так, что и самые ленивые ученики любили её уроки. Изложения и сочинения на её уроках мы просто «щёлкали».

Как сейчас помню тему сочинения на приёмном экзамене– «Образ советской женщины в литературе о Великой Отечественной войне». Выбрал я «образ» женщины из романа Чаковского «Балтийское небо». Была там героиня – любимая женщина майора Лунина. И про женщину, и про Авиацию. Получил я за своё сочинение ожидаемую пятёрку и позже переданный мне кем-то восторг ставропольской учительницы, привлечённой к училищным экзаменам.

Учебные группы располагались в таких же бараках-казармах, как и медицинские, но уже в других, как нам казалось, лучших. Ведь мимо этих учебных казарм, поглядывая с завистью, ходили те, кто ещё проходил медкомиссию и не был уверен, что попадёт в одну из этих, вожделенных. Мы, здешние обитатели, конечно чувствовали себя на голову выше. Между экзаменами у нас было по нескольку дней на подготовку, всё это время мы проводили в казарме, иногда бегали «втихаря» к Сенгилеевскому водохранилищу, – так из любопытства, всё равно других развлечений не было. Ходили ещё в наряд дневальными – «на тумбочку». Как-то, будучи в этом самом наряде, и скучая, ночью рассматривали мы с «коллегой» содержимое этой самой тумбочки и обнаружили в ней кипу писем, пришедшим из дома тем, кто уже выбыл и уехал домой, как провалившие экзамен. Наверное, правильно было отправить эти письма по обратным адресам, но нам такая мысль даже и в голову не пришла. Мы решили сжечь эти письма, но перед сожжением проверили их содержимое, и не зря, – тогда было принято вкладывать в подобных случаях в конверт то рубль, а то и трёшку. В одном из каждых трёх-четырёх конвертов «что-то» попадалось. Набралась тогда энная сумма, небольшая, но позже, на несколько посещений «чайной» всем составом «наряда» хватило.

Последним «препятствием» на пути в училище стал Психотбор. Мероприятие это было новое, по-моему, проводили его в училище впервые. Проводились разные тесты, типа – «О зачеркнуть, К подчеркнуть», это когда «мужик с магнитофона» даёт команду – «К подчеркнуть», а ты в тексте ищешь букву К и подчёркиваешь её. И ждёшь его команду, когда он скажет – «О зачеркнуть», при этом он что-то бубнит, мешает. Заполнялись разные таблицы, отвечали на всякие «дурацкие» вопросы. Потом надо было на замысловатом устройстве, изображающем пилотское кресло и рули управления, управляя всем этим, нарисовать световым лучом какую-то кривую и при отклонении от этой кривой ещё «било током». По итогам Психотбора мы получали 1-ый, 2-ой или 3-ий разряд. Первый разряд это было «отлично», второй – «хорошо», а тем, кто получал третий, предлагалось переходить на штурманское отделение. Тут мне повезло ещё раз, прошёл я Психотбор по первому разряду.

Осталось ждать только Мандатную комиссию, которая и определяла принятие в училище. Одни абитуриенты уже сдали все экзамены и прошли Психотбор, в том числе и я. Другие ещё проходят медкомиссию, сдают экзамены. А третьи, не прошедшие медкомиссию или получившие на экзаменах двойки, уезжают домой. Но было несколько человек, в том числе и мой земляк, Витя Л., которые получив двойки, не уехали, а остались. Их исключили с продовольственного и прочего «довольствия». Спать им было негде, в столовой не кормили. Ночевали где придётся, кто-то из них ночевал в барокамере. Товарищи, конечно, подкармливали. Видно, знали эти стойкие двоечники «что-то».

Когда все абитуриенты прошли медкомиссию, сдали экзамены и прошли Психотбор, оказалось, что на лётном отделении недобор. Медицинская комиссия для многих оказалась непреодолимым препятствием. Было даже удивительно, ведь все абитуриенты до приезда в Ставрополь уже проходили медкомиссию у себя дома и не одну. Многих отсеяли уже тогда. Наверное, сильно строгая была комиссия училищная, или на «местах» медкомиссии были наоборот не строгими. Я тогда слышал, что поступать на лётное отделение в общей сложности приехало больше тысячи «кандидатов», а к экзаменам «дошло» не больше трёх сотен. Вот тут и «пригодились» двоечники! Их всех взяли в училище, одного даже с двумя двойками.

Наступил день «мандатной комиссии». Собрались мы все, кто уже сдал экзамены возле «учебного барака» и заходили по одному по списку на заседание этой самой комиссии. Было как-то тревожно, хотя и понимали, что это вроде формальность. Ведь мы всё прошли, – и медкомиссию, и экзамены, и Психотбор. Там сидела куча полковников и прочих офицеров, задавали всякие вопросы, зачитывали личное дело абитуриента, его оценки за экзамены и, если не было возражений, – объявляли, что ты принят и с этого момента уже «курсант».

Всё, можно было выдохнуть, а вокруг ходили и маялись те, кто ещё сдавал экзамены, нервничал и отчаянно завидовал нам, прошедшим «мандатку». Ну, а нас распирала гордость и, и мир вокруг играл и искрился такими красками, о существовании которых мы, сегодняшние счастливцы, ещё недавно и не догадывались.

   Глава-2

Казарма -

Курс Молодого Бойца

Переехали мы в училище. Поступили в распоряжение майора Стаховского Юрия Игнатьевича, нашего командира роты. Расселили нас в казарме по кубрикам. Повёл Юрий Игнатьич лично нашу нестройную команду на вещевой склад, где получили повседневную летнюю форму, так называемое ХБ. Под руководством тех курсантов, кто поступал из Армии, а таких набралось с десяток, мы подгоняли форму, пришивали погоны и подворотнички. Вообще, знакомились с новой для нас одеждой, которую предстояло нам носить ещё долгие годы. Знакомились с сапогами и ремнями, пилотками и портянками. Учились наматывать портянки, да ещё так, чтобы они помещались вместе с ногой в сапог, не сбивались и не натирали ноги.

Висела форма на нас, зачастую не по размеру, конечно, корявенько, – сбитая под провисающим ремнём, кривовато пришитыми погонами и петлицами; болтались худые ноги в широких голенищах сапог, торчали худосочные шеи из широких воротников с криво подшитыми подворотничками… Представляли мы собой убогое зрелище на фоне спортивно скроенных курсантов старших курсов в подогнанной, ладно сидящей форме, проходящих ровным строем классных отделений мимо нашей жалкой кучки…

На пищевом довольствии в этот день мы ещё стояли в Приёмнике, поэтому на ужин нас повезли туда. И вот, появляемся мы в Приёмнике, все в форме, в курсантских погонах с жёлтыми полосками и буквой К, в пилотках с красными звёздочками, перепоясанные кожаными ремнями с блестящими бляхами, обутые в солидные чёрные юфтевые сапоги. Обступила нас разношёрстная толпа, ещё, так называемых, абитуриентов, смотрят на нас, – ну, как на космонавтов… Широко открыты рты, пожирают нас глазами… Ну, прямо зависть зелёная… Они же ещё НЕ! А мы уже ВСЁ!

И мы, ещё недавно чувствуя себя пигмеями на фоне настоящих курсантов, вдруг почувствовали себя выше ростом, шире в плечах, не веря такой метаморфозе, задрали вверх худые подбородки – наслаждайтесь, мол великолепным зрелищем…

 Да, никогда в жизни мне больше не приходилось «купаться» в собственном «великолепии»!!!

В училище было два курсантских батальона – лётный и штурманский. Командир лётного батальона подполковник Смолин Владимир Петрович, интересный мужик, мы с ним ещё раззнакомимся. А вот его зам по политической подготовке, подполковник Голованёв Роберт Васильевич, личность просто уникальная, вроде постоянно улыбается, а при появлении его жди обязательно какой-либо пакости. При первой же встрече с ним, когда собрал он нас, новоиспечённых курсантов, рассказывал о будущей нашей воинской службе. Как мы должны службу служить. Рассказал и о себе, – как он со Смолиным (комбатом) летал на Як-28, – «,,,Владимир Петрович в первой кабине, а я во второй…» . Слушали мы его, раскрыв рты, а позже узнали, что ни он, ни Владимир Петрович вообще никогда не летали, вот такой вот «фантазёр».

В лётном батальоне было две роты нового набора – третья и четвёртая. Нашей, третьей, ротой командовал уже знакомый мне майор Стаховский, а четвёртой – майор Кузнецов. Было ещё две роты второго курса и две роты третьего, но они находились в, так называемых, летних лагерях, то есть – на аэродромах, на полётах. В нашей же казарме располагались ещё и курсанты четвёртого курса, выпускники, они сдавали выпускные экзамены. Смотрели мы на них восхищёнными глазами – ведь они уже практически закончили училище, без пяти минут лейтенанты, полетавшие уже на самолётах, к которым нам только предстоит …приблизиться.

Надо сказать, что это четверокурсники были из первого набора нашего училища, когда оно ещё было филиалом Армавирского. В то время многие приходили в училище после аэроклуба, уже летавшие, то есть они и по возрасту были намного старше нас. Сталкивались мы с ними довольно редко, появлялись они в казарме в основном только к отбою. Ходили они хоть и с курсантскими погонами, но в офицерской полевой форме, в сапогах и портупее. Была такая старая традиция ещё с царских времён, – юнкера перед выпуском одевали офицерскую полевую форму. Но об этом я узнал много позже.

    Нам предстоял КМБ – Курс Молодого Бойца, а пока мы ждали, когда все остальные новоиспечённые курсанты прибудут в училище из Приёмника. Собрал как-то нашу роту Юрий Игнатьевич, это наш командир роты майор Стаховский, построились мы, кое-как и слушаем разинув рты колоритную речь Юрия Игнатьича. Умел он говорить витиевато, с новым для нас армейским юмором. Вроде и распекал, поучал, но было весело. Тут он с удивлением спрашивает нас:

– Так вы, что ходите по училищу мимо офицеров и не приветствуете их?

То есть – «не отдаём честь»! А мы и не знали, что надо это делать, нам никто и не говорил. Дал команду Юрий Игнатьич нашим же товарищам, новоиспечённым курсантам из солдат, обучить нас этому «искусству», чем мы долго и упорно занимались. Это было больше похоже на какие-то «факультативные» занятия. Мы больше дурачились.

Но, наступил август, прибыли из приёмника все поступившие и «подкрался» к нам Курс Молодого Бойца. Стали мы с утра до вечера заниматься составом роты под командованием офицеров, наших будущих командиров взводов, строевой подготовкой, изучением армейских Уставов. Узнали, что такое распорядок дня и с удивлением обнаружили, что весь день может быть расписан по минутам, – в шесть утра подъём, сразу построение, утренняя зарядка на улице, независимо от погоды, потом «утренний туалет», то есть умыться, побриться и прочее. Снова построение, утренний осмотр, куда надо было прибыть с надраенной бляхой ремня, начищенными сапогами, подшитым чистым подворотничком и вообще – …вместе «с молодцеватым видом». Затем строем в столовую на завтрак и окунались с головой в тот самый КМБ.

    Особенно «интересно» было на строевой подготовке, обычно она занимала всё время от завтрака и до обеда, и так каждый день. Учились ходить строем и отрабатывали «строевой шаг». В воздухе витали, уже ставшие зловещими, команды:

– Тяни носок! Выше ногу! Раз, два, раз, два! Левой, левой! Стой! Раз, два! Напраа-во! Налее-во! Круу-гом!

    Познавали, что такое шеренга, ранжир и прочие премудрости. Потели, уставали, злились и… шагали!

    Шагали по плацу и шагали. Отрабатывали движение одиночно и строем, выход из строя и подход к начальнику, и многое, многое другое. В результате появилось понятие строя, строевого шага, и много других армейских понятий, как нам казалось, не нужных, далёких от авиации, но делающих нас мало-мальски людьми военными. И это, как мы уже понимали позже, было движение в одном, нужном нам направлении.

    Особенно «изгалялся» над нами, как мы считали, командир нашего лётного батальона подполковник Смолин, Он лично, что совсем не входило, при его достаточно высокой должности, в его обязанности, занимался с нами строевой подготовкой. Залезал на самый парапет трибуны, облачённый в форму для строя, то есть перепоясанный портупеей, в сапогах, и отработанным голосом подавал строевые команды:

– Шагом марш! Равняйсь! Смирно! Равнение налево! Стой! Раз, два!

При этом держал внимание всех курсантов одновременно выкриками, вроде

– Курсант, выше ногу, я тебя вижу!

    Гонял он нас до седьмого пота, но и сам не «сачковал», надо отдать ему должное. Останавливал строй и показывал, как надо «тянуть ножку», «печатая» перед нами строевой шаг так, что «асфальт дрожал». А ещё была у него присказка:

– Вы ещё будете вспоминать нашу строевую подготовку и гордиться, что обучены были в Ставропольском лётно-пехотном училище!

    Мы, конечно, надолго запомнили эти строевые занятия, но совсем не собирались этим гордиться, просто терпели. И ещё многое готовы были терпеть ради того, чтобы добраться наконец до того момента, когда начнут из нас «делать лётчиков».

    Как избавление, наступало время обеда. Строем, и уже почти с удовольствием, шли в курсантскую столовую. Затем послеобеденный отдых 30 минут (согласно Устава) и снова КМБ до ужина. Здесь мы уже изучали Уставы, по которым строилась вся армейская жизнь. Изучали автомат, разбирали и собирали. Проводились и различные другие занятия, знакомящие нас с армейским укладом жизни.

    После ужина имели мы законный час отдыха, когда действительно просто отдыхали от суматошного дня. Сильно хотелось полежать на кровати, но это было «строго нельзя». Смотрели телевизор в «ленкомнате» (ленинской комнате, то есть, или, может быть, «комнате имени Ленина»?), писали письма домой.

    В 21.30 предстояла обязательная «вечерняя прогулка», то есть минут десять-пятнадцать «гуляли» строем по территории училища. Затем вечерняя проверка (хотя правильно она называется «поверка»), где зачитывался весь список личного состава роты и каждый отвечал на упоминание своей фамилии громким «Я». После этого «вечерний туалет» и в 22.00 вожделенный отбой. Никогда раньше не была такой желанной и мягкой ватная подушка. После прикосновения к подушке в голове успевала только мелькнуть картинка прошедшего дня, дальше – провал. Наверное, через пять минут в кубрике уже стояли устойчивый храп и сопение.

    Отдохнуть от такого изматывающего темпа КМБ можно было только в воскресенье, но и тогда наши «заботливые» командиры придумывали нам какие–ни будь спортивные мероприятия и назывались они зловеще-издевательски – «Спортивный Праздник». А ещё по субботам и воскресеньям нам показывали кино. Многие на этом кино просто спали.

    Продолжался этот КМБ до конца августа. Мы уже знали, что с первого сентября начнутся занятия, а ещё мы должны будем принять Воинскую Присягу. Знали мы так же и то, что до принятия Присяги можно без проблем покинуть училище, если у кого-то пропало желание «быть лётчиком», и уехать домой. После принятия Присяги домой уехать уже не получится, придётся уже «дослуживать» два года солдатом. Нашлось среди нас несколько человек, которые, вкусив Курса Молодого Бойца, перехотели быть военными лётчиками, написали рапорта и поехали «до мамы». А кое за кем приезжали родители и увозили домой.

    После окончания КМБ и до начала занятий распределили нас окончательно по классным отделениям, определили нам командиров взводов, назначили из нашего же числа командиров отделений, будущих сержантов. Попал я в 104-ое классное отделение. В нашей, третьей роте, где командиром роты был знаменитый майор Стаховский Юрий Игнатьич, было четыре классных отделения: 101-ое, 102-ое, 103-ье и 104-ое. В соседней четвёртой роте, где командиром был майор Кузнецов, так же было четыре классных отделения – от 105-го до 108-го. В классных отделениях было где-то по 30-35 курсантов

    Командиром взвода определён нам был капитан Щербахин, замкомвзвода был назначен курсант Дмитриев Валера, которого уже успели прозвать почему-то «Фантомом». Классное отделение состояло из двух «просто» отделений и командирами отделений стали Юра Джасыбаев и Саня Павлов. По какому принципу назначались наши «младшие командиры», нам было не ведомо. По-моему, – наобум, что и подтверждалось впоследствии постоянной сменой этих командиров.

    Располагалось каждое классное отделение в своём отдельном помещении – кубрике на втором этаже лётной казармы. Кубрики эти были просто огромными, с высоченными потолками. Казарма эта была непростой – огромное двухэтажное здание с двухметровой толщины стенами, построенное именно как армейская казарма ещё в 19-ом веке, где располагались, видимо, кавалеристы, потому как рядом с казармой при каких-то земляных работах выкапывали кучу ржавых подков. Надо полагать, рядом располагались и конюшни. Такое же здание располагалось и невдалеке, там размешались ШБУшники (Штурмана Боевого Управления) и ШОшники (Штурмана-Операторы). ШОшники, вообще-то правильно назывались «штурмана – инженеры». Впрочем, и мы тоже по «правильному» были «лётчиками-инженерами»!

    А оба эти, довольно монументальные здания стояли вдоль улицы Ленина, по которой шуршали троллейбусы и было это не так далеко от центра Ставрополя. Было ещё довольно много зданий на территории училища, таких же старых и солидных, а также и более современных – учебные корпуса, столовые, санчасть и прочее. Был также на территории и приличных размеров стадион, строевой плац, не особенно любимый курсантами, и тренажная площадка с настоящими самолётами, на которые мы посматривали как-то с опаской, и с некоторым благоговением.

   На тренажной площадке, были собраны основные ПВОшные самолёты: МиГ-17, УТИ МиГ-15, Су-15 и, доселе мне вообще незнакомый, огромный Ту-128. Был здесь, конечно, и учебный чешский реактивный самолёт Л-29, на котором нам предстояло научиться летать! На территории располагался ещё один немаловажный «объект» – Чайная, которую мы называли «чайпок», и посещали с удовольствием, пока в наших карманах хрустело и звенело наше месячное денежное содержание, где-то восемь полновесных советских рублей. Ну, а когда, с началом полётов, мы перешли с курсантской нормы довольствия на лётную, посещали мы чайпок уже довольно редко

    Вся территория училища была обнесена высоким кирпичным забором. На углу училища, по улице Ленина стоял на постаменте серебристый самолёт, устремлённый в небо. Это был легендарный истребитель МиГ-17, ещё недавно основной боевой самолёт советской Авиации. Этот самолёт-памятник был олицетворением всего того, что происходило за стенами училища. Того, к чему стремились курсанты, попавшие за эти стены. Это было олицетворение самой Мечты, приведшей за эти стены молодых парней, ещё недавних школьников, мечтающих о Небе. И стал этот МиГ-17 визитной карточкой СВВАУЛШ ПВО – Ставропольского Высшего Военного Авиационного Училища Лётчиков и Штурманов Противо Воздушной Обороны.