Текст книги "Свободные от скверны (СИ)"
Автор книги: Геннадий Борчанинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
В Киалафской империи, что лежит от моря до моря, уже тысячу лет правит Владыка, бессмертный бог. Никто не помнит его имени, никто не помнит, что было до него, но все знают, что лишь Владыка способен сдержать угрозу из других миров. Зловещие клирики, слуги Владыки, огнём и мечом выжигают скверну, малефиков и демонопоклонников. Но рано или поздно всё приходит к концу...
Борчанинов Геннадий
Глава 1.
Глава 2.
Глава 3.
Глава 4.
Глава 5.
Борчанинов Геннадий
Свободные от скверны
Пролог.
Толпа расступалась перед ними, вжимаясь в грязные стены, забегая в лавки, переулки и подворотни. По улицам Нардарана шли они. Верные псы Владыки, живого бога, принёсшего людям магию. Клирики.
Они шли с зажжёнными факелами, которые разгоняли вечерний полумрак кислотно-зелёным огнём, и все понимали, что клирики идут выжигать скверну. А это значит, что лучше держаться подальше.
В Нардаране редко когда увидишь такую процессию. Ни один малефик, заигрывающий с внешними силами, не осмелится призывать нечисть, демонов или кого-либо ещё прямо в городе, где стоит величайшая на континенте академия. С другой стороны, это могла быть всего лишь демонстрация силы.
Кожевенный Квартал, дальняя окраина, вечно смердящая как выгребная яма, встретил процессию гробовой тишиной. Только кошки, видящие магию, робко выглядывали с крыш, наблюдая за яркими переливающимися пятнами.
Среди клириков особо выделялись три типа.
Мастера, которые несли огонь прямо в руках, покрытых чудными узорами. Настоящие повелители магии, почти потерявшие человеческий облик – полыхающие зелёным огнём глаза, светящаяся печать верности на лице. За внутренним светом Владыки уже нельзя было разглядеть человека.
Подмастерья, которых было больше всего, и которые обычно и представляли собой сложившийся стереотип о клирике. Лысые головы, одухотворённые лица, печать верности на которых ещё не светилась, но и не заживала, оставаясь переплетением кровоточащих разрезов. Подмастерья могли свободно выходить в свет, поэтому народ именно так и представлял себе абсолютно всех служителей Владыки.
И, наконец, неофиты – бывшие сироты, беспризорники и подкидыши, обнаружившие в себе зачатки владения магией. Всех остальных детей, что могли управлять силой, попросту отрезали от источника, ведь по-настоящему верными Владыке могут быть только Его дети. До становления подмастерьем доживали немногие, вот и сейчас из всех клириков можно было заметить лишь нескольких юношей без печатей и факелов. Судя по их лицам, из академии они вышли впервые за долгие годы учёбы.
Кованые сапоги выбивали пыль из мостовой, которая тут же оседала на белых одеждах.
Толпа горожан осторожно шла следом за ними, шёпотом перебирая варианты, кто из кожевников окажется богохульником, изменником или того хуже, колдуном. Всем было до жути страшно, но жажда зрелища всегда сильнее. Человек – существо любопытное, и в этом кроется его благословение и проклятье. Любопытство открыло людям дорогу к прогрессу, и то же самое любопытство каждый день приводит кого-нибудь к смерти. А если сунуть свой любопытный нос за грань миров – смерть это самый благоприятный исход.
Солнце зашло за островерхие крыши, и только ядовито-зелёный свет разливался по улице Шорников. Клирики дошли до перекрестка с Дубильным переулком, остановились возле двухэтажного дома и выстроились пятиконечной звездой.
Голос одного из мастеров, усиленный магией, прокатился над улицей, распугивая птиц.
– Волей Владыки, я отлучаю это жилище!
Полыхнул зелёный свет, и мир вокруг дома словно померк. Сквозь толпу горожан пронёсся тревожный шёпот.
– Нешто Андерсы малефицией занялись? – спросил кто-то из толпы.
Клирики не обратили внимания. Факелы, горящие неестественно ярко, синхронным движением полетели в окна. Каменный дом вспыхнул как сухая трава от неосторожной искры.
– Там же дети малые... – раздался женский голос из толпы, но её быстро заставили замолчать. Не стоит злить тех, кто может одним щелчком пальцев воспламенить твои кости.
Серый гранит плавился и шипел, а сквозь треск горящего дерева слышались истошные крики отлучённых. Огонь, повинующийся воле Владыки, жёг только запятнанный малефицией дом Андерсов, не причиняя никакого вреда ни соседним домам, ни людям, собравшимся поглазеть, ни, тем более, самим клирикам.
Через несколько минут на месте двухэтажного каменного дома осталось только чёрное пятно сажи. Не осталось даже пепла.
Клирики повернулись к толпе единым движением, как один организм. По сути, так оно и было, каждый из них был глазами, ушами и руками всемогущего бога.
– Расходитесь по домам, – произнёс мастер, и его голос пролетел над толпой, не пропуская никого. – Ночь – время тёмное.
Глава 1.
Огарок свечи чадил и трещал, догорая в глиняной плошке. Тени шелестели по стенам маленькой кельи, прячась от крохотного огонька и сгущаясь в углах под потолком. Где-то за толстой каменной стеной барабанил дождь.
Молодой монах в потёртой серой хламиде брился перед маленьким зеркалом, отскабливая жёсткую щетину с подбородка. Из зеркала на него смотрел черноволосый юноша девятнадцати лет, с широкими скулами и перебитым когда-то в уличной драке носом. Этот юноша не хотел становиться клириком. Монах, который стоял перед зеркалом – должен был им стать.
В коридоре, за тяжёлой холщовой шторой, кто-то открыл окно, и ночной ветер помчался сквозь каменные внутренности академии. Пламя затрепетало, едва не погаснув.
– Перестань, – буркнул монах.
Красный огонёк встал ровно, не обращая внимания на потоки холодного воздуха. За шторой послышалось вежливое покашливание.
– Брат Коррин, – раздался голос из коридора.
Юноша смыл остатки пены с лица.
– Уже иду, – сказал он, усилием воли заставляя свечку погаснуть.
В коридоре стоял мужчина в белой рясе подмастерья. Узкое вытянутое лицо было изрезано сетью шрамов, сплетающихся в печать верности, ярко-зелёные глаза цепко следили за каждой деталью.
– Не стоит тратить свою Жизнь на мелкие чудеса, юноша, – спокойно произнёс он. – Она вам дана для большего.
Коррин послушно склонил голову. Мелкое колдовство в стенах академии, да и вообще, среди клириков, не поощрялось. Крупное, по воле Владыки, даровалось только после посвящения. Вместе со шрамами.
Юноша потрогал зудящие после бритья щёки. Вырезать печать было страшно. Клирик заметил его волнение.
– Я тоже боялся перед посвящением, – признался он. – Хвала Пресветлому, он меня принял. Не бойся, брат.
– Мастер Освальд, – начал юноша. – Сколько монахов было в вашем выпуске?
– Девять, – ответил клирик.
– И сколько из них получили печать?
Мастер Освальд на мгновение задумался.
– Двое, – ответил он.
С губ юноши сорвался нервный смешок.
– А остальные?
– Отлучены, разумеется.
Монахи вышли во внутренний дворик, где восходящее солнце робко пробивалось сквозь пелену дождя. На утоптанной площадке тренировались с мечами два мастера, обмениваясь ударами на сверхчеловеческих скоростях. Клинки звенели на всю округу, но заточенная сталь пронзала только воздух и капли дождя.
Коррин завистливо посмотрел на сражение. Такое владение собственным телом пока оставалось только пределом мечтаний. Но, судя по рассказам, это далеко не предел. Сила Владыки безгранична, делится он щедро, лишь бы хватило веры.
– Выбирай оружие, – произнёс наставник.
Из груды сверкающего металла Коррин выбрал короткий, всего в локоть длиной, кинжал. Природное чутьё подсказывало ему, что большая часть драк в его жизни произойдёт скорее не в чистом поле, а в душных закоулках и узких коридорах, где размахнуться не будет возможности.
Освальд взял длинный меч, несколько раз рубанул по воздуху и кивнул ученику. Коррин встал перед ним в оборонительной стойке. Ежедневная рутина началась.
Меч, разрубая дождевые капли, пронёсся перед лицом юноши, тот отпрянул, заскользив по грязи. Коррин перекинул клинок в руке обратным хватом, рванул влево, пытаясь обойти защиту наставника, но был вынужден отступить. Освальд грамотно держал его на расстоянии вытянутого клинка, изредка атакуя по ногам. Защитить ноги одним кинжалом невозможно, и юноша был вынужден отступать, даже не надеясь на контратаку.
Коррин отходил назад по широкой дуге, стиснув зубы и спешно пытаясь разработать план действий. Кинжал против длинного меча – проигрышная комбинация. Хотя клириков учили сражаться с любым оружием и в любой ситуации.
– Вспоминай! – произнёс Освальд, принимая на гарду выпад ученика. Наставник даже не сбил дыхание.
Парень нахмурился, отскочил на два шага назад, носком сапога подцепил комок грязи и швырнул в учителя. Освальду пришлось прикрыть глаза, по белой рясе расплылись тысячи грязных капель. Коррин молнией подскочил к наставнику, отвёл его меч в сторону и приставил клинок к шее.
– Уличные приёмы, – сказал учитель, стряхивая грязь с мантии. – Прав был мастер Стоун, ты был слишком взрослым, когда тебя приняли.
Коррин пожал плечами.
– Восемь лет всего.
– Восемь лет в трущобах Нардарана трудно забыть, – сказал Освальд. – Но у тебя есть живой ум и хитрость, Владыке это угодно. Надеюсь, ты пройдёшь посвящение.
Юноша снова пожал плечами, убирая кинжал обратно в кучу. Следующее занятие всегда должно быть с другим оружием.
Мастера в другом конце дворика всё ещё дрались, не сбавляя темпа, острая сталь звенела, снова и снова наполняя пространство звуками боя. Подмастерье и его ученик встали, наблюдая за схваткой.
Под ноги одному из мастеров попался камешек, клирик оступился и не успел отвести следующий удар. В шею вонзился меч, ровно настолько, чтоб пробить горло и самым кончиком достать до позвоночника. Раненый клирик опустил меч и ладонью провёл по ране. Через мгновение её уже не было.
Коррин завороженно смотрел на очередное чудо.
– Он просто знает, что не может умереть, – сказал Освальд, проследив его взгляд. – Владыке он нужнее, чем смерти.
Победивший мастер дружески хлопнул раненого по плечу, что-то ему сказал и положил меч в общую кучу. На клинке блестела алая кровь.
– Ладно, хватит пока. Нас уже ждут на экзамене, – произнёс учитель.
Юноша оцепенел.
– Экзамен? – промямлил он, не зная, что делать. По плану экзамен должен был быть только через две недели, поэтому Коррин ещё и не начинал готовиться.
– Он самый, – усмехнулся Освальд. – По всем дисциплинам.
– Но... Это же нечестно.
Наставник посмотрел на Коррина, и в его взгляде парень увидел странную смесь жалости, сочувствия и презрения.
– Нечестно? По-моему, если ты учился прилежно, то тебя это волновать не должно. Идём, нас ждут.
Коррин вздохнул и пошёл вслед за наставником, перебирая в памяти формулы, даты, теоремы и аксиомы.
Большой зал, что открывался только по особым случаям, встретил их стройными рядами зажжённых свечей. В центре стояла кафедра, перед ней – длинный стол, накрытый плотным сукном. Экзаменаторы, пять мастеров, сидели в полумраке, и только свет зелёных глаз позволял Коррину хоть как-то узнать их. Но юноша об этом не думал. Коррин чувствовал себя так, будто из тёплого уютного дома угодил в полынью и тонет в ледяной воде.
– Иди, – шепнул Освальд и легонько толкнул его в спину.
Юный монах пересилил себя и встал за кафедру. Ладони вспотели, и он раз за разом теребил мантию, пытаясь вытереть руки и успокоиться. Вдобавок, ещё и скрутило живот от волнения. Совсем не то, чего он ожидал, просыпаясь сегодня утром.
– Коррин Магнуссон, девятнадцать лет, – раздался голос одного из экзаменаторов.
Парень вздрогнул от неожиданности и кивнул.
– Беспризорник, принят в возрасте восьми лет, прошёл полный курс обучения, – скучающим тоном продолжил мастер.
– В-все верно, – произнёс Коррин.
Мастер посмотрел прямо на него, и юноша почувствовал, как эти зелёные светящиеся глаза вытряхивают из него самую душу.
– Говорить будешь, когда тебе скажут, – сказал другой экзаменатор.
Коррин кивнул, мастер продолжил зачитывать его дело, перечисляя заслуги, проступки, понесённые наказания и выданные поощрения.
– Готов ли ты, Коррин Магнуссон, пройти экзамен и посвящение в слуги нашего Владыки? – закончив читать, спросил мастер.
– Готов, – ответил монах, чувствуя, что другого ответа здесь быть не может.
– Сколько иных миров открыл и запечатал наш Владыка?
Парень едва не рассмеялся им в лицо. Настолько простого вопроса он не ожидал.
– Девять открыто, три из них опасны для простых смертных. Запечатаны все, во избежание соблазна, – отчеканил он.
Экзаменаторы сделали какие-то пометки в своих записях. Лиц он не видел, но был точно уверен, что не ошибся.
– Миров бессчётное множество, – проворчал один из мастеров. – Стыдно не знать. Девять было открыто лишь как точки перехода, они же и были запечатаны.
– Вопрос был не в том, сколько миров... – начал Коррин, но мастер хлопнул ладонью по столу.
Свечи едва не погасли от потока чистой энергии, по всему залу хаотично забегали тени.
– Формально юноша прав, – возразил коллеге другой экзаменатор. – Вопрос с подвохом.
– Продолжим, – сказал первый мастер, который зачитывал дело Коррина. – Как избежать влияния другой стороны?
Коррин задумался на мгновение, вспоминая лекции и наставления. Вопрос снова был с подвохом, другая сторона не очень-то стремилась повлиять на клириков. А на обычных людей, которые не владели магией, она повлиять совсем не могла.
– Молиться Владыке, соблюдать пост... – начал он, но вовремя спохватился. – Не стремиться вступить с иными в контакт, не позволять этого другим.
– Убивать тех, кто способен это сделать, – проворчал мастер, который придрался к предыдущему вопросу.
Клирики переглянулись и одновременно кивнули, соглашаясь с этими словами. Коррин согласиться не мог. Убивать человека только за то, что в детстве в нём не распознали магическую силу – несправедливо и неправильно.
– Следующий вопрос. Представьте. Вы, Коррин, служите при дворе герцога и замечаете, что десятилетняя дочь герцога за обедом гнёт ложки взглядом. Она утверждает, что это только шалость, и на самом деле это ловкий трюк. Что вы сделаете?
Коррин застыл, вцепившись в кафедру. Детей в этом возрасте уже нельзя отрезать от источника, иначе они сходят с ума. Обучать на клирика тоже слишком поздно. Обычно таких убивают от греха подальше.
– Я заставлю её научить меня этому трюку, – произнёс он и облизнул пересохшие губы.
– Хорошо. Вы видите, что это примитивная магия.
Под высоким сводчатым потолком большого зала встрепенулась птица и устремилась на волю через слуховое окно. Коррин проводил её взглядом.
– Что вы сделаете, Коррин? – спросил экзаменатор.
Юноша молчал, тяжёлым взглядом вперившись в деревянную кафедру, покрытую тёмным лаком. Кулаки непроизвольно сжались, да так, что побелели костяшки. Сердце бешено колотилось, Коррин буквально кожей почувствовал, что его вынуждают сказать это.
– Владыка решит её судьбу, – произнёс он, прекрасно зная, что решение может быть только одним.
Глава 2.
В родовом замке герцога Блауштайна был праздник. В главном зале накрыли стол, красное вино из далёкой Скадарии лилось рекой, ароматы изысканных кушаний ублажали даже самых придирчивых гурманов, лучшие музыканты играли без умолку. А повод был – герцог Блауштайн вернулся с войны.
Мятежные вассалы пытались вырвать немного свободы: уменьшить налоги, долю ополчения, вернуть старые права. Не удалось. Годрик Блауштайн разбил и вассалов, и наёмников, пожёг деревни, больше для страху, чем ради какой-то выгоды, разграбил Мез и Дакан – города, что требовали себе привилегий в торговле, и, наконец, повесил знатных бунтовщиков, всех до единого. Неповиновение каралось жёстко. Ведь Владыка для того и поставил дворян над обычными людьми, чтобы были дисциплина и единство.
По залу разносился звон посуды, смех, песни. В честь такого случая позвали всех, в дальнем конце стола сидели даже крестьянские старосты. Под столами бегали псы, выклянчивая объедки, и за каждую брошенную кость разыгрывалось нешуточное сражение.
Праздновали и веселились все, кроме Мелвина Блауштайна. Второй сын герцога, барон Таннендорфа, мелкой деревушки, затерянной где-то посреди бескрайних лесов, сидел за главным столом, рядом со своим братом, уставившись в кубок с вином. Тёмно-красное скадарское напоминало свежую кровь.
– Да здравствует герцог! Да осенит его Владыка своей милостью! – кто-то с дальнего края стола во всё горло закричал здравицу. Выслуживались.
Тост подхватили уже, казалось, в тысячный раз, Мелвин тоже был вынужден присоединиться. Не пил, разумеется, только придворный клирик, что незримой тенью сидел по правую руку от герцога.
Годрик Блауштайн улыбнулся и поднял правую руку. Зал постепенно погрузился в тишину, и только рычание собак и переливы арфы звучали самым странным аккомпанементом.
– Победа досталась нам дорогой ценой, – начал герцог. – Но как и всякая победа, она принесла нам дары!
В зал вошли слуги с подносами.
– Мы взяли славную добычу, друзья мои! – улыбнулся герцог.
Красивое лицо, хоть и изрезанное морщинами, показалось Мелвину маской хищного зверя.
– Сын мой! – произнёс Годрик Блауштайн, и все его четверо отпрысков повернулись к нему. – Тилль!
Начал с младшенького, как с самого любимого. Отец даже не задумывался о том, что Тилль растёт маленьким жестоким ублюдком, любящим мучить котят и насиловать служанок. Белокурый мальчуган, словно сошедший с древней фрески, по мнению герцога, был больше всего похож на него самого.
– Тилль, сынок. В честь этой славной победы я дарю тебе графство Мезию со всеми землями. Правь мудро, сынок, не посрами фамилию! – герцог расчувствовался, но младший сын подарка не оценил, громко пустив ветры прямо за столом.
Младшему достался самый жирный кусок добычи, как обычно.
– Конрад! – старик-отец продолжил раздачу подарков. – Тебе я дарю Даканию, со всеми городами и сёлами. Опасное место, но ты правь жёстко, как я вас всех учил.
Третий сын встал из-за стола, изящно поклонился и поднял кубок за здоровье отца. Всего в шестнадцать лет Конрад прослыл как интриган, и Мелвин не сомневался, что такой подарок – это результат его заговоров.
– Мелвин! – громко произнёс герцог, но тут же осёкся, почёсывая седеющую бородку. – У тебя уже есть земли, поэтому я дарю тебе золото и этот бархатный плащ!
Словно из ниоткуда перед молодым бароном появился слуга с подносом, на котором блестели золотые браслеты, кольца и цепочки. Мелвин, с трудом подавив тяжёлый вздох, поблагодарил отца, а затем взял с подноса браслет, судя по размеру, женский. В завитке на застёжке виднелись следы запёкшейся крови.
Герцог Блауштайн, не обращая на второго сына никакого внимания, продолжил.
– Годрик, наследник мой! – сказал он. – Тебе же я дарю лучшего жеребца из Даканских конюшен!
По залу пронёсся сдавленный вздох зависти. Полудикие лошади из тамошних степей ценились выше золота.
Годрик-младший встал, окинул гордым взглядом собравшихся и подошёл к отцу. Затем он что-то шепнул ему на ухо, обнял и вернулся на своё место.
– Славься, герцог! Славься! – закричал кто-то из прихлебателей. Крик подхватили все, а отец стоял, купаясь в лучах славы.
Разумеется, все эти подарки были распределены заранее, а сейчас была только игра на публику. Сейчас герцог поднимет руку, дождётся тишины, а затем начнёт раздавать подарки генералам, вассалам и слугам. Мелвин видел это столько раз, что мог предсказать каждое движение отца.
Годрик Блауштайн медленно поднял правую руку.
– Сир Зигфред, – спокойно произнёс он, уже без этого пафоса, с которым награждал сыновей. – Ты вышел из простых солдат и за восемнадцать лет службы смог стать генералом. Я дарю тебе баронство Биркендорф. Мой герольд поможет составить герб.
Старый солдат заплакал, не сдерживая чувств. Даже в самых лучших мечтах он и представить не мог, что станет дворянином. Он поклонился герцогу в пояс и срывающимся голосом поблагодарил сюзерена.
Мелвин скрипнул зубами и сжал кубок изо всех сил. Красное скадарское выплеснулось из помятого кубка прямо на новый плащ.
– Проклятье... – прошептал он. Биркендорф захватили именно его войска, и Мелвин рассчитывал, что получит баронство в награду.
Годрик-младший толкнул его в бок.
– Не завидуй, – пьяно усмехнулся наследник. – Кто виноват, что ты такой дурак и не выбил себе хорошего подарка?
Мелвин коротко выдохнул сквозь зубы, пытаясь успокоиться.
– В отличие от тебя, Годди, я сражался под своим знаменем, а не прохлаждался на охоте, пока остальные дерутся. Я же не трус.
В этот раз скрипел зубами уже старший сын.
– Ты ещё поплатишься, урод, – прошипел он.
Мелвин пожал плечами и отхлебнул вина из нового кубка.
– На твоём месте я бы так словами не бросался. Мало ли что может случиться. Взбредёт отцу в голову мысль, сделает наследником Тилля. Ты тогда точно долго не проживёшь, – тихо произнёс Мелвин, будто бы размышляя вслух.
Старший брат позеленел от злости, но благоразумно промолчал, вернувшись к трапезе. Мелвин вяло ковырял фазана, пока отец раздавал подарки и почести.
Герцог дарил золото и серебро, коней, шубы, плащи, отрезы тканей, браслеты и фибулы, оружие, гербовые щиты, амфоры с дорогим вином. Какому-то старосте из крестьян достался даже набор расписной глиняной утвари. Годрик Блауштайн умел быть щедрым, когда это было необходимо.
Мелвин окинул взглядом собравшихся. Тилль, маленький отморозок, играл с едой, раз за разом всаживая столовый нож в баранью голову, фаршированную орехами. Конрад шептался с соседом, наверняка перемывая чьи-то кости. Годрик-младший сидел рядом, опрокидывая в себя кубок за кубком, вино текло по бороде, капая на толстый живот. Остальные гости жрали дармовое угощение, скидывая объедки собакам и вытирая о них же руки, пили дармовое вино, хвастались старыми победами, рассказывали скабрезные анекдоты, ржали, приставали к испуганным служанкам и невпопад горланили песни. Мелвину стало невыносимо тошно от этого зрелища.
– Пойду отолью, – буркнул он старшему брату.
Тот промычал что-то невнятное, но этого было достаточно. Молодой барон выбрался из-за стола и выскользнул из главного зала. Три унции золотых украшений и залитый вином плащ так и остались лежать на столе, никому не нужные. После пирушки их растащат слуги, а затем продадут за гроши. Пусть лучше так, чем они будут валяться в дальней кладовке таннендорфского поместья.
Мелвин вышел в небольшой сад, устроенный его бывшей мачехой. Душу грызла тоска и обида. На небе висел остро отточенный серп луны, оглушительно громко трещали цикады, а на свет факелов, что висели у дверей, летели к своей гибели ночные мотыльки. Свежий ночной воздух после душного зала пьянил сильнее, чем красное скадарское.
За кустами акации, в дальнем углу, послышался женский смех, а затем настойчивый шёпот. Слов разобрать не удалось, но голос показался знакомым. Мелвин тихо подошёл к ним.
– Ну что же ты, моя голубка... – донеслось из-за кустов.
– Асторий, – произнёс барон. – Выйди сюда.
Кусты зашевелились, и вскоре на зов появился Асторий. Старый слуга герцога, ныне личный слуга Мелвина Блауштайна, вытянулся во фрунт, завидев хозяина, но выражение лица явно показывало, что хозяин появился очень некстати.
– Асторий, ну куда же ты... – донёсся чуть пьяный женский голосок.
Мелвин хмыкнул и поглядел на куст акации, а затем поглядел на своего верного слугу.
– Жду ровно десять минут, только в честь праздника. Затем беги в конюшню и вели приготовить наших лошадей. Мы уезжаем домой, – сказал барон.
– Ночью? – осмелился спросить Асторий.
– Ночью, – произнёс Мелвин. – Иди уже, не теряй времени.
– Спасибо, сир! – Асторий невольно улыбнулся во все двадцать три зуба и поспешил вернуться к своей обожаемой голубке.
А барон Таннендорфа, второй сын герцога Блауштайна, полномочный хозяин глухих лесных дебрей и буреломов, отправился к конюшням, готовить лошадей вместо своего слуги, только чтоб поскорее убраться из отчего дома.
Глава 3.
Солнечный диск робко показался из-за горизонта. Забрезжил рассвет. Высокий человек в чёрной мантии стоял на балконе собственной башни, наблюдая, как солнце начинает свой бег. Несколько часов назад он наблюдал, как по небосводу крадётся луна. Он мог стоять на балконе целыми сутками.
Внизу, до самого горизонта, раскинулся город, крупнейший на материке. В окнах зажигался свет, на улицах появлялись первые прохожие, открывались лавки. Киалаф, столица огромной империи, просыпался от короткого сна. Хотя, если быть честными, такие города никогда не спят.
Как только солнце полностью взошло, человек хмыкнул, перешагнул низкие перила и прыгнул, на лету оборачиваясь вороном. Потоки воздуха мягко подхватили его, ворон летел, расправив огромные крылья.
Он любил этот город, несмотря на все недостатки. Киалаф, сосредоточие имперской власти, стоял на берегах великого Гедиза, что нёс свои воды (а после столицы ещё и нечистоты) в Тернское море.
С высоты птичьего полёта город казался совсем маленьким, но человек знал, как обманчиво это впечатление. В редкие минуты свободного времени он любил гулять инкогнито, подавая милостыню, покупая уличную еду, любуясь архитектурой и достопримечательностями. Он помнил этот город ещё в те времена, когда здесь было всего несколько рыбацких лачуг.
Человек в обличье ворона развернулся, купаясь в рассветных лучах. Время возвращаться в башню.
На балконе его ждал слуга. Человек в мгновение ока вернул свой прежний облик, обронив несколько перьев, которые заскользили по воздуху в беззвучном вальсе.
– Что у нас сегодня? – спросил он.
– Ничего существенного, сир, – слуга отвесил лёгкий поклон. – Встреча с герцогом Бассано. Обед с главным судьёй, вечером назначена встреча с мастерами Нардаранской академии.
– Обед отменить, – произнёс человек, бросая на пол чёрную мантию и заходя обнажённым в большой светлый кабинет. – Мне нужно заняться тренировками.
Слуга шёл рядом, почтительно склонив седую голову.
– Судье было назначено за два месяца, сир, – ответил он. – Перенести на ближайшие дни, увы, некуда.
Человек переоделся в белый камзол, зауженный в талии и подчёркивающий широкие плечи, сел за стол, на котором ровными стопками были сложены документы и свитки, и посмотрел на секретаря.
Андрогинное лицо человека, ни старое, ни молодое, совершенно не запоминающееся, не выражало ничего, но слуга всё равно склонил голову, избегая хозяйского взгляда.
– Хорошо, – произнёс человек. – Надеюсь, этот обед не затянется надолго. Опять будет просить денег. Будто бы он мало получает на взятках.
Слуга промолчал, зная, что это риторический вопрос, и его мнение никакой роли не играет.
Человек взял из крайней стопки пергамент, пробежался по документу взглядом и прикоснулся к нему пальцем. Пробежала искра, внизу страницы высветилась печать, сияющая тёплым светом.
Следующий документ отправился в корзину сразу, как только человек увидел название. Прошения о помиловании он никогда не подписывал.
– Отнеси в канцелярию, – приказал человек.
Слуга взял стопку документов, поклонился снова и вышел. За дверью его остановил гвардеец.
– Как Хозяин сегодня? – спросил он, мягко коснувшись его руки.
Секретарь высокомерно глянул на стражника, переминающегося с ноги на ногу. Церемониальная алебарда на длинном древке вряд ли могла защитить хозяина, но выглядела внушительно для посетителей. Собственно, гвардеец у дверей стоял только ради престижа, а защититься человек мог самостоятельно.
– Нормально, – бросил секретарь.
– Всю ночь на балконе стоял? – спросил гвардеец.
– Похоже на то.
– Спасибо, Лейсинг.
Секретарь пожал плечами.
– Будто ты в самом деле беспокоишься. Хозяин сам себя может защитить, – произнёс он.
– Иди куда шёл, – буркнул солдат.
Лейсинг, зажав под мышкой документы, поспешил вниз, в канцелярию. Слово Хозяина – закон, его воля – превыше всего, но что он делал бы без Лейсинга? Без Лейсинга всё давным давно бы разрушилось, ведь кто, если не он, будет держать в голове расписание, законы, имена? Без Лейсинга хозяин позабыл бы обо всём, кроме своих дурацких исследований, полётов и тренировок. Лейсинг высокомерно считал себя вторым человеком после Хозяина, архиполезным и незаменимым.
На самом деле, это было не так.
Слуга вернулся как раз вовремя. Герцог Бассано ждал в приёмной, нервно постукивая по подлокотнику кресла. Старый дворянин метнул в Лейсинга грозный взгляд, но тому было плевать. Он без всякого стука вошёл к хозяину, а через пару мгновений выглянул и позвал герцога на приём.
Человек в белом камзоле по-прежнему сидел за столом, работая с документами. Герцог витиевато поклонился.
– Принеси гостю вина, – приказал человек.
– Право, не стоит... – глубоким низким голосом возразил герцог.
– Сию минуту, сир, – ответил секретарь, и скрылся за дверью.
Рикард Бассано взгромоздился на стул, ёрзая и безуспешно пытаясь сесть поудобнее.
– Что привело вас сюда, герцог? – спросил человек в белом камзоле, не отрывая взгляда от очередного пергамента.
Герцог откашлялся и стряхнул несуществующие пылинки с одежды.
– Вы сказали, что это срочно, – произнёс человек.
Дверь бесшумно открылась, вошёл слуга с кувшином вина и бокалом.
– Спасибо, – тихо сказал герцог, принимая бокал.
– К вашим услугам, милорд, – ответил слуга.
Лейсинг со скучающим видом отошёл к стене. Герцог покосился на него, хмыкнул, а затем повернулся обратно.
– Ему можно доверять? – спросил он.
– Да. Вы теряете время, герцог. Что привело вас сюда?
– Годрик Блауштайн выиграл войну.
– Я знаю, – сказал человек. – Что дальше?
– Семья Блауштайнов взяла добычу, которая им не по зубам. Слишком много земли. И с этим согласны все, – продолжил герцог. В его глазах появился азартный блеск, словно он поставил на кон целое состояние.
– Герцог Блауштайн усмирил мятеж. Все должны быть ему благодарны за это, – заметил человек в белом камзоле.
– Разумеется. Но от этого мятежа он приобрёл землю, что не принадлежит ему по праву. А наши предки столетиями правили в тех землях! – с жаром воскликнул Рикард.
– Я помню, – процедил человек. – Сколько вас в заговоре?
Герцог на мгновение остолбенел, но быстро взял себя в руки.
– Шестеро. Мы решили, что так будет лучше для всех.
Человек что-то записал на пергаменте, подозвал секретаря и на ухо продиктовал ему приказы. Лейсинг поклонился, взял письмо, и быстрым шагом вышел из кабинета.
– Вы расскажете всё Блауштайнам?! – воскликнул герцог.
Человек хрипло рассмеялся.
– Меня не волнуют ваши игры. Делайте что хотите, но у меня есть два условия. Никаких вооружённых конфликтов, это первое. И если вы победите, то ни один Блауштайн не должен выжить, это второе. По Дакании и Мезии уже прошло восстание, и никому не нужно ещё одно.
Герцог Бассано встал, довольно улыбаясь, низко поклонился, насколько ему позволяло брюхо, и приложил руку к груди.
