Текст книги "Повелители времени (Страна Эльдера - 2)"

Автор книги: Гельмут Пеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Он перевернул письмо и невольно вспомнил печать магистра Адриона: жаворонок с пером в клюве. Здесь птица была более благородного происхождения – орел с распростертыми крыльями. Надпись, окружавшая его, содержала императорский титул: Fabians V Alexis Imp.R. [Фабиан V Алексис, император (лат.)]

У Кима возникло ужасное подозрение.

– Как давно у тебя это письмо?

– Н-ну... – Март Кройхауф втянул голову в плечи. – Когда я вернулся в Альдсвик, было так много работы дома и всяких дел... Я должен был заботиться обо всем и обо всех...

– Как давно?

– Ч-четыре недели.

– Четыре недели?! Ты хочешь сказать, что таскаешь в кармане императорское послание уже почти месяц и забыл о нем?

Март Кройхауф попытался по возможности съежиться и уменьшиться в размерах, что при его комплекции было достаточно сложно; вид у него стал такой несчастный, что хотелось немедленно начать ему сочувствовать.

– Ломайте же печать, господин Кимберон, – воскликнула госпожа Мета, чтобы мы, наконец, узнали, что там написано.

Ким отбросил мысль доказывать ей, что письмо адресовано ему, а не всему дому; ибо все равно письмо императора – и роль, которую сыграл в этом злосчастный кандидат в бургомистры, – будут завтра предметом пересудов в Альдсвике. Кроме того, содержание письмо интересовало его ничуть не меньше, чем госпожу Мету.

Итак, он сломал печать и развернул пергамент. Почерк был тот же самый, что и на конверте, – очевидно, почерк канцелярского писца, витиеватый, однако каллиграфически четкий:

Fabians V Alexis

Patris Matrisque gratia et acclamatione excercitus

Humanorum Imperator Rexque futurus ad occasicnem

coronationis suae invitat membrum quodlibet Consilii

Terrae Aldensis ad Kalendas mensis Imprimis in Urbem

Magnae Aureolis

Ким закончил чтение и с изумлением посмотрел на остальных. Они уставились на него точно с таким же видом, только по другой причине.

– И что это значит? – наконец, не выдержав, спросил Мартен Кройхауф.

– О! – Ким не подумал о том, что среди них он единственный, кому знаком старинный язык ученых. – Это довольно сложное предложение, но значит оно примерно следующее: Фабиан Пятый Алексис – это его фамилия или что-то в этом роде, – милостью Отца и Матери, призванный войском людей... нет, провозглашенный императором войском людей, приглашает по случаю своей коронации кого-либо из членов Совета Эльдерланда в первый день месяца имприлис... э-э... в город Великий Ауреолис. Месяц имприлис, – добавил он, – это первый месяц по календарю людей, но третий по нашему, тот, который мы называем мартом.

– Но первый день марта будет уже через две недели! – воскликнула госпожа Мета.

– Минутку, – произнес Кимберон. – Тут есть что-то еще.

Вторая надпись принадлежала" без сомнения, кому-то другому и была на Всеобщем языке. Он прочел вслух:

– "Дорогой Ким! Если можешь приехать, то отправляйся не мешкая. Мне не выдержать эту занудную церемонию. Всего хорошего. Фабиан".– Ким замолчал.

– Приглашение на коронацию в Великий Ауреолис! – поразился Март Кройхауф, а госпожа Мета добавила:

– Но почему на "коронацию"? Я думала, что господин Фабиан уже давно император!

– Да, император, – начал объяснять Ким, которому вопрос на историческую тему помог прийти в себя. – Провозглашен императором на поле битвы – такого не бывало со времен Хельмонда Великого. Но по закону император должен короноваться в первый день года. Фабиан уже правит Империей, но только после коронации он станет в глазах Божественной Четы полновластным императором.

– И поэтому важно, чтобы кто-то из фольков принял участие в этой церемонии, – подчеркнул Март Кройхауф. – И это должен быть ты.

– Почему же именно я? – Мысли Кима смешались. – Я хочу сказать, что, конечно, я бы охотно... но у меня так много дел. Конечно, Фабиан зовет меня лично... Однако мне нужно писать книгу, и... Словом, нужно собрать Совет, закончил он.

– Для этого уже нет времени, – пояснил коммерсант. – Кроме того, продолжил он и принялся перечислять: – Помещик Родерих еще несовершеннолетний, госпожа Марина в отъезде, а патер мне сказал, что он незаменим здесь, поскольку люди страдают от последствий войны. Ну а бургомистр Альдсвика будет избран только через два месяца, к майскому празднику...

– Но изберут-то тебя, – сказал Ким, – и совершенно вне зависимости от того, что скажет завтра на рынке госпожа Металюна. Сейчас требуется кто-то вроде тебя во главе городского управления, чтобы навести порядок.

– Да, я незаменим, – заявил Март Кройхауф с необычайной серьезностью. – Хотя враг и побежден, опасность голода еще не преодолена. Только когда созреет первый урожай и принесет плоды, мы снова сможем вздохнуть свободно. Мы еще зависим от помощи, которая должна поступить из Империи, и кто-то должен будет ее распределить. И пусть я не такой великий герой, каким иногда себя выставляю, но к этому я вполне пригоден.

– Другими словами,– продолжал Ким,– я единственный, кто здесь не нужен. Ну хорошо, я поеду. – Он вздохнул: – Я надеялся обрести немного покоя для своих занятий. Но, увы...

– Боюсь, тебе надо поторопиться, – высказался торговец и вздохнул: Это моя вина.

– Тогда, кум Кройхауф, – подхватила госпожа Металюна, – мне нужно время, чтобы я собрала господина Кимберона в дорогу: носки и тому подобное. Если уж ему предстоит путешествие, по крайней мере, пусть никто не сможет сказать, что фольки не снабдили своего представителя жизненно необходимыми вещами. Кто знает, что едят в стране Большого народа, и годится ли это для нас...

– Но... я думал, вы будете меня сопровождать, как прежде Марина...

– Господин Кимберон! Мне – ехать на чужбину? Для этого я слишком стара. Да и кто-то должен присматривать здесь за порядком, когда вы в отъезде.

– Может быть, – вмешался Мартен Кройхауф, – дабы исправить хотя бы в небольшой степени мою ошибку, мой сын отправится с вами, господин Кимберон...

– Карло? – От ужаса голос Кима прозвучал на целую октаву выше, чем обычно. Он хорошо знал сына коммерсанта, которого отец некогда отправил в ученье. Бедный юноша, который отнюдь не был предназначен для умственной деятельности, вынужден был с позором вернуться домой, несмотря на все богатство своего отца. – Я не думаю, чтобы он...

– Та-та-та! Вздор! Я говорю не о Карло. Нет, я имею в виду Альдо, моего младшего. Ему еще только семнадцать, но он очень смышленый. Он тебя не разочарует, Ким.

Ким тяжело вздохнул, но, догадавшись, как много это значит для торговца, согласился:

– Ну, хорошо, тогда завтра на рассвете он должен быть здесь.

– А теперь, – взяла слово экономка, – разрешите вас выпроводить, кум Кройхауф. Если господин Кимберон должен завтра рано утром отправиться в такое важное путешествие, то следует еще кое-что сделать.

Под ее строгим взглядом они выколотили свои трубки и поднялись. Ким проводил гостя до двери и помог одеться. Затем он молча пожал коммерсанту руку и смотрел ему вслед, пока тот, опираясь на палку, не исчез за домами.

Меж тем вечерело. Солнце плыло по западной стороне неба туда, где низменность Эльдера соединяется с морем. По другую сторону моря, за Ограничительным Поясом, лежало царство Тьмы.

Видят ли они солнце так же, как он, – темные эльфы и их слуги больги? О чем они при этом думают? Есть ли у них способность воспринимать красоту природы, вечно меняющуюся игру облаков, нежные – от темной лазури до светящегося золота – краски неба? Или они думают только о пламени и крови, о смерти и гибели, – по крайней мере, темные эльфы? Ибо в мыслительных способностях больгов вообще нет уверенности.

Ким вздрогнул при мысли о том, какая малость отделяет его и всех фольков от Темной власти, живущей среди теней. Только Ограничительный Пояс, нематериальный, сотканный из заклинаний. Но в нем, как и в любом переплетении, может оказаться слабое место, и тогда вся ткань будет разорвана.

– Господин Кимберон! – вырвал его из задумчивости голос домоправительницы. – Что вы тут стоите и грезите? Я, старая женщина, должна сама подниматься в кладовую и доставать вашу амуницию? Не можете ли вы мне хоть чуть-чуть помочь, если сами ни о чем и не беспокоитесь...

– Иду, госпожа Мета, лечу! – засмеялся он и поспешил в кухню. В приступе хорошего настроения он подхватил ее и, покружив, снова поставил на место. – Ах, как прекрасно! Вперед, в большой мир!

Она какой-то миг смотрела на него почти с материнским участием.

– Лучше всего все-таки дома, как говаривал покойный кум Кнопф. – Потом она нахмурилась: – А теперь – за сборы!

В эту ночь Ким видел вещий сон.

Он сразу понял это и старался все запомнить, однако еще до пробуждения картины сна стали ускользать.

Откос, по которому он карабкается, кажется бесконечным, руки его начинают кровоточить...

Бледное, совсем лишенное красок лицо, обрамленное светлыми мокрыми волосами, на фоне черной горелой земли. Оно молодо, ужасно молодо. Кровь течет из его рта...

Вражеская крепость, черная, огромная, с зубчатой стеной. Башня. И на этой башне кто-то стоит и держит в руке нечто, и оно непреодолимо притягивает взгляд наблюдателя, но если тот увидит это нечто, то все, за что он боролся, все, ради чего жили и страдали фольки, погибнет. И он знает, что в следующий миг это непременно произойдет и огненное колесо превратит его в пепел...

– Господин Кимберон! Ради Святой Матери, что с вами? Господин Кимберон! Ким! Проснитесь же!

Ким сел в постели, весь в холодном поту, широко раскрыв глаза. Перед ним стояла госпожа Мета со свечой в руке.

Ким потряс головой:

– Ч-что случилось? – Во рту у него пересохло. – В чем дело?

– Вы кричали, – сказала она как о чем-то само собой разумеющемся. – У вас жар? – Она подошла и положила руку ему на лоб. – Да вы холодны как лед.

– Я... я что-нибудь говорил?

Она посмотрела на него недоверчиво:

– Вы что-то кричали, про какие-то "зубцы" и про "огненное колесо".

– Я ничего не могу вспомнить.

Госпожа Мета наморщила брови, но тему развивать не стала.

– Спите. Вам предстоит далекое путешествие.

С этими словами она развернулась и вышла, держа в руке горящую свечу, похожая на привидение, которое в ночь полнолуния ищет своих родственников.

Но Ким больше не мог спать. Тусклый свет неясных сумерек, предшествующий восходу солнца, пробивался сквозь толстые стекла круглого окна, и, когда глаза его привыкли к нему, он отбросил одеяло и встал. Надев шлафрок, он открыл дверь в коридор. Госпожи Меты не было видно. Осторожно, стараясь не выдать себя, он прокрался по лестнице на верхний этаж.

Кабинет выглядел совершенно таким, как он его оставил. Неподготовленному гостю все это показалось бы жутким хаосом, но для Кима каждый предмет был на своем месте. Чтобы найти необходимое, ему не нужно было зажигать свет.

Он должен сделать еще кое-что, прежде чем отправится в путь. Ким в прошлом совершил ошибку, отправившись в путешествие без книги. На этот раз такого не должно случиться.

– Тук-тук-тук!

Удары прогремели в предутренней тишине. Он схватил первую попавшуюся под руку книгу и помчался вниз по лестнице так стремительно, что последние четыре ступени преодолел одним прыжком. Запыхавшись, он достиг передней и распахнул входную дверь.

Молодой парень, который стоял перед дверью, как раз собирался снова постучать, и его согнутые пальцы оказались на расстоянии ладони ото лба Кима.

– Прекрасного доброго утра! – произнес он радостно.

– Д-доброго, – изумленно ответил Ким. Потом его осенило: – Ты, должно быть, Альдо, сын Марта Кройхауфа.

– К вашим услугам, – подтвердил юноша и дернул себя за вихор. Он улыбался во весь рот, как будто для него не было ничего особенного в том, чтобы оказаться на ногах в такую рань. Он был приземист, как отец, однако рыжие волосы и веснушки мог унаследовать только от матери, равно как и жизнерадостность. – Я здесь, чтобы помочь с упаковкой.

– Чтобы... что? – Ким все еще не соображал, что с ним творится. Упаковкой чего?

– Да всего этого!

Ким оглянулся. Передняя выглядела так, будто кто-то собирался в кругосветное путешествие. Там стояли не только два больших кожаных кофра с металлическими уголками, но и тяжелый вещевой мешок рядом с ними, и ящик с кухонной утварью, вплоть до топорика для колки дров, а к тому же еще огромнейшая корзина для пикников, с крышкой, сплетенной из ивовых прутьев, одеяла, плащи и даже палатка с колышками, заботливо связанными в пучок. Госпожа Мета, очевидно, была занята сборами до поздней ночи.

– Но как же мы все это стащим? – простонал Ким.

– Никаких проблем, – пояснил Альдо. – Для этого у нас есть Алексис... – Он бросил взгляд через плечо: – Иди же, Алекс! Он иногда немного упрям, чтоб вы знали, но вообще-то вполне добродушный малый.

В поле зрения Кима возник самый печальный осел, какого ему приходилось видеть в жизни. Он тащил за собой небольшой фургончик, крытый брезентом.

– Больги перебили всех наших пони, – продолжал Альдо, – но его они не заметили. И мой отец считает, что он пригодится в путешествии, а то он только стоит в конюшне и даром поедает корм.

Кум Кройхауф, по-видимому, из всего умел извлечь выгоду, даже если он делал кому-то одолжение. Тем не менее, Ким был рад.

– А сейчас, – высказал свои соображения Альдо, – пока я укладываю багаж, для вас, господин Кимберон, самое подходящее время одеться. – (Ким оглядел себя и констатировал, что он все еще в домашнем халате.) – А затем я приготовлю нам завтрак.

Итак, после хорошего завтрака, состоявшего из чая, булочек и лучшего айвового мармелада госпожи Меты, они отправились, сопровождаемые добродетельными наставлениями экономки, в путешествие.

Их путь пролегал мимо старых складов и через рыночную площадь Альдсвика. Было еще раннее утро, и горожане только начинали пробуждаться. Дома были отмечены следами войны: черные обгорелые стены и разбитые окна. Однако среди обугленных бревен виднелись уже новые отесанные балки и свежеочищенная каменная кладка. Откуда-то доносился детский смех. В первые дни после войны Ким однажды увидел группу детей, игравшую черепом больга. Тогда он отругал их, но они лишь посмотрели на него темными печальными глазами. Тогда он отвернулся и заплакал. Теперь у них были уже настоящие игрушки.

– Жизнь идет своим чередом, – сказал он больше самому себе, чем Альдо, державшему поводья; тот искоса взглянул на него с таким глубокомысленным видом, будто знал нечто, приличествующее более старшему возрасту, хотя, как представлялось Киму, парень в любом случае был моложе его лет на шесть-семь.

Они перешли через Андер по каменному мосту, выше того места, где река соединяется с Эльдером, и пошли по улице, которая поворачивала длинной дугой к югу, вдоль Эльдера в направлении побережья.

Ким вспомнил, как он впервые путешествовал на юг в сопровождении магистра Адриона. Тогда он сам был не старше Альдо. Они направлялись в Аллатурион, большой университет в стране Большого народа. Он удивленными глазами смотрел на мир, в котором все было ему чуждо и непривычно. Однако теперь его юный спутник, казалось, не испытывал подобных чувств.

– Как насчет песни? – спросил Альдо жизнерадостно.

– Почему бы и нет?

Солнце сияло, сиюминутные заботы остались позади, путь был свободен, и будущее начиналось прямо сейчас.

– Ты знаешь "Кто любит странствовать в любое время года"?

– Песню путешественников? Нет, но я знаю одну подходящую.

Он запел мужественным, ясным голосом:

Тропа торопится вперед

Сегодня, как и встарь.

И с мест насиженных зовет

В неведомую даль.

Ковер лугов, ручьев свирель

И сень тенистых рощ.

Тропа спешит, доверься ей

И будет день хорош.

А вечером – не сбиты тьмой

С пути, товарищ мой,

Но прежней, утренней, тропой

Вернемся мы домой!

[Здесь и далее стихи в переводе Веры Мещей.]

Он ухмыльнулся:

– Это, конечно, не такая уж высокая поэзия, но для дороги годится.

– Мне нравится, – сообщил Ким. – Особенно конец, где тропа приводит домой.

Открытая низменность под высоким небом привела их к морскому побережью.

– Вот там пристали вражеские корабли, – показал Ким.

– Вы ведь были при этом с самого начала, правда? – спросил Альдо.

– Нет, это Гилфалас, сын короля эльфов, увидел их из старых руин на холмистой гряде. За ним гнались до самого Альдсвика; но он успел нас предупредить. Так все это началось. А как закончилось, ты и сам знаешь.

– Я бы хотел увидеть когда-нибудь эльфа, – проговорил Альдо мечтательно. – Я еще ни одного не встречал. Вы знаете, где он теперь, ваш друг?

– Последнее, что мне известно, – сказал Кимберон, – это то, что он вернулся к себе на родину, так же как и Бурин, вернее, Бурорин, как он теперь зовется, став князем гномов. Но, может быть, если посчастливится, ты увидишь его на коронации в Великом Ауреолисе.

В полдень ветер переменил направление; он дул теперь с запада и приносил соленый запах моря.

– Может подняться туман, – сказал Ким, бросив испытующий взгляд на солнце. – Если земля прогрелась, ветер с моря часто приносит туман. Это было бы неприятно.

Но его предыдущие замечания только раздразнили любопытство Альдо.

– Как все было, когда вы здесь проходили? – спросил он. – С эльфийским принцем, князем гномов и господином Фабианом – императором?

В его взгляде было столько нескрываемого почтения к героям, что Ким почувствовал себя обязанным чуть сбавить пафос.

– Ну, тогда он еще не был императором. И это было больше бегством, чем путешествием, а, кроме того, было ужасно сыро. Все время лил дождь, и я до сих пор удивляюсь, что не подхватил тогда насморк. Марш под дождем и ветром, с больгами и темными эльфами за спиной, – если ты это считаешь великим приключением, то оно таким и было.

Однако юноша не давал себя сбить с толку.

– Несмотря ни на что, я хотел бы там оказаться. Я видел больгов,продолжал он яростно,– тогда, в Альдсвике. Хотя быть преследуемым больгами – это мне представляется ужасным. Что вы стали бы делать, появись здесь внезапно больги? Вы стали бы сражаться своим мечом?

Его взгляд упал на оружие Кима в потертых ножнах.

– Сражаться? Таким коротышкой? – Ким вытащил клинок из ножен. – Для фолька это, может быть, и меч, но для больга – всего лишь столовый нож. Не думаю, что многого бы с ним добился. Скорее я бы отдал им на съедение нашего серого друга, а сам пустился наутек.

Осел бросил на него угрюмый взгляд через плечо, как будто все понял. Ким спрятал кинжал.

– Интересно, а что стало с больгами, – продолжал Альдо. – Они не могли быть все убиты. Я не удивился бы, узнав, что некоторые все еще шатаются где-то здесь.

– Легионы императора должны охранять побережье. Хотя мы до сих пор еще не встретили ни одного патруля. Ну, может быть, еще и встретим.

Однако после полудня они вообще никого больше не видели. Солнце спряталось в туманной дымке, и земля лежала в приглушенном свете. Конечно, большие поместья находились восточнее, в отдалении от дороги, но оттого, что вокруг ни одной живой души, Киму стало слегка неуютно. Он сделал усилие, чтобы скрыть это от своего юного сопровождающего, и больше не говорил о больгах и подобных "приятных" предметах.

Вечером они разбили лагерь в небольшой рощице, южнее того места, где дорога ответвлялась в направлении Виндера.

Альдо показал себя весьма проворным, когда принялся устанавливать палатку, чего Ким без посторонней помощи не сумел бы сделать. Затем он развел небольшой костер, и вскоре в котле уже кипела вода.

– Ты очень ловок, – заметил Ким, когда они утолили голод из припасов госпожи Меты и согрелись большими чашками чая.

– Всему этому меня научил Карло, мой брат, – пояснил Альдо.

– Карло? – Ким помнил старшего сына Марта Кройхауфа как ни на что не годного чурбана.

– О, он очень способный во всем, что нужно делать руками. Он только не мастак говорить и обращаться с цифрами. Но отец непременно хотел сделать из него коммерсанта.

Ким резюмировал:

– Жаль, когда отцы не видят, что их дети не могут быть такими же, как они.

– Ну, потом-то увидел. Карло теперь на службе у одного богатого крестьянина в Цвикеле. Старый Ом потерял ногу на войне, поэтому больше не может работать. Кроме того, он почти оглох. Так что ему не мешает, что Карло мало говорит. А работать – это Карло умеет. Может быть, Ом Хиннер когда-нибудь даже завещает ему усадьбу, кто знает?

Ким тихонько рассмеялся:

– Старый Ом Хиннер?

– Вы его знаете?

– Конечно. Лучший стрелок из арбалета в армии фольков. Герой, как и твой отец. А какая у тебя цель в жизни, мой мальчик?

Альдо пожал плечами:

– Я умею всего понемногу. Вероятно, буду купцом, как отец. Но я бы охотнее занялся чем-то другим: делал бы открытия, завоевывал новые страны, отправился бы туда, где еще ни один фольк не был...

Ким допил свой чай:

– Пусть Святой Отец поддержит твои мечты. А теперь спать!

Однако, несмотря на усталость, Ким долго не мог заснуть. В то время как его спутник уже крепко и мирно спал, он прислушивался к ветру, который хлопал брезентом палатки. Где-то, подобно потерянной душе, выла собака, и Ким с дрожью вспомнил псов-призраков, высасывающих души, как гласит легенда. Однако что было здесь легендой, а что реальностью?

Наконец он погрузился в беспокойный сон. И снова увидел те же самые картины, что и накануне. Но на этот раз он видел все ясно.

Он поднимается по крутому горному склону. Там ничего не растет – ни трава, ни цветы, только голый камень. Над его головой изгибается, словно ножом отрезанный, склон, а выше повисло бесформенное, укрытое тучами небо. Он карабкается и карабкается. Руки начинают кровоточить, но цель ничуть не становится ближе.

Затем другая картина.

Некое существо, голое, скорченное, пребывает в темноте. Оно ничего не видит, не слышит и безгласно. Оно не ведает, как долго здесь находится, ибо тут нет ничего, чем можно было бы измерить время: ни солнца, ни приливов и отливов.

Он опять под открытым небом, на этот раз в темном грязном переулке. Отворяется дверь, на балконе появляется мужчина. Покачнувшись, он падает через балконные перила в лужу. С трудом он поднимает голову, единственным, залитым, кровью глазом пьяно уставляется во мрак, а затем снова падает лицом в грязь. А он должен стать героем, думает Ким, пока картина опять не меняется.

Он летит над землей, которая кажется ему странно знакомой. Внизу тянутся бесконечные крепостные стены, за одной возникает другая, еще выше. Страх охватывает его, страх перед существом, стоящим на башне подле огненного колеса. Затем он видит уже не одну, а две борющиеся фигуры. Свет вспыхивает и гаснет.

И снова он проснулся с криком и в холодном поту.

Ветер хлестал в лицо. Кто-то открыл палатку. Внутрь просунуло бесформенную голову какое-то чудовище и навалилось на него так, что он не мог дышать. Ким уставился в широко распахнутые, мерцающие глаза, в которых отражался безмолвный ужас, то ли его собственный, то ли...

– Алекс! – прозвучал из темноты рядом с ним голос Альдо. – Алексис, чертова скотина! Убирайся отсюда!

Осел разразился паническим ревом. Что-то напугало его так сильно, что он стал искать спасения в палатке. Может быть, волки?

Вместе они вытолкали осла из палатки и привязали к дереву достаточно крепко, чтобы он больше не мог ворваться к ним. Над болотами плясали призрачные вспышки голубовато-белого света, и в воздухе раздавалось неясное шуршание и шелест, от которых становилось не по себе.

– Неуютно здесь, – проворчал Ким. – Пойдем-ка снова спать.

Но о сне нечего было и думать. В голове повторялись картины из сна.

Альдо тоже, по-видимому, не мог заснуть и беспокойно вертелся.

– Что-то странное с Алексом, – сказал он наконец. – Обычно он так не делает.

– Да все в порядке, – ответил Кимберон. – Он не виноват.

Но что-то явно было не в порядке. Что-то было не так, как всегда, и у Кима возникло тупое и ноющее чувство, что произошли какие-то изменения, которые ему совершенно не нравятся.

ЧЕРНЫЙ ЛЕГИОН

Когда они выбрались из палатки, мир вокруг изменился.

Над землей лежал туман. Не утренняя дымка, поднимающаяся над лугами и окутывающая землю таинственным шлейфом до тех пор, пока взошедшее солнце не растопит ее своим теплом. Нет, это была плотная, вязкая, бесформенная масса, почти осязаемая и сокращающая поле зрение до двух шагов. Деревья на краю поляны, где они разбили лагерь, превратились в гротескные призрачные фигуры, которые цеплялись за сумерки гигантскими пальцами, и даже солнце, висевшее где-то над далекими вершинами Серповых гор, было лишь светлеющим пятном.

Алекс стоял там, где они привязали его ночью. Казалось, он с тех пор не пошевелился и теперь смотрел на них с сумрачной миной, которая точно соответствовала состоянию погоды.

Ким бросил испытующий взгляд на небо.

– Не думаю, что туман скоро рассеется, – заметил он. – Но мы пойдем дальше. Я вздохну спокойно только тогда, когда мы достигнем первых имперских постов.

Подлесок был настолько сырым, что Альдо не смог снова разжечь огонь. Так что завтрак их был коротким и холодным, и они принялись складывать палатку. Связав в один узел брезент и шесты, они снова впрягли в фургон осла и отправились дальше. Даже Алекс, казалось, радовался тому, что они удаляются от этого негостеприимного места.

В туманной тишине каждый шорох звучал вдвое громче: цокот копыт, скрип фургона, визг осей и скрежет обитых железом колес по покрытию дороги. Даже когда Альдо лишь один раз взмахнул поводьями, хлопок прозвучал резко, как удар бича. Глядя вперед, они не видели ничего, кроме небольшого отрезка дороги, а обернувшись назад, видели такой же кусок ее, исчезающий в тумане. Холмы справа и слева скорее угадывались, чем были видны. Да, это выглядело так, как если бы мир ограничивался окружностью в несколько дюжин шагов и всякий раз образовывался перед ними заново с тем же постоянством, с которым исчезал позади, в то время как колеса фургона катились дальше и дальше по дороге.

Было трудно понять, сколько времени они так идут, но миновали часы, пока дорога не стала медленно подниматься и береговые откосы справа и слева сменились бревенчатым настилом, уходящим в зыбкую топь. Они достигли болот.

– Если мы встретим здесь больгов, – сказал Альдо, – то не успеем развернуть фургон. Нам останется только бежать через болото.

– Вот этого я бы не советовал делать, – возразил Ким сухо. – Через пару шагов, особенно в такую погоду, мы бы безвозвратно пропали. Болота глубоки и коварны. Без проводника далеко здесь не уйдешь. А болотники...

– Болотники! Я о них и не подумал. Мой отец рассказывал, что они заманивают путников в ловушки и поедают живьем...

– Никаких болотников больше нет, – ответил печально Ким. – Они спасли нам жизнь и поплатились за это: темные эльфы сожгли их деревню и убили всех. Всех, кроме одного.

– Кроме одного?

– Да, кроме Гврги, нашего друга. Он был с ними с самого начала.

– Но... тогда он должен быть очень древним.

– Он появился в результате эксперимента темных эльфов – неудавшегося, как они посчитали. Они хотели создать могущественное существо. А сотворили бессмертное. И он странствовал через века и создал собственный народ, существовавший до тех пор, пока темные эльфы его не уничтожили.

– Вы полагаете, Гврги все еще где-то тут? – Альдо бросил опасливый взгляд в туман, стелющийся над топью.

Ким засмеялся. Этого лучше было не делать, так как здесь, среди болота, это звучало как сумасшедшее хихиканье потерянной души. Остаток своего смеха он быстро проглотил.

– Нет, – сказал он, – Гврги сидит теперь на подземном троне в Зарактроре, он стал властелином карликов. А если ты ищешь повод испугаться, то, пожалуйста: они – создания темных эльфов, результат их тщетных попыток создать жизнь. Синтетические существа. Совершенно такие же, как и... – Он остановился.

– Как кто?

Как мы, хотел он добавить, вспоминая начало фольков, но не сказал этого, чтобы не смущать своего юного спутника. Довольно и того, что это известно ему самому.

– Как Гврги, – продолжил Ким. – Но он сильнее, чем они. Возможно, он самое могучее существо из всех, известных мне. Но при этом он веселый и порой очень наивный. Он... – Ему не хватало слов.

– Вы виделись с ним еще когда-нибудь?

– Нет, но он сказал, что еще встретимся.

В моих снах. Внезапно Ким вспомнил о нагом, слепом и глухом существе из своего сна, заключенном под землей и жалобно стонущем. Был ли это Гврги? Может быть, когда-то в далеком прошлом, сказал себе Ким.

– В Зарактроре я бы тоже охотно побывал, – заявил Альдо, – осмотрел бы чудеса, которые должны же там иметься. Или в Подземном Мире. Я слышал, там есть экипажи, ездящие сами по себе. Вот бы нам сейчас такой! Хотя, что бы делал этот экипаж в таком тумане? Осел или пони могут быстро остановиться, но если катиться на полных парах по болотистой местности, то определенно случится...

– Тихо! – прервал Ким словоизвержение Альдо. – Ты слышишь?

Они прислушались. Издалека, сквозь скрип и грохот повозки, доносилось что-то похожее на лязг оружия.

– А чувствуете ли вы запах? Пахнет пожаром!

Они взглянули друг на друга. Больги?!

– Вперед! – Альдо щелкнул поводьями. – Вперед, Алекс!

Осел ощутил беспокойство хозяев и припустил рысью. Если не повезет, дорога приведет их в лапы больгов. В противном случае можно надеяться, что где-то недалеко первые имперские посты.

Туман кое-где стал редеть, но они все равно не чувствовали себя уверенно.

Из тумана выступали странно изогнутые деревья и кусты, увитые ползучими растениями, поля с большими бледными цветами, среди которых что-то тихо булькало... Тут и там виднелись островки твердой почвы, слегка поднимающиеся над болотом; там росли березы, их белые стволы и черные, еще по-зимнему голые ветви напоминали скелеты. Болотные вороны взлетали, вяло взмахивая крыльями.

– Там! – закричал Альдо. – Вы видите? Крепость!

В колышущихся испарениях перед ними плыла темная тень. Неуклюжая, квадратная, с башнями по углам и массивным замком в середине – крепость! Ее стены и башни, как с облегчением отметил Ким, не были увенчаны тремя зубцами, как в его сне.

Он вознес тихую благодарственную молитву Божественной Чете, когда фургон съехал с бревенчатого настила, свернув на пологий въезд, ведущий к крепости. Перед ними в черной стене зияли ворота. Створки ворот были распахнуты, решетка поднята. Вокруг царила зловещая тишина.

Справа и слева от ворот были вкопаны в землю высокие колья. На каждый была насажена отрезанная голова больга.

Ким зажмурился.

– Они уже давно здесь, кроме двух, эти еще свежие. Тут кто-то питает жуткую ненависть к больгам.

– Я не слышал, чтобы войска императора поступали так, – высказался Альдо, когда они очутились в темноте арки. – Какой легион это может быть?

Ким посмотрел наверх. В замковом камне свода был вырезан знак: человеческий череп с двумя скрещенными мечами под ним. Ниже – надпись LEG XX ATROX [Двадцатый легион, страшилы (лат.)].