Текст книги "Влюбленный герцог"

Автор книги: Гэлен Фоули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Нет-нет, вы не…

– Подержите мою лошадь, Уильям? – обратилась она к груму.

– Да, мэм. – Малый спрыгнул на землю с хмурым видом и взял ее лошадь под уздцы.

– Белинда!

– Для этого мы сюда и приехали, Роберт. Позвольте мне войти первой.

– Вы, должно быть, шутите!

– Они меня знают. Я позову вас, как только они поймут, что вы им не опасны.

– Белинда Гамильтон, вы туда не пойдете! Сядьте в седло, – приказал он, но она не послушалась, сняла широкополую шляпу для верховой езды и быстро направилась через улицу.

Бормоча ругательства, Хоук спрыгнул с лошади и пошел за ней, как вдруг у двери склада что-то шевельнулось. Он втянул воздух и вытащил пистолет, но тут увидел, что из темноты материализовались маленькие тени и стали собираться вокруг молодой женщины.

Он остановился и уставился на них.

Дети.

Он понял, что перед ним воровской притон. Он, конечно, знал о существовании таких мрачных заведений, но никогда не видел ни одного своими глазами.

Белинда нагнулась и поздоровалась с маленькими оборвышами, чьи силуэты обрисовались на стене. Кто-то обнимал ее. Он видел, что она сунула руку в ридикюль и стала раздавать деньги. Он смотрел на нее, пораженный тем, что она осмелилась принести на самое дно с его ужасающей нищетой милосердие и сострадание.

Со все возрастающей грустью смотрел он на худых, настороженных, бедствующих детей, окруживших ее, – подрастающих воров и проституток, будущую пищу для виселиц лорда Элдона. Как ни сильно он был расстроен, еще сильнее он тревожился за безопасность Белинды. Где-то поблизости явно скрывались взрослый хозяин притона и его помощники – без сомнения, взрослые и опасные убийцы, потому что, конечно же, эти похожие на призраков дети не забирали себе всю свою добычу. Одному Богу известно, какие головорезы заправляют тут делами. Хорошо, что он взял с собой пистолеты и вооружил Уильяма. Им повезет, если к утру они не окажутся в Темзе с перерезанным горлом.

Вдруг Белинда позвала его. Он сунул пистолет в кобуру, оглянулся, чтобы убедиться, что Уильям справляется с его жеребцом, и подошел к ним, чувствуя себя Гулливером в стране лилипутов, а дети с истощенными лицами молча уступали ему дорогу.

Ободренный зовом Белинды, он вошел в здание через дверь, висящую на одной петле. Там он увидел толпу детей, и его охватили изумление и ужас.

Возвращался он, погруженный в задумчивое молчание.

– С вами все в порядке? – спросила Бел, когда они шли к своим лошадям.

Он кивнул.

– А с вами?

– Я привыкла. – Она долго смотрела на соседний переулок, который зиял дегтярной чернотой, точно это был путь в преисподнюю. Потом задумчиво произнесла: – Мне только жаль, что они увидели меня в таком наряде. Это ни к чему.

Хоук подвел ее к лошади и помог сесть в седло, а Уильям в это время успокаивал нервного жеребца. Вскоре они оставили позади трущобы Святого Джайлса.

– Для них нужно что-то сделать, – спокойно проговорил Хоук.

Белинда посмотрела на него – казалось, заглянула ему прямо в душу.

– Я знала, что вы почувствуете то же, что и я. Существует несколько благотворительных организаций, которые оказывают помощь таким детям, вроде Филантропического общества и Общества помощи нуждающимся, но, судя по тому, что я видела, это все равно что остановить потоп бутылочной пробкой.

Он взял ее за руку. Она посмотрела на него; под приподнятой вуалью взгляд ее был настороженным.

– Вы никогда не казались мне такой прекрасной, как в эту минуту, – прошептал он. – Я сделаю все, что в моей власти, чтобы помочь им, Белинда.

– Я знала, что могу на вас рассчитывать. – Она пожала ему руку, а потом отпустила ее, чтобы успокоить свою лошадь.

Когда они добрались до Найт-Хауса, Белинда поцеловала его в щеку и пошла спать, пробормотав, что это путешествие ее вымотало.

Хоук, охваченный грустью из-за безобразий, творившихся в этом мире, направился в библиотеку, погладил по дороге фортепьяно, а потом сел за письменный стол, чтобы записать свои мысли и вопросы для будущих исследований воровских притонов, детской преступности и скрытых болезней, которые, очевидно, заражают Лондон, поскольку рассадник их находится в двух шагах от Карлтон-Хауса, Букингемского дворца и великолепных особняков знати вроде его собственного.

Снова и снова он ловил себя на том, что смотрит в пустоту, а мысли его возвращаются к Белинде. Никогда ему не пришло бы в голову сказать такое, но постепенно он начал понимать, что ее решение стать куртизанкой рождено не жадностью или тщеславием, как он подумал, встретив ее впервые. Не по своей вине, но в результате легкомыслия ее отца и хищных замашек Долфа мисс Гамильтон, благородная барышня, постепенно опустилась до положения уличной торговки. «Какие же унижения она пережила!» – думал он, корчась при воспоминаниях о мелких уколах, которыми осыпал ее за то, что она решила стать куртизанкой.

Тогда ему и в голову не пришло, что речь шла о выживании. Зато сегодня он понял, что значит это слово. Но главное, несмотря ни на что, она не утратила способности замечать других людей и заботиться о них.

Он положил перо и опустил голову на руки, чувствуя себя отвратительным лицемером. Все время, пока он смотрел на нее свысока, осуждая ее как продажную женщину, ее сердце было переполнено любовью к людям и таило в себе спокойную, светлую, невоспетую добродетель.

«Господи, да прекрати ты эту чепуху», – внезапно скомандовал ему голос разума, который весьма походил на спокойный отрывистый голос его покойного отца. Ему даже показалось, что перед ним стоит призрак восьмого герцога и сердито смотрит на него. «Это абсурд, – казалось, говорил он. – Вы, Хоуксклиф, валяете дурака из-за куртизанки. Перестаньте идеализировать эту женщину и терзать себя из-за нее. Возьмите себя в руки, не то она сделает из вас полного дурака, потому что именно в дурака вы превратитесь, если будете продолжать в том же духе».

Старинные часы пробили один раз, и укоряющий призрак разгневанного отца исчез, оставив Хоука наедине со страхом, который поселился в его душе с тех пор, как он понял, что все сильнее привязывается к Белинде. Он смотрел на язычок пламени свечи и размышлял.

«Я не могу обращаться с ней как с усладой, – думал он. – Но приходится». И он знал, что так и будет. Он скривил губы в горькой усмешке. Единственное, что ему остается, – это упасть к ее ногам и признаться звезде полусвета, что он превратился в ее раба.

Глава 12

В Лестершире, в этой спокойной холмистой сельской местности, находился небольшой городок Мелтон-Моубрей, где каждый день останавливалась почтовая карета, а по воскресным дням устраивался базар. И каждый день шустрый мальчишка лет десяти, напустив на себя важный вид, здоровался с добродушным почтовым кучером и принимал от него правительственную почту для своего хозяина, а также ежедневную газету «Лондон тайме», которую тот читал.

После этого мальчишка отправлялся обратно пешком по дороге, вьющейся по зеленым лужайкам и огибающей невысокие холмы, и через час пути перед ним на одном из холмов появлялась островерхая черепичная крыша величественного помещичьего дома. Поднявшись на вершину холма, мальчик останавливался передохнуть. Но он не мог позволить себе долгой передышки, потому что графу Колдфеллу не терпелось получить свою газету.

Поправив на плече кожаную сумку с почтой и газетой, мальчик прищурился от солнца. Издали ему было видно, что каменщики и плотники все еще работают на лесах, приводя в порядок восточное крыло дома, сгоревшее незадолго до того, как рыжеволосая красавица графиня утонула в пруду.

Бедный старый хозяин, подумал мальчик, заметив, как его светлость, опираясь на трость, бродит возле дома, проверяя, насколько продвинулись ремонтные работы.

Мальчик-почтальон побрел к дому. Добрый старый граф, увидев его, погладил по волосам и улыбнулся, взяв газету.

Сунув под мышку сегодняшний выпуск газеты, Колдфелл направился в свой кабинет, закрыл за собой дверь и поставил трость к стене. Вставив в глаз монокль, он начал с мрачным нетерпением просматривать газету в поисках сообщения о смерти Долфа. Но вот он разочарованно отбросил газету в сторону, нахмурился, и монокль упал ему на колени.

Ничего.

– Проклятие, Хоуксклиф, чего же вы ждете? – злобно пробормотал он.

Роберт обещал отомстить за Люси и уничтожить Долфа, но, с тех пор как Колдфелл уехал в свое поместье, герцог не сделал ничего – только шатался по Лондону под ручку со своей новой шикарной любовницей. Граф прекрасно понимал, что Хоуксклифу после смерти Люси нужно утешиться с какой-нибудь женщиной. И все же ему это не нравилось. Герцогу, пожалуй, пора напомнить о его обещании. И Колдфелл решил в ближайшие дни вернуться в Лондон, чтобы побывать на вечере, который устраивала для своего покровителя красавица куртизанка. Тогда-то он сможет собственными глазами увидеть, что происходит между ней и человеком, которого он уже давно мысленно определил себе в зятья.

Лето шло, и Долф Брекинридж погружался в такое уныние и меланхолию, о которых до сих пор и не подозревал.

Он часами сидел у окна в эркере своего клуба, тупо уставившись на украшения в честь победы. Казалось, украшения эти насмехаются над его поражением. Она никогда не станет его женой.

Залпом опорожнив стакан эля, он вышел на улицу, чтобы хоть как-то развеяться. Заметив в окне портновской мастерской Белинду, примерявшую красивые платья, он остановился и стал смотреть на нее. «Я ее ненавижу. Я ее хочу. Она мне нужна. Проклятие, что за обмен имел в виду Хоуксклиф в тот вечер в Воксхолле?»

Швырнув на мостовую окурок сигары, он усмехнулся и дернул поводья. Он бесцельно кружил по лондонским улицам, словно пытался таким образом избавиться от наваждения. Почему он не может ее забыть? Он и сам не понимал, почему она так мучит его, почему так злит. Или это судьба, или – об этом он боялся думать – у него неладно с головой.

Он объехал все места, где когда-то она торговала апельсинами, и даже навестил ветхий домишко, где она снимала комнату.

Покинув окрестности Сити, он повернул к Айлингтону и вскоре оказался на аккуратной, обсаженной деревьями аллее, в конце которой находился «Пансион миссис Холл для благородных девиц», где когда-то служила Белинда. Долф придумал, как прибрать к рукам Хоуксклифа – если только он отважится на это.

Пансион располагался неподалеку от маленькой старинной деревушки, но не контактировал с ней, точно богатая наследница, случайно оказавшаяся за одним столом с бедными родственниками. Долф в течение месяца приезжал сюда повидать Бел и знал, когда воспитанниц выпускают погулять.

От кучки лавок и паба скромное кирпичное здание отделялось зеленым полем, некогда бывшим общинным выгоном, а теперь засаженное цветами и превращенное в уютное место для прогулок. В середине поля был устроен небольшой пруд, где обитала стая гусей, несколько уток и один величественный лебедь, гордо созерцающий свое отражение в воде. Воспитанницам нравилось кормить водоплавающих птиц.

Долф остановил фаэтон на краю лужайки и спрыгнул на землю, поручив лошадей заботам затюканного грума. Взглянув на карманные часы, он неторопливо направился по мощеной деревенской улочке к пекарне. Купив буханку хлеба, Долф вышел на слепящее солнце и не спеша побрел к пруду покормить уток; при этом вид у него был как у человека, занятого своим делом.

Наклонившись, чтобы бросить птицам хлебные крошки, он услышал, как в пансионе прозвенел звонок на перемену. Жестокая улыбка раздвинула его губы. Сегодня он приманит свою добычу настолько близко, что она обязательно заговорит с ним. Он это предчувствовал.

Долф слышал, как у него за спиной посмеиваются и болтают ученицы, чинно спускаясь по ступенькам, потому что пришло время для ежедневной прогулки. Он медленно распрямился и оглянулся.

Болтая с жеманным, изысканным кокетством, пансионерки, одетые в девственно-белые платья, проследовали по дорожке, ведущей к пруду, туда, где находился Долф. Их бьшо около тридцати. Он окинул их взглядом знатока и остановился на юной красавице, выделяющейся из толпы, как лебедь среди уток.

Леди Джасинда Найт, бесценная сестрица Хоуксклифа. Что ж, это прекрасный способ дать понять Хоуксклифу, что с Долфом Брекинриджем шутить не следует.

На некоторых барышнях красовались шляпки, у других волосы были заплетены в косы и закручены в кольцо; у Джасинды же буйные золотые завитки парили, точно облако, вокруг ее лица, похожего на румяное яблоко. Это была свежая, дерзкая, рано развившаяся озорница с высокими скулами и сверкающими карими глазами, страстность которых подчеркивал миндалевидный разрез. Она смеялась чаще и громче остальных, постоянно была в движении и, казалось, пританцовывала при ходьбе. Ей было шестнадцать, самое большее – семнадцать лет, тело у нее было гибкое и грациозное, как у нимфы, что лишь подчеркивало ее облик веселой шалуньи.

Она вызывала у Долфа желание. Он ждал терпеливо, как хороший охотник, чтобы она подошла ближе, и в нем не просто проснулась похоть – его переполняло волнение. Слушая нервное хихиканье и шепотки, разносимые ветерком, он понял, что девушка взволнована очередным появлением своего обожателя. Но как же им заговорить друг с другом?

Он полагался на ее юную наивность, но она знала, что ей запрещено заговаривать с мужчиной без официального представления. Он также не мог обратиться к ней, не нарушив приличий.

Леди Джасинда приближалась к нему по дорожке вместе со своей компаньонкой, бесцветной девицей с каштановыми волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке. Вид у нее был такой, словно она приняла решение остаться старой девой. Джасинда держала в руке зонтик с оборкой из кружев и двигалась грациозно, точно тщеславная молодая кобылка на плацу, почуявшая близость жеребца, а ее скучная подруга читала ей вслух.

Судя по кокетливым, многозначительным взглядам, которые Джасинда бросала на него из-под ресниц, она была совсем не прочь оказаться в роли соблазненной жертвы. Легко было представить себе, как она мучила юношей – своих сверстников, но никогда еще взрослый мужчина не оказывал ей такого подчеркнутого внимания – мужчина, знающий, как удовлетворить расцветающие порывы, переполняющие это юное красивое тело. Весь ее вид свидетельствовал о том, что, чуть повзрослев, она разобьет не одно мужское сердце. Ведь она – единственная дочь Блудницы Хоуксклиф.

Когда Джасинда в очередной раз тайком взглянула на него, он облизнул губы и улыбнулся.

Девушка небрежно откинула с лица локоны и, вспыхнув, отвернулась. А ее похожая на старую деву подруга проследила за направлением ее взгляда, презрительно нахмурила узенький лобик и сразу стала похожа на гувернантку. Они принялись шепотом совещаться. Долф мысленно улыбнулся. Если ему удастся остаться с Джасиндой наедине, ей, возможно, захочется взглянуть на его шрамы. Женщины любят такие вещи.

Он отломил от буханки несколько кусочков и бросил их уткам, чувствуя, что Джасинда не сводит с него глаз. И тут неожиданно она доказала, что унаследовала от матери талант к кокетству. В результате то ли женской уловки, то ли вмешательства весьма хитроумной особы – матери-природы – легкий шелковый зонтик вырвался из ее руки и, подхваченный ветерком, взлетел, как воздушный змей, и опустился на середине пруда.

Долф повернулся как раз в тот момент, когда она подбежала к краю воды, где крякали утки, и остановилась рядом с ним.

– Ах нет! – вскрикнула она и в отчаянии прижала руки к щекам – в точности как это делает Сара Сиддонс на сцене «Ковент-Гарден».

Долф чуть не влюбился в нее за этот жест.

– Мисс, – он смиренно поклонился, едва сдерживая смех, – разрешите мне вам помочь.

– Ах, сэр, вы так добры, но я не могу злоупотреблять вашей любезностью…

Долф с галантной полуулыбкой сбросил фрак и вошел в воду, чтобы выловить дорогой зонтик, плывущий по волнам. Зайдя в холодный пруд по самые бедра, он протянул руку и схватил зонтик. Новые сапоги, обошедшиеся ему в семьдесят гиней, конечно, будут испорчены, но Долф ничем не выдал своего неудовольствия. Главное – прибрать к рукам Хоуксклифа, а все остальное – ерунда, успокоил он себя. Повернувшись, он увидел, что юная красавица радостно улыбается, а ветерок играет ее солнечными локонами.

– Боюсь, им нельзя сейчас пользоваться, – огорченно произнес Долф, выходя из воды и протягивая ей зонт.

Еле слышный смех сорвался с ее губ.

– Благодарю вас, мистер…

– Сэр Долф Брекинридж к вашим услугам, мадемуазель.

– Здравствуйте. А я Джасинда, – прошептала она, оглядываясь через плечо.

Ее подруга стояла неподалеку и хмурилась. А староста в длинном переднике торопливо направлялась к ним.

– Вы так красивы, – прошептал Долф. – Можно, я напишу вам?

Глаза ее расширились и взволнованно заблестели.

– Но это неприлично!

– Когда молодая леди бросает зонтик в пруд, это тоже неприлично, – тихо съязвил он. – Вам так нравятся приличия?

– Джасинда! – зашипела ее компаньонка. – Идет мисс Олверстон!

– Задержите ее, Лиззи, – бросила через плечо Джасинда.

– Вы любите кататься? Поедемте со мной.

– Сэр Долф! – воскликнула она с оскорбленным видом и одновременно с неприкрытым восторгом.

– Я научу вас править моим фаэтоном. Вот будет забавно, да? Я вас всему научу, – шептал он, глядя на ее розовые губы.

– Леди Джасинда! Сию же минуту прекратите! Отойдите немедленно от этого джентльмена! – рявкнула староста, подбегая к ним.

– Она уронила зонтик, мисс Олверстон, – попыталась объяснить «старая дева».

Старшая из девушек подошла к Джасинде и схватила ее за руку.

– Добрый день, сэр. Извините, но это частная территория. Вам придется кормить уток в другом месте.

– Ах, простите, я не знал, – вежливо отозвался Долф, презрительно глядя на старосту.

– Благодарю вас, вы спасли мой зонтик! – крикнула Джасинда, когда староста тащила ее за руку; потом юная красавица отвернулась и пошла к своим подругам.

Но ее скромная компаньонка, которую Джасинда назвала Лиззи, остановилась и, подбоченясь, сердито посмотрела на него.

– Я вас помню, – заявила Лиззи. – Вы тот самый дурной человек, из-за которого уволили нашу любимую учительницу. Держитесь отсюда подальше!

– А что будет?

– Я расскажу о вас!

– Боже, и начальница даст мне по рукам?

– Я расскажу не ей, грубиян вы эдакий. Я расскажу братьям леди Джасинды – всем пятерым! Они из вас котлету сделают!

– Лиззи! – окликнул ее кто-то. – Иду!

– Лучше держите язык за зубами, – прорычал Долф.

– А вы лучше держитесь подальше от моей подруги, – пригрозила она, круто повернулась и поспешила к школе.

Долф насмешливо улыбнулся ей вслед, хотя и понимал, что планы его рухнули.

Как ни сладостна была бы такая месть, но преследование Джасинды – это самоубийство. Достаточно одного такого врага, как Хоуксклиф. Нечего и думать о возможных трениях с этим бандитом Джеком или героем-воином Демьеном, который вскоре вернется с Пиренейского полуострова.

Сплюнув на изумрудную траву, Долф зашагал к своему фаэтону.

Может быть, он судит предвзято, размышлял Хоук, но во время бала куртизанок он пришел к гордому выводу: его любовница намного красивее всех присутствующих женщин. Ее гибкие формы были задрапированы в платье из мерцающей льдисто-голубой ткани, низкий вырез которого настолько открывал щелку между грудей, что у него просто слюнки текли. Лучше бы она надела только ожерелье из бриллиантов и ляпис-лазури.

Хоук снова удивил Бел подарком, сделанным накануне. Он грустно вздохнул, поняв, что быстро становится рабом своей прихоти. Но главное, его это нисколько не заботит.

При одном взгляде на Белинду у него поднимается настроение.

Она болтала с гостями, очаровывая всякого, кто попадался на ее пути. Казалось, ее окружает золотистое сияние, притягивающее к себе людей и заставляющее их улыбаться, даже когда они удалялись от нее, – особенно если это были мужчины, подумал Хоук, несколько недовольный тем, что она вращается среди гостей. Ему хотелось, чтобы она была с ним, то есть там, где ей и положено быть. Господи, да у него просто голова идет кругом от одного ее присутствия!

Нахмурившись, он допил свой херес и поставил стаканчик на стойку. Не кончит ли он так же, как Долф, – одержимым этой женщиной? Не сводя с нее глаз, он пробирался через толпу, машинально отвечая на вопросы и приветствия знакомых. Он не обращал внимания на разгорающееся вокруг веселье, сосредоточившись только на ней. Рискованные шутки, хриплый смех, кокетство, поцелуи, откровенные ласки – куртизанки давали мужчинам возможность вести себя неприлично.

Белинда увидела, что он идет к ней, и глаза ее заблестели ярче бриллиантов на ее шее. Колдовская улыбка изогнула ее губы. Хоука пронзило током.

Она не отрывала от него глаз, когда он рассекал толпу мужчин, окружающих ее. Очарованный, он взял ее за руку и повел танцевать, не слыша протестов молодого человека, с которым она только что разговаривала. Они танцевали менуэт, не отводя друг от друга призывного взгляда. Хоук впитывал каждое ее изящное движение, вдыхал запах ее духов, когда она рисовала вокруг него фигуры танца. Опустив голову, она послала ему возбуждающий взгляд через плечо, проплывая в танце мимо. Он взял ее за руку, чтобы удержать рядом. Она вопросительно посмотрела на него.

Они уже не танцевали, хотя менуэт продолжался. Они смотрели друг на друга, стоя рядом, не двигаясь, даже не целуясь, словно две фарфоровые статуэтки, изображающие влюбленных. В ушах у него отдавались удары собственного сердца. И тут вместо веселых ритмов оркестра он услышал в своем сердце другую мелодию, свободную, нежную и сладостную, похожую на одинокую трель соловья.

Белинда смотрела на него, слегка раскрыв губы. Глаза ее распахнулись от удивления, словно она тоже услышала эту песнь.

И он все понял. Он держал ее за руку и дрожал от благоговейного ужаса.

С ним случилось невозможное. Он ее полюбил.

Но Бел еще не понимала, что случилось. Ее покровитель смотрел на нее с таким видом, словно его сшибла с ног сверкающая небесная комета. Она хотела спросить, все ли с ним в порядке, но тут к ним подплыла Харриет и, смеясь, взяла Бел под руку.

– Ваша светлость, прошу прощения, но мне нужно поговорить с Бел всего одну минутку. Я сейчас же верну се. Бел, пойдемте со мной. Некто желает с вами познакомиться…

– Нет, – хрипло запротестовал Роберт, сжимая запятье Бел.

Харриет и Бел удивленно посмотрели на него. Он, кажется, понял, что ведет себя невежливо.

Харриет засмеялась и легонько стукнула его веером.

– Ну, Хоук, будьте хорошим мальчиком! Ведь она здесь ля того, чтобы занимать гостей.

Роберт отпустил руку Бел и умоляюще посмотрел на нее.

– Разумеется, она вольна поступать как ей угодно. Бел нахмурила лоб:

– Вы хорошо себя чувствуете?

– Прекрасно, – прошептал он.

– Пойдемте, детка. Это срочно.

И Харриет потянула ее за собой. Бел торопливо шла за ей, то и дело оглядываясь на Роберта. Он смотрел ей вслед, его темные глаза как-то странно блестели.

– Скорей, скорей! Вы представить себе не можете, кто хочет с вами познакомиться. Я даже ревную.

– Кто же?

– Царь Александр!

Бел ахнула, остановилась и вырвала руку.

– Вы шутите!

– Не ищите его, он в галерее со своей свитой. Он заметил вас в толпе! – Харриет восторженно взвизгнула.

Бел взглянула на галерею и увидела там какое-то движение, но люди, стоявшие у перил, уже расходились.

– Ч-что ему нужно?

– А как вы думаете, милочка? Вы привлекли его внимание. Надеюсь, вы готовы соответствовать?

– Нет!

– Нет? – изумилась Харриет, уперев руки в бока. – Что вы хотите этим сказать?

– Я пришла сюда с Хоуксклйфом.

– Что с вами случилось?

– Ничего…

– Бел, дурочка, сколько раз я вас предупреждала!

– Я понятия не имею, о чем вы говорите.

– Вы влюбились в него.

– Нет! – Бел вспыхнула от смущения.

– Да! Вы проиграли в этой игре.

– Нет!

– Правда? Ну что ж, рада слышать. Потому что в данный момент русский царь ждет вас, чтобы лечь с вами в постель. Пошли. Я не позволю вам оскорбить его и огорчить меня.

Харриет схватила ее за руку, но Бел не двинулась с места.

– Нет!

– Вы не можете говорить «нет», вы куртизанка! – возмутилась Харриет.

– Я сама выбираю себе любовников. Он мне не нужен.

– Не будьте дурой! Это же царь! И в нем нет ничего отталкивающего. Он очень красив. Разве вы его не видели?

– Да, видела, но я не собираюсь бросать Роберта на всю ночь.

– Я пошлю кого-нибудь развлекать его…

– Вы не посмеете!

– Белинда Гамильтон, вы не можете отказать русскому царю. Сделайте это ради Англии.

– Ах, прошу вас! Если он такой джентльмен, как все говорят, он поймет.

– Я просто ушам своим не верю. Вы пренебрегаете шансом, который выпадает раз в жизни! Обращайтесь с ним хорошо, и вы не пожалеете! Бел, ведь это император! Не валяйте дурака!

– Если он произвел на вас столь сильное впечатление, так и ложитесь с ним в постель, Харри! – И, вырвав руку, Бел пошла прочь; ноги у нее подгибались.

– Ах вы, неблагодарная, высокомерная ведьма! Как вы смеете так меня огорчать – после всего, что я для вас сделала?

– Я плачу вам двадцать процентов за все, что вы для меня сделали, Харри, так что извините, если я не буду пресмыкаться перед вами, как вам того хочется.

– И что же мне сказать царю?

– Скажите, что я польщена, но что я в первую очередь предана Хоуксклифу. Я еду домой.

– Найт-Хаус вовсе не ваш дом, дуреха. И вы дорого заплатите, чтобы понять это. Вы там не более чем девица для удовольствий.

Бел быстро пробиралась в толпе. Слова Харриет звенели у нее в ушах. Ей страшно хотелось увидеть Роберта. Она надеялась, что он не сердится на нее за то, что она позволила Харриет увести себя. Что означал его взгляд? Она вырвалась из кружка болтающих гостей и внезапно оказалась лицом к лицу с ним.

Его темные глаза сверкали от негодования и боли. Она подошла к нему и молча коснулась его груди. Он грубо поднял двумя пальцами ее подбородок и требовательно заглянул в глаза.

– Что это – вы передумали? – прорычал он.

В ответ Бел сомкнула руки вокруг его шеи, притянула его к себе и поцеловала в губы. Он обнял ее за талию и начал целовать самозабвенно, с пылким вожделением прямо посреди бального зала, демонстрируя свое желание с почти свирепой страстью.

Вокруг раздавались хриплые крики и свистки, но они были глухи к ним. Никто не заметил их страстного порыва, приняв все за шутку, но Бел мучительно жаждала его, путаясь пальцами в его волосах, раскрывая рот все шире, чтобы принять его гневный, властный поцелуй. Она чувствовала его намерение – преподать ей урок, внушить ей, что она принадлежит только ему. И она хотела одного – сдаться.

Она хотела, чтобы это видели все – царь, его свита и Харриет. Она закончила поцелуй, но держала его лицо в своих дрожащих руках и прижималась лбом к его лбу.

– Отвезите меня домой, – тихо попросила она.

Ей не понадобилось повторять дважды. Он взял ее на руки и вынес из апартаментов Арджила – и нес так до самой кареты.

Она даже не заметила, как кучер и грумы юркнули на свои места. Оказавшись в карете, они опустили занавески и упали друг другу в объятия, а карета мягко несла их по темному городу к Грин-парку.

Он усадил ее на сиденье из кремовой кожи, и они начали ласкать друг друга, путаясь в одежде, ощупывали, гладили, целовали – и не могли насытиться. Карета наполнилась их вздохами и поскрипываньем кожаных сидений. Роберт усадил ее верхом на себя, его горячие руки дрожали.

– Мне весь вечер хотелось этого. Дайте мне эти роскошные… – Он расстегнул лиф ее платья, высвободил груди и зарылся в них лицом. – М-м-м!.. Боже, я могу вас съесть! – простонал он, и его жаркие влажные губы схватили ее сосок.

Бел ахнула, потом испустила тихий смешок, охваченная безумным наслаждением.

Она откинула назад голову, запустила пальцы в его черные волосы, а он, сунув руку ей под юбку, гладил ее бедра, раздвинутые в бесстыдном приглашении.

– Хм… никаких нижних юбок, – выдохнул он.

Она закрыла глаза и улыбнулась хмельной улыбкой, когда он просунул пальцы между ее ног. Целуя ее в шею, он ублажал ее, пока ей не показалось, что она сейчас взорвется от жажды освобождения. Но он остановился на самом краю страсти. Она открыла глаза, потому что он приподнял ее и усадил на сиденье напротив. Глядя на нее с мрачной полуулыбкой, он осторожно прислонил ее к роскошной кожаной спинке и опустился перед ней на колени.

– Роберт…

– Наслаждайтесь, – прошептал он, – и я тоже.

С тихим стоном она закрыла глаза и покорилась его чувственному дару, запутавшись пальцами в шелковистых черных волосах.

Вскоре ее ноги уперлись в край противоположного сиденья, платье было задрано кверху, а сама она держалась за кожаные петли, пока Роберт ласкал ее пальцами и языком. Она приподнялась, двигаясь вместе с ним, и вся ее стыдливость растаяла во влажной духоте летней ночи. Ритм его становился быстрее, удовлетворяя ее страсть, поднимая ее к новым высотам неописуемого блаженства.

Он остановился, руки у него дрожали, когда он потянулся к воротнику рубашки. Чисто выбритый подбородок блеснул в лунном свете.

– Я должен взять вас. Прямо сейчас:

Ею овладела паника. Только не это! Она уперлась руками ему в грудь. Морщась оттого, что приходится ему отказать, она все же надеялась, что он не рассердится.

– М-милый, не в карете. Прошу вас – пусть это будет наша первая ночь, хорошо?

Он откинул голову и испустил стон мучительного желания.

– Ах, мой милый! – прошептала она и, проведя рукой по его телу, обхватила выпуклую твердость, упирающуюся в шелковые панталоны. – Вы позволите, ваша светлость? – кокетливо улыбнулась Бел, взглянув на него. Услышав низкий, страстный стон, она толкнула его на сиденье и приступила к делу.

Карета остановилась перед Найт-Хаусом, и Роберт и Бел вышли, пытаясь держаться с достоинством.

Лакей открыл дверцу кареты, и оттуда пахнуло вожделением. Всю дорогу они бешено ласкали друг друга, и страсть Роберта была неистова.

Пылая ярким румянцем и борясь с нервным смешком, Бел шла, опустив голову, боясь взглянуть на прислугу. Она не сомневалась, что все они и даже лошади знают, чем они только что занимались.

Держа в одной руке туфельки, в другой – ридикюль, она вошла в дом, глядя себе под ноги, прекрасно зная, что вид у нее растерзанный, что и без того низкий лиф разорван, а щеки пламенеют ярким румянцем. При этом чувствовала она себя на редкость прекрасно, и ей не терпелось поскорее улечься в постель.

Роберт выглядел еще хуже. Галстук развязан, расстегнутая рубашка болтается поверх панталон, волосы растрепаны, вид дикий, непристойный и – удовлетворенный. Он молчал, поднимаясь рядом с ней по изогнутой лестнице. Сквозь чулки она ощущала холод мраморных ступеней.

Наверху они остановились и нерешительно посмотрели друг на друга.

Бел улыбнулась, он ответил ей грустной усмешкой, проведя рукой по спутанным волосам, и опустил глаза. Некоторое время они молчали, и в молчании этом была жажда и нерешительность.