Текст книги "Рожденный на селедке (СИ)"

Автор книги: Гектор Шульц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Ты должен был надеяться и ждать.

– О, женщины. Всегда бредова ваша логика, как и её узел, что между ног храните, – фыркнул я, заставив Джессику рассмеяться. Но я еще дулся на неё. И щека болела. Она придвинулась ко мне ближе и осторожно взяла за руку.

– Я каждый день смотрела на дорогу, – сказала она. – Письмо ответное ждала. Любую весть. Но дождалась лишь пыль и вонь орущих мулов.

– А я проклятья посылал твоему отцу, – честно сказал я. – Каждую ночь желал, чтобы его Джулиус отсох, и ему нечего было бы душить. Желал, чтоб аспиды его искусали за жопу и умер он в корчах, за то, что тебя у меня забрал. Желал, чтобы жернов ему на ногу упал и раздробил бы ему все кости, калекой сделав.

– И ты ни разу не молился? – удивилась она, перебив меня.

– Молился однажды. Молил о счастье для тебя, дурная баба, – я потер щеку и невесело усмехнулся. – Ну а потом у нас с Богом как-то не заладилось. Но сейчас вижу, что не зря все было. И сиятельный граф, похоже, был Небом мне послан, чтобы я тебя в итоге нашел.

– А где твой сиятельный граф? И почему ты королеве служишь?

– Долгая история, – ответил я. – А как у тебя вышло на службу к испанке устроиться?

– Долгая история. Я скучала, Матье, – сказала она, прикасаясь к моей щеке.

– И я скучал, Джессика, – сказал я. Щека болела. Но уже не так сильно.

Мы сидели, как в старые времена, в лесу возле Песькиного Вымени. Сидели и болтали, держась за руки, смотрели на Луну, скорбно смотрящую на нас в ответ сверху. Делились мыслями и молчали. Молчала Джессика, слабо проводя своими пальцами по моей ладони. Молчал я, украдкой вдыхая запах её волос. И снова были разговоры. И снова было молчание.

– Это не рука Её милости, – сказал я, рассматривая письмо, которое швырнула королева Маргарита на стол. – Похоже, конечно, но нет. Завитушки не там стоят и духи королевы не так пахнут.

– Откуда ты знаешь? – тихо спросила Джессика, а мне почудилась угроза в её голосе. Словно кто-то занес над моей мужественностью острый топор. Опустится он или нет, зависело от ответа.

– Я при королеве недолго, но знаю, как она пишет, – ответил я. Топор исчез, но его холодный блеск все еще присутствовал, хоть и незримо. – Подделка это, несомненно. Не станет благородная дама называть свою благородную сестру «отвратительной фолликулярной сукой» и «отвисшим придатком лепрозных мудей».

– Уверен?

– Истинно так. Её милость, даже в крайнем гневе, говеху смрадом величает. А тут явно кто-то слишком возвышенный поработал, – кивнул я, изучая письмо, сплошь состоящее из отборной ругани в адрес испанской королевы. – И это в ответ пришло? А что было в том письме, что твоя королева послала?

– Мелочь. Просила она встречи, дабы забыть былые обиды, но получив это послание, ядом преисполнилась и велела войско собирать, – сказала Джессика, задумчиво смотря на письмо.

– Не удивительно тогда, – сказал я. – Но Её милость откажется письмо это читать. Я дважды пытался его ей подсунуть, но она обругала меня и плетью по спине дала.

– Больно было?

– Не то чтобы очень. Скорее обидно. Теперь же вижу, что потребно ей увидеть его. И с сестрой наедине все споры решить, – Джессика покачала головой, а я с ней согласился. – Истинно так. Трудно это будет сделать, но это единственный выход.

– Действует тут великое зло, Матье.

– Ну, это ты лиха хватила, красавица, – улыбнулся я. – Герцог Блядская рожа на великое зло не тянет. Скорее низкое зло без мудей. Ну, или с мудями, но покрытыми гангреной. Как по мне, он просто мерзопакостный свинорылый клоп, сосущий у Её милости кровь. Великое Зло не задрачивается глупыми отравлениями. Ему подавай закуску побольше.

– Вижу я, что поднаторел ты в ругательствах отборных, – улыбнулась она.

– У меня был хороший учитель, – Джессика покраснела и тут же переменила маску, на нечто грустное и задумчивое.

– Они – марионетки в руках Зла. Зло дергает их за ниточки и заставляет тоже зло творить, – сказала она, наконец. – Давно бы уже помирились и ездили с подарками друг к другу.

– Так и есть. И надобно им самим это увидеть и принять.

– Но как это сделать? – спросила Джессика, заглядывая мне в глаза.

– Есть один отчаянный план, – сказал я, вытаскивая из кармана два пузырька, данным мне лукавым духом.

Часть девятая.

Явление девятое. О дворцовых интригах, разговорах по душам и о прощении.

Софи я нашел рано утром на кухне, где девушка заваривала травяной отвар для королевы самостоятельно и никому не уступая этого права. Она мне мило кивнула, а потом, сцедив мелкие травинки, попавшие в отвар, перелила его в серебряный кубок и закрыла его крышкой. Я с интересом смотрел за её манипуляциями и даже попытался пошутить. Причем неловко, за что, чуть было, не был облит таинственным отваром.

– Жалко на плутов его тратить, – фыркнула Софи, демонстративно задевая меня плечом и направляясь к двери из кухни. – Ничуть не похоже на пьяную мочу.

– Прости, – сказал я, виновато потупив глаза. – Не знал с чего разговор начать. А кстати, зачем тебе все эти предосторожности и зырканье глазами во время готовки? Я думал, у Её милости едок есть, который на отраву все проверяет.

– Был. Вчера поперхнулся котлетой, посинел лицом и обгадился, – поморщилась девушка. – На третью стражу это случилось.

– Интересно, – задумчиво ответил я, придерживая дверь и пропуская в коридор Софи. – Думаешь, его отравили?

– На отраву не похоже. Котлета эта не для Её милости была приготовлена, а для слуг. Вот едок ей и подавился ночью, когда вернулся после амуров с сеновала, – я вспомнил едока – хилого, прыщавого парнишку с плохими зубами – и кивнул, принимая его амурность за проявление высшей воли. – А все отвары я сама Её милости готовлю. Как и чай, и кофе, и вино.

– А еду? – мотнул я головой. – Тоже ты?

– Нет, – улыбнулась Софи. – Повар. Его Её милости еще король подарил, до того, как его утром на девке срамной нашли с языком черным. Повар этот мастер своего дела и когда для Её милости готовит, всех выгоняет прочь. И магистра, и светлейшего герцога тоже.

– Непонятно тогда, зачем Её милости едок, раз тут все так серьезно, – хмыкнул я, потеряв логическую нить, но Софи довольно быстро вернула её в мои руки.

– А чего тут непонятного, – сказала она. – По этикету положено, чтобы едок пробовал еду монархов первым. Представляешь, какой казус, Матье? Подавиться котлетой, а не ядом.

– Обхохочешься, Софи. Надо пиеску написать и циркачам продать. Хитом станет всей Франции.

– А ты что-то хотел? – спросила она, когда мы поднимались вместе в покои королевы.

– Ага. Помоги мне Её милость похитить, – честно сказал я, заставив Софи прыснуть и чуть не выронить кубок.

– Исусе Христе, Матье. Мрачны же твои шутки сегодня, – сказала она, закончив смеяться, а потом побледнела, когда увидела на моем лице серьезность. – Ты серьезно?

– Ага. Её милости беда грозит, – я еле успел схватить Софи за руку, которая вдруг резко сорвалась с места и ринулась наверх, перепрыгивая через полустертые ступеньки. – Да стой ты, егоза. Дай же слово сказать.

– Оставь меня, – возопила она. – Я буду звать на помощь. Не успеешь вздохнуть, как тебя стража мечами проткнет, требуху выпуская.

– Идет, – я отпустил её руку и остановился. – Зови.

– С чего бы тебе так рьяно желать расставания с жизнью? – спросила она, поняв, что я не собираюсь ее преследовать. Но кубок держала наготове, чтобы в случае чего плеснуть мне прямо в рожу кипящим травяным отваром. В ответ я достал поддельное письмо и протянул его Софи. – Что это?

– Письмо, которое якобы Её милость отправила сестре. Я вчера плеткой по спине получил, когда пытался показать его ей.

– Бедняжка, – фыркнула Софи, а потом нахмурилась. – Это не она писала. Могу поклясться.

– «И вот она открыла Свет, увидев хер чужой во рту своем», – пропел я и покачал головой. – Я же говорю тебе, что Её милости грозит опасность, а ты отказываешься думать.

– Похоже очень, но писала не она. Что за омерзительная брань, Матье? Признайся, твоих рук это дело?

– Нет. И еще раз, нет, – сказал я. – Помнишь, тролльчихи из леса говорили про предательство?

– Ага.

– Вот оно. Мерзейшее, отвратное, трахомудейшее предательство на свете. Великаний молок так не отвратителен, как это, – сказал я и чуть выдохнул, заметив, как у Софи на лбу разглаживаются морщины, а взгляд перестает быть испуганным и безумным. – Кто-то хочет войны с Испанией и недовольства честного люда. Вникаешь?

– Не очень.

– О, что в мозгах твоих с утра? Не иначе, каша, – раздраженно ответил я. – Под шумок Её милость убрать будет проще, а свалить все на клятых испанцев.

– О, диаволы мерзейшие, – сказала Софи и глаза её округлились. – И зачем тебе похищать Её милость? Не проще ей все рассказать?

– Не проще. Её милость к чужим речам нетерпелива и невнимательна, лишь свои во главу ставить предпочитая. Да и не похищение это, а так. С сестрой ей свидеться надо.

– Так виделись они и ядом брызгались друг в друга чрезмерно.

– То песий фарс, актерская игра на публику, где каждая не собирается уступать. А вот наедине, без всяких светлейших обмудьев глядишь и пойдет разговор в другую сторону, – сказал я. – Перед собой-то им зачем кривляться?

– Сладко стелешь ты, Матье, – я облегченно вздохнул, увидев в глазах Софи копошащегося червячка сомнений. – Я с детства нахожусь при Её милости. Лишь счастья и добра желаю ей. Но если устами твоими говорит змей, а не друг?

– Ты можешь либо мне поверить, либо сдать со всеми потрохами и жалобно смотреть, как мне будут отрубать голову. Я даже на слезинку не надеюсь, – рек я, прибегая к последнему козырю. Все же Софи не была коварной висляйкой и кровожадной сукой. Любители сказок обычно нежные, как свежевыбритые щеки.

– И как ты планируешь устроить встречу?

– Для этого тебе надобно соврать, – тихо сказал я, прислушиваясь к шорохам на лестнице. Да, даже у стен есть уши, а у камней члены. – Уговори Её милость прогуляться по лесу наедине сегодня вечером. Без рыцарей, без Блядских рож и кислых мудей.

– А как планируешь ты Её милость Маргариту уговорить? – спросила Софи. – Насколько знаю я, она весьма упряма и нравом горяча, как камин раскаленный.

– Это не проблема, – ответил я. – У нас союзник есть.

– Ужель не та чернявая девица, с коей ты глаз на переговорах не спускал? – прищурилась служанка, а я воздал почести богу наблюдательности и женского коварства.

– Истинно, она. И тоже, как и ты, лишь счастья госпоже своей желает. И войну презирает рьяно, – сказал я, ничуть не покраснев.

– Не знаю я, Матье. Слишком уж план твой дерзок и безумен. Её милость запросто может тебя повесить иль голову срубить, ежели ей покажется, что ты неверен.

– Я готов пойти на это ради счастья Её милости. Люблю я её пылкой душой патриота, – честно сказал я, опустив несколько других более уместных сравнений. – Война – это дно, Софи. На коем лишь жидкий кал и трупы смердящие обитают, но никак не честность и любовь. Мы можем это изменить и покарать предателей одним махом. Поэтому так нужен этот разговор.

– Подумаю я, но пока не дам тебе ответа, – кивнула Софи, тихо вздохнув. – Где будет встреча?

– Как из ворот выходишь, налево бери к упавшему дубу. Полянку там найдешь, где я буду ждать после первой вечерней стражи, – сказал я и, развернувшись, направился вниз по лестнице. А Софи пошла относить остывший отвар своей королеве.

В условленное время я ждал в условленном месте, нарезая круги вокруг упавшего дуба, где еще совсем недавно мы сидели с Джессикой. Где-то в глубине души я понимал всю гиблость своей затеи, но иного на ум мне не пришло. Мое дело малое – следить за лошадьми, да кормить порой господина. В интригах я на так уж и хорош, но коли сам впрягся в это ярмо, то обязан дотянуть его до финальной точки.

С неба уже ярко светила луна, освещая траву и деревья жидким серебром. Где-то в чаще выл волк и трещали сухие ветви под напором свежего ветерка. В воздухе уже чувствовалось прохладное дыхание приближающейся зимы, а с ней и снега и морозов. В это время мы с сиятельным графом уже возвращались в его земли, к маленькому поместью, в котором хозяйствовала Мабелла – умом обделенная дородная баба, преданная сиятельному графу, как слепой котенок мамкиной сиське.

Вздохнув, я улыбнулся. Наверняка Мабелла сейчас жарит пирожки и кормит уток, а потом ляжет на кровати и будет пердеть забавно, попутно охая и кляня сиятельного графа за ветреность. Она жарко натопит камин, выгоняя прохладу из дома, развесит по окнам пучки чабреца и мяты, а к потолку прицепит огромный копченый окорок, капающий салом на занозистый пол. Мой дом, как давно же я в нем не появлялся. Хотел бы я когда-нибудь осесть в таком же доме вместе с Джессикой. Об этом часто говорили мы, когда лежали нагими под ивой, устав от дневных забав.

* * *

– Матье. А у нас будет замок?

– Огромный замок с неебически острыми башенками, красавица.

– А дети будут?

– Конечно. Семь маленьких шалопаев, спящих в одной комнате и вступающих в кровосмесительные соития. Потом они вырастут, и будут плести заговоры друг против друга, а оставшийся в живых станет наследником.

– Это жестоко, Матье.

– Мне бабушка рассказывала. Так и бывает. Ладно. Не расстраивайся. Их будет трое. И все мальчики. Один умный и два идиота.

– Почему идиота?

– Чтобы не хотели тыкать умного кинжалом. Тогда все счастливы будут. Умный замком потом владеть будет, а самородки будут коз имать и малафью по стенам развешивать.

– Так мне больше нравится. А ублюдки у тебя будут?

– Нет.

– Правда?

– Чтоб мне Посейдон гузно трезубцем проткнул. Ты же моя дама, Джессика.

– А ты мой рыцарь, Матье. А знаешь, я замок не хочу. Хочу домик. С яблоневыми деревьями и сеновалом. С большим сеновалом.

– Для трахомудий?

– Не только. И с камином, чтобы греться у него долгими сентиментальными вечерами, пока ты великанов и драконов убиваешь. Я буду сидеть у окошка и ждать тебя. А когда ты приедешь, выпью из тебя все соки и заездию тебя до смерти.

– Джессика…

– Чего? Мне кажется, Джулиус снова хочет пересечь границу и напасть на беззащитную страну.

* * *

Она ступила на полянку неслышно, как и её госпожа. Я вздохнул и поднял вверх руки, обратив ладони в сторону пришедших, чтобы показать, что безоружен. Джессика слабо мне улыбнулась и, обведя полянку внимательным взглядом, повернулась к своей госпоже.

– Он один, Ваше величество. Как и было условлено, – сказала она, а я нахмурился, увидев у нее на щеке свежие царапины. Джессика еле заметно покачала головой и прижала палец к губам. Интересно, они на вкус все такие же?

– Я вижу, Джессика, – ответила надменно испанка и прищурила маленькие глаза. – Не тот ли это плут, что насмехался надо мной недавно?

– Простите, Ваша милость, – я склонил голову. – То стресс во мне говорил. Я всегда глупость несу, когда мочевой пузырь мой переполнен от страха.

– Будь моя воля, висеть бы тебе на этом дереве, слюной капая на травяной ковер, – сказала она и улыбнулась, когда на полянку ступила моя королева в сопровождении напуганной Софи. Её милость нахмурилась, увидев меня и свою сестру, после чего повернулась к Софи.

– Как объяснишь ты эту измену? Надеялась я на прогулку, а не на то, что отдашь ты меня в зубы ядовитой змее.

– Ваше величество, – сказал я, подходя ближе и опускаясь на колени. – Не она, а я виновен.

– Виновен, вижу, – спросила королева, метнув в меня молнию из ледяных, лазурных глаз. – Так потрудись же объясниться, покуда не висишь еще на том дереве.

– Кто-то хочет вашей ссоры больше, чем вы меня повесить, – сказал я. – Хочет войны с клятыми испанцами.

– Слуга!

– Простите, Ваша милость. Войны желает некто, как я уже говорил. И в этой пыльной мясорубке свершит он черное дело. А именно отравит или ножом отравленным пырнет и вас, и вашу гордую сестру. Скажите, королева, что было в том письме, которое вы сначала послали? – я повернулся в сторону королевы Маргариты. Та поджала губы, но потом вздохнула и ответила тихо, без лишней гордости и гнева, став смирной, словно агнец Божий.

– Хотела мира я, – сказала она, а моя королева подняла от удивления брови. Без сомнений, еще не доводилось ей видеть такого смирения на челе сестры. – Хотела забыть все старые обиды. Мне одиноко было без тебя, Изабелла. Но в ответ получила презрение и яд, спаливший любовь в моем сердце.

– Не получала я никакого письма, – нахмурилась Её милость. – И ответ я не писала. Скорбела долго по владыке моему, который усоп на проклятом заду вертихвостки. Матье, подай мне этот лживый ответ. Хочу прочесть.

– Прошу, Ваше величество, – я протянул клятое и измятое письмо, после чего отошел в сторонку и обнадежил Джессику улыбкой.

– Не может быть. Как будто бы и правда я писала, но что за язык и яд в словах? – сказала моя королева. – Над буквой «М» нет завитушки, а я так делаю с самых малых лет. И пахнет посланье отвратительно. Я не люблю столь сладкий аромат. И ты поверила, сестра, что я могла создать такое?

– Гнев застелил мне разум. Сейчас я это поняла, – сказала Маргарита, подходя ближе. Её надменное лицо на секунду прояснилось, но до полного оголения души еще было далеко. – Подумала, что не сама ты это написала, а попросила верных слуг, время на меня тратить не желая.

– Чудовищное преступленье, – сказала Её милость, вертя письмо в руках. Она тихо хмыкнула и поднесла сломанную печать ближе. – Не мой это воск. Не мой ни разу. В нем красного почти что нет. Матье, свечу мне быстро.

– Прошу, – ответила Джессика, протягивая моей королеве закрытую лампу. Её милость немного сдвинула железную штору и поднесла письмо к узкому лучу желтого света, опасаясь, что его могут заметить со стен.

– Так и есть. Не мой это воск и смазана печать. Он розоват, Маргарита. Не красен.

– И так подобрались мы к главной сути, – сказал я, повышая голос и привлекая внимание двух королев. – Отгадайте загадку теперь. У кого есть доступ к королевской печати? Кто проживает в подвале обмана? Кто видит письма и знает почерк? Кто любит блядо-розовый цвет и сладкие ароматы? Ответ один, Ваше величество. Сиятельный граф поймал сего плута за мошонку, но выскользнул тот, как скользкий червяк. И обвинил моего господина в измене, сладкими речами одурманив ваш разум.

– Светлейший герцог де Кант-Куи, – тихо ответила моя королева, и глаза её зажглись ледяным пламенем темнейших кругов Ада.

– Блядская рожа, – сказал я.

– Блядская рожа? – спросила королева Маргарита.

– Блядская рожа, – кивнула Джессика.

– Измена короне, – сказала королева Изабелла, и её красивое лицо стало пугающе прекрасным. – Софи! Мы возвращаемся в замок и немедля казним хитрого скорпиона, что заполз нам в сердце и ужалил так коварно.

– Погодите казнить, Ваше величество, – встрял я, когда королева собралась покинуть полянку. Она внимательно посмотрела на меня, но кричать не стала. Я снова увидел усталость и грусть. – Герцог действовал не один. Я сам это слышал, но лиц негодяев не видел, увы. Потребно нам вывести всю их шайку на чистую воду и когда он признает свои злодеянья, спустить с его хера зловонную шкуру, а после можно бросить собакам.

– Истина есть в словах твоего пажа, сестра, – сказала Маргарита, подходя ближе и беря мою королеву за руку. Та слабо улыбнулась и прижала её пальцы к губам. У меня в глазах почему-то защипало, а Софи всхлипнула.

– Истинно так, Ваша милость, – согласился я. – Актеров лишь актерством обдурить можно. Для этого есть у меня реквизит.

– О чем ты, дитя? – спросила Её милость, не выпуская руку Маргариты. Я вздохнул и достал из кармана бутылек с красной жидкостью, данный мне лукавым духом. – Отрава? Слишком легкая смерть для такого мерзавца.

– Нет, Ваше величество, – покачал я головой. – За советом ходил я к уродливым троллям. Поколдовали они немного, затрахали до изнеможения одного германца, оскверняющего французский воздух своим пердежным языком, и дали мне это. Дарует он смерть, но всего на пару мгновений, покуда душа не отправится в райские кущи.

– Значит, нужно рискнуть мне своей жизнью? – спросила моя королева. – Рискнуть на благо страны.

– И ты получишь всю мою помощь, – сказала ей Маргарита. – Даже душу мою. Только скажи.

– Прости меня, сестра, за гадкие слова, – сказала Изабелла, а я тактично отвернулся и подошел к Джессике, чтобы дать двум королевам поговорить наедине.

– И ты меня прости. Всегда была я нравом горяча.

– Как в детстве. Помню. Кипятком ты облила сына германского барона, когда он куклу мою в камин швырнул.

– Поделом блядину сыну, – улыбнулась Маргарита. – Лишь я могу тебя до слез доводить.

– О, сколь прекрасна исповедь великих, – ехидно прошептал я и вздрогнул, когда Джессика прижалась к моему плечу.

– Нет ничего прекраснее любви родных людей, – сказала она, смотря на двух сестер, хихикавших над прошлым.

– Есть, – сказал я и посмотрел в глаза Джессики. Она тяжело задышала, а я улыбнулся и вдохнул её запах. Краем губ коснулся волос и отпрянул, сдерживая грех в узде. – Прости. Детьми мы были.

– Ими и остались,– сказала она грустно. – Ловко прячем чувства от других, но друг от друга неспособны. Прости, Матье, что долго я вестей тебе не посылала.

– И ты прости. Что не искал тебя, – сказал я и в глазу опять защипало.