Текст книги "Газета День Литературы # 135 (2007 11)"

Владимир Бондаренко НАДПИСЬ

Можно ли составить представление о человеке, тем более о поэте, исходя из надписей, оставленных им на своих книгах, или подаренных ему его друзьями и соперниками? Скажем, когда я был в музее Иосифа Бродского, то наткнулся на книгу стихов Станислава Куняева с достаточно трогательной надписью автора: «Иосифу Бродскому с нежностью и отчаянием. От меня. Станислав Куняев. Эту совершенно чуждую ему книгу». Обратил внимание и на год – 1966, Иосиф Бродский только что возвратился из ссылки. Ещё не был ни нобелевским, ни никаким другим лауреатом.

Ясно, что это не подарок другу или поэтическому соратнику – «совершенно чуждую ему книгу». Но заметно и то, что поэты ценили друг друга. Один не побежал выбрасывать книгу на помойку – дожила через все эмиграции и до музейного экспоната, другой – дарил совершенно иному поэту и человеку не только книгу, но свою нежность, помогая ему воспрянуть духом после ссылки. У меня нет других надписей, которые Куняев оставлял на своих книгах тем людям, которых ценил. Хотя и интересно, что он в своё время надписал и Евгению Евтушенко, и Александру Межирову, и Борису Слуцкому. Вообще, для критика любопытная тема: составить портрет писателя, исходя из его авторских надписей на книгах и автографов, подаренных ему. Отбрасывая дежурные надписи, как ненужные.

Я не ловлю своего старого друга на противоречиях, когда вижу его поклонение в юности либеральным мэтрам, и наоборот – уважение этими мэтрами своего русского ученика. Скорее, вижу его отнюдь не однозначную поэтическую судьбу, а сквозь неё путь большинства прекрасных русских поэтов, прошедших и через искусы шестидесятничества, и через наставничество поэтов, ставших со временем им чуждыми. Это и Анатолий Передреев со школой Слуцкого, и Николай Рубцов с влиянием Бродского, и даже Юрий Кузнецов, которого опекали поначалу Давид Самойлов, а затем другие наши мастера филологической школы.

Вот и Станислав Куняев писал позже: «Я очень хотел стать автором „Нашего современника“, я дружил со многими постоянными авторами. Но для Сергея Васильевича (Викулова – В.Б.) я оставался не совсем своим. Я выступал на вечерах вместе с Евтушенко, с Ахмадулиной, печатался в „Юности“… По мере того, как росло мое русское самосознание и внедрялось в мои стихи, росло и отторжение меня „Юностью“ – стихи мои она с порога отвергала… Я всё более входил в противоречие с поэтами и прозаиками, группировавшимися вокруг Василия Аксенова, Гладилина, Вознесенского…»

Как абсолютно неизбежное, проросшее сквозь все путы ученичества и справедливое по всем этическим законам, в нём состоялось превращение в совсем иного поэта. Русского национального...

На востоке создано много легенд о таких превращениях. Рыба, проплывшая вверх по течению и даже преодолевшая водопад в обратном направлении, снизу вверх, становилась могучим драконом. Вот и Станислав Куняев преодолел свой ученический водопад. И стал русским могучим драконом.

Он не побоялся отречься от своих былых либеральных учителей, когда пришёл к пониманию совсем иных русских национальных и государственных истин.

Я предаю своих учителей,

Пророков из другого поколенья.

Довольно. Я устал от поклоненья

И недоволен робостью своей…

…..

Я знаю наизусть их изреченья!

Неужто я обязан отрицать

Их ради своего вероученья?

Молчу и не даюсь судьбе своей.

Стараюсь быть послушней и прилежней,

Молчу. Но тем верней и неизбежней

Я предаю своих учителей.

Так прочитаем же их изречения на собственных книгах, подаренных молодому Станиславу Куняеву. Мне было интересно даже то, кто и когда дарил ему свои книги. Конечно, трудно догадаться, что скрывается за той или иной вроде бы искренней надписью, скорее можно определить направленность поэтических увлечений. А на вопрос: можно ли доверять самым тёплым автографам, надо привести пример бывшего учителя Станислава Куняева Давида Самойлова, который, надписав Вадиму Кожинову свою лучшую книгу «Дни»: «Вадиму – человеку страстей, что для меня важней, чем человек идей, – с пониманием (взаимным). Где бы мы ни оказались – друг друга не предадим. 1.03.71. Д.Самойлов», в тот же день пишет в своём опубликованном дневнике: «Странный тёмный человек Кожинов…», а в другом месте прямо «Кожинов… – фашист».

Вот и верь дарственным надписям. Тем не менее, Станислав Куняев очень ценит подаренные ему книги, ценит и их тайную интригу. Я про себя давно понимал, что Куняев, как и я сам, в чём-то театральный, артистичный человек, и момент игры для него тоже всегда важен. Вот он сам пишет о подаренных ему книгах: "Дезик предложил мне игру, которая заключалась в том, чтобы увести от Слуцкого его способного ученика, то есть меня, к нему, к Дезику… Когда последний узнал об этом, то, улыбаясь в усы, подписал мне свою очередную книжку: «Поэту Станиславу Куняеву – отпускная (согласно прошению). Борис Слуцкий». До этого все свои книги Слуцкий мне подписывал одинаково: «В надежде славы и добра». Дезик же, узнав, что я избавился от «крепостной зависимости», обрадовался, и на книге «Весть» поставил автограф: «Стасику – от учителя, который не испортил дела» (перефразировав свою строку: «не верь ученикам, они испортят дело»). А книгу «Равноденствие» снабдил шутливой надписью: «Стаху с Галей эту книжку непринуждённую без излишку. С любовью. Д.Самойлов».

Конечно, не зная предыстории дарения, трудно расшифровать ту или иную дарственную надпись.

Поэтому буду следить за изменением тех или иных симпатий, за изменением самих авторов, дарящих книги. Как я вижу из куняевской коллекции, поначалу густо идут либеральные мэтры (или первые книги сверстников и иных – не сохранились? Но и это характерно: оставлял, как ценимые, книги своих первых учителей).

Вот с таких надписей и начинается куняевская библиотека подаренных книг.

Борис Слуцкий, его первый учитель, возлагавший на него большущие надежды, пишет: «Станиславу Куняеву – в надежде славы и добра – от него и для нашей поэзии. Борис Слуцкий. 17.12.1960г.». Евгений Винокуров: «Дорогому Станиславу Куняеву с верой в тебя. Сердечно. Евг. Винокуров. 5.4.61». Ещё один учитель Куняева Александр Межиров пишет на своей «Подкове»: «Любимому Станиславу. А.Межиров. 9.4.68».

Можно только представить на основе этих, отнюдь не случайных надписей, насколько тесными были отношения у молодого Куняева с признанными лидерами нашей прогрессивной поэзии. Впрочем, были не только учителя, были и сверстники, друзья, близкие люди. Вот пишет ему питерский поэт Александр Кушнер на книжке «Первое впечатление»: «Дорогому Стасику – дружески. Саша. 7.1.63». А это уже его полный собрат и единомышленник, самый близкий в те времена, поэт Игорь Шкляревский: «Станислав, люблю тебя и стихи твои. Ещё много хотел написать, но ты и так всё поймёшь. Игорь Шкляревский. Июнь 1962». А сейчас я поражу всех наших нынешних почитателей Станислава Куняева. Ибо «Дорогому Стасику – мой треугольно-добрый кулак протягивает не кто-нибудь, а автор „Треугольной груши“ – Андрей Вознесенский. Москва. ХХ век». Думаю, и молодой Станислав Куняев в ответ Вознесенскому дарил с тёплой надписью своё «Добро должно быть с кулаками».

Питерский же авангардист Виктор Соснора дарит свой «Январский ливень» тоже «Станиславу Куняеву с всяческой любовью. 3.2.64». Ещё не ушедший в диссиденты Владимир Корнилов тем более надписывает свою «Пристань»: «Дорогому Стасику Куняеву с горячей любовью. 14 апреля 64г.».

Этот ряд, как нынче говорят, самых либеральных поэтов, дарящих Станиславу Куняеву совершенно искренне свои поэтические книги, легко можно продолжить. Но пока переведём дух. Остановимся. Перечитаем ещё раз мемуары самого Куняева.

«В 60-е годы я ещё не был столь суров и ожесточённо требователен к своим товарищам-современникам… Всякие частные разногласия? – да, они были, но чтобы из-за них отворачиваться друг от друга, не видеть в упор, презирать, обличать… О том, что такое время наступит, я даже подумать не мог».

В конце концов, не будем забывать, что предисловие к своему первому двухтомнику Станислав Куняев доверил не кому-нибудь, а молодому Сергею Чупринину. Значит, и тот и другой видели друг в друге – близких людей. Так и было в поэзии, так было и в самом обществе. Русскость нарастала постепенно, исподволь, как и сегодня, резко отделяя наделённых этим даром (не обязательно русских по национальности) от поэтов, пусть и талантливых, но лишённых русского национального менталитета (хотя бы и русских по национальности). В этом смысле Станислав Куняев очень символическая фигура своего времени. Просто как боксёр, боец по натуре он бросился в драку одним из первых, сбрасывая с борта русской современности всё чужое, налипшее за годы оттепели.

Продолжим воспоминания самого Куняева: «В эти времена Анатолий Передреев бывал в салоне Лили Брик, куда ему „выписал пропуск“ Борис Слуцкий, а Коля Рубцов, работавший в Ленинграде на Кировском заводе, встречался с завсегдатаями питерской богемы Кузьминским и Юппом, ныне живущими в Америке, писал стихи, посвящённые Глебу Горбовскому и Эдику Шнейдерману, который через 40 лет отплатил ему страницами воспоминаний, полных ядовитой зависти к посмертной рубцовской славе. А Глеб Горбовский вместе с компанией Евгения Рейна и Оси Бродского навещал Ахматову. Да и я сам безо всякого душевного стеснения застольничал в Тбилиси в кругу грузинских поэтов рядом с Евтушенко…»

Он принимал всех, все принимали его. Но противоречие в самом поэте нарастало.

Но как свести концы с концами,

Как примирить детей с отцами –

Увы, я объяснить не мог…

Я только сочинитель строк,

В которых хорошо иль плохо,

Но отразилась как-нибудь

Судьба, отечество, эпоха, –

Какой ни есть, а всё же путь…

Со временем даже не эстетическая близость (которой по-моему не было), а общее ощущение русскости, связи со своим народом, принадлежности к русской культуре сблизили Куняева совсем с другими поэтами, причисленными ныне к «тихой лирике». И вот уже Владимир Соколов пишет ему на книге «Разные годы»: «Дорогому моему Станиславу Куняеву с любовью к нему и общностью. Будь счастлив! Володя Соколов. 9.7.66». Появляется и первая подаренная книга Николая Рубцова: «Станиславу Куняеву, дорогому поэту и другу, на добрую память. 1.12.68г. г.Москва. Тёплая зимняя погода».

До конца семидесятых годов надписи идут как бы вперемешку, и старые, ещё не совсем «преданные» учителя и наставники, и новые друзья, русские поэты. Этакая чересполосица.

Юрий Левитанский: «Дай тебе Бог, Стас, – Юрий. 24.12.69».

Николай Глазков к книге «Большая Москва»: «За славного Куняева, царапнем за коня его! 7 сентября 1969г.».

Анатолий Жигулин к книге «Прозрачные дни»: «Дорогому давнему другу, душевно близкому мне человеку и поэту Станиславу Куняеву с любовью! Крепко обнимаю! Твой Анатолий Жигулин. 16.1.71г.».

Очень ценил Станислава Куняева стоящий в стороне от тогдашней литературной борьбы Варлам Шаламов. Это видно и по надписям, и по подаренным книгам.

К книге «Московские облака»: «Станиславу Юрьевичу Куняеву с глубоким уважением и симпатией. Автор. 18 сентября 1972. Москва. В.Шаламов».

К книге «Точка кипения»: «Станиславу Юрьевичу Куняеву – шлю очередной свой опус. Автор. С великим уважением и симпатией. В.Шаламов. Сентябрь 1977 года».

Сегодня иным странно читать рядом, к примеру, строчки Петра Вегина, поэта, отчаянного либерала, недавно скончавшегося в США, к книге «Лёт лебединый»: «Стасику Куняеву – прекрасному поэту и доброму человеку вопреки его знаменитым строкам. Петр Вегин. 10.4.74», и строчки Олега Михайлова к нашумевшей, одной из первых страстно почвеннических книг «Верность»: «Дорогому Станиславу Куняеву от всей одесской школы. Олег Михайлов».

Юмор в том, что в книге «Верность» Олег Михайлов и разгромил знаменитую в нашей литературе «одесскую школу», убедительно и доказательно. Именно после той книги общая значимость «одесситов» упала в глазах всего читающего общества. Она стала юмористическим придатком к русской литературе.

А вот Игорь Шкляревский «Похолоданье»: «Родному и далекому Станиславу. Игорь. 24.12.75». Пусть уже далекому, но всё равно близкому.

Если честно, я сам считаю, так бы и продолжать всем нам, всей русской литературе самых разных направлений, – издали, но, не разлучаясь совсем. Перестройка же разделила резко и, кажется, навсегда. А в 1978 году Игорь Шкляревский ещё писал на своей книге «Неназванная сила»: «Дорогому Станиславу – автору гениальной карабахской хроники. Твой Игорь. 512.78».

И Олег Чухонцев в 1976 году на книге «Из трёх тетрадей» писал: «Дорогому Станиславу Куняеву – с любовью – в память о нашей молодости, Тверском бульваре и Грузии. 15.3.77. О.Чухонцев».

Не забывали о Куняеве и левые, и правые прозаики. Юрий Трифонов писал на «Другой жизни»: «Дорогому Станиславу Куняеву – истинному поэту, дружески. Ю.Трифонов. 18.5.76». Евгений Носов также дарил свою книгу «Станиславу Куняеву – радостно и сердечно. Сент. 81г. Е.Носов».

Все семидесятые годы, вплоть до полемики на диспуте «Классика и мы», сердечные и дружеские надписи шли щедро со всех сторон.

Семён Липкин на книге «Вечный день»: «Станиславу Юрьевичу Куняеву – с сердечным дружеским чувством. С.Липкин 10.11.75».

Как всегда яростно шумный Григорий Поженян: «Стасику Куняеву – моему другу, поэту и дуэлянту, с уважением и дружбой!» Ещё раз «Стасику Куняеву – с гневом и любовью! Гриша Поженян. 1975». По крайней мере, стандартно никогда не подписывал.

Свои тёплые и сложные отношения долгие годы были у Станислава Куняева с Татьяной Глушковой, впрочем, они подробно описаны в его книге мемуаров. Нам остаётся дать только две надписи к книгам. «Дорогому Волку (Серому, Белому и Красному кардиналу этой книжки) от (благодарного) сухопутного Муравья. 5 июля 81. Т.Глушкова». И уже довольно поздняя надпись к книге «Стихотворения»: «Дорогому Волку от бессмертного Муравья с благодарностью, не выразимой „здешними“ словами, с любовью – и с Новым годом! 2 января 93». Глушковский поэтический дар, впрочем, как и сердечность чувств, видны даже в этих надписях к книгам. Остаётся только пожалеть по поводу их дальнейшей ссоры.

С годами появились и свои ученики и почитатели куняевского таланта. И надписи уже пошли: от младшего – старшему. Вот пишет юный Олег Кочетков: «Любимому, дорогому учителю – Станиславу Куняеву, с пожеланием высоких удач и признательностью. С любовью всегда. Олег Кочетков. 16.6.77». Из Кемерова шлёт свою книгу Николай Колмогоров: «Мастеру, старшему другу, наставнику, любимому русскому поэту – Станиславу Куняеву от Колмогорова Николая 1 февраля 1983 года. Да будет свет и мир!» Ещё один ученик, Сергей Агальцов подписывает свой «Шиповник»: «Станиславу Юрьевичу Куняеву, одному из любимейших поэтов с чувством глубокой благодарности за слова напутствия, которые мне оправдывать и оплачивать всю жизнь. С.Агальцов. 2.12.86». Прекрасный поэт из молодого поколения, ныне уже покойный Коля Дмитриев пишет: «Дорогому Станиславу Юрьевичу Куняеву, одному из любимейших поэтов! Н.Дмитриев». И, конечно же, взлелеянная Станиславом Куняевым на страницах «Нашего современника» очаровательная поэтесса Нина Карташёва: «Дорогой Станислав Юрьевич! Если бы не вы – не было бы поэтессы Нины Карташёвой! С благодарностью и любовью в Господе – Нина Карташёва. Храни вас Господь и Матерь Божия. 29 марта 1993 года» – надпись к книге «Чистый образ».

После резкого раскола в литературе, после того, как Станислав Куняев возглавил журнал русской национальной культуры «Наш современник», кончилась и чересполосица, пошли надписи на книгах ведущих поэтов русского национального направления. Валентин Устинов пишет на книге «Вертоград»: «Дорогому Станиславу Юрьевичу Куняеву – талантливо влачащему по русской земле колымагу стихов, статей и поступков – Валентин Устинов. 24.2.84». Юрий Селезнёв надписывает свою книгу о Василии Белове: «Станиславу Куняеву – любящий и высоко чтящий его Юрий Селезнёв. 10.2.84». Надписывает свою программку гениальный русский композитор Георгий Свиридов: «Станиславу Юрьевичу Куняеву – замечательному, глубокому поэту, идущему по единственно верной тропе, с чувством восхищения и любви. Г.Свиридов. 26 июля 1987г.». Дарит книгу верный ополченец и рыцарь русского слова Анатолий Передреев: «Стасик! Спасибо, что ты есть! Как поэт и как человек. С любовью А.Передреев (Толя) 16.3.87».

Меня умиляет это добавленное невзначай, в скобках, – это обозначение себя как близкого друга (Толя). Мол, для других-то он Анатолий Константинович Передреев, и никак иначе. Не любил Анатолий панибратства, это точно. Старейший наш поэт Виктор Боков пишет: "Станиславу Куняеву – хорошему поэту, хорошему прозаику, хорошему редактору, хорошему человеку.

Не считай, что нас нет,

Живи сто лет.

На меньшее не решайся

И со мной соприкасайся!

Виктор Боков. Переделкино. 25 марта 2002".

Естественно, пишет и дарит ему щедро книги наша неиссякаемая русская провинция. Из экономии места выделю лишь троих.

Фёдор Сухов, замечательный русский поэт, надписывает свою «Мать-и мачеху»: «Станиславу Куняеву – единоверцу, единомышленнику, радетелю кондового русского слова, поэту срединной Руси, восприемнику той купницы, о которой говорил С.А. Есенин, от нижегородских пажитей, от их васильков да ромашек. Фёдор Сухов. 27 октября 1989. с. Кр. Осёлок».

Из родной уже для Куняева Вологды пишет Виктор Коротаев на книге «Единство»: «Дорогому Станиславу Куняеву – необоримому и прекрасному – сердечно – В.Коротаев. 12.9.91». Из Алтая шлёт свою книгу «Возвращение росы» Владимир Башунов: «Станиславу Куняеву, стихи которого любил в юности и люблю в старости, с благодарностью за стихи – счастливый В.Башунов. 2 апр. 87».

И напоследок надписи двух самых близких, уже ушедших в дальний путь друзей – Вадима Кожинова и Юрия Кузнецова.

В 1990 году Вадим Кожинов пишет на своей книге: «Милый мой – уже тридцатилетний по времени – друг Стасик! Ты взял на себя великую тяжесть и ответственность, но я давно знал (припомни давние разговоры), что это в твоих силах. С верой, надеждой, любовью. Твой Дима». Спустя пять лет Кожинов продолжает, уже подписывая другую книгу: «Милый Стасик! Как раз исполнилось 35 лет с того момента, как мы пошли по жизни плечом к плечу и, поверь мне, – я знаю, что твои мудрость, мужество и нежность, воплощённые в твоих слове и деле, останутся как яркая звезда на историческом небе России! Обнимаю тебя и, конечно, твоих Галю и Серёжу. Дима. 17 окт. 95».

Как я понимаю, и зигзаги шестиде

сятых годов они делили пополам, оттуда и дружба с Юзиком Алешковским, и межировское «Также помню я Вадима воспалённый голосок…», и многое другое. Вместе выбирались на русскую национальную дорогу в семидесятые, опираясь друг на друга, помогая друг другу, вместе воспитывали молодое русское племя.

С семидесятых же – их общая дружба с неукротимым Юрием Кузнецовым. Не знаю, смог бы Станислав Куняев так сблизиться с ним, если бы не Кожинов. Думаю, поначалу Юрий признавал Станислава Куняева скорее через Кожинова, потом уже пришла и настоящая дружеская близость.

В 1974 году Юрий Кузнецов надписывает «Во мне и рядом даль»: «Станиславу Куняеву с любовью и уважением. Юрий Кузнецов. 13.11.74г.». Спустя десять с лишним лет уже совсем по-другому на книге «Душа верна неведомым пределам»: «Станиславу Куняеву от верного ему человека. Юрий Кузнецов. 26.02.87г.». Где-то недалеко и «После вечного боя»: «Станиславу Куняеву с горячим объятием русского человека. Юрий Кузнецов. 14.12.89г.». Спустя пять лет уже с глубоким уважением всего, сделанного и сотворённого его другом, на книге «До свиданья! Встретимся в тюрьме»: «Станиславу Куняеву, старшему собрату по перу и духу. На память. Юрий Кузнецов. 25.06.96г.». И уже на последней своей прижизненной книжке «Русский зигзаг»: «Станиславу Куняеву, расчистившему мне путь в поэзии. Ю.Кузнецов. 31.05.99г.».

По-моему, общий путь нашего нынешнего юбиляра, Станислава Юрьевича Куняева, можно чётко определить даже по этим опубликованным надписям к подаренным книгам.

А вот напоследок и его надпись на одной из итоговых поэтических книг «Сквозь слёзы на глазах…», уже подаренной мне: «дорогим друзьям Володе и Ларисе книгу моей жизни на добрую память. Ст. Куняев».

От души поздравляю своего старого друга с юбилеем, счастья, здоровья, уcпехов!