Текст книги "Газета День Литературы # 115 (2006 3)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Материалы полосы подготовил Александр ДОРИН – руководитель пресс-центра СП России
Александр Васин ЛИСА-КОНТРПРОПАГАНДИСТ И КОЖИНОВСКИЙ ВИНОГРАД. по поводу статьи А.Байгушева «Могучее восхождение Валентина Сорокина»
СТАТЬЯ ДЕРЖИТСЯ НА ДВУХ ТЕМАХ: великий Сорокин и ужасный Кожинов со всей его плеядой. О «Валерьяныче» писано-переписано... и ничего нового автор не добавляет. А когда песни старые, внимание привлекает обработка и сам «аранжировщик», он же контрпропагандист – так любит называть себя А.Байгушев, с удовольствием рассказывая о своей работе в подразделении "к" кгб СССР. (Не пишется то учреждение с заглавных букв у меня.)
Первый штрих к портрету: статью, в которой Николай Рубцов упомянут в уничижительном наклонении, публикует в дни, когда по городам и весям России без приказов, без официальщины проходят сотни вечеров, посвящённых 70-летию Н.Рубцова.
Публикация, вроде, юбилейная в честь В.Сорокина, ему тоже скоро 70 лет – 25 июля... А подгадана к 25 января – дню ухода В.Кожинова. А 24 января – день смерти В.Соколова, 19-го – день гибели Н.Рубцова, 11 февраля день рождения Ю.Кузнецова, который теперь там же, где Кожинов.
Понимает ли автор, что он делает, что пишет, станет ясно из дальнейшего.
Вот как автор славит В.Сорокина, близкого, судя по всему, для себя человека и поэта. Рекламирует «вышедший только что» итоговый однотомник, в котором «собрано всё лучшее...» «Нам есть чем гордиться... драгоценный подарок русскому читателю...» Я человек доверчивый – решил глянуть: «только что» – стоит 2004 год, ну, бог с ним... А вот лучшие стихотворения: «Лигачёв – соратник Ильичёв», «Греф и блеф», «Собчак и смельчак», «НАТО не виновато», «Петровичи и Абрамовичи», «Тугодумы Госдумы», «Лужок и дружок», «Стукач и лихач» (нет, посвящено не Байгушеву, а Н.Федю), «Покой и Швыдкой», «Нары и Канары», «Революции и поллюции…» и ещё, и ещё...
То есть, или рекламирующий не заглядывал в книгу, или он от природы лишён поэтического слуха. И это надо помнить, натыкаясь на любые его высказывания о поэзии.
Конечно, у В.Сорокина есть стихи и хорошие – «От сказки до былины», «Придём», «Цветущая черёмуха», «В моём краю», «Всадник», «Пробейся ко мне» (!), «Русские мотивы», поэма «Былое», вот её запев:
Я нездоров,
Клубится по ночам
Бессонница, меня одолевая.
Бессонница тягуча, горяча
И тяжела,
Как жажда полевая...
Да напиши Байгушев, что Сорокин хотел представить разные стороны своей деятельности...
…А так хотел славить друга. И – ославил. Хотел вознести, – получилось – роняет.
…Прежде чем перейти к действительным героям статьи (Кожинов, Тряпкин, Рубцов и др.), несколько слов о «русской партии», «русских клубах» – кавычки везде ставит А.Байгушев, видимо, не чувствуя их коварного смысла... Итак, «р. п.», «р. к.»…
«Русская партия» многими воспринималась только как затея кгб. Мне это кажется неверным, равно как и приписывание ей всех успехов русского дела тех лет. Это не желание «быть объективным», а понимание, что ни одна широкая затея никогда не даёт только спланированных результатов. Нигде. А уж в России… Нередко «побочные» результаты изрядно превосходят ожидаемые.
Настоящая причина появления «русской партии в КПСС» и «русских клубов» – взрыв народной творческой энергии в послевоенные годы, когда повзрослело поколение 30-х годов рождений: Шукшин, Белов, Куняев, Рубцов, Кожинов, Вампилов и др. вместе со старшими – Яшин, Тряпкин, Исаев, Фатьянов, С.Марков… – уже в начале 60-х обозначили русское наступление в культуре.
Сама эта волна – только часть общей ритмики народного развития русских и процесса вхождения народных творцов (в наблюдаемом виде примерно с ХVI века) в светскую культуру России.
Идея легализации русского дела и помощи ему принадлежит, насколько можно понять, великим старцам – русским коммунистам брежневского поколения. Над ними сейчас принято смеяться. – Подлый смех, или слепой. Ржут антируситы (впрочем, и русские дураки тоже). А те хитрецы вынашивали идею давно и осторожно.
Зная, что их окружают проходимцы и предатели, брежневские старцы и придумали для таких вроде бы игру – в «два крыла в партии», чтобы под видом этой игры помочь русскому делу, о чём думали и раньше... Служки из цк и кгб, занявшиеся «русскими клубами», должны были думать, что служат обуздыванию русскости. Они так и думали. Потому и кавычки на р. к. Реально же «Русская партия» много хорошего сделала, но – пока над ними были те великие старики. Едва они стали слабеть, не успев передать власть тем, кого готовили (Ф.Д.Кулаков – наиболее вероятный преемник, «вдруг» умер в 1978 году), как все клубы испарились. «Русские по заданию» не собирались по-настоящему сражаться с антируситами, или не умели, когда «курортный секретарь», тщеславный пустозвон занял первое кресло: как всякая номенклатура, эти думали о своих новых интересах и перспективах...
С учётом сказанного очень интересно читать в статье о «подпольных штабах», «катакомбах» и прочих тяготах «р. к». Вот рассказ А.Байгушева об одной такой подпольной сходке: «... в октябре 1967 года молодой Валентин Сорокин по моему приглашению (а я был тогда на общественных началах (ага! – А.В.) ответственным секретарём „русских клубов“ и выполнял решение нашего „подпольного штаба“) приехал, чтобы выступить с творческим вечером (кто раньше не читал, присядьте. – А.В.) в Высокопетровском монастыре на углу Петровки и Бульварного кольца в зале Центрального совета ВООПИК...» Вот подполье так подполье! И Петровка рядом!.. Там ещё написано, что среди приглашённых: «И „наши люди“ из ЦК КПСС и КГБ (были среди нас и такие!)». Читатель, интонацию слышишь?..
Это на том собрании таких подпольщиков вышел Сорокин-"берёзка"...
Вот теперь о Кожинове и его винограднике. (Опять придётся цитировать... ну, что ж поделаешь...)
– Мы были такие забитые партийным гнусным «яковлевским» агитпропом... (А разве сам автор не являлся частью сего?! Забитый сам собой?)
– Мы так боялись даже сказать про себя, а не то чтобы вслух, что мы – русские... (Автор, кажется, имеет в виду – боялись сказать даже «про себя»…)
– Мы привыкли к «катакомбам». (Ну да, в центре Москвы, с друзьями из)
И вот – главное.
– Мы носились тогда, как курица с яйцом, с «тихой лирикой». Термин был введён в критику Вадимом Кожиновым...
Густая, образная речь мне даётся не сразу... Помедленнее... «Мы – как курица», – это понятно: куриные мозги. Но – курица «носится» со своим яйцом, а эти все – с одним, да и то – чужое... Это, конечно, беда. К тому же: яичко спёрли, извините, а у кого – по сей день не знают? Эк им Кожинов весь свет застил! Термин-то Леонарда Лавлинского. Хотя... что я пристал... ну, не знает человек. Да кабы только это...
А Кожинов, Вадим Валерианович, считал этот термин поверхностным, даже негативным (см. хотя бы его книгу «Стихи и поэзия»). А в другой – «Статьи о современной литературе» написал: "Дело не в «тишине»; тишина лишь следствие, побочное свойство. Суть состоит скорее в принципиальной простоте, в прозрачности, которая должна помочь снять всё внешнее, всё необязательное и обрести то, без чего уже вообще нельзя ни творить, ни жить... Поэзия как бы стремится, отбросив всё, что может на поверку оказаться шелухой, начать «с нуля», с чего-то первичного".
И там же: «Поэзия призвана быть громкой, даже кричать только тогда, когда это действительно необходимо, когда это диктуется, так сказать, самим состоянием мира. Так, „негромкий“ Блок кричал в 1918 году в „Скифах“ или уж совсем „тихая“ Ахматова достаточно громко высказалась в 1942 году в „Мужестве“».
Дальше идут в ход все «легенды и мифы Древней Греции», какие смог собрать о Кожинове наш странноватый автор.
1) «Кожинов сгруппировал вокруг себя... необыкновенно одарённых…» Дальше – умри, лучше не скажешь: «таких как!!! Н.Рубцов, Н.Тряпкин, Ю.Кузнецов…» Нельзя говорить «таких, как Рубцов»! «таких, как Тряпкин»! и т.п. Рубцов – один. Тряпкин – один. Кузнецов, Передреев, Соколов – каждый в единственном экземпляре. А вот таких, как Байгушев... Кстати, сам написал про необыкновенно одарённых! только что. И забыл. Нет привычки к различению людей по отдельности. Они обучены «работать с массами».
2) «... ломает, зажимает, загоняет под планку „тихой лирики“...»
Почему-то ни в одном перечислении у автора нет имени Ст.Куняева. Называет только тех, кого с нами физически нет! Благородно... А пусть к этому разговору подключится участник тех событий, один из ближайших и многолетних друзей В.В.Кожинова.
Ст.Куняев: «Я помню, как у нас возникло такое содружество поэтов, в котором были Николай Рубцов, Анатолий Передреев, в какой-то степени Владимир Соколов, многие ребята помоложе. (Э.Балашов, И.Шкляревский, Б.Примеров, А.Черевченко и др. – А.В.). Это стихийное содружество для меня как поэта было ближе, чем идеологизированный „Русский клуб“».
«Стихийное содружество», а не «сгруппировал»! И Ю.Кузнецова с ними тогда не было. И уже забыли, что практически все, наспех цепляемые Байгушевым поэты, шли сначала за помощью к Б.Слуцкому, А.Межирову и получали её... А потом сами искали Вадима Кожинова. И далеко не все, кто искал и нашёл его, смогли войти в их стихийное содружество, которое Кожинов опекал, которым в определённой степени и руководил (его даже свои в шутку «генсеком» звали), и которое предъявляло к участникам своим требования не «тихой лирики», а первородности дарования…
3) Далее у Байгушева сильнейшая (а уж свежая!) мысль: Кожинов давил-ломал, чтобы «не пускать русских в прямые бунты и к прямой политической трибуне». А я опять приглашаю Ст.Куняева: «В конце 1977 года, когда Вадим Кожинов позвонил мне и предложил выступить в дискуссии „Классика и мы“, я решил бросить в лицо этой мафии всё, что думаю о ней. Спасибо Кожинову, организовавшему наш бунт». А вот провоцировать своих друзей «русским клубам» Вадим Валерианович, и правда, не давал.
Но при этом, оказывается, невольно занимался «профилактикой», а это, мол, термин 5-го управления кгб. Но кожиновское созвездие поэтов начало собираться в 1960-м году (Кожинову только-только тридцать…), а 5-е управление было создано в конце 67-го…
Словечко «невольно» обнаруживает старый, дешёвый приём компрометации на случай, когда против человека ничего нет. Байгушев знает – как называется этот раздел их технологий по уловлению человеков, и сознательно пользуется им сейчас, зная, что Кожинов чист...
4) И как вершина этой компилятивной истерии: «…по крайней мере, четверых своих высокоодарённых подопечных Кожинов погубил». Я по первому разу как прочитал, даже чуть не обиделся: только четверых?! А Маяковский? Тоже, небось, его рук дело. И Полежаев. И Одоевский Александр. И... Но потом, когда открыл, что у данного писателя всё наоборот! – (если хочет вознести – роняет), понял: пишет «погубил» – значит, спас, не дал зачахнуть «в тоске бездействия, в чаду бесплодных бредней». Если заявляет, «насильственно заставлял пригнуть голову для паперти» – это язык не русский, но смысл понять можно – значит, помог увидеть небо!
…Что же до претензий к Кожинову, то очевидно, А.Байгушев приписывает ему свои правила обработки людей, то, как они действовали в «русских» клубах.
Кстати, а «русские клубы» разве не «погубили» поэта Валентина Сорокина? Того самого замечательного парня в белой льняной рубашке, с его солнечными стихами? Он стал: «...ключевой, опорной фигурой русского лагеря (лагеря! – А.В.), его надёжным, никогда не дававшим сбоев мотором». Нет, его не ломали «наши люди из ЦК КПСС и КГБ», и планкой «тихой лирики» по голове не били, а так тихо, вкрадчиво... из поэта соорудили… «мотор лагеря»!
Ничего удивительного в том, что профессионалы переделки поэтов на моторы, плохо представляют себе, что есть совсем другие отношения между людьми – не функциональные (извините за канцеляризм). Что люди могут дружить, любить друг друга не потому, что задание получили, а потому что они так устроены – чтобы любить. Что можно любить поэзию, как любил её Вадим Валерианович Кожинов, «сильно, пламенно и нежно»; что можно боготворить своих друзей, способных родить строки, от которых сердце волнуется, как от стихов великих предшественников. Он считал это чудом.
Никогда он не упивался своим влиянием. Но влиял. Почему? Потому же, почему магнит действует на железо, солнце – на цветы и деревья. Природа такая.
Нельзя забыть: его все выбрали сами. При этом я не сомневаюсь, что каждый из того кружка состоялся бы, так или иначе, и без Кожинова. Но многолетняя атмосфера общности, созданная этими людьми, этот дружески-творческий космос-сад сложнейших взаимных влияний каждого на всех и всех на каждого, этого счастья без Кожинова никому из них не досталось бы никогда.
Не раз, не два Кожинов писал, что едва ли не первым, кто открыл Рубцова, был Н.Сидоренко, руководитель его семинара в Литинституте. Но никто лучше Кожинова не написал о поэзии Н.Рубцова. И когда – в 1974-1976 годах.
Многие пишущие особенно жалеют «бедного Передреева», у которого Кожинов ценил, по их представлениям, более всего стихотворение «Окраина».
(Господи, зачем фонарные столбы спрашивают о жизни яблони?..) Вадим Валерианович, считая себя ответственным за поэтическую, прежде всего, судьбу А.Передреева, лучше всех понимал, что тот, стремясь к заоблачным высотам поэзии, готов был замучить себя сверхтребованиями…
И, зная, что имя поэту может сделать одно стихотворение – искал такое, понятное многим, и – нашёл. Конечно, «Окраина» не шедевр, но Кожинов о нём заговорил вовремя, в пору дискуссий о городе и селе!..
Он просто знал законы массового внимания.
Как сегодня прекрасного поэта С.Орлова вспоминают? «Его зарыли в шар земной...»
Куняева – до сих пор! – «Добро должно быть...»
А.Кочеткова? – «Баллада о прокуренном вагоне».
А.Передреева? – «Окраина, родная, что случилось...»
(У Передреева первое слово – околица...)
Имя звучит.
Что теперь про Кожинова ни выдумывай, сколько крокодиловых слёз ни пролей над «пострадавшими от него» выдающимися русскими поэтами второй половины ХХ века, их имена уже заняли своё место, причём не в истории литературы, а в русской жизни.
Обиженных много… А когда их мало? Тем более, среди людей, для которых не Божий дар, а крайний эгоизм и болезненное тщеславие стали основой личности, и которые в погоне за признанием не брезгуют ничем…
Есть только один путь возразить Кожинову по существу: повторить его опыт с превосходящим результатом...
Жизнь В.Кожинова и, прошу понять правильно, опыт собственной жизни привели меня к мысли, что нам, русским, необходимо научиться работать не только элементарной артелью (да и настоящая русская артель строилась ох как непросто!), но и другими способами. Революционная отрава «кто не с нами, тот против нас», и по сей день многими воспринимается, как незыблемая аксиома.
Я не с тобой, т. е. не бок о бок... но я тоже делаю наше общее дело. К тебе стараюсь не лезть. Не от гордыни, а потому что уважаю твою жизнь не меньше собственной, уважаю твое делание, твою особость. Помешать не хочу, в конце концов. Надо же учитывать в нас то, что раньше называли «хуторское сознание»! И это совсем не местечковость, а стремление каждого нормального русского к полноте реального жития! А когда мы такие соединяемся...
Всё-таки, мы набираем силы – чего же толкаться плечищами? Русскому нужен простор, обязательно, разве нет?
Я занят русским делом в меру моих
сил. И про тебя думаю то же. А соборность (ох, затрепали слово... почти как «мент Алитет», который никак всё в горы не уйдёт) – это когда мы духом вместе, а не толпой на один огород.
Всё-таки русский коллективизм вещь особая: видимо, это какая-то пульсация в зависимости от событий окружающей жизни: вот сейчас ты садовник, каких, может, больше нет, а завтра-послезавтра плечом к плечу со мной в армейском строю... Как все.
Кажется, у Гёте: «Труднее всего увидеть то, что просто лежит перед глазами»…
Вадим Валерианович Кожинов.
Непартийный. Ни постов. Ни званий. Ни премий. Ни орденов. Не сбежал на Запад, чтобы с помощью врагов и прохиндеев славу добыть. Не изображал в России мученика русской идеи. Мировая слава нашла Кожинова сама. А он по-крестьянски всю жизнь пахал поле русской культуры. Да как пахал! Тем и внимание приковал к себе необычайное, и авторитет «напахал» беспрецедентный. Не всех жаждущих приветил… ну, сердцу не прикажешь.
Более сорока лет(!) бурлил в кожиновском доме его неповторимый университет, без денег и без планов, но с тысячами учеников. Разлетаются по России его книги и книги его друзей.
Перед нами сильная, страстная, бескорыстная жизнь, отданная русской культуре, русским людям.
Люди добрые, может пора о памятнике подумать великому русскому человеку, В.В.Кожинову? И не где-нибудь, а в центре Москвы – он ведь коренной москвич.
Владимир Винников ГЛАЗ ВОПИЮЩЕГО
ПРОБЛЕМА: ВЗАИМОСВЯЗЬ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ИСКУССТВА (литературы в особенности) и жизни. Не в привычных ныне «философских» пониманиях (отражение, выражение, моделирование), а там, где «В НАЧАЛЕ БЕ СЛОВО», то есть «было, есть и будет». Иногда это самое «БЕ» вспыхивает сполохом какого-то нездешнего света, освещая пространства и времена до такого предела, до самого дна восприятия, показывая тебе гораздо больше, чем ты можешь даже увидеть и запомнить, не говоря уже – понять…
Это как в видениях Иоанна Богослова – какими словами описывается последнее из будущих царств мира сего? «Наполовину из глины, наполовину из железа». А как еще мог человек, рожденный две тысячи лет назад, сказать про увиденный им нынешний «век компьютеров», слепленных из кремниевых (глиняных!) полупроводников и металла? Но то – дано было свыше от Святого Духа апостолу и любимому ученику Господа нашего Иисуса Христа…
Нечто подобное – разумеется, без всякого сравнения с приведенным выше примером, даже микроскопически слабым и ничтожным не решаюсь назвать, – похоже, случилось и со мной. А было ли это вспышкой «БЕ», или, напротив, обольщением, уже не мне судить. Но случилось неожиданно и в связи с давно уже, больше десяти лет назад, ушедшим из жизни писателем Юлианом Семёновым (Ляндресом)…
Нельзя сказать, что однажды в августе 1973 года, после выхода на телеэкраны сериала «Семнадцать мгновений весны», «отец Штирлица» проснулся знаменитым. Знаменитых писателей в «самой читающей» было хоть мосты мости, и Семёновым больше, Семёновым меньше – тут особого значения не имело. Но он проснулся уже в несколько другой стране – пусть даже его личная роль в этой трансформации была далеко не определяющей.
«Работа над фильмом шла несколько лет. Семёнов писал сценарий, подбирались актёры, сочинялась музыка, шились костюмы. Картину курировал шеф КГБ Юрий Андропов. Он справедливо считал, что фильм о героической работе умного, гуманного и бескорыстного разведчика будет способствовать созданию положительного имиджа вверенного ему ведомства», – так описывается история создания «Семнадцати мгновений…» на специальном интернет-сайте телесериала, созданном его почитателями. К этому можно добавить, что, по всей видимости, не только сценарий, но и сам роман писался не без участия того же могущественного «куратора». А потому результат получился очень многомерным (помните: «мы не знаем общества, в котором живем») и «долгоиграющим».
Киношный Штирлиц—Исаев—Константинов – может быть, помимо воли его создателей, а, может быть, и нет – сказал советским людям 70-х годов что-то определяюще важное вовсе не про войну и не про гестапо, а про их тогдашнюю и – как сегодня уже ясно – будущую жизнь. Дело ведь не в том даже, что «наглядно, грубо, зримо» нелюди-фашисты, более того – гестаповцы, предстали на советском голубом экране вполне обычными и даже симпатичными людьми (один «папа-Мюллер» в исполнении Леонида Броневого чего стоил!). А в том, что в связи с этой картиной в обществе началась массовая переоценка ценностей – особенно детьми и молодежью. Первые начали играть «в Штирлица», а вторые – «искать правду» о войне и Третьем Рейхе. «Когда Штирлиц идёт по улицам Берлина, улицы страны пустеют», – писала о премьерном показе телесериала одна из восточногерманских газет того времени. Несомненно, смотрел «Семнадцать мгновений…» и делал для себя какие-то выводы будущий президент России, а тогда студент юридического факультета ЛГУ Владимир Владимирович Путин, 1952 года рождения. Через 15 лет поколение юных «штирлицев» подросло, а еще через 10 – пришло к управлению страной.
Когда Путин стал официальным наследником Ельцина, это вызвало множество разнообразных шуток, иногда удачных, иногда – не очень. «Из штази в князи» – как раз из числа удачных. Чуть позже появилось и объяснение сверхрейтинга нового президента: «В нём соединились два самых популярных персонажа анекдотов: Штирлиц и Вовочка».
Кстати, в истории советской культуры подобная «анекдотизация» киногероев до Штирлица случалась как минимум дважды. Сначала, в середине 30-х, с киноэкрана в массовое сознание шагнул Василий Иванович Чапаев братьев Васильевых (1934). Второй – поручик Ржевский из «Гусарской баллады» (1962) Эльдара Рязанова по мотивам пьесы Александра Гладкова. Разумеется, Штирлиц стоит в этом ряду ближе к Чапаеву, чем к гусарскому поручику, «не имеющему авторства». Но и Дмитрий Фурманов, к моменту выхода «Чапаева» уже умерший, воспринимался, скорее, в качестве персонажа, чем автора собственного романа. А попробуйте-ка представить Юлиана Семенова героем хотя бы одного из анекдотов «про Штирлица»…
Впрочем, не в анекдотических героях как таковых здесь дело, а, условно говоря, в проецируемой через них «поведенческой матрице». «Матрица Штирлица» в случае с Владимиром Владимировичем Путиным налицо – вспомним хотя бы, как в одном из первых своих выступлений президент России, придя в здание ФСБ на Лубянке, открытым текстом отчитался перед бывшими коллегами: «Задание выполнено, внедрение прошло успешно». Шутка первого лица государства вызвала дружный смех и аплодисменты зала, но во всякой хорошей шутке есть лишь доля шутки, остальное – чистая правда.
Наверное, тут стоит привести не слишком известное свидетельство из Латвии. Говорит председатель «Движения за независимость» Нормунд Гростиньш, находившийся тогда в ГДР: «В Дрездене 6 декабря 1989 года толпа штурмом взяла штаб-квартиру местной немецкой службы безопасности. Рядом, за углом, на Ангеликаштрассе, стоял двухэтажный серо-коричневый особняк – дом, в котором пять лет проработал Путин. И вот подходит к этому зданию толпа – уже разогретая предыдущим успехом и алкоголем. Решили брать и этот дом. И тогда из всех сотрудников КГБ, которые там работали, навстречу толпе вышел только один человек. Это был Путин. За ним, правда, стояло четыре солдата. Но рассчитывать на толпу никогда нельзя – не известно, будет она стрелять или нет. Потому что никогда нельзя точно знать, не найдется ли в толпе пара автоматов. Путину предложили отойти в сторону и не мешать процессу. И тогда будущий президент на ломаном немецком языке сказал слова, которые его очень хорошо характеризуют, – а в экстремальных ситуациях человек раскрывается более чем обычно, – он сказал: „Ich bin Zoldat bis zum Tod“, „Я солдат до смерти“. И больше ничего. И эта толпа повернула и разошлась по домам... Так он предотвратил взятие дрезденской резидентуры [КГБ] на Ангеликаштрассе».
Другой, более глубинный момент информационного воздействия сводился к тому, что в красивой эсэсовской форме на экране действовали «истинные арийцы» фактически с тем же этосом (нормами поведения и морали), что у «истинных партийцев» в окружающей советской действительности. Возможно, многие сюжетные и фактологические «проколы» сериала, о которых сегодня уже с полным знанием дела говорят его критики, были сделаны именно для того, чтобы данный «эффект маскарада» проявлялся более полно. А такое сближение заставляло очень многих людей ощущать себя именно Штирлицами, временно утратившими связь с Центром, но обязанными противостоять фашистскому злу (ведь фашизм по-прежнему рассматривался как абсолютное зло) – пусть даже в другой форме, и этот свой Центр найти. Иными словами, «Семнадцать мгновений…» дали определенный и достаточно мощный импульс диссидентскому движению в СССР: как открытому, так и – что не менее важно – скрытому. Кстати, из всего творческого коллектива телесериала «реформы» не принял, кажется, один только сыгравший генерала СС Вольфа Василий Лановой.
Наконец, в-третьих, телесериал напрямую отсылал зрителей к литературному первоисточнику, а тот давал пусть косвенную, но оттого еще более интригующую информацию о механизмах управления современным обществом: не только фашистским или советским, но и «демократическим». А поскольку другие романы автора из «штирлициады» (самый выдающийся из них, на мой личный взгляд, – «Альтернатива») развивали именно эту линию, то стоит полагать, что Семёнов, используя благоприятную конъюнктуру и во многом подстраиваясь под нее, пытался докричаться – и до нас с вами, и «наверх» – о чем-то сверхважном. Но его крик оставался гласом вопиющего в пустыне. Семёнова читали, фильмы по его романам смотрели – но иносказаний не понимали.
Но если его глас вопиющего оставался неуслышанным, то глаз вопиющего видел всё, что было возможностью и, увы, стало реальностью позже. Даже простое перечисление мест действия его романов укажет нам на «болевые точки» Европы и России начала 90-х годов ХХ века. Важнейшие геополитические разломы прошли именно там, где их обозначил Юлиан Семёнов: Германия («Бомба для председателя»), Югославия («Альтернатива»), Украина («Третья карта»)…
Похоже, после смерти Юрия Андропова в 1983 году Семёнов потерял не только надежного «куратора» на самом верху Кремля, но и надежду быть услышанным. Более того, наверное, для очень многих и в «комитете», и в ЦК он постепенно становился всё более и более «чужим», если не врагом. Хотя и «своих» у него в этой среде было более чем достаточно. Но разобрать, где «свои», а где «чужие», тут почти невозможно. Нет не только постоянных врагов и постоянных союзников, но даже постоянных интересов. «Зеркальная война», одним словом.
В 1990 году случилась катастрофа. Инсульт, затем операция. В своей «Книге мёртвых», вышедшей в 2000 году, Эдуард Лимонов* посвятил этому событию целую главу «Парижские тайны». Основная мысль нынешнего вождя национал-большевистской партии заключалась в том, что Семёнова попросту «убрали». Практически вместе с двумя другими членами редколлегии «Совершенно секретно»: его «правой рукой» Александром Плешковым и священником Александром Менем. «Через месяц после смерти своего первого заместителя Юлиан Семёнов вдруг впадает в коматозное состояние в Париже, перевезён в Москву, срочно оперирован в кремлёвской больнице. Вследствие операции парализован, мозговая деятельность парализована тоже. В общем, человек-овощ. В больнице его посещает в начале сентября ещё один член редколлегии журнала „Детектив и политика“ протоиерей Александр Мень. 9 сентября того же года на полпути к подмосковной станции Александр Мень убит, и жестоко: топором. Три члена редколлегии погибают (Семёнов ещё живет овощем, но всё равно погиб как мыслящее существо) в несколько месяцев одного года, с апреля по сентябрь! Случайность, совпадение? Говорят, даже молния не бьёт два раза по одному и тому же месту».
Далее Лимонов дает цитату из статьи Алексея Белякова («Профиль», 1998, № 47-48): «Вместе с Боровиком он [Семёнов] ехал на встречу с представителем Руперта Мэрдока, западного пресс-воротилы, чтобы договориться об инвестициях для „Совершенно секретно“. Внезапно Юлиан Семёнович стал заваливаться – прямо на сидевшего рядом Боровика…» – и высказывает предположение, что к инсульту Семёнова и последовавшей затем его «гражданской смерти» имеет отношение «клан Боровиков», поскольку на классический вопрос «Qui prodest?» («Кому выгодно?») ответ выглядит совершенно однозначным. На место Семёнова в основанном им издательском холдинге «Совершенно секретно» «по наследству» пришел Артём Генрихович Боровик, сын Генриха Авиезеровича Боровика (комментарий Лимонова: «Председатель Комитета Борьбы за мир, в Совдепе это была кагэбэшная должность, соответствующая генеральскому званию, глава Комитета автоматически был видный гэбэшник»). Когда писались эти строки, Артём Боровик был, судя по всему, еще жив, полон сил и планов.
Настолько полон, что в марте 2000 года, незадолго до внеочередных выборов президента Российской Федерации, в прямом телеэфире выступил против Владимира Путина. «В ночь с 6 на 7 марта Артём Боровик в телепрограмме „Антропология“ охарактеризовал нашего героя как ничтожный персонаж, „надутый олигархами“, а любимую войну и.о., включая взрывы домов, – как подлую пиаровскую акцию, придуманную неизвестным гением избирательных технологий. По чистой случайности 9 марта („трех дней не прошло“) Боровик погиб». Здесь имеются в виду памятные слова президента «Кто нас обидит – трех дней не проживёт», сказанные им, по свидетельству Андрея Пионтковского (радио «Свобода», 19 декабря 2000 года), «на третий день после своей инаугурации», то есть 10 мая 2000 года.
А вот публикация «Смерть на взлёте» Владимира Прибыловского и Юрия Фельштинского (МТРК «Мир», 11.02.2004): "Сразу же после гибели Боровика и Бажаева в СМИ было высказано предположение о том, что катастрофа не была несчастным случаем и что саботаж самолета организовали российские спецслужбы. Дело в том, что Боровик (через Бажаева) в эти дни и недели активно собирал материал о детстве Путина, причем публикация этого материала должна была состояться 12 марта 2000 года, перед самыми президентскими выборами. Что же собирался опубликовать Боровик? Чем были так встревожены Путин и те, кто продвигал его к власти?
Боровик располагал информацией о том, что настоящей (биологической) матерью Путина является не Мария Ивановна Путина (Шеломова) 1911 года рождения, а совсем другая женщина – Вера Николаевна Путина 1926 года рождения, уроженка города Ачора (Пермской области), по сей день проживающая в селе Метехи Каспского района Грузии, примерно в часе езды от Тбилиси. С трех до девяти лет жил в Метехи и нынешний президент России".
Нет смысла судить о степени достоверности всей приведенной выше информации (или дезинформации). Но ведь какой сверхлитературный сюжет на этой основе вырисовывается: материализовавшийся «из ниоткуда» Путин-Штирлиц вольно или невольно мстит за гибель своего создателя…
Вывод:
Литература и жизнь (и смерть) неразрывно слиты друг с другом. Разумеется, если это настоящая жизнь и настоящая литература.
