Текст книги "Ричард де Амальфи"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Это что? – спросил я.

Гунтер проследил за моим взглядом:

– Их называют просто летягами. Никто не знает, народ это или же просто уроды.

– Как это уроды?

Он сплюнул в дорожную пыль.

– Иногда рождаются всякие. То руки с перепонками, то тело с шерстью. Говорят, иногда бывают даже с жабрами, но эти всегда мрут сразу. А вот крылатые могут удрать. Если, конечно, мать спрячет такого ребенка, пока крылья отрастут. Правда, потом саму мать на костер, чтоб не укрывала дитя с печатью дьявола. Но дело сделано...

Из-за наших спин раздался густой голос Ульмана:

– Это уроды и ничто больше. Народ из них не получится. Все равно даже у крылатых дети чаще всего нормальные. Или же тоже с жабрами, шерстью, копытами или тремя глазами.

Они заспорили, я сперва прислушивался, говорят спокойно, так что это не гиблое еще место, потом засмотрелся на лес, наконец в уши ворвался злой голос Ульмана:

– Дурень, от собак – собаки, от кошек – кошки, от коней – кони! Если бы от крыланов крыланы всегда – тогда народ, а если иногда, то уроды!

Резонно, подумал я. Интуитивное понимание законов природы. Вот так же древние греки додумались до атомарной структуры вещества, измерили диаметр Земли, вычислили расстояние до Луны и Солнца, мастерили игрушечные паровые машины, пользовались совершеннейшей оптикой. А если вот так же кто-то нащупает путь, как усилием воли управлять силовыми полями или холодными термоядерными реакциями, то это и будет стопроцентной магией.

Вообще, по словам Гунтера, уродов бывает так много, что крестьяне рассказывали, будто видели драку вервольфа с вампиром. А то и целых стай вервольфов с вампирами. Правда, чем больше выпито у камина холодными зимними вечерами, тем больше вервольфов дерется с вампирами, но то, что говорят об этом упорно, само по себе знаково. Значит, этих мутантов достаточно, если в одной экологической нише такие разные бестии.

Задумавшись, я вздрогнул от крика одного из лучников:

– Дракон!.. земляной дракон!

Я инстинктивно задрал голову, в небе только пара баранистых, даже овечистых облачков, летун исчез, а впереди на тропку выполз... самый настоящий крокодил. Разве что очень уж огромный, но кто знает, какие они на воле, я видел только худосочных в зоопарке.

Двое лучников схватились за оружие, Гунтер бросил резко:

– Оставить!

– С дороги не уйдет... – возразил один из лучников. – Прямо баран какой-то.

– Стрелами шкуру не пробить, – бросил Гунтер, – а в глаза вам не попасть, руки еще кривые.

Он с надеждой посмотрел на меня. Все нарушено, подумал я. Ну не могут крокодилы жить в средней полосе. Там, на юге, – да, но в европейских реках крокодилы немыслимы. А здесь что-то стряслось... То ли в старину генетики побаловались, приспосабливая, то ли, скорее, что-то более... да, более. Это я хватаюсь за спасительную мысль насчет генетиков, все объясняю своим неандертальским умом, а на самом деле с крокодилами и некоторыми странными смещениями... намного более странными, вполне могло быть что-то "более", да, "более".

Крокодил замер посреди дороги, огромный, как крестьянская телега, привстал на передних лапах. Непомерная пасть раскрылась навстречу лошадям. Под Гунтером и Ульманом, что выехали вперед, загораживая сеньора, то есть меня, кони захрипели и начали приседать, как гигантские кенгуру.

Гунтер сказал просительно, не отрывая взгляда от крокодила:

– Сэр Ричард, а не шарахнете ли своим богопротивным молотом?

– Богопротивным? – переспросил я.

– Ну да. Крокодил тоже богомерзкое создание. Его дьявол создал!

– Да это же редкость, – пробормотал я неуверенно, но пальцы нащупали молот. С другой стороны, в этом мире еще или уже не знают проблемы сохранения видов. – С другой стороны, нечего коней пугать... И дорогу старшим уступать обязательно.

Молот вылетел, как засидевшийся сокол, залопотал рукоятью по воздуху. Сухой глухой удар, крокодила отшвырнуло по дороге шагов на пять, череп вдрызг, тело некоторое время еще дергалось, перевернулось на спину, солнце заиграло на плоских квадратиках белого пуза, к бокам зеленоватого.

– Хороший у вас молот, – произнес Гунтер с глубоким уважением. – Его бы к священнику, чтобы святой водой окропил, да боязно...

– Почему?

– А вдруг не станет сильнее, а напротив – чары потеряет? – ответил Гунтер рассудительно. – Хоть и орудие дьявола, но побило же его порождение? Когда черти дерутся, выигрываем мы, воины Христовы.

Последнее он произнес тихо, поглядывая на меня с сомнением. Кони обошли крокодила по дуге, крупный экземпляр, метров двадцать в длину, в зубатой пасти поместилось бы половина лошади. Ничего необычного, мутантного: крокодил как крокодил. Только и всего, что здесь не Бенгалия.

А вообще-то начинается, подумал я. Наверное, это и есть Гиблые земли. Конечно, если все ограничится крокодилами или павлинами – то терпимо. Пусть даже кенгуру скачут.

Глава 14

Конь Гунтера фыркнул, запрядал ушами. Слева от дороги в чаще послышался треск. Стрелки мгновенно натянули луки, в руках Гунтера заблестел топор с широким лезвием.

Ульман, прислушавшись, крикнул весело:

– Медведь!.. Спугнули бедолагу...

Он остановился в чаще, возвышаясь головой и плечами над зелеными ветками кустарника. Любопытствуя, я пустил своего единорога в ту сторону, все понятно, в бесконечность тянутся непролазные заросли малинника, трава не просто смятая, а втоптанная в землю, нажратый медведь здесь и спит в ожидании, когда к утру созреют новые гроздья малины.

Лучники, не покидая седел, с удовольствием рвали налитые соком крупные ягоды. Я осматривался, странное чувство овладело мной, ощутилось нечто знакомое, но само чувство оформить в мысль не мог, глупо таращил глаза на гогочущих людей, что отпускали шуточки по поводу медвежьей болезни, все старался сообразить, что же такое знакомое в этом лесу, вернее, в этом малиннике...

Сам по себе малинник невысок, обычно в неухоженном месте, куда не достигает рука садовника, вырастает выше человеческого роста, даже выше человека на лошади, а здесь всаднику на уровне стремени, ни один стебель не выше, ветви усеяны ягодами одна к одной, все крупные, очень крупные, размером с куриное яйцо, и все такие же одинаковые...

Одинаковые, подумал я и постарался уцепиться за эту странность. Обычно ягоды малины, как хорошо помню, размером от булавочной головки до грецкого ореха, хотя такие крупные – уже огромная редкость, но все равно разброс велик, а здесь одинаковые, налитые соком, поспевшие одновременно, не тронутые жуками, гусеницами и другими вредителями...

Постой-постой, что-то я, привыкший к изобилию супермаркетов, принимаю как должное, что на моем столе отборные груши, яблоки, земляника с лесной орех, а клубника с грецкий, кстати, насчет орехов: мне доставляют как волоцкие, грецкие, земляные, так и миндальные, кедровые, хотя, как мне смутно кажется, в Средневековье такого обилия не было. Может быть, я плохо знаю историю, но тогда питание было скудное, многие деревни страдали от голода, а то и вымирали. Но по моим Большим Таганцам или Большим Сверчкам, да и Горелым Пням, как и по тем, где раньше проезжали, признаков недоедания не видно.

Вообще овощи и фрукты даже на самых захудалых и диких огородиках выглядят чересчур отборными, элитными, словно в образцово-показательных совхозах. Нет, даже в образцово-показательных такого еще не было, это пришло только с первых попыток вмешательства в генетику, когда начали, естественно, с самого простого: модифицировали некоторые растения. Сперва ввели ген, чтобы их не жрякали вредители, потом увеличивали размеры, процент сахара, витаминов, минеральных солей...

Сердце застучало чаще, я оглядел малинник по-новому. Такое ощущение, что это дичающий мод. Никто за ним не следит, не ухаживает, и вот за тысячи лет снова возвращается к дикой жизни. Пока еще далек от дикого предка, чьи ягоды были мелкие и несладкие, да и те беспощадно пожирали вредители, но постепенно-постепенно...

Когда выехали снова на тропку, Гунтер вздохнул:

– Еще повезло, что Кабан в постоянной борьбе с Талибальдом. Это барон с южной стороны. К счастью, ваши земли, ваша милость, с владениями Талибальда не соприкасаются...

– Очень силен?

Гунтер вздохнул:

– И силен, и коварен, гад. Если бы не он, Кабан бы все земли господина Галантлара за этот год захватил!.. А так две трети войска держит на границе с Талибальдом. Чуть ли не раз в месяц у них стычки, а раз в полгода то один, то другой пробуют захватить замки друг друга.

Я кивнул.

– А полгода на то, чтобы восполнить людские потери?

– И запастись новыми доспехами. Сражения бывают лютыми, сэр Ричард! Мечи ломаются, панцири вдрызг... Чтобы закупить новые, приходится дожидаться ярмарки оружейников! Там дешевле. Да и выбор больше.

Он говорил и говорил, громко и оживленно, я насторожился и начал осматриваться, даже привстал в стременах. Впереди и слева от направления, по которому едем, нечто подобное темному туману. Как будто там сумерки, деревья и кусты едва-едва просвечивают, а дальше и вовсе ночь. Я вскинул голову, солнце сияет все так же, справа и слева листва зеленеет, трепещет под ветерком, носятся стрекозы и бабочки, но впереди...

Плечи мои сами передернулись, я спросил севшим голосом:

– Это ты из-за этого места отговаривал ехать напрямик?

Гунтер помялся, буркнул:

– Заколдованное место. Гиблое.

– И давно?

– Говорят, всегда было.

Я повернул Зайчика, сзади ругался Гунтер и пытался заставить своего коня приблизиться к гиблому месту, тот фыркал, дрожал, садился на круп, дико вращал налитыми кровью глазами. Под сумрачным местом трава зеленеет такая же сочная, странное пристанище ночи выглядит мирно, места занимает с просторную поляну, метров семь в диаметре, не так уж и много захвачено под гибельность. Да и подзол здесь, не чернозем, не велика потеря.

– И это все? – поинтересовался я. – Что колдовство – видно, с чего бы клок ночи среди бела дня?.. Но если не вредит...

– Вредит, – ответил Гунтер убежденно.

– Чем? – спросил я.

– Не знаю, – признался он. – Только чую, вредит!

Я двинул плечами и поехал мимо. Гунтер с шумным вздохом облегчения пустил коня рядом, остальные всадники приотстали. А ведь в самом деле вредит, мелькнуло у меня в голове. Унижает человека, привыкшего быть хозяином.

Гунтер покачал головой, лицо оставалось мрачным:

– Волчонок тоже не вредит, пока щенок...

– Чего-то ждешь?

Он снова качнул головой:

– Не жду. Но еще никто оттуда не вернулся. Были такие, что совались... Кто от храбрости, кто от дури, кто в надежде на сокровища. Был такой правитель Еланций, привел целое войско и половину загнал в эту вот тьму...

– И никто не вернулся?.. Понятно. Все равно пошли сказки, что там медом намазано, потому и не возвращаются?

– Да... Но все-таки соваться больше не стали. Рассказы рассказами, но народ здесь простой: ждут, когда кто-то придет оттуда, расскажет подробнее, укажет тропку...

Я прищурился:

– И что же, неужели никто?

– Если вы, ваша милость, спрашиваете про ловких людишек, то были такие, были. Но их просто вешали, когда на брехне ловили. Непонятно, зачем врали. Хотя бы прибыль какую... Так нет же, просто мололи языком. Рассказывали дивные истории.

Я спросил заинтересованно:

– А что же рассказывали?

– Да что в этих пятнах скрывается целое королевство! В десять раз больше нашего. Свернутое, дескать...

– Свернутое?

– Да, так и называли. Да брехня это все. Причем не новая. Я про эти свернутые королевства слышу с детства. Где их только ни находят! Да только пока правды в тех россказнях ни на грош.

Я вспомнил охоту на чудовищного кабана, посмотрел на Гунтера очень внимательно.

– Никто не вернулся, говоришь? А как же Тудор?

Он помялся, буркнул очень неохотно:

– Ваша милость, я говорю про нормальных. А Тудор... он не совсем уж и человек, если на то пошло. А если и человек, то не совсем, а что-то в нем есть и от нечеловека. Хотя, конечно, каждый из нас предпочтет иметь в друзьях такого не совсем человека, чем иного праведного и богобоязненного.

Я подумал, кивнул:

– Да, ты прав.

Гунтер вздохнул с великим облегчением, когда мы объехали заклятое место по широкой дуге. Это сейчас объезжаю, сказал я себе. Придет время, вернусь. И взгляну, что там внутри.

* * *

За отодвинувшимся как зеленый занавес мыском леса открылась речушка, в замысловатой петле уютно расположился бревенчатый дом, к моему удивлению двухэтажный. Он осел почти что на перекрестье дорог, а со стороны реки к нему перекинут довольно широкий мостик.

– Постоялый двор? – удивился я. – В такой глуши?.. Логичнее бы держать в городе. Или хотя бы в большом селе. За моей спиной Ульман громыхнул:

– Да, что-то нечистое здесь, ваша милость.

Я повернулся к Гунтеру.

– А ты что скажешь?

Он развел руками:

– Ваша милость, я знаю всех в замке, иначе каким был бы начальником стражи?.. А по землям – не особенно. Это знал Марк, сенешаль, но сейчас у него уже не спросишь.

– Но что-то слышал?

Он снова развел руками, чуть более суетливо, чем следовало, слишком прямо посмотрел в глаза, мол, не брешу, вот не отвожу же взгляд.

– Ваша милость, где я хорошо все знаю, там мы еще вчера проехали.

– Ах да, сюда ты отговаривал...

– Потому что не знаю здешних мест, – ответил он. – А слава у них нехорошая. Поедемте дальше, ваша милость. Мы уже близко...

Подъезжая, мы рассмотрели просторный огороженный двор, небольшую пристройку к дому, в дверном проеме виднеется коричневый круп лошади. Еще до того, как наши кони приблизились к воротам, дверь распахнулась, по ступенькам сбежал немолодой грузный человек, весь заросший лохматой нечесаной бородой, однако коротко подрезанной. Серые, как у волка, волосы падают на лоб, почти скрывая глаза, а борода начинается прямо от глаз, так что из бороды блестят глаза и торчит нос с по-звериному вывернутыми ноздрями.

Он распахнул ворота, поклонился.

– Милости просим, господа!.. Наш постоялый двор к вашим услугам!

Из дома вышла толстая, как медведица, женщина, а за ней выбежала целая куча подростков. Старшие подбежали к коням и ухватились за уздечки, младшие остались на крыльце, рассматривая нас с любопытством.

– Коней накормим, – заверил он, – напоим!.. Если надо, могу даже копыта осмотреть.

– Конский лекарь? – спросил я.

– И кузнец тоже. – ответил он с готовностью. – Все приходится самому.

Дом довольно просторный, сравнительно чистый, много сухой травы под ногами, приятный, но слишком сильный запах, столы из струганных досок выскоблены ножом.

Хозяин быстро оглядел, как мы рассаживаемся, спросил с предельным почтением:

– Что подать на стол, благородные господа?

Все молчали, посматривая на меня, я вспомнил, что первым раскрывать рот мне, я же сеньор, подумал и поинтересовался:

– А что-нибудь фирменное есть?.. В смысле особенное, чего нет у других?

Он посмотрел настороженно:

– Что благородный сеньор имеет в виду?

В голосе звучало что-то еще помимо обычной услужливости и такого же обычного опасения не угодить богатым гостям.

Я отмахнулся.

– Ладно, забудь. Давай лучшее из того, чем кормишь путников. Лучше свежее мясо, чем солонина или вяленое, и хорошее вино, чем слабое пиво.

Он поклонился:

– Как скажете, господин. А что вашим спутникам?

Я отмахнулся:

– В походе все равны. Им то же самое, что и мне. Вот задаток.

Я выудил горсть золотых монет, отделил пару и бросил на середину стола. Хозяин подхватил, с медвежьей грацией поклонился:

– Есть свежий сыр, форель, фрукты...

Зигфрид подумал, сказал важно:

– А я хотел бы три яйца!

Хозяин сдвинул плечами:

– А кто не хотел бы?.. Увы, благородный сэр, птицы уже вывели птенцов, а мы все никак не заведем кур...

– Тащи, что есть, – прервал я, – у всех желудки камни перетрут, так что сожрем все, что приготовлено... хорошо.

– И вина, – напомнил Зигфрид. – Вина – лучшего! И побольше.

– Сэр Зигфрид, – сказал я предостерегающе, – не увлекайтесь. Да не придется вас везти, привязанным к седлу.

– Есть прекрасное алазонское вино, – проговорил с нерешительностью хозяин, – есть также цинское, небольшой запас вин из Диоса. Но если вы любители молодых свежих вин, то я только вчера получил три бочонка прекрасного вина этого года...

Я кивнул, широким жестом разрешил заказывать доблестным рыцарям и даже лучникам. Какое-то предчувствие не давало спокойно насыщаться олениной, лакомиться форелью и запивать в самом деле нежным вином с богатым ароматом. Наконец, улучив момент, я сказал Гунтеру, что чуть прогуляюсь, провожать не надо, до такого места сам найду дорогу, он поинтересовался подозрительно, до какого, я объяснил, что пойду помою руки, он бесконечно удивился странному ритуалу, тогда я доходчиво объяснил, что подразумевается под этим эвфемизмом, и, оставив всех за столами, вышел из помещения.

Хозяин тут же возник рядом, как будто материализовался из воздуха, во дворе еще больше похожий на циркового медведя.

– Что изволите, благородный господин?

– Просто вышел подышать свежим воздухом.

Он испугался, красный нос побледнел, из-за чего мясистые внутренности ноздрей, заросшие черными волосами, стали заметнее.

– У нас плохой воздух?.. Много дыма?

– В меру, – успокоил я, – в меру. Это что у тебя, подвал?

– Да, благородный господин. Желаете осмотреть?

– Надо, – согласился я. – Если учесть, что я, Ричард де Амальфи, являюсь владельцем этих земель, то я должен знать, что на моих землях, как думаешь?

Его затрясло, он стал меньше ростом, согнулся в поклоне. Взгляд прикипел к маленькому серебряному крестику, что заблестел у меня на груди в расстегнутом вороте рубашки.

– Да-да, сэр... мы наслышаны, что из северных земель явился могучий паладин и... теперь он правит здешними землями.

– А что насчет сэра Галантлара? – спросил я. – Как относились к нему?

Он заколебался, что уже само по себе хороший признак, не бросился уверять, что прежний хозяин был негодяем, а вот теперь пришел красивый и замечательный, я разглядывал его с интересом, наконец, он промямлил:

– Сэр Галантлар... последние годы не выходил из замка. И не интересовался, что в его землях.

Я кивнул, потому в его землях, а теперь в моих, всякой чертовщины больше, чем, скажем, у Крысы или у Тудора, хотя Тудор сам не совсем, как уже уши прожужжали, человек.

По каменным узким ступенькам сошли в длинный и просторный подвал с низким потолком. В углу нечто вроде склада старой мебели, мешки с тряпьем, кипы запыленных кожаных доспехов, немного железных, топоры и пики, с поперечных балок свисают окорока, связки колбас, ветчина, а под стенами ряды бочек и бочонков. Аромат от них ни с чем не спутаешь.

В правом углу с десяток кувшинов, штук тридцать раздутых бурдюков. Заметив мой взгляд, хозяин сказал услужливо:

– Там диосское!.. Ваши оруженосцы и слуги сейчас как раз его...

– ...осваивают, – закончил я. – Неплохое вино, неплохое. А что в кувшинах?

– Тоже вино, но только старое. Начиная от тридцати лет и старше.

– А сколько самому старому?

Он помялся, развел руками.

– Кто знает... Как-то раскопали целый подвал с такими кувшинами, я закупил почти половину. Пока еще не оправдал расходы, желающих на такое редкое вино мало. Вернее, желающих много, но стоит оно очень дорого...

– Сколько?

Он замялся, лицо стало совсем несчастным, сказал со вздохом:

– Разве я могу осмелиться взять что-то со своего хозяина, который позволил... может позволить поселиться на его земле и держать постоялый двор?

Я кивнул.

– Хорошо говоришь. Но все-таки сколько? Сколько взял бы с постороннего?

– Благородный сэр Ричард, для чужака каждый кувшин обойдется в десять золотых монет. Сами понимаете, на такие деньги можно купить табун прекрасных коней и нанять сорок хорошо вооруженных всадников. К тому же купить комплект доспехов на рыцаря.

Я вытащил горсть монет, подавил естественное желание пересчитать, я ведь феодал, а благородному рыцарю надлежит быть благородным и великодушным, щедрым и даже расточительным.

– Держи. Доставишь в замок. Но смотри, чтоб ни на кувшин больше! Я не собираюсь подрывать экономическую стабильность непомерными налогами или демпинговыми ценами.

* * *

Насыщались долго, настолько долго, что многие уже забыли, зачем и куда едем, пошли песни, рассказы о подвигах и способах заточки мечей.

Разве что Зигфрид, раскрасневшись от вина, решил напомнить всем, что он не из медвежьего края, побывал и повидал всего, небрежным жестом подозвал хозяина и спросил строго:

– Что это за дерьмо ты мне принес, да еще так мало?

Наши кони, напоенные и накормленные, лениво обмахиваются хвостами, как фараоны опахалами, у колоды со свежей водой, двое подростков вытаскивают из колодца бадью и выливают в это деревянное корыто.

– Седлать, – распорядился я.

Как по мановению волшебной палочки, на пороге появились Гунтер и Зигфрид, за ними лучники, Ульман, все на ходу подтягивают пояса, на глазах трезвеют, выпрямляются, подбирают животы.

Пока влезали в седла, подошел тихонько Ульман, проворчал негромко:

– Так что с ними, ваша милость? Сжечь или просто порубить, а там пусть воронье растаскивает?

Я спросил так же тихо:

– А что ты заметил?

– Да вурдалаки это, ваша милость, – ответил он шепотом. – Целая семья вурдалаков.

– А что Гунтер? – спросил я зачем-то.

– Тоже почуял. Да он и раньше про этих вурдалаков слыхивал, потому и хотел объехать.

Я в задумчивости поднял руку к груди, пальцы сами по себе потеребили серебряный крестик. Он разогрелся и приятно согревал кожу, по руке к плечу прошла теплая волна, растворилась в теле. Да, если следовать первому побуждению, то, естественно, все порубить, истребить, а также сжечь и по ветру развеять, чтобы другим неповадно. Но вспомнил слова Гунтера, что постоялый двор здесь вот уже двадцать лет, налоги вроде бы платят, доход здесь есть, расположились на самом перекрестке дорог, что идут из северных земель в южные, а также связывают восток и запад.

С другой стороны, нелишне вспомнить, что английские колонизаторы закрепились в Индии прочно лишь потому, что не трогали местные обычаи, местную религию. Лишь бы, как говорится, налоги платили да пушечное мясо для туземных войск поставляли. Однако там религия – смешные пляски да смешные песни, когда взрослые тетки поют детскими голосами, а здесь вроде бы что-то похуже.

Все уже разобрали поводья и готовились для быстрой скачки. Ульман, снабдив меня информацией к размышлению и тем самым свалив ответственность на меня, впрочем, она и так на мне, свистом подозвал своего коня, тот прибежал, волоча вцепившегося в повод мальчонку. Ульман тяжело поднялся в седло, его крупные руки ухватили повод, развернули коня в сторону ворот

Я проверил молот, чтобы рукоять хороша видна, влез на безрогого единорога и лишь затем властным жестом подозвал хозяина. Тот подбежал, глядя снизу вверх, на лице тревожное ожидание.

– Вот что, милейший, – сказал я высокомерно, – ты, я вижу, содержишь двор в исправности. И хозяйство добротное, милостиво хвалю.

– Благодарим покорно, ваша милость!

– Но вот что, – сказал я значительно и поймал его бегающий взгляд, поговаривают, что в этих окрестностях без следа исчезают люди...

Я сделал паузу и посмотрел оловянными глазами. Хозяин бухнулся на колени, взмолился:

– Ваша милость!.. Да где они только не пропадают! Разве ж только здесь?..

Я подумал, кивнул:

– И то правда. Но как насчет полнолуния?

Он побледнел, затрясся, поклонился до земли, даже стукнулся лбом об утоптанную до твердости камня почву.

– Ваша милость!

– Ну-ну, слушаю.

– Ваша милость, не велите казнить... но все враки, что рассказывают! Все враки и вражеский поклеп!

Я выдержал паузу не столько для значительного ответа, сколько потому, что сам не мог решить, что же с ними делать. Чувствуется, врет, все-таки в полнолуние пошаливает. Вся семейка пошаливает. С другой стороны, раз в месяц. К тому же если небо в такой день затянуто тучами и луны не видать, то и звериный зов не так слышен, могут воздерживаться, чтобы не терять прибыльное дело с постоялым двором. Но даже раз в месяц много ли народу задерут? Думаю, одного им вполне достаточно. А если учесть, сколько тех, кто считается нормальным человеком и добрым христианином, но спивается до свинского состояния, зверски бьет жену и тиранит детей, пакостит соседям, а потом дохнет в канаве от белой горячки, то кажется, что этот... э-э... инакомыслящий не так уж и чужд обществу. Во всяком случае, не настолько, чтобы от него избавляться именно в первую очередь.

Ладно, мелькнула спасительная мысль. Надо гайки затягивать понемногу. По мне лучше приличный вурдалак, чем опустившийся алкоголик, от которого пользы обществу нет, а заниматься им и лечить почему-то надо.

– Хорошо, – сказал я строгим голосом, – пока верю.

Постоялый двор у тебя в исправности, люди довольны. Действуй так и дальше. Но помни...

Он стоял на коленях, лицо просветленное, словно с неба ушла туча и на него снова упали оранжевые лучи умытого дождем солнышка.

– Да-да, ваша милость!.. Все исполним, благодетель!

– Буду следить за тобой, – сказал я с расстановкой и дал ему понять взглядом, что знаю о нем все, вижу насквозь, от меня не спрячешься ни за магическими стенами, ни за дальними лесами и высокими горами, а также глубокими реками. – Если в этих краях начнут пропадать люди... больше, чем пропадают, я приеду и сожгу здесь все. Ты понял?

Он закивал радостно. Из дома высыпала детвора и тоже бухнулись на колени рядом с папаней. Мне стало совестно смотреть в испуганные детские глаза, детей надо брать на руки и подбрасывать в воздух, а потом даже ловить, а я вот так, с высоты седла огромного боевого и страшного коня, руки сами дернули повод, конь развернулся боком, я бросил через плечо:

– Плати налоги и спи спокойно!

Конь пошел рысью, за спиной топот коней Гунтера и отряда. Чувствую себя несколько скверно, все-таки практически дал лицензию на несколько неправомерные действия, но, с другой стороны, ежедневно кто-то гибнет под упавшим деревом, тонет в болоте, нажирается ядовитых грибов или ягод, кого-то задирает зверь, так что трудновато вычислить с абсолютной уверенностью, что задрали именно вурдалаки постоялого двора, а не стая волков. Презумпция невиновности на их стороне, ничего не скажешь, а я, если это надо, могу быть даже демократом. Да и Медведев в здешнем лесу немало, не говоря уже о всякой нечисти, что пробирается темными лесами из южных краев в северные... нечисть всегда готова навредить, а то и сожрать доброго христианина, хотя, конечно, нечисти без разницы, кто из них добрый, а кто проклятый еретик. Для них бывают только вкусные и невкусные, но для пропаганды, понятно, лучше говорить, что вся нечисть старается истребить именно учение Христа.

Снова двойные стандарты, сказала совесть с горьким укором. А где иначе, возразил я. Нет, ты скажи, где иначе, и я опровергну с легкостью. Ибо двойные они везде. Мир делится на "своих" и "чужих", "наших" и "ненаших".

Так вот, руки прочь от наших вурдалаков.

Глава 15

Постоялый двор еще маячил за спиной, намереваясь уплыть за угол темнеющего леса, а впереди с каждым конским скоком начал вырастать храм.

Я сразу понял, что это храм. Так потрясенные европейцы находили в тропических джунглях заброшенные города, совершенно целые, с богатыми дворцами, высокими башнями, роскошными лестницами из мрамора, но вокруг дикий лес, лианы карабкаются по стенам, корни взламывают мозаичные полы, в королевских покоях скачут бандерлоги, на крышах башен свили гнезда яркие птицы...

Лучники и даже Зигфрид, как я заметил, объехали храм по дуге, оглядывались, будто опасаясь, что кто-то выскочит и погонится следом. Гунтер тоже намерился объехать, я решительно пустил прямо невозмутимого коня. Под копытами сочно чавкают мясистые стебли, затем сухо загремел камень.

Вблизи от храма повеяло такой древностью, что я ощутил, как моя кожа покрывается морщинами, начинают скрипеть раздувшиеся суставы, доспехи на плечах стали неимоверно тяжелыми. Даже массивные плиты основания и красноватые камни стены ни на что не похожи, таких не бывает, что-то из допалеозоя, в наше время превратившееся в приличный цивилизованный гранит или песчаник.

Конь остановился на входе, ворот нет, истлели. Я тронул повод, заставляя ступить вовнутрь, он уж точно не христианин. В конце концов, не знаю здешних обычаев, может быть, сюда надо как раз на коне, как вон при входе в мечеть обязательно снимать обувь, на пороге церкви – шапку, а в синагогу... не знаю, но тоже не так, как у людей.

Проход принял нас без протеста, в мертвой тишине

подковы звякают непристойно громко. Это от цокота копыт бьет из стены в стену, внутри храма полумрак, из стен смотрят барельефные лики богов, есть и десяток статуй, от небольших, мне до пояса, до гигантов, головой в потолок. Это выглядело бы как музей, куда собрали птицеголовых богов Египта, богов в облике быков и львов Персии, скифских "золотых баб", добавили прекраснотелых богов Эллады, а между ними наставили что-то вообще невообразимое: то ли мутанты, то ли пришельцы со звезд, то ли химеры, явившиеся в воспаленном сознании накурившихся шаманов... если бы не чувство того, что это храм и только храм, всегда был храмом, даже я вижу и чувствую дух храма, храмовость, слышу голоса молящихся, паломников, песнопения священнослужителей.

От входа донесся голос Гунтера, он так и не решился въехать или войти:

– Это... вот, ваша милость, много раз пытались разрушить.

– И как?

– Бесполезно

– Крепкие камни?

Он покачал головой.

– Камни в самом деле не разбить, не раздробить. Даже непонятно, откуда такие. Но, думаю, наши умельцы сумели бы растащить на коровники. Однако...

– Ну-ну?

– Что-то защищает это место.

Я осмотрелся, по спине ползет предостерегающий холодок, а кожа на руках пошла пупырышками.

– Что-то очень доброе, – пробормотал я. – Или бесконечно равнодушное.

– Почему?

Я указал кивком на богов и божков в нишах и в стенах.

– Редкий бог потерпит других богов. Ведь повергая чужих, восславляешь своего. А здесь такая непривычная терпимость.

Снова пришла мысль о музее, но отогнал. Музей – признак зрелости. Музеи появляются, когда старые культуры повергнуты и уничтожены, когда в мире остаются редкие обломки, тогда победители спохватываются и бережно собирают реликвии своих побед, чтобы потомки смотрели и дивились подвигам отцов. А этот мир слишком юн.

Уже юн, напомнил я себе. Снова юн, совершенно забыв, что нынешний только зеленый боковой побег на огромном и древнем могучем дубе, разбитом не то небесным гневом, не то своей дурью, не то еще какой напастью.

Я огляделся, поворачиваясь в седле, конь, как статуя, вроде бы ничего, кроме разных статуэток, от гигантских до микроскопических. Некоторые вообще непонятно что изображают, это даже не химеры, те знакомы каждому: голова от одного зверя, туловище от другого, а лапы и крылья – от третьего, а это вообще... Ни мутация, ни генетические изуверства такое не создадут.