Текст книги "Ричард Длинные Руки - сеньор"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Это ты сказал "Кар"?

– Вы сами, сэр, ворона, – огрызнулся Сигизмунд. – Вещь не честь можно и уронить!

– Честь не кошелек – уронишь, никто не поднимет, – отпарировал Зигфрид. – Так что береги честь смолоду, коли рожа крива.

Мы взобрались в седла, Шваргельд оглядел нас, похоже, остался доволен, сказал доброжелательно:

– Езжайте следом.

Они развернули коней, мы выждали и тронули коней. Сигизмунд довольно громко сказал Зигфриду, метя явно в меня:

– Честь, в отличие от ума, можно продать лишь однажды.

– Да, – ответил Зигфрид с сожалением в голосе, – скоропортящийся товар. Эх, если бы она, как молот сэра Ричарда, возвращалась обратно!

Мы ехали за этой пятеркой, они даже не оглядывались, а Сигизмунд и Зигфрид все посматривали на меня, то ли ожидая, когда я выхвачу меч и начну рубить, то ли еще таких же умных действий.

Справа скала уплыла в сторону, у нас троих отвалились челюсти. Вид замка ударил, как молотом в лоб. Кони под нами послушно остановились, я в благоговении смотрел на могучие четырехугольные башни со скругленными краями, каждая из них – крепость, а между ними еще и куртина, или, проще говоря, стена чуть ли не до неба, хотя башни, конечно же, выше. Отсюда видно только две башни и одну стену, но у замка должна быть по крайней мере еще одна такая же, и две стены, чтобы получился хотя бы треугольник.

Шваргельд оглянулся, тоже придержал коня.

– Ну что? – спросил он горделиво. – Хорош?

– Да, – произнес наконец Зигфрид на правах старшего по возрасту и опыту, – это действительно... Я подобного еще не видел...

Сигизмунд спросил наивно:

– Но... зачем? Зачем такая несокрушимая крепость в этой мирной стране?

– Она не всегда была такой, – наставительно ответил Шваргельд. – Ну что, ребята, если не передумали...

Мой конь, услышав неслышный другим приказ, пошел вперед. Скалы и горы отодвинулись, остались за спиной. Мы ехали по ровному плато, подковы звонко стучали по камню, только мой конь ступал бесшумно. Все не отрывали глаз от замка, теперь видно, что он не просто на горе, а словно вырастает из горы, продолжает ее, а сложенные из камня стены переходят в просто склоны горы, что опускаются в бездны...

Сигизмунд охнул, впереди возникла и начала разрастаться черная трещина. Мы продолжали подниматься снизу, из долины, размеров трещины не ощущали, пока не приблизились вплотную. От копыт вниз отвесная пропасть, далеко внизу то ли туман, то ли облака, мороз по спине, пропасть выглядит уходящей в бездны ада.

В сторонке в сумерках угадывался мост. Мороз захолодил поясницу и начал со спины пробираться к сердцу. Каменный мост, достаточный для двух всадников, выглядел узенькой ниточкой, а трещина, через которую перекинут, бездонная и бескрайняя. Дивное дело, от моста вниз уходили три опоры, что показались вязальными спицами, да и те исчезали в тумане. Истончаясь, мост упирался другим концом в главные ворота замка. Отсюда они выглядели просто воротами, но когда сравнил с размерами моста, что на той стороне почти с ниточку, холод охватил и сердце.

Всадники поехали гуськом по мосту, их кони шли ровно, без страха, не впервые, Шваргельд остановился и с интересом следил за нами.

– Ну, – сказал я, чуть не добавил привычное в этом мире "... с богом!", но удержался, не люблю высокопарности, – поглядим, что нас ждет.

– Да уж знаем, – пробормотал Зигфрид. – Бабы, пряники...

Он пытался пропустить меня вперед, из почтительности, понятно, но первым на мост вступил Сигизмунд, и Зигфрид тут же пустил коня следом, поехал рядом, не позволяя юнцу оказаться впереди хоть на конскую ноздрю. Мне казалось, что мост раскачивается. Я не страшусь высоты, спокойно выхожу на балкон своего двадцатичетырехэтажного дома и рассматриваю народ внизу, в то время как многие друзья боятся переступить порог, но сейчас я чувствовал, как черный страх заползает в мою душу, как мост ходит справа налево все сильнее и сильнее, а потом еще и начинает подпрыгивать...

Я зажмурился, сжал зубы, все затихло. Зигфрид и Сигизмунд едут вроде бы без страха, переговариваются вполголоса, хотя вижу, как напряжены, как готовы метнуть ладони к рукоятям мечей. По обе стороны моста каменный бортик, высотой всего до колена, непонятно зачем: даже пеший, если споткнется, кувыркнется с легкостью, а всаднику что есть такой бортик, что нет, с высоты седла я вроде бы проплываю по самому краю пропасти...

Барьерчики же не просто барьерчики, а выполненные с огромным искусством фигурки драконов, грифонов, приземистых рептилий, которых мой отравленный образованием мозг тут же классифицировал на плотоядных и травоядных, разносил по видам и подвидам, одних называл игуанодонами, других диплодоками, не было только ихтиозавров, а может, и были, меня начало трясти и помутилось в глазах еще на середине моста, а ему нет конца и края.

Главные ворота приближались, приближались, все время разрастаясь в размерах. Даже если из замка выезжают на слонах, все равно нелепо делать их еще вдвое выше, разве что здесь когда-то жили великаны гор, тогда им эти ворота в самый раз.

Я уже начал беспокоиться, откроются ли они для нас, Зигфрид указал Сигизмунду на дверцу, что рядом с воротами показалась дверцей в собачью будку. При нашем приближении там отворилось, все пятеро въехали один за другим, я сообразил, что через эту дверцу легко проедут и оба рыцаря, не склоняя голов, а крохотной она выглядит только в сравнении с исполинскими вратами.

Зигфрид и Сигизмунд даже не оглянулись, поехали, настолько велика вера в мое паладинство. Я подобрался, в черепе стучат молоточки, вся затея показалась нелепой, абсурдной, жутко захотелось назад. Под ложечкой тоскливо засосало. Над головой проплыл широчайший каменный свод, настолько широкий, что я некоторое время ехал, как в туннеле, глядя на далекий свет впереди.

Еще не выехал во внутренний двор, а за спиной зловеще лязгнуло, дверь закрыли, задвигались толстые металлические засовы. Я быстро огляделся, двор огромный, посреди гигантское мрачное здание, из каменных стен выступают драконы, грифы и всякие чудовища, сделанные настолько умело, что, несмотря на их каменность, страшновато. Из дверей этого основного и единственного здания, то есть донжона, навстречу вышли трое крупных мужчин в легких доспехах, с непокрытыми головами. Они остановились там же, нас рассматривали с некоторым торжеством. Тот, что стоял посредине, сказал громко:

– Я, Гайл Етлинг, управляю этим замком по воле великого Галантлара, хозяина этого замка. Шваргельд, кто эти люди?

Четверо слезли с коней, которых подхватили под уздцы и увели слуги, а Шваргельд, оставшись в седле, сказал громко:

– Это те трое, что порубили в капусту людей Цеппера, а сейчас они приняли мое предложение служить господину Галантлару. Я берусь их доставить к господину...

Етлинг нахмурился, сказал резко:

– Во внутренние покои? С ума сошел!

– Тогда господин, может быть, изволит выйти...

Етлинг сказал еще резче:

– Он занят высокими делами. А с такими пустяками разбираюсь я.

Шваргельд сказал с явной неприязнью:

– Тогда решай. Но так, чтобы господин остался доволен. Учти, тех порубленных уже не вернешь, пусть Цеппер в другой раз подбирает либо воинов получше, либо таких, что не бесчинствуют так... явно.

Гайл Етлинг рассматривал нас придирчиво. Щупающий взгляд скользнул по моим мышцам, потрогал молот, прополз по доспехам.

– Слезайте, – велел он. – Коней ваших поставят в конюшню.

Сигизмунд было дернулся слезть, но взглянул на неподвижного Зигфрида, засопел и выпрямился в седле, глядя прямо перед собой.

– Мы еще не на службе, – ответил я.

– Так будете же, – рявкнул он.

– Я в этом не уверен.

– Что?

Он побагровел, с ним явно никто не смел говорить таким тоном, а Цеппер выкрикнул быстро:

– Погодите! Давайте внесу ясность. Нам нужны такие отважные и могучие воины, что сумели шестерых, и... Гайл, заметь!.. ни единой царапины, но и вы, парни, смотрите, как оно есть. Вам будут платить хорошо, обещаю. Вы были вольными искателями приключений, а теперь – на службе. Подчиняться придется Гайлу, мне и еще Цепперу. Ну, естественно, и господину Галантлару. Это не так уж и много, поверьте!

Етлинг слушал с неохотой, но остыл, хотя морда оставалась кислой, бросил грубо, не глядя в нашу сторону:

– Ладно, приняты. А теперь оставьте оружие и коней...

Я перебил с заносчивостью бывалого наемника:

– Мы даже спать ложимся при оружии!

Все трое захохотали, а Цеппер сказал весело:

– И с конями? Я ж говорю, нам такие молодцы подойдут. А то у сэра Артура кобыла все еще не покрыта, ни один жеребец на нее не смотрит. Ребята, оружие и коней придется оставить. Если наши оружейники сочтут, что у вас доспехи в порядке, вам их оставят. Если нет – выдадут лучше...

– Но... – сказал я вроде бы нерешительно, Гайл оборвал, в голосе прозвучали гнев и нетерпение:

– Парни, вы пришли служить или пререкаться? К тому же вы здесь, скажем так, в меньшинстве.

Я покосился по сторонам, в то же время стараясь не выпускать из поля зрения этих троих. От ворот подошло шестеро с алебардами, ими очень легко сдергивать рыцарей с коней, а уж на земле добить проще, из дома вышли и встали в цепочку человек семь, все крепкие, уверенные, в самом деле вооруженные неплохо, сытые, мордатые.

– Что делать, – сказал я со вздохом и сделал вид, что начинаю слезать с коня, – мы ж хотели по-доброму...

Молот вылетел из моей руки, как засидевшийся под колпаком сокол. Воздух не просто залопотал, а взвыл ураганом, послышался мгновенный треск, короткий и сухой, Гайла и двоих с ним рядом швырнуло в стороны. Сигизмунд и Зигфрид, повинуясь моему взгляду, ринулись в пролом, стоптали ползающего на четвереньках Гайла, ибо молот ударил туда, куда я и бросал: в ворота донжона, внутренней крепости-дома, а этих троих разве что оглушил и поцарапал щепками.

Ухватив на лету, я швырнул почти без размаха в алебардщиков, их смело почти всех, свободной рукой выхватил меч, конь со звериным рыком ворвался в зияющий пролом. Молот дергался, просился в бой. Мы ворвались в зал, где Сигизмунд уже рубился с двумя, а опытный Зигфрид направил коня по лестнице вверх, поднялся на второй этаж и там гремел железом, сыпал бранью, рубил, колол, и все это не слезая с седла, я видел только, как исчез зад его коня, а потом и помахивающий хвост, явно рыцарь теснил своих противников, гнал в глубь коридора.

– Сиг, – прокричал я, – сможешь задержать их здесь, на лестнице? Место узкое!

– Да, сэр, – крикнул он, не поворачиваясь, даже не видя, что за лестница и какая она. – Не сомневайтесь!

– Держись!

Сверху донесся крик Зигфрида:

– Сэр Ричард, куда теперь?

– Задержи здесь, – крикнул я. – Попробую пробиться к хозяину! Что-то непонятное с ним...

– Смотри под ноги!

Рослый детина с перекошенным лицом свирепо взмахнул топором, меня достать не мог, понимает, сверкающее лезвие обрушилось на голову моего коня. Я заорал, мой меч со свистом распорол воздух, холодная сталь рассекла кожаный доспех на плече и почти отделила руку. Я был готов соскочить с падающего коня, однако топор отпрыгнул, как если бы угодил по туго накачанному колесу "КамАЗа". Конь тряхнул головой, я сомкнул колени, прыжок вперед, детина с криком упал навзничь, в глазах безмерное удивление.

– Ричард! – слышался впереди крик. – Ричард!.. Победа!.. Ричард!

Я наконец сообразил, что это не крики о помощи, а Сигизмунд и Зигфрид выкрикивают мое имя, как боевой клич, но стесняться и протестовать некогда, я ломился вдоль караульного помещения, рубил всех, кто попадался, главное здание поворачивалось, пока не показались массивные двери. Плотно закрытые, украшенные гербами и монограммами владельца, с накладками из умело выкованной бронзы.

Навстречу метнулись два гиганта, оба выше меня, хотя я на коне, оба в железе. Меч мой легко прошел через шею правого здоровенного бугая, кровь из артерии плеснула горячей дымящейся струей. Я словно ощутил прилив адреналина, хотя должен бы в ужасе упасть в обморок, я же продукт гуманизьма... щит содрогнулся от мощного толчка. Я откинулся всем корпусом назад, новым ударом срубил руку с топором и рассек грудь второму. Что-то неладно с общечеловеческими принципами, я лью кровь легко и даже с ликованием, а ведь на каждом шагу твердили о ценности всякой человеческой жизни, но, несмотря на все, я твердо знаю, что жизни преступника и праведника имеют разную цену, что жизнь раба не равна жизни цезаря, что я вправе убивать всех, кто на пути, что мой меч быстр, а врагов надо уничтожать, если не успели сдаться... со сдавшимися потом, потом...

Дорогу загородили не то тролли, не то гоблины, но я не Карл Линней, пусть разбирается в них по форме костей, их будет много, я рубил, рассекал, стены раздвинулись, я наконец соскочил с коня, впереди просторный зал, дальше на той стороне видна богато украшенная дверь.

Огромный тролль, даже огр, загораживал ее своим телом, массивная голова размером с телевизор, нижняя челюсть опускается и поднимается, как у шагающего экскаватора. Я сорвал молот с пояса и швырнул одним движением.

В глаза ударило волной огня. Огра расплескало по стенам, я на миг зажмурился, глаза жгло, ошалело мигал, стараясь поскорее согнать слезу, и первое, что увидел, – зияющий пролом на месте роскошной двери.

Там дальше богато украшенный зал, кресло в глубине, в нем человек, совершенно седой, с коричневым старческим лицом, подушки выглядывают из-под боков и спины, нижняя часть укрыта теплым одеялом. Перед старцем стоит на коленях обнаженная девушка с подносом в руках.

Он смотрел на меня остановившимися глазами, девушка тряслась, но поднос не уронила, поспешно переставила на маленький столик слева. Я шагнул в зал через обломки, огромный и забрызганный кровью, грудь вздымается, в голове грохот от пропущенного удара в лоб, но меч острием вперед, взгляд уперся, как длинное копье, в напряженное лицо хозяина.

– Галантлар? – спросил я неверяще. – Неужели доблестный Галантлар?

Он смотрел с ненавистью. Девушка завизжала, исчезла. Галантлар выпрямился, даже в сидячем положении огромен, голова как котел, высохшие плечи сохранили ширь и толщину костей, лицо в глубоких морщинах, суровое, изможденное, подбородок – как выдвинутая вперед каменная ступенька...

– Паладин... – выговорил он сильным, хотя и старческим голосом. – Так вот почему...

Он умолк, я договорил хрипло:

– ... почему колдовство не подействовало? Угадал?

– Что ж, – прошептал он, – я прожил долгую жизнь... Я убивал, грабил, насиловал, я жил... как того желал... Но я служу другому господину, и твой бог надо мной не властен.

Я подошел вплотную, меч наготове, острие поднялось к его дряблому горлу.

– Но этот – властен, – сказал я.

Он растянул бесцветные губы в ехидной усмешке.

– Этот бог над всеми властен. Но не надо мной...

Тело мое внезапно охватил холод. Я видел, как стекла на окнах внезапно покрылись морозными узорами, темными комочками попадали на подоконник замерзшие мухи. Поднос покрылся изморозью, а жидкость в кубке превратилась в лед, затрещало, керамический сосуд рассыпался, оставив фигурку из красного льда.

Сердце мое билось все медленнее. Я заставил мышцы груди сделать вздох, легкие ухватили холодный воздух, горло обожгло, но сразу же горячая кровь побежала по жилам.

– Так вот ты кто, благородный рыцарь Галантлар? – спросил я. – Черная магия, проклятая церковью?

Он отшатнулся, на испещренном морщинами лице проступил явственный страх.

– Ты...

– Да, – ответил я. – Да! Заклятие даже для паладина, верно?.. На все случаи жизни застраховался? Так не бывает.

Лицо его застыло, глаза быстро пробежали взглядом по моему лицу.

– Опусти меч! – прошептал он. – Здесь богатства, которые ты не оценишь... Ты получишь все, о чем мечтаешь...

– Вряд ли, – ответил я.

Он прочел на моем лице приговор.

– Но кто... ты? – прохрипел он.

– Думаю, – ответил я, – что новый хозяин замка.

Глава 2

Я держал острие меча перед его горлом. Галантлар на миг опустил взгляд на лезвие, потом взглянул мне в лицо, в этот миг я сделал движение вперед. Острое, как бритва, лезвие меча Арианта должно было пройти через худую морщинистую шею с той же легкостью, как если бы протыкало струю пара, ну пусть как если бы резал гуся, после чего воткнулось бы в спинку кресла... но я ощутил сопротивление, мифриловая сталь остановилась, едва поцарапав кожу, я нажал сильнее, потом в страхе ударил, как копьем. Острие наконец пробило горло и осталось там, как будто засадил в ствол старого матерого дуба.

По всему помещению пронесся стон, зазвенели люстры, затрепыхались шторы на окнах. Воздух сгустился, появились огромные призрачные тени монахов с надвинутыми на лица остроконечными капюшонами. Лицо Галантлара исказилось, он силился что-то сказать, рука поднялась в бессильном жесте, пальцы ударились о бритвенной остроты лезвие. Я ждал, что пальцы упадут, как срезанные морковки, однако они уцепились за железо.

– Колдовство?.. – вскричал я. – Но все в руке творца!

И навалился на рукоять всем телом. Лезвие медленно, туго, нехотя продвинулось, я услышал легкий хруст, рукоять в ладони дрогнула, острая сталь перерубила позвоночный столб, глаза Галантлара погасли, лицо застыло. Узкое острие вышло с той стороны и уперлось в спинку. Люстры все еще раскачивались, но звон оборвался, тени исчезли, а шторы плавно опустились.

Со стороны коридора раздался шум, в помещение ворвались двое воинов, у одного в руке топор, у другого длинный изогнутый меч. Оба как ударились о стену, завидя, что я уперся ногой в грудь их хозяина и вытаскиваю из его горла длинный узкий меч. Голова Галантлара сразу упала набок, держась на одной коже, я повернулся к ним, спросил резко:

– Как зовут?

Они все еще молчали, оба чуть разошлись в стороны, готовые подступиться так, чтобы я не мог драться сразу с обоими. Один с красной рожей, среднего роста, выбрит чисто, до синевы, усы торчат в стороны, кончики закручены и кажутся острыми, как шильца. Глаза темные, как спелые маслины. Кроме лица, ничего не разглядеть, весь в доспехе, что хоть и не рыцарский, из наползающих друг на друга пластин, наподобие крупной чешуи и на шарнирах, а в прекрасной пластинчатой броне поверх плотного камзола. И шлем без всяких гербов и вензелей, удобный конический шлем, меч и сабля соскользнут, надо топором или молотом. Кольчужная сетка укрывает от удара шею, под нею платок, но угадывается мощная жилистая шея, да и под пластинчатым доспехом чувствуется широкая мощная грудь.

Хорошие кожаные штаны, добротные сапоги, сильно изношенные, но вполне, вполне. На поясе широкий нож, ручка из оленьего рога, меч справа на бедре.

Второй на голову выше, настоящий гигант, массивный, глаза настолько водянисто-голубые, что почти бесцветные. Я поймал себя на том, что смотрю в его глаза с некоторой дрожью, как бы проверяя, человек ли это или двуногая рыба. Этот одет еще проще, поверх вязаной рубашки крупноячеистая кольчуга, пара пластин на плечах, напоминающих погоны, и металлический щит на груди, добавочная защита от стрел и копий. Из оружия массивный топор, но, судя по толстым жилистым рукам, орудует им с легкостью.

Выглядели они опасными, я сказал торопливо:

– Ребята, если хотите драться, то посмотрите на своего хозяина! Он был покрепче вас.

Первый, который с усами, смотрел на меня с непонятной ненавистью, быстро обвел злым взглядом забрызганное кровью помещение. Красное, обожженное солнцем, морозами и ветром лицо сурово, глаза не мигают, смотрит люто, прицельно. Лицо и шея такого же цвета, как кисти рук, суровый воитель, вечный часовой.

Он первый перевел дыхание, не расслабился, но я ощутил, что он не бросится прямо сейчас. Я услышал хриплый голос человека, привыкшего холодные ночи проводить на посту:

– Он... погиб?

– Если может жить без головы, – ответил я, – то живее всех живых. Вот что, ребята, можете броситься на меня и красиво погибнуть. Глупо и бесцельно. Но можно продолжать жить. Вы как служили, так и будете служить дальше, разве что жалованье будет выше... тебя как зовут?

Я нарочито обратился ко второму, что помоложе, он хоть и гигант, но не гигант мысли. Спросил быстро и резко, тот вздрогнул, вытянулся с неприличной для такого огромного тела поспешностью, голос едва не дал петуха от великой усердливости:

– Ульман, господин!

– Хорошо, Ульман. Тебе первому прибавлю жалованье. А ты, как зовут тебя?

Старший, все еще колеблясь, хмуро взглянул на Ульмана, что уже дал трещину, буркнул с неприязнью:

– Меня зовут Гунтер, я начальник стражей стены и башен.

– Им и останешься, – сказал я. – Или даже займешь место Цеппера, а то и это, как его... А сейчас не делайте глупостей. Даже рыцари с их дурацкой верностью до гроба и после гроба уже отказались бы от драки. А вы же поумнее благородных?

Они смотрели исподлобья, Гунтер пробормотал:

– Всегда говорили, что господин Галантлар бессмертен...

– Бессмертна только душа, – ответил я строго, – да и ту я сейчас пинком отправил в ад. Вот что, парни... Отныне я – хозяин этого свинарника. Зовут меня – Ричард Длинные Руки. Я – паладин, это значит, что вижу вас обоих насквозь! Будете плутовать, и на дне моря обоих... ясно? А сейчас идите и успокойте всех. Жизнь продолжается, я не собираюсь рушить экономику, в которой ни ухом, ни рылом. Вы оба раз уж пришли первыми ко мне и принесли присягу служить верно и преданно... принесли же, да? Ну вот, за быстрое решение получаете повышения в чине... И плату тоже. Ненамного, но все же... выполняйте!

Слишком обалделые, чтобы понимать что-то, они послушно вышли за дверь, наконец-то ощутив знакомый тон и властную руку хозяина.

Я перевел дыхание, душа трясется, руки трясутся, со стен смотрят из массивных рам лица суровых и властных мужчин, женщин, в нишах статуи рыцарей в полный рост, сделанные чересчур искусно, пальцы дергаются к молоту.

Оглядевшись, я потащился обратно, меч в ножны не вкладывал, страшно, даже от каменных стен веет опасностью. На лестнице убитые, еще двое явно скатились по ступеням, неужели это я их так, будто баранов на бойне...

Внизу в зале всего трое убитых, я миновал их по дуге и вышел во двор. Огляделся, замок, что и говорить, прост: всего лишь высокая башня-донжон, окруженная со всех четырех сторон стенами. Но донжон только в первые века был собственно башней, потом превратился в массивный дом. Правда, все так же стремится ввысь, дабы из окон было видно, что вдали, какие армии подступают.

Но любой замок окружен толстой и высокой каменной стеной с зубцами, по углам обязательно башни, где могут укрыться небольшие отряды, также обязательны защитные валы, рвы и подъемные мосты. Этот же замок с одной стороны защищает гора, с другой – пропасть, на мосту через пропасть я уже надрожался, спасибо.

Замок выстроен с размахом: от стен до самого дома в центре места предостаточно, и хотя во дворе еще куча домиков, где живет челядь, где пекут хлеб, работает кузница, оружейники, вот там конюшня, а там правее... ни фига себе, настоящая церковь! Правда, маленькая, так называемая замковая, больше похожая на часовню, заброшенная, но, значит, христианские миссионеры забредали дальше, чем герои-крестоносцы...

Прямо над входом в донжон огромный щит, такой не поднять и великану, я сообразил, что это и есть гербовый: синее поле, разделенное на четыре части, на одной вздыбленный золотой лев, на другой дракон, на третьей дуб с оголенными корнями и надпись латиницей, которую я перевел как "Иван идет". Это что-то смутно напомнило, на четвертой просто россыпь золотых звезд.

Я осматривался, держась настороже, ладонь на рукояти меча, глаза быстро пробежали по пристройкам, затем вошел в обширную прихожую, она же нижний зал, здесь явно вечерами собираются слуги на посиделки, латают одежду, женщины вышивают и сплетничают, вон у той стены виден очаг... да и у противоположной такой же, настоящий камин, а по размерам так вообще жуть, в нем шпалы будут выглядеть спичками.

Под подошвами звонко цокало, будто шел конь, пол из тщательно подогнанных каменных плит, серый гранит благородного цвета, сдержанный, неброский, стены тоже из камня, но на высоту человеческого роста облицованы деревом, выструганным и покрытым лаком. Лак потемнел, то ли этому замку тысячи лет, то ли такой подбирали по цвету. Хотя, правда, за тыщу лет любой лак бы осыпался...

На стенах прапоры, яркие, цветастые, с оскаленными мордами зверей, нигде я не заметил неизменного креста на стене с распятым пророком новой веры, а здесь должен быть в два человеческих роста, если мне не изменяет присущее мне чувство вкуса, нет прочих христианских атрибутов, как то множества икон... Хотя нет, иконы только в православии, а здесь левославие... Левославие, или католицизм, ограничивается распятием. А иконы – это тот же набор деревянных идолов, только не резные столбы, а раскрашенные доски.

Из левой двери вышел, пошатываясь, Зигфрид. Лицо, как у покойника, желтое, зато грудь и плечи, не говоря уже о руках, щедро забрызганы кровью. Он улыбался, в глазах медленно угасал блеск голодного волка.

– Это был пир, – проговорил он слабеющим голосом. – Это был пир...

Я бросился навстречу, голова рыцаря упала на грудь. Я подхватил под мышки и заставил опустить зад на лавку. Искать раны и возлагать ладони не пришлось, да еще читать молитвы: я ощутил слабость, голова на мгновение закружилась, в ушах раздался звон. Зигфрид с некоторым усилием поднял голову.

– Сэр Ричард... Я вам уже принес присягу?

– Принес, принес, – уверил я. – Посиди так, наберись сил.

– Тогда приношу еще раз, – сказал он хриплым голосом. – А что могу принести, если у меня ничего больше нет? Сэр Ричард, я вам обязан... как даже не знаю что! Нет, сидеть и ровно дышать – глупо, я потерял много крови, а восполнить может только хорошее красное вино. Пойду искать, ведь не может быть, чтобы у такого могучего властителя было слабое вино?

Зигфрид поднялся достаточно бодро, хоть и пошатнулся, но, опираясь на меч, двинулся к зияющему пролому на месте ворот. Я поворачивался на месте, нехорошее чувство опасности не оставляло, это не Зорр, где при всей суровости и жестокости нравов знаешь, что тебя ждет.

Раздались звучные шаги, я обернулся с обнаженным мечом в руке. Из другой двери вышел Сигизмунд, без шлема, золотые волосы покраснели, слиплись и торчат кверху, как иглы рассерженного дикобраза. Доспехи страшно порублены, посечены, с правого плеча сорваны не только металлические пластины, но и рассечена кольчуга вместе с вязаной рубашкой. Там потемнело, стало багровым. Он сильно прихрамывал, но красиво, хоть и с усилием, отсалютовал мне настолько пощербленным мечом, что тот стал похож на затупленную пилу.

– Садись, – велел я со вздохом. – Время процедур...

– Чего, сэр Ричард?

– Ты мне больше нужен живым и здоровым, – ответил я. – Или ты ран не замечаешь?

– Что раны, – ответил он мужественно, – была бы честь!

Я усадил и его, а пока прислонял к стене и готовился затянуть раны, сам едва не упал от головокружения. Ноги подкосились, перед глазами стало темно. Как из другого мира донесся встревоженный голос молодого рыцаря:

– Сэр Ричард, вы так побледнели...

– Это я от гнева, – ответил я. Поправился: – От ярости. А ты чуть отдохни, а то... вдруг где-то еще сидит нечто большое и злое? Хорошо, что у нас передышка.

– Мы его найдем! – пообещал он.

– Только бы не оно нас, – сказал я. Сигизмунд все же поднялся, бледный, с по-прежнему торчащими волосами, на лице сочувствие и тревога, проговорил обеспокоенно:

– Сэр Ричард, это счастье, когда в отряде есть паладин... Он лечит всех, и как жаль, что не может лечить себя!

Хрен тебе, подумал я. Я такой особенный паладин, что себя-то лечу в первую очередь. Своя рубашка ближе к телу и все такое. Да ладно, свои раны замечаешь сразу, я же не берсерк какой, что вообще их в упор не видит, а сражается и сражается, пока не рухнет и не задвигает в предсмертной судороге левой задней ногой.

В проеме возникла приземистая фигура, Сигизмунд обнажил меч и с подозрением смотрел, как вслед за Гунтером в помещение робко вошли еще двое воинов. Они остановились поодаль, жадно рассматривая меня во все глаза. Сигизмунд грозно засопел, они поспешно поклонились. Гунтер, демонстрируя близость ко мне, хозяину замка, подошел быстро, поклонился и протянул связку огромных тяжелых ключей. Этой связкой можно бы в бою глушить рыцарей, как чеканом.

Я взял, взвесил на ладони, протянул обратно.

– Проверишь, все ли в порядке. Смотри, чтобы не растащили, пользуясь неразберихой. Я не хочу, чтобы народ здесь начал голодать...

Сигизмунд выдвинулся сбоку, чтобы мог защитить сюзерена, добавил с подозрением в голосе:

– Хуже того, чтобы не разграбили винные подвалы!

Гунтер сказал бодро:

– Не извольте беспокоиться! Все воры и разбойники не только сам замок, но земли господина Галантлара обходили стороной. А уж теперь так и вовсе... Человек, сразивший самого Галантлара, гораздо ужаснее.

Я нахмурился, подтвердил:

– Да-да, я ужасен в гневе. Рву и мечу, а потом еще и метаю. А теперь собери челядь в нижнем зале, я изволю им сказать, кто есть ху.

Сигизмунд посмотрел им вслед вопросительно, я кивнул, мол, присматривай здесь, сам пошел вверх по лестнице. Ступеньки не поскрипывают, каменные, массивные, посередине уступами спускается до самого низа толстый красный ковер, настолько чистый, что я поневоле пошел сбоку, ступая на незастеленное.

На втором этаже лестница вывела в просторный холл, в обе стороны уходят залы и зальчики, а в самом холле зияют три довольно широких окна. Не окна-бойницы, а обычные проемы, разве что без рам и, конечно, без стекол. Я выглянул, при желании можно даже вылезти или залезть, никакой решетки. Отсюда с высоты неплохой вид на долину, что по ту сторону пропасти. Домики, стадо коров, цветущие сады, вспомнилось: "... как молоком облитые, стоят сады вишневые", и в самом деле – не видно даже листиков, только сугробы, сугробы, сугробы – настолько много цветов на деревьях.

На днях надо съездить, показаться, объявить, что власть переменилась, однако налоги платить все равно придется. Или послать Сигизмунда с Зигфридом, они ж мои вассалы, а это значит, что не только мои друзья, но работать тоже надо. Я хоть и без титула, но уже владелец замка, так что мой ранг выше, в то же время такие орлы, как я, то есть беститульные, хоть сто замков у них во владении, обычно являются вассалами баронов, но и бароны вовсе не удельные князья, а вассалы виконтов, виконты – вассалы графов, графы – вассалы герцогов, герцог – вассал князя, а то и напрямую короля... Это раньше мне казалось, что вассалитет – что-то почти позорное, унижающее, но на самом деле при вассалитете подчинения меньше, чем у солдата командиру, ученика учителю, служащего боссу, а водителя автомобиля – автоинспектору. В тех случаях просто стоять навытяжку и не спорить, а при вассалителе это обоюдный договор, когда на присягу верности тот, кому присягают, дает встречную присягу защищать, оберегать и бдить все интересы вассала. Так что если ученик приносит присягу учителю или солдат офицеру поневоле, то здесь – дело добровольное. Не хочешь, не присягай, но и защищайся сам.