Текст книги "Ричард Длинные Руки – штатгалтер"
Автор книги: Гай Юлий Орловский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 3
Я с усилием поднял голову, чувствуя, как тяжелый небосвод ощутимо давит на затылок и плечи. На темнеющем небе жутко и страшно горит налитым кровью глазом багровый диск. Уже не точка, как месяц тому, и не крохотный кружок, как две недели назад.
– Что же ты такое, – прошептал я в бессилии, – что же ты за дрянь…
За спиной послышались цокающие металлическими подковками сапоги, я узнал по ритму шагов барона Эйца, начальника дворцовой стражи, что следует за мной всюду еще из Армландии.
– Проветриться вышли, Ваше Величество? – спросил он деловым голосом. – А как хорошо вернуться, верно? Прекрасный город, прекрасное королевство…
Я стиснул челюсти, на миг перед глазами возникла страшная картина, как все это рушится, дворец рассыпается в пыль, горы превращаются в груды щебня, из разломов земной коры под высоким давлением бьет вода, заливая уже разрушенные города…
– Да, – ответил я хриплым голосом. – Хорошо жить, верно?
Он взглянул на мое лицо, удивленный странным тоном, посерьезнел, некоторое время молчал и тоже поглядывал на красный диск в небе.
– Жить вообще-то хорошо, – произнес он со вздохом. – Даже в пастухи бы пошел…
– От Маркуса нигде не спрятаться, – напомнил я.
– Сволочь, – проговорил он. – Ничего, только бы удалось посадить его там, где вы указываете…
– Попытаемся.
– Все костьми ляжем, – заверил он, – и его заставим кровью умыться.
– Еще как заставим, – сказал я мрачно. – Кто идет за шерстью, вернется стриженым.
– Ваше Величество, – сказал он с непривычной мольбой для его всегда сурового голоса, – вы сумеете! У вас получится. А мы все за вами пойдем!.. Даже те, кто сейчас вам враг.
– Хорошо бы, – пробормотал я, – общий враг объединяет… Ладно, сэр Торрекс, до новых указаний, нужно всем держаться так, словно никакого Маркуса нет!.. Может быть, Создатель просто проверяет нас этим зловещим знамением? Желает посмотреть, как будем вести себя перед лицом неминуемой гибели?
Он криво улыбнулся.
– Будет разочарован. Люди живут, будто ничего не происходит и не случится.
– Самое мудрое, – пробормотал я.
– Это поневоле…
– Мудрость поневоле, – согласился я. – Что толку бегать и рвать на себе волосы, если ничего не изменить? Остается только сказать себе, что все так и задумано, все по плану, Господь знает, что делает…
Он перекрестился.
– Уповаем на Господа.
– А Он, возможно, – ответил я, – все еще уповает на нас. Хотя, возможно, уже перестал.
– Неисповедимы пути и мысли Господа, – сказал он.
– Аминь, – ответил я и, не перекрестившись, Господу оно надо, пошел обратно.
Придворные опасливо и с надеждой кланяются, я научился отвечать автоматически, думая о другом. А что ответил одному и не заметил поклон другого, не так и страшно, пора им понять, что в бесконечной королевской мудрости и занятости какие-то мелочи упускаю не потому, что кого-то хочу обидеть, а потому что в самом деле мелочи, а я человек не мелочный.
Сэр Жерар принес бумаги на подпись, я жестом велел оставить на столе, не переставая прикидывать все варианты так и эдак, просеял всю древнюю историю того периода через крупное сито, потом через мелкое. Отдельные фрагменты событий просмотрел вообще через лупу, но только разозлился на себя за такую все же мелочность. То, что так разозлило ангелов, да еще по обе стороны баррикады, должно быть чем-то очень заметным!
Ангелы вообще едва замечают человека, напомнил я себе, а уж в его истории разбираться не будут точно. Произойти должно нечто такое, что заденет прямо или косвенно их лично. Лучше всего, если прямо…
Появление христианства пару раз надоедливо проскользнуло перед мысленным взором, но я досадливо отбрасывал такую дурость, это должно укреплять, а не…
Я хлопнул себя по лбу, стараясь припечатать мелькнувшую мысль, и вроде бы прищемил ей кончик, не убежала, а пока визжала и отчаянно дергалась, я изо всех сил старался сообразить, что же такого принесло христианство в мир, что могло оскорбить ангелов как на одной стороне, так и на другой.
В коридоре прозвучали шаги, я со своей чувствительностью улавливаю через любые толстые двери, даже понял, что это сэр Жерар.
Вошел он вроде бы все так же ровно и сдержанно, настоящий государственный секретарь, но я уловил распространяющуюся от него ауру, никогда бы не подумал, что употреблю такое гадкое и ненаучное слово, ауру тревоги.
– Сэр Жерар?
Он поклонился.
– Ваше Величество, – произнес он почти чопорно, – очень уж у вас хорошая собачка. Просто отменная, не побоюсь сказать.
– Что, – поинтересовался я, – опять что-то из кухни сперла?
Он покачал головой.
– Да пусть тащит. Особенно теперь.
– А что случилось?
Он посмотрел очень внимательно.
– Ваш пес набросился на одного из придворных и… растерзал. Правда, никто не мог вспомнить, кто этот человек и как он очутился в нижнем зале дворца.
Я сказал встревоженно:
– Расследование провели? Вообще-то Бобик на людей не бросается!
Он наклонил голову.
– Мудрое уточнение, Ваше Величество. Мудрое. Вы, как всегда, сразу в корень. Или в яблочко.
– Ну-ну, – поторопил я.
– То был не человек, – сообщил он. – Потому расследование пошло по другому пути. Кто пропустил, почему пропустил, кто помог… А с собачки все обвинения сняты. Напротив, теперь все стараются с нею подружиться.
– А Бобик этим воспользоваться еще как сумеет, – договорил я. – Кем оказался тот чужак? Оборотень?
– Да, – ответил он, – но не простой, а наполовину как бы нежить. Его труп начал таять, как всегда с убитой нежитью, но кости остались. Нечеловеческие это кости, Ваше Величество! И череп, как у зверя. Ваши маги уже утащили к себе. Будут, как они сказали, исследовать. Барон Эйц рвет и мечет, а когда двое магов предложили помочь в охране, впервые согласился. Чует, что готовится что-то очень опасное. Сам утроил охрану и от помощи перестал отказываться.
– Он взрослый, – сказал я. – Из-за ущемленного самолюбия не даст нанести ущерб делу. Что-то еще?
– Мелочи, – ответил он, – разбираем сами.
– Спасибо, сэр Жерар! – сказал я. – Насчет охраны учту.
Он поклонился и отбыл, а я стиснул ладонями виски и сказал себе с нажимом: давай разбираться медленно и без спешки, нельзя упускать ни единой мелочи. Оборотень, что не совсем оборотень, а полунежить – это ерунда, давай разберемся с той блеснувшей идеей насчет христианства.
Как многозначительно говорят считающие себя умниками, дьявол кроется в мелочах. Если копаться в них, то лучше начать с появления Иисуса, который сперва пытался реформировать иудаизм, как потом пытался Лютер с католицизмом, но у обоих не получилось, и обоим пришлось создать собственные ответвления официальных вероучений, а те потом переросли в самостоятельные течения, даже религии.
Лютер намного позже, а вот явление Иисуса примерно совпадает с началом нового недовольства ангелов, хотя и не точно. Они вроде бы начали скрежетать несуществующими зубами чуточку позже. Ну да, уже после того, как учение Христа окрепло, выдержало гонения римских императоров и стало государственной религией в Риме, а затем пошло мощно шириться во все стороны.
Я стукнул себя кулаком по лбу. Если триггер недовольства – учение Христа, то чем же вызвана неприязнь ангелов к человеку? Христианство гораздо чище, выше и совершеннее всех предыдущих, будь это язычество или даже просвещенный зороастризм…
Вроде бы все должно быть наоборот, ангелы должны бы приветствовать появление Христа… Или что?
Блин, насколько же проще действовать мечом, а не мозгами! Догнал, прыгнул, ударил. Догнал, прыгнул, ударил. Догнал, принял удар его меча на щит, а его самого по дурной голове со всего размаха!.. Эффектно, красиво, зримо. И без такого напряга, как сейчас, когда череп трещит, словно молотом получаю удар за ударом, а действия нет, потому как-то не то…
Что же произошло, что произошло…
Глава 4
Сэр Жерар появился на пороге, я вскинул голову и уставился на него непонимающим взглядом.
– Что? Маркус?
– Нет, – ответил он, – пока только граф Гуммельсберг.
– Эта катастрофа поменьше, – согласился я. – До особого распоряжения его пропускать всегда, не испрашивая моего разрешения. Так мы сведем церемонии почти к минимуму.
– Составите список? – поинтересовался он. – Коротенький, на полдюжины имен, не больше?
– Составлю, – согласился я, потом отмахнулся: – Делайте сами, вы же всех знаете. Потом кого-то вычеркну, кого-то добавлю.
Он удалился, Альбрехт вошел быстрый, моложавый, разодетый в пух и прах, и настолько собранный, что выглядит чуть ли не моложе меня. В серых глазах тот же суровый юмор успевшего повидать мир человека, очень неглупого, быстро все схватывающего и оценивающего точно и правильно.
– Ваше Величество! – сказал он, сокращая ритуал, и, сорвав с головы немыслимой расцветки шляпу, помахал ею над носком выставленного вперед сапога.
– Дорогой друг, – сказал я тепло, – как там вдалеке от Геннегау?
– Мы прошли до самой стены, отгораживающей Вестготию. Во всем королевстве осталось не больше дюжины лордов, что заперлись в крепостях и готовы дать отпор. Не знаю, на что и надеются.
– Погибнуть непокоренными, – ответил я.
Он взглянул остро.
– С прилетом Маркуса?
– Да, – сказал я. – Все-таки хоть какое-то удовлетворение. Не сдались, дескать… Шляпу можете положить в это кресло.
– Они уверены в своей правоте! – ответил он, посмотрел на шляпу, но в кресло положить не решился, король по благородной рассеянности может сесть с размаху.
– Мало быть правым, – ответил я. – Надо быть правым вовремя.
– Ваше Величество?
– Когда победим Маркуа… Граф, не смотрите так. Я сказал «когда», а не «если»! Когда победим небесную нечисть, у этих лордов, пожелавших отсидеться в своих гнездах, пока будем проливать кровь в самой жестокой в истории битве, будет реквизировано все, даже имена!
Он сказал серьезно:
– Народ это поймет, ваше величество.
– Потому, – велел я чуть строже, – сейчас не церемоньтесь. Кого удастся схватить – уничтожайте на месте. Остальных запугивайте сильнее, ужасы рисуйте пограндиознее.
Он кивнул.
– Все понятно, Ваше Величество. Тогда все те чистки, которые проведем, после победы покажутся королевству ласковым почесыванием.
– Вот-вот, – сказал я хмуро, – какое это счастье, сказал один философ, когда тебя понимают.
– Приходится, – ответил он со вздохом. – Мы не можем позволить, чтобы народ увидел ваши руки по локоть в крови и плоть младенцев на зубах.
– Мудро, – сказал я. – Не люблю вмешиваться в свои личные дела, пусть расхлебывают другие. Что-то у вас шляпа какого-то странного фасона, граф.
– Ваше Величество, мы вправе мыслить иначе, чем вся эпоха, но не вправе одеваться иначе!
– Конформист, – буркнул я. – Хотя лучше быть им в одежде, чем… Граф, пока отдохните с дороги, я приведу тут все в порядок… прежде всего свои мудрые, но какие-то неотесанные мысли, потом выберем короткую и прямую дорогу к победе.
Он поклонился.
– Ваше Величество…
Я все еще работал с бумагами, когда дверь кабинета беззвучно отворилась, я прислушался, сказал с удовлетворением:
– Бабетта…
За спиной весело прозвучал приближающийся голос:
– Я что, громко топала?..
– Благоухаешь, – ответил я, поворачиваясь. – Всеми фибрами. Ты мой луч света в темном и мрачном царстве. Дай на тебя хоть посмотреть… Сколько всяких морд насмотрелся…
Она сказала весело:
– Можешь даже потрогать. Ты что-то невеселый, даже усталый. Впервые, кстати, вижу тебя усталым. Что-то особенное?
– А ты как думаешь?
– Думаю, – ответила она, – очень особенное.
Я кивнул ей на кресло напротив, однако она легко и просто села мне на колени, но не прижалась таким зовущим телом, а даже отодвинулась и всматривалась в мое лицо внимательно и с сочувствием.
– Ты одна мне ростом вровень, – сказал я невесело, – стань же рядом брови в брови…
Она посмотрела с интересом.
– Ростом вровень?
– Чтобы женщина, – объяснил я, – была одного роста с мужчиной, она должна быть ему по плечо. Как вот у нас. У тебя какой рост?
Она поджала губы.
– Еще спроси, сколько я вешу и сколько мне лет! Благородному человеку достаточно знать о подруге, что она родилась.
– А ты разве подруга? – спросил я.
Она сказала мягко:
– Хотела бы ею быть. Или хотя бы стать. Честно!
– Разве мы не политики? – спросил я. – А в политике приходится делать много такого, чего не следует делать.
– Между друзьями?
– Между друзьями, – согласился я. – Разве в политике есть место для дружбы?
Она посмотрела очень внимательно, я со всей твердостью выдержал ее испытующий взгляд.
– Я не верю, – сказала она так же мягко. – Не верю, что ты говоришь серьезно. Ты не такой, Рич! Самое смешное, и я не такая. Мы оба с удовольствием играем в эту жестокую и увлекательнейшую игру, бахвалимся своим цинизмом и пренебрежением к морали и общепринятым нормам… простых людей, хотя мы недалеко от них ушли, но это нравится только сначала, когда наслаждаемся как бы свободой от родительской опеки…
Я слушал внимательно, а когда она остановилась и смотрела в ожидании реакции, сказал так же мягко:
– Спасибо. Правда, спасибо. Очень хорошо сказала. С чувством и проникновенно. Смотри, моя скупая мужская слеза уже почти готова пролиться и прожечь столешницу.
Она улыбнулась.
– Да ну тебя! Все сводишь к шуточкам. Неужели трудно поверить, что я говорила серьезно?
– Поверить нетрудно, – сообщил я. – Но опасно.
– Ах, Рич, – сказала она с укором, – мне, конечно, все равно, что ты про меня думаешь, но я хочу знать, какого ты обо мне мнения!
– Сама знаешь, – ответил я.
– Какого?
– Нет уж, – возразил я. – Сказанное слово вслух есть ложь, тебе это знакомо. Потому не будем друг о друге. Надеюсь, ты сумеешь переместиться на Юг в безопасное место, когда Багровая Звезда рухнет на землю всей смертоносной тяжестью?
Она посмотрела исподлобья.
– А ты?
– Мужчины должны принимать вызов, – ответил я.
– Ты не поверишь, – ответила она раздельно и глядя мне в глаза, – но такие есть и среди женщин.
– Верю, – сказал я и даже хотел назвать несколько имен великих женщин, но это значило бы чуточку обесценить ее гордые слова, и я только повторил: – Верю, Бабетта. Ты как раз такая. Как я понимаю, ты уже успела побывать за эти дни на Юге?.. Как здоровье императора?
Она улыбнулась.
– Он в полном здравии. Но, учти, я не была на Юге.
– Да? – переспросил я в сомнении. – А пахнет Югом. Впрочем, это неважно, ты сама вся южная и знойная.
– Ой, – сказала она счастливо, – я уже раздеваюсь!
– Только попробуй, – пригрозил я. – Наиболее близким лордам я разрешил входить без стука. В смысле, без объявления церемониймейстером всех титулов.
Она посмотрела с укором.
– Ну так это же наиболее близким… Или и близким нельзя видеть меня во всей красе? Что, я уже некрасивая?
Посмеиваясь, я сотворил широкое блюдо и горку разных пирожных, с женщинами лучше всего проходит этот нехитрый фокус, затем на противоположных краях стола возникли два дивных фужера с вином немыслимого здесь аромата и вкуса.
– Намек поняла, – произнесла она так же легко и, соскочив с моих колен, тут же плюхнулась в кресло. Ее пальцы осторожно подняли фужер за тонкую ножку.
– Кажется, – произнесла она задумчиво, – я понимаю, почему никто из наших магов, даже самых-самых, не смог сотворить ничего подобного.
– Пытались? – поинтересовался я.
Она кивнула.
– А ты как думал?
– И почему же?
– Магия творит только то, – пояснила она, – что человек очень хорошо знает, чем пользовался, часто держал в руках, считает привычным и обыденным.
– В этом ее отличие от науки, – пробормотал я, – вот почему цивилизации, основанные на магии, обречены.
Она вскинула брови.
– Странное утверждение. А что тогда не обречено?
– Основанные на других принципах, – ответил я уклончиво. – Бабетта, это хорошее вино.
– Знаю, – ответила она. – И хотя мужчины отвратительно однообразны в еде и напитках, но ты всегда творишь новые. Это пугает.
– Почему?
– Страшно представить тот мир, – произнесла она, ее плечи зябко вздрогнули, – в котором такое изобилие. Рич, ты кто?
– Мыслящий тростник, – ответил я привычно, – и двуногая птица без перьев. Правда, уже с плоскими ногтями. Знаешь, мужчины обожают поговорить о себе и когда о них говорят другие, но все же мы смиряем себя и говорим о ваших прелестях.
– Намек поняла, – ответила она легко. – Как ты деликатен, Рич! Мог бы и просто велеть заткнуться. А то и ударить, ты же богатая натура. С тобой все в порядке? У тебя брови постоянно сдвинуты.
– Это я мыслю, – признался я. – Напряженно. Для меня мыслить вообще-то нехарактерно, я человек действия, потому у меня процесс мышления такой трудный и даже зримый.
– Ужас какой, – сказала она с испугом. – Такой красивый и сильный мужчина… и вдруг мыслит! Понятно бы, если бы плюгавчик какой. Это все из-за Маркуса?
Я вздохнул.
– В такие моменты мыслить должны все. А когда решим проблему, тогда можно снова жить счастливо и бессмысленно.
Она допила вино и поднялась.
– Зайду попозже, хорошо?
– Всегда рад.
Я не стал подниматься и провожать до двери, она не дама и даже не женщина, Бабетта все поняла, у приоткрытой двери обернулась и чарующе улыбнулась, благодаря за такое повышение в ранге.
Мне вообще-то, продолжил я оборванную мысль, идея Христа, как сына Божьего, кажется дико языческой. Зевс, как помню еще с детства, трахал всех женщин, какие попадались под руку. От них рождались внебрачные дети, совершавшие затем подвиги, так вот и христианский бог трахнул Деву Марию, только по случаю не дефлорировав, такое иногда бывает, девственная плева просто растягивается, но не рвется, что дало возможность объявить такое зачатие непорочным.
Сам по себе Иисус – величайший человек, гениальный реформатор, поднявший все человечество из мира язычества на непостижимо высокий уровень. На духовный, впервые вычленивший в человеке так называемую душу и отделивший ее от плоти, что было немыслимо, к примеру, у древних греков, что оставались разумными животными, хоть и грамотными.
Зевс тоже всего лишь разумное животное, в своих совокуплениях не видевший разницы между женщинами, коровами, козами, свиньями, лебедями и рыбами. Как и остальные эллинские боги. Естественно, и сами эллины такие же, кроме словосочетания «греческая любовь», в мир оттуда вошли термины и похуже, так что все языческое может нравиться только мальчишкам и недоразвитым взрослым, но не человеку, который повзрослел не только помидорами, но и мозгами.
Сэр Жерар вошел тихо, толстый ковер на полу скрадывает звуки, но я все равно услышал и поднял голову от бумаг.
– Сэр Жерар?
– Сообщение от герцога Ришара, – сказал он.
Я обрадовался.
– Он прибыл?
– Нет, он еще на корабле, Ваше Величество. Сообщает, что постепенно восстанавливает каботажное плавание вдоль побережья Сен-Мари, Вестготии и прочих королевств, в чьих владениях берега… Нанес на карту очертания многих земель со всеми удобными бухтами, рифами, полуостровами…
Я вздохнул.
– Ладно, если это ему нравится. Все равно уже не успеет… А чем занят адмирал Ордоньес?
– Ударными темпами, как вы и велели, строит могучий флот! Каравеллы… – какое странное слово!.. закладываются на стапелях все крупнее и объемнее!
– Не переборщили бы, – буркнул я. – Хорошо. Что с добровольцами?
– Отправлены еще два полка, – сообщил он. – По вашей железной дороге уже через три-четыре дня будут почти у самой долины отца Миелиса. А там пеший переход не больше чем на сутки.
– Принято, – одобрил я.
Глава 5
Он поклонился и вышел, ступая так же бесшумно, а я продолжал развивать мысль, что во всем нашем христианском мифотворчестве смущал только один момент, даже коробил, что Творцу, дабы угодить простому и очень даже простому народу, облегчить ему переход от язычества к более высокой и одухотворенной религии, приписали то, что характерно для Зевса с его животными инстинктами. То есть совокупление с земной женщиной. Ну а что, Зевс вязал самок, вот и новый Господь зашел к Марии, оплодотворил ее, дав зачатие полубогу Христу, значит, Он почти такой же, успокойтесь, люди…
В общем, бог, у которого от земных женщин появляется сын, для меня, вот такого разборчивого, не Бог, а языческий божок, как эллинские, скандинавские, славянские и прочие-прочие боги, так милые детям и тем взрослым, у которых интеллект и понимание так и остались в зачаточном состоянии. Это для детей простительно, а для взрослых… Впрочем, и для многих взрослых простительно, дураков в мире абсолютное большинство, нельзя же объявлять их всех недоумками, недемократично, но все же нужно ориентироваться на тех, кто перерос уровень большинства, иначе прогресса не будет.
С моим эстетическим вкусом я не могу допустить, что Творец, создавший одним словом Вселенную, пойдет совокупляться с земными женщинами, как Зевс или Кетцалькоатль Пернатый Змей, сын Кекакупекакекутля Ушастого Змея.
Потому либо он не Бог, а бог, либо Бог, но тогда безмерно велик и свят, в смысле – один вселенский дух, душа, и потому у него не может быть ни родни, ни товарищей, и уж никак не тайно зачатых от земных женщин детей, как от сластолюбивого Зевса, от которого у землянок родились Персей, Геракл и другие полубоги.
Я звучно хлопнул себя ладонью по лбу и возликовал, звук вроде совсем не медный. Значит, не совсем дурак, дорылся до золотого ключика. Если учесть, что даже меня задевает, когда Творцу приписывают скотские наклонности, то еще больше должно задеть ангелов. Да что там задеть, ранить в самое сердце, которого нет! Они служили чистому Духу, Идее, а им вдруг предлагают версию, что их Бог всего лишь большой и могучий скот, что вяжет… ну ладно, в отличие от Зевса, не все живое подряд, а все-таки с разбором, однако допустить, что повязал хотя бы одну женщину… это допустить, что так же прост и примитивен, как Зевс. Повязал женщину, может повязать и корову, как Зевс Ио, так что связь времен, преемственность, переходите в христианство смело, это тот же Зевс, только чуть повзрослевший и потому более сдержанный…
Да, все верно. Если это оскорбляет меня, то ангелы точно вознегодовали. Не на Иисуса, тот хорош и проповедовал верное, а на человечество, что в своем невежестве и примитивизме так снизили образ Всевышнего Творца.
Я поднялся из-за стола, чувствуя непомерную тяжесть, это же сколько просидел, стал похож на каменную статую командора, все тело застыло, вот-вот захрустит и рассыплется.
Дверь на балкон распахнута, он опоясывает дворец на высоте третьего этажа, что с точки зрения безопасности считается рискованным решением, потому, когда я вышел на свежий вечерний воздух, сразу увидел на противоположных концах балкона отдыхающих в небрежных позах, привалившись к стене, элитных стражей в доспехах и при оружии.
Они сделали вид, что не видят лорда, я их тоже, однако сразу же насторожились и начали высматривать внизу все подозрительное, что может угрожать жизни их сюзерена.
Впрочем, перед дворцом просторный и хорошо освещенный двор, а дальше железная решетка, отгораживающая от площади, чужой не переберется, если только не особо одаренный маг или что-то нечеловеческое, но теми занимается уже особая служба.
Я рассматривал полутемную площадь, почти свободную от торговых лавок, указом короля они перенесены на другие площади, а также за стены города.
Слышно, как там позади в кабинет вошел сэр Жерар, потоптался, прозвучал еще голос, узнаю барона Эйца.
Не оглядываясь, я махнул рукой.
– Я здесь!
Они вышли на балкон настолько осторожно, будто тот обязательно рухнет под нашей общей тяжестью, постояли, посопели за спиной.
Сэр Жерар сказал негромко:
– Ваше Величество! Тут барон пришел с некоторыми предложениями по улучшению охраны… Но если вы заняты…
– Барон, – сказал я Эйцу, – вы знаете, что делать. А я, скорее всего, завтра-послезавтра отбуду к месту битвы. Надеюсь, она состоится именно там, где планируем дать бой. Иначе все меры безопасности…
– Понимаю, – ответил барон хмуро. – Иначе все прахом… Эх…
Сэр Жерар указал рукой вдаль.
– Это что вон там светится?.. За городской стеной слева от башни?
Барон всмотрелся из-под руки, словно звездное небо слепит ему глаза, как бьющее в них солнце.
– Вон та искорка?.. Похоже на огонек мандрагоры. Она светится по ночам, когда созревает.
Сэр Жерар сказал книжным голосом:
– А, та самая? Что выросла, проклятая, в том самом месте, где согрешил Адам…
Барон посмотрел на него с непередаваемым презрением.
– И что, мне поверить, что самым великим грешником на свете был Адам?
Сэр Жерар поинтересовался надменно:
– Сэр Торрекс, вы ничего не путаете? Разве я сказал именно так?
– Слово в слово, – объявил барон беспощадно. – Почти.
– Когда?
– Сейчас, – уличил барон. – Сидите в канцелярии, дорогой друг, и смотрите в бумажки, дальше них ничего не зрите и даже не видите. А я обошел два десятка королевств, и везде мандрагора, мандрагора… И что подумать должен?
Сэр Жерар подумал, сказал в затруднении:
– Ну, так говорят же…
– Говорят, – передразнил барон. – Уже то, что Адам после смерти Авеля сто тридцать лет не ложился с Евой, говорит о его великой безгрешности. Хотя, конечно, грешить можно и без женщины.
Сэр Жерар сказал, воспрянув духом:
– Я о том и говорю! Без женщины тоже грешно. Еще грешнее. Это прямое нарушение повеления Господа плодиться и размножаться. За то самое Господь и проклял Онана. Каин и то меньше виноватый… Правда, брата прибил, но всего лишь одного, подумаешь, зато как землю заселил! Когда Адам наконец-то родил Сифа, потомство Каина к тому времени заплодило весь мир! Друг у друга на головах сидели!
– Значит, войны тоже каиниты придумали?
Я обнял их за плечи.
– Спасибо, развеселили. Но со мной все в порядке… насколько сейчас это возможно. Топайте и занимайтесь делами. Мир не может погибнуть, пока мы работаем!
Они повернулись к выходу с балкона, сэр Жерар пробормотал:
– Золотые слова…
– Подхалим! – заявил барон.
– Мир погибнет в праздности, – сказал сэр Жерар серьезно. – Вспомните, он всегда погибал именно в праздности.
– И от праздности, – уточнил барон.
– Из-за праздности, – согласился я.
Проводив их через кабинет к двери, закрыл за обоими, а когда повернулся, ощутил, что уже готов к самому серьезному в моей жизни испытанию.
– Тертуллиан, – сказал я негромко, – если слышишь… ответь, хорошо? Прости, что дергаю тебя по таким пустякам, как всего лишь спасение человечества…
Через несколько томительных минут в комнате вспыхнул яркий свет, огромное лицо выплыло из огня, еще более яркое и пламенное, словно из звездных недр, крупные глаза впились в мое лицо со страшной гипнотической силой.
– Что у тебя снова? – прорычал он. – То избегаешь меня, как нашкодивший щенок, то второй раз за неделю.
– Что-то накопал, – объяснил я.
Он внимательно выслушал, когда я, сбиваясь и путаясь, изложил свои соображения, но лицо его становилось все более грозным.
– Что-то я тебя не понял, – рыкнул он. – Ты что, отрицаешь существование Христа?
Я сказал испуганно:
– Ни в коей мере!.. Это был великий человек, величайший пророк! Он выдернул человечество из тьмы язычества!.. Однако, Тертуллиан, ты же лучше меня знаешь… это был человек, а не сын Создателя!
Он нехотя, с заметным усилием, чуть наклонил голову.
– Знаю. Ну так чего?
– Это ты скажи, – заявил я с жаром, – зачем такой перекос?
Он прорычал:
– Сам понимаешь, не маленький. Сперва это был пророк, потом начали называть сыном Господа, чтобы придать его проповедям больше веса. Честно говоря, это происходило при мне… но я как-то не подумал, что может принести вред… Думали только о сиюминутной выгоде. Дескать, когда народ верит, что это сын Всевышнего, то охотнее пойдет за ним следом.
– Ну да, – согласился я, – в те трудные дни нужно было укрепиться любыми средствами! Мне это понятно, я же политик.
– Если бы тогда не распространили этот слух, – проговорил он с неохотой, – кто знает, удалось бы выстоять? Христиан распинали, сжигали на кострах, бросали в Колизее на растерзание львам… и не все, если честно, выдерживали. Об этом стараемся умалчивать, но отрекающихся было намного больше, чем мы ожидали… и чем потом упоминали в рукописях. Но за сыном Бога, как ты понимаешь, пошло простого народу больше, чем двинулось бы просто за умным человеком.
– Верный тактический ход, – согласился я. – Большой выигрыш в начальной стадии, хотя и чревато в долгосрочной перспективе…
От его свирепой напористости не осталось и следа, даже лицо заметно потемнело, хотя все те же недра звезды класса А, но рыкающий голос упал почти до громового шепота:
– Но все зашло слишком далеко, теперь уже не вернуться.
– Точно?
Он прорычал:
– Ты хоть понимаешь, что это невозможно?
– Надо поговорить с ангелами, – сказал я, – Темными и Светлыми.
– И что это даст?
– Объясню ситуацию, – сказал я. – Скажу, что мы допустили ошибку в погоне за быстрым успехом. Нужно все рассказать, ничего не скрывая… мы же в самом деле ничего не скрываем? Все прозрачно, все проверяемо. Когда ангелы увидят, что мы не хитрим…
Он со злостью перекосил огромное лицо в устрашающей гримасе.
– Да ты сам иисусик!
– Почему?
– Так тебе и поверят, – сказал он с горькой злостью. – И вообще… как ты собираешься с ними говорить?
– Не знаю, – ответил я откровенно. – Михаил тогда откликнулся, спасибо за подсказку.
– Не за что.
– Нет, ты помог весьма… Но с ангелами ада… гм… наверное, у тебя не такие уж и прочные контакты? Про связи ничего не говорю, не пойми иначе, когда я говорю про связи, это просто связи, а не…
Он прервал:
– Заткнись, пока не договорился.
– Так как, Тертуллиан?
Он сказал со злостью:
– Да, у меня с ангелами ада никаких контактов не вообще. Но ты такой жук, что у тебя и там есть.
– Вельзевул?
Он отмахнулся.
– До Вельзевула тебе не дотянуться, а вот по земле и среди людей ходит одна твоя знакомая.
– Махлат? – спросил я с надеждой.
– Да, – сказал он. – Ты хоть знаешь, кто она?
Я покачал головой.
– Не представляю.
– Давай отрезвлю, – сказал он сурово. – Махлат, как ты уже понял, демоница. Так их называют теперь. Одна из самых старших. Из первых. Теперь та из немногих, которые, несмотря на вечную жизнь, все же продолжают развиваться и меняться.
– Хорошо, – сказал я. – Это же хорошо?
Он зло зыркнул в мою сторону.
– Ее дочь Аграт, что стала женой самого Ашмодея, все так же носится на золотой колеснице и рассылает золотые стрелы лихорадки, а Махлат, заставшая время, когда и колесниц не было, предпочитает верховую езду в удобном седле и с хорошими стременами.
– Ко мне без коня, – напомнил я. – Это что-то значит?
Он поморщился.
– Ничего это не значит. Зачем им кони или даже крылья? Просто остаются какие-то привязанности, какие-то знаки… Хотя это неважно, Махлат сама по себе. На твой зов не придет, это точно. Вообще не хочет ни во что вмешиваться. Давно решила, что обе стороны неправы и… ушла. Хотя, конечно, какие-то шансы у тебя есть. Но как тебе ее вызвать, не представляю. Разве что…
