Текст книги "Неофит"

Автор книги: Гай Н. Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Все, все они поплатятся за это. Джоби не будет обыкновенным мальчиком, уж она об этом позаботится. Эти хулиганы станут уважать его, бегать и прятаться от него, потому что она научит сына, как быть сильнее всех. Ему не надо идти в школу, она сама его всему научит, а если с ней что-нибудь случится, миссис Клэтт о нем позаботится. Она обещала ей это в обмен на многочисленные услуги.

Хильда почти дошла до леса, его темные, неровные тени вытянулись, словно приветствуя ее, как будто лес торопил наступление темноты. Смесь хвойных и лиственных деревьев. Из-за возвышающихся за лесом гор здесь было всегда темно, мрачно – даже в середине лета. Родители не разрешали детям ходить в Хоупский лес, рассказывали им страшные легенды, чтобы отпугнуть от этого места: о самоубийствах и о повешенных, о трупах разбойников и грабителей с большой дороги, которые клюют вороны. Здесь обитал вездесущий леший.

Отводя в сторону ветви деревьев, Хильда шла по неровной тропке в высокой траве; ей пришлось продираться через густые заросли папоротника. Колючки цеплялись за ее плащ, как будто пытались удержать. Сюда нельзя, это владения Старейшин.

Время, казалось, остановилось в этом сумрачном мире, где не существовало ни часов, ни дней. Но Хильда Тэррэт не испытывала тревоги, наоборот: она чувствовала себя здесь уверенно. Она ощущала присутствие живых существ, дружелюбную атмосферу. Листва шевельнулась, но Хильда не вздрогнула, не стала вглядываться в тени, ибо тем, кого она искала, не нужно было принимать физические обличия. Они были счастливчиками. Она усмехнулась: ей бы тоже хотелось избавиться от собственной плоти и костей, стать им подобной.

В лесу этом было совершено множество убийств, особенно в средневековье, когда охотники на ведьм прочесывали все окрестности. Жестокие люди, наслаждающиеся смертью невинных жертв, они напоминали Хильде жителей Хоупа, то, как они преследовали ее и миссис Клэтт. И то же самое ожидает Джоби – они сделают своих детей исполнителями этого преступления. Ее губы, покрытые волдырями, сжались в бескровную нить. Они все поплатятся, как поплатился Артур. Для этого есть способы и средства, и она их использует. Джоби станет ее инструментом, когда наступит час, ее орудием мести, и он продолжит то, что она не успеет сделать.

Ровно неделю назад полицейский пришел сообщить ей о смерти мужа. Какой-то констебль из города, нервный молодой человек, ожидавший увидеть впавшую в истерику женщину. Он заикался от волнения, едва мог составить предложение.

– Артур мертв, это вы пытаетесь сказать? – Лицо Хильды было бесстрастно, голос спокоен. Напуган был полицейский, он явно дрожал, все еще заикался.

– Бык... в Спарчмуре... забодал его...

Констебля замутило от затхлого запаха, исходившего из полуоткрытой двери, и он подумал, почему этим людям не предоставили муниципальный дом. Единственная развалюха в аккуратной, ухоженной деревушке. Если не считать хижину миссис Клэтт, разумеется.

– Это судьба, – она неотрывно смотрела на него, глаза ее затуманились, но не слезами, как будто ее мысли были очень далеко. – Мы не в силах изменить судьбу. Моему мужу было суждено умереть сегодня. Карты сказали мне об этом, я это знала.

Молодому полицейскому стоило огромных усилий, чтобы не броситься бежать, не разбирая дороги, к своему «Панде», не нажать изо всех сил на педаль акселератора. Ему потребовалась смелость, чтобы молча кивать этой женщине, бормотать какие-то слова сожаления, отступая по заросшей сорняками дорожке. Он весь взмок, когда добрался до машины.

Было очевидно, что все в Хоупе убеждены: Хильда Тэррэт убила своего мужа. Она прокляла его, и он умер, может быть, она околдовала того быка, и он бросился на Артура. Но никто и никогда не сможет этого доказать. В старину Хильду Тэррэт повесили бы или сожгли, может быть, даже утопили бы в деревенском пруду, потому что вина ее была очевидна. Нынче другие времена, но жителей Хоупа все равно не оставит страх.

Хильда шла к большому каменному дубу, возраст которого насчитывал около двухсот лет; ствол его был шире, чем семейный обеденный стол. Вечнозеленое дерево, с него не опадала листва, когда все другие деревья вокруг оголялись с наступлением осени. «Магическое дерево», из тех, которым поклонялись древние друиды. Она и раньше беседовала со Старейшими под его могучими ветвями, и вот ей снова потребовалось поговорить с ними. Ей нужна их помощь для Джоби.

Хильда с облегчением вздохнула, увидев дуб; он нисколько не изменился с тех пор, как она увидела его впервые почти полвека назад, когда ее привела сюда мать. Она чувствовала мощь, силу, исходящую от этого дерева, когда листья его слабо шелестели на легком ветру.

Хильда бросилась к стволу дерева, закрыла глаза, попыталась отбросить все свои чувства, чтобы быть готовой, когда Старейшие заговорят с ней. Ее ненависть к жителям Хоупа, ее ярость из-за Артура, но никакого сожаления о его смерти; Старейших не интересуют подобные мелочи. Самое важное – Джоби. Он наделен теми же способностями, которые были дарованы ей самой, она замечала это уже сейчас. Глаза, которые видели и понимали, голос, который повелевал. Даже кот миссис Клэтт убегал от Джоби, когда тот гнал его. Иногда же кот позволял мальчику гладить себя, а этого он не разрешал даже Хильде. Но ее сын нуждался в помощи, они все были против него, готовились к тому дню, когда он выйдет из-под ее защиты.

Дайте ему силу и мощь, мудрость и понимание, чтобы он был выше тех, кто смеется над ним. Пусть он продолжит мое дело, когда меня не станет, как сделала это я, когда вы призвали мою мать, Клару, в свое вечное царство. Защитите его от тех, кто хочет уничтожить его, чтобы он уничтожил их, когда вырастет и отомстит за нас тем охотникам на ведьм, чьи предки жгли и пытали наших предков. Пусть деревня Хоуп снова станет такой, как была когда-то.

Она вспотела от огромного напряжения. Лес стоял темный, в небе грохотало, оно освещалось внезапными вспышками молнии. Лил дождь; вода, стекающая с листвы дуба, промочила ее одежду, которая прилипла к ее исхудавшему, костлявому телу. Но Хильда не замечала холода и сырости.

Пусть душа Артура будет вечно бродить в темноте, он предал нас. Но защитите Джоби, ибо он – мессия, который был мне обещан, он – цель моей жизни. Возьмите меня, если это нужно для его спасения.

Прямо у нее над головой раздался грохот, разверзлись облака, и из них к земле полетел зигзагообразный язык пламени, избравший именно это дерево из тысяч других. Дуб был уничтожен. Простоявшее почти два века, дерево сгорело за секунду, вечнозеленые листья почернели и опали, ствол раскололся, но остался стоять. Обуглившийся храм огня, которому суждено было погибнуть этой ночью, что и свершилось.

Одежда Хильды Тэррэт сгорела, обнажив труп, кремированный Старейшими. Отвратительные останки, никчемная оболочка. Она предложила свою жизнь, самую высокую жертву, и жертва этак была ими принята.

Глава 1

Парень не по возрасту легко и ловко орудовал садовым ножом, движения его были точные и слаженные. Он надрезал крепкие побеги боярышника, срезал их совсем чуть-чуть, затем сгибал и переплетал с живой изгородью. Это было древнее искусство посадки живой изгороди, которое начало быстро исчезать с появлением механических инструментов, после которых целые мили изгородей принимают уродливый вид. Это обезображивание деревень не коснулось только таких отдаленных мест, как Хоуп.

На парне были потертые джинсы и майка, открывавшая взорам зрителей – кучке деревенских ребятишек – его загорелое тело. Парень был высокий, со светлыми взъерошенными волосами. Его тело работало, словно хорошо налаженная машина – усталости не ощущалось даже под конец дня, когда октябрьское солнце пыталось незаметно соскользнуть за далекую гряду гор, как будто ощущая неловкость за то, что приходится завершать такой превосходный день. Его слабеющие золотые лучи сверкнули на лезвии ножа, отразились на красивом лице садовника, подрезающего изгородь. Поразительный профиль, но нельзя не заметить печаль, почти не сходящую с его лица; голубые глаза его были устремлены на следующую ветку боярышника. Он надрезал и переплетал ветки, снова резал. Лишь однажды он обернулся и посмотрел на детей. Этот мимолетный взгляд заставил их отступить на шаг назад.

– Это Джоби, – громко прошептал восьмилетний мальчуган. – Джоби Тэррэт. Мой папа говорит, что его мать была ведьмой, что она убила...

– Заткнись ты, – осадил его Элли Гуд, двенадцатилетний пацан с рыжими волосами, совершенно прямыми, неровно подстриженными. – Это Джоби, и он мой друг.

– Он раньше жил у миссис Клэтт, – громко произнес кто-то. – Он жил там с ней и с ее котом. Теперь он от них ушел.

Элли резко повернулся, и крепкое словечко застыло у него на губах, когда он увидел Салли Энн Моррис, стоящую позади толпы. Он поймал ее взгляд, облизал губы и опустил глаза. Чувство неполноценности, классового различия, даже если об этом никогда не говорилось вслух. Дочь помещика среди деревенщины; ее родителям это вряд ли понравилось бы.

Элли Гуд искоса посмотрел на нее, не смог удержаться еще от одного взгляда. Как бы ты не относился к господам, в присутствии Салли Энн возникло только одно чувство; а когда тебе двенадцать, и ты только начал интересоваться девочками, Салли Энн возбуждала аппетит, вызывала любопытство. Хотелось представить, как она выглядит без своего зеленого хлопчатобумажного платья, которое, к сожалению, закрыло ей колени. Красивые бедра и ноги, не слишком худые, золотисто-каштановые волосы уложены в стиле афро, по-другому ей бы и не пошло. Полные губы красны от природы, без намека на помаду. Элли очень хотелось поцеловать ее, и он подумал, целовал ли ее уже кто-нибудь из деревенских мальчишек. Эта мысль вызвала у него ревность.

А ее глаза... Хотелось смотреть на них, но не заглядывать глубоко. Глаза Салли Энн были не голубые и не карие, а какого-то зеленоватого оттенка, как глубокий лесной пруд, скрывающий много недоступных тебе тайн. Когда Салли Энн смотрела на тебя, во рту пересыхало, хотелось сглотнуть, но ты не мог. Ты чувствовал себя виноватым, потому что знал, что она прочла твои мысли, может быть, только догадалась, но была близка к истине, это уж точно. Ты опять раздеваешь меня в уме, Элли Гуд, не так ли? Грязные мыслишки школьника, ты опять запачкаешь свои простыни. Но этим все для тебя и кончится, потому что я девственница и ею останусь. Не из-за приличий или чего-то еще, просто я так хочу. Ни один парень в деревне от меня ничего не получит, даже поцелуя. Я так хочу, поэтому ты напрасно мечтаешь, но тебе все равно придется смотреть на меня.

Элли снова взглянул, увидел, как она впилась глазами в Джоби Тэррэта. Ну нет, не может же она к нему что-то испытывать, даже если он мой друг, потому что он ведь тоже из деревни. Он работает на твоего отца, точно так же, как его отец работал здесь, до того, как...

Джоби остановился, чтобы наточить лезвие ножа о кусок камня, который лежал у него в заднем кармане джинсов. Он как будто чувствовал, о чем думают стоящие неподалеку. Он скользнул по ним взглядом, который охватил всех, остановился на секунду на юном Тимми Купере. Мальчик, который произнес вслух то, о чем думали все, отвернулся, хотел было отойти, но что-то заставило его изменить намерение, и он остался.

Чирк! Джоби срезал еще одну ветку, она захрустела, протестуя, когда он согнул ее и силой вернул в изгородь.

Элли Гуду не нравилось присутствие других ребят, он еле сдерживался, чтобы не сказать им, что Джоби – его друг, что им тут нечего делать, включая Салли Энн. Если она не хочет, чтобы мальчишкам при виде нее лезли в голову грязные мысли, то пусть держится подальше. У Джоби подобных мыслей не было, в том Элли не сомневался, потому что его другу не нравились девушки. Он как-то раз сам об этом сказал. Ему не нравились и маленькие мальчики, такие как Тимми Купер, они только травили его. Как и все остальные. Элли терпеть их не мог. Они продолжали заниматься тем же, чем и в школе в Хоупе, когда Джоби Тэррэт там учился. Если этот Тимми еще раз откроет свой рот, он ему даст по морде, пообещал себе Элли. Этим он докажет Джоби, что он его друг, и Элли невольно понадеялся, что Тимми скажет какую-нибудь пакость.

Джоби снова остановился, еще раз подточил лезвие ножа. Он весь вспотел, но внезапно пот на его теле стал холодным, по спине пробежала легкая, пощипывающая дрожь. Он весь напрягся, встревожился, словно услышал слова миссис Клэтт, которые она повторяла все годы: «Если ты не наденешь курточку, Джоби, ты простудишься и умрешь, а ведь я обещала твоей матери присмотреть за тобой». Черт, неужели он никогда не сможет выкинуть из памяти эту старую карту? Наверное нет, потому что он жил у нее, она растила его ровно десять лет. И это останется с ним до конца его жизни. Он скорчил гримасу, еще прошелся камнем по лезвию ножа взад и вперед умелым движением, от которого засверкала сталь.

Десять лет с миссис Клэтт, фактически, все его детство. Он помнил то утро, когда она впервые пришла за ним, так ясно, как будто это было вчера. В день похорон отца мать отвела его к миссис Клэтт и оставила там. Ему было страшно, когда он сел на старый, весь продавленный диван со сломанными пружинами, воняющий кошачьей мочой (позже он узнал, что кот пакостил за диваном, и миссис Клэтт выметала оттуда кошачье дерьмо, если вонь становилась невыносимой), глядя на дверь, думая, сумеет ли убежать.

– Ты посиди там, малыш Джоби, – старая карга повернулась к нему, очевидно, прочитав его мысли, потому что проковыляла к двери и накинула крючок. – Твоя мама не хочет, чтобы ты ей сегодня досаждал, у нее и так полно забот. Думаю, она заберет тебя перед ужином. А пока будь умницей, не мешай мне, потому что и мне есть над чем подумать.

Джоби почувствовал, как у него задрожала нижняя губа, но ему все же удалось сдержать слезы – он решил не проявлять слабость в присутствии миссис Клэтт. Мальчик сидел на диване, озираясь по сторонам, разглядывая неопрятную комнатушку, глядя на закипающий на очаге чайник, пытаясь отогнать кота, который вспрыгнул на диван и уселся рядом с ним, словно наслаждаясь тем, что Джоби не хочет этого, боится его.

День выдался длинный. Миссис Клэтт дала ему овощного супа; он не был голоден, и ему не понравился резкий, пряный вкус этой еды, но он съел все, потому что это тоже был своего рода вызов. «Можешь есть, можешь не есть, – прошамкала старуха. – Но если не станешь есть, потом не жалуйся, что голоден».

После скудного ленча она уселась перед огнем, и голова ее склонилась на грудь. Джоби опять подумал о двери, но он знал, что ни за что не сможет поднять крючок, да и кот, наверное, вцепится ему в ноги, шипя, царапая кожу под тонкими, вытертыми штанами. Миссис Клэтт втащит его обратно, может быть, накажет, запрет в чулан под лестницей, как делала мать, когда он не слушался. Он содрогнулся при этой мысли; если чулан миссис Клэтт такой же, как у них дома, то это стало бы для него ужасным испытанием. Кромешная темнота, что-то двигается вокруг тебя и прикасается холодными пальцами, заставляя вздрагивать и кричать. Джоби сидел на диване, тупо уставившись на огонь; пламя принимало разные причудливые формы – люди, животные, вот на человека напало какое-то чудовище, сцена менялась, прежде чем он успевал разобрать ее. Это пугало Джоби, он не мог поверить, что это были просто скачущие языки пламени.

Старые часы на камине пробили два раза, когда тишину нарушил звон колокола. Отдельные удары его раздавались несколько минут, все слабее и слабее, как будто церковный сторож начал уставать и, в конце концов, перестал звонить. Джоби знал, что это прозвонил колокол на церкви, что было как будто связано со смертью его отца, но не осмеливался спросить.

– Как умер мой папа? – внезапно спросил он и увидел, как старуха быстро открыла глубоко запавшие глаза, сердито сверкнула ими, потому что ее потревожили, укоризненно скорчилась.

– Не думай об этом, детка, – резко и раздраженно сказала она. – С ним случилось несчастье, может быть, когда ты вырастешь, мама расскажет тебе. Не мое дело. Но ты не плачь о нем, он был плохой.

– Почему плохой?

– Твоя мама тебе как-нибудь сама расскажет. А теперь посиди спокойно, дай старухе отдохнуть.

Джоби погрузился в молчание. Он вовсе не собирался плакать об отце, потому что Артур Тэррэт был далек от него. Он мало разговаривал, делал только то, что велела Хильда. Джоби часто мешал им, они отсылали его наверх в спальню, потому что он был им помехой. Иногда по ночам кто-то приходил, тогда все поднимались на чердак над его комнатой. Он слышал, как они там двигались, шептали что-то, в основном раздавался голос матери, но он натягивал на голову одеяло, чтобы заглушить все это. Он был любопытен, но боялся подслушивать.

Уже стемнело, когда мать наконец-то пришла за ним к миссис Клэтт. Женщины прошли в заднюю комнату, и некоторое время оттуда доносились их приглушенные голоса, и опять Джоби зажал себе уши, чтобы не слышать. Он не хотел этого слышать.

После смерти отца их дом как-то изменился. Он не знал почему, но в темноте ему становилось страшно, как будто исчез последний источник его защиты. Он не знал, от чего ему нужна была защита, кроме как от привидений, живущих в чулане под лестницей.

Через три дня после похорон мать облачилась в свои длинные, темные, летящие одежды: она всегда их надевала, когда к ней приходили люди, с которыми она поднималась на чердак. Он понял, что мать собралась куда-то идти, и его замутило от мысли, что его опять поведут к миссис Клэтт.

– Тебе не нравится миссис Клэтт, Джоби, правда? – Хильда Тэррэт говорила ласково, чуть улыбаясь.

Джоби помотал головой:

– Нет, и кот ее не нравится.

– Глупый, – она протянула руку и взъерошила ему волосы. – Но будет лучше, если ты привыкнешь к ней, потому что... Ну, может быть, тебе придется однажды перейти к ней жить.

– Нет! – пронзительно закричал Джоби, вложив в этот крик весь свой искренний протест.

– Миссис Клэтт – добрая женщина.

Ему показалось, что мать говорит как-то очень напряженно, будто выводит дрожащей рукой слова завещания, моля о том, чтобы еще долго не возникла необходимость выполнить его. Когда конверт с завещанием вскроют, человек будет уже мертв и погребен.

– Может статься, тебе и не надо будет идти с ней, но я бы была спокойна, если бы знала, что есть человек, который позаботится о тебе как следует, а иначе они могут забрать тебя в сиротский приют. Вот что, – внезапно тон ее изменился, стал неестественно веселым ради маленького мальчика, на случай, если тот начнет протестовать, не захочет оставаться один дома, точно так же, как он протестовал против того, чтобы его забрала миссис Клэтт. – Мне придется оставить тебя одного ненадолго, у меня важные дела. Я не стану заставлять тебя идти к миссис Клэтт, если ты пообещаешь быть умницей, когда останешься один.

Джоби кивнул; все, что угодно, лишь бы не идти к миссис Клэтт.

– Хорошо же, тогда слушай. Я могу вернуться засветло, и я хочу, чтобы ты сидел дома тихо. Не отвечай на стук в дверь, если кто-то придет, потому что у меня могут быть неприятности с полицией из-за того, что я оставляю тебя одного, а нам ведь этого совсем не нужно, верно? На столе в кухне джем, хлеб и пряник тебе к чаю. Я подложила в печь дров и закрыла заслонку, ты не должен ее трогать ни в коем случае. Если я не вернусь, когда начнет темнеть, ложись спать, закройся одеялом. Ты ведь уже большой мальчик, должен помогать матери, если ей надо уйти, как сегодня. Ты понял меня?

Джоби кивнул, мать поцеловала его в лоб и ушла, закрыв за собой дверь на ключ. Джоби почувствовал одиночество в этой внезапной пустоте. Не было никого, перед кем он должен бы был притворяться, и мальчик дал волю слезам. Впервые после смерти отца он так сильно плакал. Ему стало полегче, он проголодался и пошел в кухню, где съел хлеб с джемом и пару кусков имбирного пряника, который накануне испекла мать.

В комнате стало темнеть, прежде чем он понял, что наступил вечер. Где-то вдалеке прогромыхал гром. К нему вернулась тревога, вернулись все его детские страхи. Он посмотрел на дверцу чулана, чтобы убедиться, что она заперта, ему показалось, что изнутри раздаются какие-то звуки, как будто кто-то пытается открыть ее, от чего дерево заскрипело. Тогда он бросился бежать по шатким ступенькам наверх и вскоре уже лежал в постели, накрывшись с головой одеялом, как велела мать, прислушиваясь к раскатам грома.

Было темно, он ничего не видел. Он крепко закрыл глаза, дрожа под одеялом, прислушиваясь. Какие-то непонятные звуки, самые страшные. Он попытался заткнуть уши, чтобы не слышать, но не смог.

Звуки были какие-то скрипучие, как будто кто-то надавливал на дерево, такой звук раздавался, когда мать закрывала Джоби в чулане и запирала его дверцу, а он в ужасе толкал ее, пытаясь выйти. Она скрипела от его усилий, но запор был достаточно крепок, так что он зря тратил время. И сейчас происходило то же самое: что-то пыталось выйти оттуда!

От слепого ужаса он свернулся калачиком, почти задохнулся во влажной духоте постели. Оно не сможет вылезти из чулана, это невозможно. Неужели невозможно? Но если бы оно и вылезло, оно не знает, что он здесь. Неужели не знает?

Чей-то шепот; он не сразу различил голоса, затаив дыхание, пытаясь определить, откуда они доносились. Гром грохотал вовсю, гроза бушевала прямо над их домом, как будто тысячи диких существ, пытавшихся освободить то, что притаилось здесь, наконец-то пришли за Джоби, чего он всегда боялся. Голоса продолжали звучать, произнося смесь бессмысленных слов... наверху, на чердаке! Конечно, откуда бы им еще доноситься; он словно слышал повторение шума тех сборищ, которые устраивала мать с незнакомыми людьми, появлявшимися в темноте. Все происходило вновь, но только в доме никого не было, кроме него. Никого... Живого!

Он тихо плакал, беззвучно шевеля губами, звал мать. С ней бы не было так страшно. Дом дрожал от ударов грома, вспышки молнии освещали его постель. Кто-то умрет сегодня, Джоби, может быть, ты!

Бесконечное смятение, шум и страх. Джоби весь сжался, снова стал молить о том, чтобы поскорее вернулась мать. Но она не пришла, и в конце концов мальчик в изнеможении провалился в сон, все еще слыша шепот, скрип дверцы чулана, потому что кто-то толкал ее изнутри, стихающие раскаты грома; злые силы иссякли, им не удалось освободить духов, томящихся в доме.

Рассвело. Джоби понял, что ночь прошла, вылез из-под скомканных простыней и одеяла, сощурился от утреннего солнца. Он почувствовал облегчение, но ему надо было найти мать, рассказать ей обо всем.

Он прокрался на лестничную площадку, увидел, что дверь в комнату матери приоткрыта. Помедлив, он заглянул туда. Невозможно было понять, спал ли кто-нибудь на кровати ночью, потому что мать никогда не застилала ее. Матери в спальне не было, но это не удивило Джоби, потому что она всегда вставала рано. Она, наверно, внизу.

Он подошел к краю узкой винтовой лестницы, прислушался. Тишина, не слышно стука кастрюль и сковородок, нет запаха жареного бекона. Еще не спустившись с лестницы, он знал, что Хильда Тэррэт не вернулась домой. Он проверил две комнаты внизу, но ее и там не было. Длинный черный плащ матери не висел на крючке на двери. Чувство пустоты, одиночества охватило Джоби, слезы снова наполнили его глаза.

Вдруг мальчик в ужасе заметил, что дверца чулана распахнута; он увидел за ней черную пустоту, попытался отвести взгляд, почувствовал затхлый запах плесени, исходящий изнутри. Он подбежал к чулану, захлопнул дверцу, услышал, как щелкнул замок, но все же навалился на нее всем телом. Он опоздал, его наихудшие ночные страхи подтвердились, гром освободил то, что томилось в чулане, выпустил его в ночь. Оно могло быть где угодно, ожидая возврата тьмы.

Джоби уселся на стуле матери возле погасшей плиты, глядя на почерневшие угли; он уже не ждал мать, он знал, что она не вернется. Он был так потрясен, что не стал противиться, когда днем пришла миссис Клэтт и увела его; кот шел сзади, следом за ним, как бы давая ему понять, что при первой же возможности вцепится с ненавистью в ноги Джоби.

Джоби очнулся от своих воспоминаний, все еще водя точильным камнем по лезвию садового ножа, которое превратилось в узкую, блестящую полоску стали. Туман перед его глазами рассеялся, и он увидел вокруг себя любопытные молодые лица. Некоторые смотрели враждебно, другие же просто наблюдали. Элли Гуд. Элли – хороший паренек, друг, если таковой ему понадобится, но пока Джоби был один, с тех самых пор, как ушел от миссис Клэтт в день своего шестнадцатилетия, вернулся в развалюху, которая когда-то была его домом. Ему никто не был нужен.

Салли Энн Моррис. При виде нее у Джоби по телу начинали бегать мурашки, но это было приятно, у него появлялось странное, незнакомое ощущение. Ее зеленоватые глаза поблескивали на солнце, они проникали в него так же, как глаза матери или миссис Клэтт, которые читали его тайные мысли, властвовали над ним. Я тебе нравлюсь, правда, Джоби? Он покраснел, посмотрел на нож в руке, мысленно произнес, заикаясь, что ему надо работать. Твоему отцу, Салли Энн, не понравилось бы, что я лентяйничаю.

Ты опять мечтал, Джоби.

Иногда события прошлого он видел так ясно, как будто все это случилось лишь вчера. Это они виноваты, они перенесли свои мысли в его сознание. Твоя мать убила твоего отца, Джоби, околдовала быка, а потом. Господь покарал ее, убил молнией. А что же будет с тобой?

– Ты – ведьмин сын.

Раздался голос Элли Гуда:

– Заткнись.

Толпа приблизилась. Тимми Купер стоял впереди, чувствуя себя в безопасности. Ты не посмеешь мне ничего сделать, Джоби, хоть ты и ведьминское отродье.

Он посмотрел на Салли Энн, увидел, как движется ее гибкое, молодое тело, как будто для него одного. Посмотри на меня, Джоби, разве ты не хотел бы, чтобы все это было твоим?

Джоби весь напрягся, вспотел, наметил очередной побег боярышника, который надо было разрезать, оглянулся назад, видя в тумане лица. Ненависть к Тимми Куперу и его насмешкам, какое-то иное чувство к этой девушке вызывали в его нижней части тела ощущения, которые сбивали его с толку. Точильный камень выпалу него из пальцев, и Джоби повернул лезвие ножа кверху и назад, нацелившись на тонкий побег; но как раз в тот момент, когда он поднес нож поближе, он невольно отвел взгляд в сторону. И в этот ужасный миг он понял, что не властен над собой, что кто-то управляет его действиями.

Время как будто остановилось, и все казалось в тысячу раз ужаснее. Деревянная рукоятка ножа каким-то образом выскользнула из его потных пальцев, и нож, крутясь, вращаясь, сверкая в лучах полуденного солнца, забыл о живой изгороди, превращаясь в орудие уничтожения, наметив себе цель – насмешливое лицо ребенка.

– Ведьмин сын. Твоя мать убила твоего отца, и Господь...

Нож ударил Тимми Купера острым краем лезвия, со всей силы, угодив на тонкую шею, которая оказалась ничтожной преградой на его пути и не смогла задержать его полет. Это произошло так стремительно, но Джоби Тэррэту казалось, будто нож падал очень медленно. Гильотина, нашедшая цель, обезглавливающая с бесстрастной исправностью.

Голова мальчика поднялась, губы его все еще беззвучно шевелились, произнося насмешливые слова; к счастью, он не успел понять, что произошло. Голова словно повисла над бьющей алой струей фонтана, будто пластмассовый шар на струе воды в тире парка аттракционов. Тело Тимми напряглось, но он упал не сразу; рука его поднялась, палец обличающе указал на Джоби. Она убила, а теперь ты убил, колдун!

Медленно окровавленный труп опустился на землю, голова отвалилась, покатилась, остановилась в метре от Джоби, уставившись на него. Она смеялась, издевалась над ним. Видишь, что ты натворил, колдун?

Внезапно все вокруг бешено завертелось. Кровь все еще хлестала из обрубленной шеи, лилась дюжиной ручейков, собираясь в алое озеро, наполняя выбоину на дороге. Потом раздались визги и крики.

В голове у Джоби все закрутилось, та замедленная пленка теперь превратилась в расплывчатое пятно. Все лица были повернуты к нему, на них был написан ужас, они были искажены злобой. Они кричали, обвиняли его:

– Ты убил его, колдун, потому что он сказал правду!

Элли Гуд плакал, мальчик, которому бы следовало бежать прочь отсюда, вопя от ужаса, внезапно повзрослел, наклонясь над мертвым телом. Нет, это невозможно, ты не умер, Тимми. Встань и скажи нам, что ты жив. Прошу тебя! И Салли Энн, уставившись зелеными глазами на Джоби, говорила ему непонятные слова. Это был несчастный случай, нож просто выскользнул. Никто не вправе обвинять тебя. Но они будут обвинять. О Боже, будут! Я буду с тобой, Джоби.

Оцепенев, Джоби Тэррэт схватился за изгородь, чтобы не упасть, не обращая внимания на острые шипы, напоминая ободранное чучело, не в состоянии сдвинуться с места. Все остальные отпрянули от него, кроме Салли Энн и Элли, бросились бежать, вопя, их крики ужаса эхом отдавались в горах.

– Произошло убийство! Ведьмин сын убил Тимми Купера!

Прошло несколько часов, а, может быть, минут – сознание Джоби опять шутило с ним шутки. Элли пытался пристроить голову мертвого мальчика к отрубленной шее. Вот так, все будет хорошо, он сейчас оживет, и они не смогут обвинить тебя, Джоби. Нет, он мертв, он никогда не встанет.

Салли Энн стояла рядом с Джоби, схватив его за руку, от чего по его телу как будто пробегал слабый электрический ток, словно от отработанного аккумулятора. Ты не виноват, Джоби, это был несчастный случай. Будь со мной, и все обойдется.

Ее глаза смотрели в его глаза, проникали в них, успокаивали, ослабляли ощущение реальности, словно обезболивающее средство. То, что жило в чулане, тоже так делало, Салли Энн. Оно вышло из чулана в ту ночь, когда умерла моя мать. Ты говоришь глупости, Джоби. Нет, это правда, оно всегда там жило... может быть, и сейчас оно там, а теперь, когда оно убило, оно вернулось туда...

Ее глаза неотрывно смотрели на него, и внезапно ему стало жутко: если бы он мог, он бы бросился бежать. Затем его вдруг охватило странное чувство покоя, как будто Салли Энн была его защитницей. Не тревожься, Джоби, это был несчастный случай, ты не виноват.

Несколько мгновений покоя, он почти задремал; потом его вновь охватила паника, страх вернулся, его насквозь пронзил вой сирены приближающейся полицейской машины.

И Джоби Тэррэт понял, что все произошло на самом деле, что Тимми Купер погиб от его руки.