Текст книги "Каторга"

Автор книги: Гай Север

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Умник, заткнись! – Лысый сам замолчал. – Куда я пойду? Вокруг голые горы!

– Ну да. Обычные горы. А у тебя на плечах что? Голова. А в ней что?

– Дерьмо, – осклабился Дед, наблюдая за тем, как Умник нажимает клавиши.

– С этим никто не спорит, – сказал Умник серьезно. – Вопрос только в количестве. У кого-то больше, у кого-то меньше, у одного очень много, у другого почти ничего. Поэтому выливай из головы дерьмо, чтобы не мешало, и соображай как не сдохнуть в горах. А в горах не сдохнуть совсем не трудно, нужно только правила соблюдать.

– Да, но... Ведь здесь ничего больше нет, только зона! Только рудник, забои, дерьмо, только уроды и сволочи... Куда я пойду? Нахрен бы им дверь закрывать, действительно! Куда я пойду?

– Лысый, ты взрослый ведь человек? Сам выбирай. Тем более, выбирать очень просто: ноль или один. Ворота одни, для всех. Хочешь – сгноись в отстойнике. Хочешь – сваливай в горы и дыши воздухом. Воздух и солнце, что еще надо? Жизнь у тебя только одна, сейчас. Выбирай сам. Я просто очень хочу узнать, за что меня так, а так бы я уже давно отвалил. И никто бы не бил в голову. Ага... Вот смотри...

Экран на стене ожил. Умник следил за бегущими строчками, затем нажал клавишу, и бег таблицы остановился.

– Смотри. Пока я думаю так, что эти цифры – наши каторжные номера. Если перейти по этому знаку, – Умник нажал клавишу, – открывается таблица, в которой, я уверен, и зашифровано наше прошлое...

– Гы-гы-гы, – осклабился Лысый. – Дело, значит, за малым. Узнать, какой у тебя номер. Как? Расшифровать эти ублюдские закорючки. Как?

– Лысый, если ты хоть как-то умеешь думать, ничего не потеряно. Можешь поверить, если у тебя из башки не стерли все до конца, если ты понимаешь, что эти штуки можно расшифровать... Ты их расшифруешь. Лысый, я тебе скажу вещь, очень важную, только пойми правильно... Не забывай, что ты – самый обыкновенный робот. И работаешь по правилам, которые до тошноты элементарны. И у тебя, как у робота, есть определенный ресурс. Ты можешь пускать его на всякий мусор и хлам, флаг тебе в руки и трубку в анус. Но попробуй определиться, что для тебя в жизни важное, действительно важное. Попробуй пусти его только на это важное, не на мусор и хлам, – и офигеешь.

– Хи-хи-хи, – сказал Дед невесело. – И как мне, скажи на милость, узнать, что для меня мусор и хлам, а что нет? Может, подскажешь, Умник?

– Этого тебе, Дед, не скажет никто, – Умник отключил экран и поднялся. – У тебя на плечах что? Голова. А в ней что?

– Дерьмо, – осклабился Лысый и загоготал.

На место раздавленного толстяка перевели Гнуса – верзилу без лба и с расплющенным носом, над которым таращились глазки. До обеда, пока они долбили нескончаемую породу и валили ее на нескончаемое полотно, Гнус то и дело оборачивался в сторону Умника и, зловеще скалясь, переговаривался с напарниками. Иногда они оборачивались все вместе, злобно смотрели на Умника, Лысого, Деда и снова о чем-то переговаривались. Дежурные возвращались часто, чаще обычного, подходили к Гнусу и Тормозу, говорили с ними, оборачивались на Умника, Лысого, Деда и вскоре, перед обедом, исчезли вообще.

Дед, наблюдая что творится на участке соседей, только качал головой.

– Чувствую, не дадут нам сегодня обедать, – проорал он Лысому в серое ухо.

Лысый кивнул. Наконец объявили обед, и грохот осыпался, и в тишине проступили ругательства, гогот, стук ложек. Дед, Лысый и Умник уселись на своем участке, в пыльное крошево камня, достали посуду, принялись за обед. Минут через пять Гнус, наконец, подошел к Умнику и стал перед ним, бросая тусклую тень. Умник продолжал стучать ложкой, не замечая верзилу. Рядом с Гнусом остановился и Тормоз.

– Але, черепа, – поздоровался Гнус и хихикнул. – Хлеб да соль.

– Взаимно, – откликнулся Дед спокойно. – Что надо? Не мешай принимать пищу.

– Хавайте, черепа, хавайте. Я, вообще-то, не к вам. Я к этому.

– Ну, – Умник отставил ложку и поднял голову.

– Куда ты водил народ вчера вечером?

– В смысле?

– В смысле «в смысле»? Я спрашиваю, куда вы вчера ходили после работы?

– Ты про люк? Чего спрашиваешь, когда сам видел.

– Я спрашиваю, что там такое и зачем вы туда шарились.

– Там коридор, много дверей, кресла, пульты, экраны. Сходи сам посмотри, если тебе интересно.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать: открывай люк, заходи и смотри, если тебе интересно. Там не заперто. Заходи и шарься сколько влезет.

– Что-то я, черепа, не понял, – Гнус обернулся к своим и хихикнул. – Он меня что, за дурака держит?

– Да он нас тут всех за дураков держит, – хрюкнул Тормоз. – Ему уже давно пора яйца на уши намотать, пидору гнойному.

– Я тоже, черепа, думаю, что пора, – Гнус выбил ногой из рук Умника миску с похлебкой. – Зачем ты туда ходил, сученыш?

Умник поднялся и стал перед Гнусом, глядя в глаза. Гнус секунду держался, затем отвел глаза в сторону, обернулся к своим и мерзко хихикнул:

– Посмотреть, хи-хи-хи... И что же ты там увидел, интересно спросить? – он опять повернулся к Умнику и посмотрел ему в подбородок.

– Пока ничего особенного. Там все пока непонятно.

– А что там должно быть понятно? – Гнус хихикнул еще раз, глазки его сверкнули.

– Мне там нужно кое-что узнать. Это личное, – сказал Умник серьезно. – К вам никакого отношения не имеет.

– Личное, черепа, – Гнус обернулся к своим. – Личное – значит личное, хи-хи-хи, дело святое... На личное мне насрать. Мне вот не нравится, что ты там шаришься. Чтобы я тебя там больше не видел. Понял, козел?

– Нет, не понял. Какое тебе дело, что я там шарюсь? Я же тебе говорю, что к вам это никакого отношения не имеет.

– Давай его, Гнус, замочим тут, наконец, – вякнул Тормоз. – Затрахал он уже по самое нехочу. Мы тут, кретины, ходим и ходим, сколько тут себя помним, живем себе спокойно, без всяких вонючих люков, нам до них дела нет. И вот тебе – раз, выскакивает какой-то вонючий пидор из какой-то вонючей жопы, и лезет во всякие дыры, как какой-то ушастый член, и еще заявляет, что мы тут отстой, гнилье и моча.

– Я, Тормоз, не говорил, что вы тут отстой, гнилье и моча. Это вам, наверно, так самим кажется.

– Я повторять не буду, – Гнус толкнул Умника так, что тот чуть не упал. – Еще раз увижу, как ты ошиваешься около этого поганого люка, отрежу яйца тупой ножовкой. Понял?

– Что отрежешь яйца тупой ножовкой – понял.

Гнус ударил Умника коленом в пах, и Умник упал в пыль и крошево.

– И вам тоже, – Гнус обернулся к Деду и Лысому.

– А нам-то за что? – Дед поднял брови.

– Ты что, тоже тут самый умный нашелся? – Тормоз, поигрывая запасной стойкой, подошел к Деду. – Тебе ясно сказано?

– Жалко, не замочили мы тебя давеча, – хихикнул Лысый, доглотал остаток похлебки и отставил тарелку. – Слушай, Тормоз, а пошли с нами?

– Куда?!

– В люк. Там тихо, спокойно, без вони, уродов нет никаких...

Тормоз ударил Лысого ногой в голову. Лысый успел увернуться, удар вышел вскользь, Лысого отбросило в сторону, на острые камни. Гнус подскочил к Лысому, ударил его сапогом в ребра – Лысый, крякнув, перевалился на другой бок и, согнувшись, затих.

– Я сказал, черепа, – процедил Гнус. – Все.

Он повернулся к Умнику, который поднялся и стоял, чуть согнувшись, держась рукой за стойку.

– А ты, паскуда, еще одно слово вякнешь – прикончу, – Гнус сунул стойку ему под нос. – Понял?!

– Понял.

– Ах, сука! Я же сказал – слово, и...

Гнус замахнулся, Умник отдернулся, зацепил пяткой камень, повалился назад. Страшный удар, который должен был размозжить ему череп, пришелся в стойку. Балка выскочила из крепления и обрушилась, мелькнув у Умника прямо перед глазами. Череп Гнуса раскололся орехом, каска рассыпалась двумя половинками. Кровь и мозги жижей ляпнулись Умнику в переносицу. Балка воткнулась в отвал, за ней просела опалубка, похоронив Гнуса в месиве обломков и камня.

Дед с Лысым успели спастись – они бросились вон как только стойка звякнула. Когда грохот осел и пыль опустилась, Дед подошел к заваленному участку и стал осторожно оттаскивать камни. Лысый стал помогать. Через десять минут они вытащили из-под завала Тормоза, за ним другого напарника. Тормоз был целиком в лепешку, но еще дергался; второй, похоже, был мертв. Дед ощупал туловище и сказал:

– Боюсь, что Умник, наконец, доумничался.

– Это судьба, – хихикнул Лысый, обшаривая карманы Тормоза и второго напарника.

Тормоз очнулся, открыл глаз – второй уже вытекал – застонал, громко, мучительно.

– Надо же, какая гнида живучая, – хихикнул Лысый снова. – А жалко, все-таки, Дед. Что-то и мне захотелось узнать, за что нас сюда. Как мы, кому, где и когда напакостили.

– Надо было мне самому его придавить, как слепого щенка, пока еще не разобрался, что тут к чему, – кивнул Дед. – Ведь это такой разврат – не успеешь и оглянуться!.. Ему, видишь ли, уже интересно, как мы, кому, где и когда напакостили! Засохни, Лысый, заткнись.

– Ладно, Дед, ладно... Разврат на самом деле неслабый... Думаешь, я не вижу, как тебе самому интересно? Нет, Дед, а все-таки жалко этого идиота. А что, если бы он правда расшифровал всю эту гнидятину? Все эти циферки и крючочки?

– Лысый, ты взрослый вроде как человек... Тьфу, вот ведь зараза! В общем, заткнись. Умник – на нашем участке, мы должны его раскопать и убрать. Ты видел, кто сегодня дежурный?

– Еще бы, – гигикнул Лысый, ворочая камни. – Сейчас будет орать: что же мы, тупые толстые жопы, не справились, пока обед.

Они растащили камни, поставили запасную подпорку, закрепили просевшую кровлю, выскребли Гнуса.

– С-сука, пообедать не дал спокойно, – Лысый пнул окровавленным сапогом разбитое туловище.

Он отбросил еще пару камней и выпрямился. Из завала, из хлама и крошева, выкарабкался пыльный изгаженный Умник. Он выбрался из какой-то невероятной норки, которая образовалась под упавшей кровлей между камнями, выпрямился и стал отряхиваться.

– Я чуть не уссался! – загоготал Лысый.

Дед засмеялся с ним, подошел к Умнику и треснул его по плечу.

– Вот ведь сучонок! – Дед треснул его еще раз. – Ты что, заколдованный?

Умник снял каску и потрогал повязку, на которой никак не засыхало пятно. Как обычно, осмотрел кровь на пальцах, надел каску, посмотрел на Деда и Лысого без улыбки.

– Я здесь ни при чем.

– А кто?

– Помнишь, Лысый, я тебе говорил про закон?

– Про какой закон?

– Помнишь, помнишь. Ты думаешь, я так просто споткнулся?

– Не понимаю!

– Это говорит о том, что я все делаю правильно. Все говорю правильно, и все правильно думаю.

– Умник, я тебя сейчас огрею вот этой стойкой, и никакой закон тебе не поможет! – Лысый стукнул Умника в грудь. – Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что если ты на своем месте, и делаешь то, что должен, с тобой никогда ничего не случится. Так что, Лысый, не парься. Сегодня мы кое-что накопаем. Я, кажется, догадался, как нам расшифровать циферки.

– Ладно, Умник. Ты заколдованный, и я уже понял, что с тобой ничего не случится – пусть так, может быть. Но вторую-то дырку в башке схлопочешь как пить дать.

– А что делать, – Умник потрогал повязку. – Издержки агрессивной среды.

– Агрессивной среды, гы-гы-гы.

– Для каждой агрессивной среды, Лысый, есть своя техника безопасности. Если ее соблюдать, то все будет нормально.

– А где ее взять? В учебниках про нее не пишут.

– В учебниках пишут про все. Нужно просто читать уметь. Соображай, что тебе надо, читай и думай, что пригодится.

– Соображай... Легко сказать. Вот что, например, надо, чтобы не получить дыру в голове?

– Надо чтобы не было головы, – захохотал Дед.

– Но у меня-то есть голова!

– Вот и соображай.

Они остановились у люка.

– Умник, а как этот люк согласуется с твоей техникой безопасности? – Дед стукнул ногой в железо. – Вторую дырку в башке ты ведь из-за него чуть не выхватил?

– Чуть-чуть не считается, Дед, – Умник отодвинул тяжелую крышку и переступил порог. – Мир устроен в двоичной системе: «да» или «нет». Если переделать твою любимую фразу, то один раз уже пидорас.

– Что ты имеешь в виду? – Дед озадачился. – Что мы все пидорасы?

– Да.

– И что нам теперь делать?

– Тебе ничего. Чуть-чуть не считается.

– Не понял! Я тебя сейчас тут ухайдокаю, гнида. Что ты имеешь в виду?

– Если ты чуть-чуть пидорас, то ты еще не пидорас. Понимаешь, Дед, существует некоторое число, определяющее. Это число очень важное, потому что меньше него ты еще не пидорас, а больше – уже пидорас. По шкале пидорасости, в смысле. Но это определяющее число выводится по такой формуле, в которой бывает только «один» или «ноль».

– Знаешь что, Умник, – отозвался Дед злобно, – я тебя, все-таки, наконец тут угроблю и размажу по этому самому люку.

– Ладно, только давай сначала пойдем и узнаем, за что ты меня тут угробишь и размажешь по этому самому люку.

Умник скрылся. Лысый с Дедом переглянулись, переступили порог и двинулись вслед. Вскоре они подошли к той двери, зашли в комнату, расположились за спиной Умника. Умник набрал свою комбинацию клавиш, вывел на экран таблицы, стал их неторопливо листать.

– Умник, ты мне все-таки вот что скажи, – Лысый, наконец, нарушил молчание. – Допустим, ты тут кое-что понимаешь – ладно, хрен с тобой, яйца мы тебе отрежем потом. Но ты мне вот что скажи. Если ты все это знаешь, откуда ты все это знаешь?

– Оттуда, Лысый, оттуда, – Умник не отвлекался от клавиш. – Все оттуда. Я ведь, Лысый, бракованный. Я ведь, Лысый, убогий – мозги мне кастрировали не до конца.

– Я тебя, сволочь, не понимаю!

– Лысый, откуда ты знаешь что нужно делать, когда тебе хочется в туалет? Откуда ты знаешь, какие мышцы тебе нужно напрячь, чтобы высрать кусок дерьма?

– А нахрен мне это знать? Просто берешь и срешь. Ну ты дал, Умник, я чуть не уссался.

– Ну вот, Лысый, видишь, ты чуть не уссался. Значит, ты знаешь, как уссываться.

– Знает, и еще как, – загоготал Дед.

– И не надо ни у кого спрашивать?

– И не надо ни у кого спрашивать.

– Значит, Лысый, это знание уже присутствует в тебе изначально?

– Что ты хочешь сказать?

– А что ты хочешь понять?

– Дед! – взмолился Лысый. – У тебя с собой есть что-нибудь потяжелее?

– Он, я так понял, хочет сказать, что чтобы что-то узнать, нужно уссаться, – сообщил Дед неуверенно.

– Умник, паскуда, прекращай умничать и отвечай на вопрос!

– Я не знаю, что тебе еще отвечать, Лысый. Я тебе ясно сказал. Все что нужно у тебя есть – уже есть. А как этим пользоваться, и для чего – этого тебе никто не расскажет.

– Ну и какая мне тогда от этого радость? Вот суки.

– Потому что все что нужно у тебя уже есть. И то, как всем этим пользоваться. Выбор, таким образом, за тобой: пукать на самокате или телепортировать. Вот отсюда я это и знаю, – Умник потрогал повязку, осмотрел кровь на пальцах. – Ага! Вот я и нашел кое-что.

Лысый с Дедом подались вперед, всматриваясь в непонятную мешанину символов на экране.

– Видишь номер? – Умник обернулся к Деду.

– Сто сорок три, двести пятнадцать, триста два, девятьсот одиннадцать. Вижу, и что?

– Это твой номер, Дед.

– Хм! – фыркнул Дед. – И что мне теперь с этим делать? Даже в сортир не сходить.

– Не все сразу Дед, не все сразу. В сортире тоже на пустой желудок не особенно разбежишься. Это твой номер, и придет время, когда мы узнаем, что за ним кроется, кто ты такой, в чем заключается твое преступление, за что ты гробишься здесь на каторге.

– Умник, а мой номер сможешь узнать? Какой у меня номер?

– Зачем тебе, Лысый? – Умник чуть улыбнулся. – Здесь, в зоне, достаточно туалетной бумаги. В крайнем случае можно просто подмыться.

– Я тебя сейчас задушу, гнида.

– Сейчас я узнаю твой номер, – Умник долго стучал по клавишам. – Читай.

– Сто одиннадцать, двести двенадцать, восемьсот сорок, триста пятьдесят четыре... Это на самом деле мой номер?

– Гарантия. Тебе стало легче?

– Умник, – сказал Лысый, вдруг без обычного своего фиглярства. – Мне стало легче. Не знаю почему, можешь хихикать и тыкать пальцем, но мне стало легче. Ты сволочь. Откуда ты все это знаешь?

– Я не буду хихикать и тыкать пальцем, – сказал Умник серьезно. – Я бракованный. Если ты знаешь свой номер, это уже кое-что и это уже кое очень немало что. На самом деле это самое главное, потому что за номером можно вытянуть все что там есть – про нас, про каждого.

Дед с Лысым какое-то время молчали.

– Умник, давай закругляться, – сказал наконец Дед. – Скоро отбой, а нас нет.

– И что?

– Как что? Скоро отбой!

– Ну и что, что скоро отбой?

– Как что? Нужно идти!

– Куда нужно идти?

– В барак! Спать! На нары!

– Нужно? Зачем?

– Спать! Как зачем?

– Спи здесь. Тебя что, кто-то гонит?

– Нет, но... Да, но...

– Ну иди, если тебе так хочется. А я и здесь переночую. А то там храпят, стонут, бормочут, пердят – в общем, не выспишься.

Лысый с Дедом переглянулись.

– Ты, Умник, как хочешь, а мы, пожалуй, пойдем...

– Идите. Вас кто-нибудь держит?

Лысый с Дедом чуть потоптались.

– Ну ты, Умник, это... Завтра в забой-то придешь?

– Приду. Конечно приду, не парьтесь. Если я не приду, найдется еще какой-нибудь гнус, или еще какой-нибудь тормоз, и вам вставят. Я вас не хочу подставлять. До завтра.

– Ты, Умник, это... А завтракать как? Может, тебе завтрак в забой принести?

– Лысый, спасибо. Но тут есть еда. Я позавтракаю.

– Какая еда? Откуда?

– Оттуда. До завтра.

Лысый и Дед остановились у входа в барак. Лысый оглядел пласты экскрементов под самыми окнами, повел носом.

– На самом деле, Дед. Что-то здесь не так.

– Ты про что?

– Ну смотри. Видишь, сортир. Вышел, перешел двор, зашел в сортир, высрал дерьмо, помыл руки. Вонь и параша там, где им полагается. В уголке, не воняет и не мозолит глаза. Правильно?

– Правильно. И что?

– Ну ведь правильно?

– Правильно, правильно. А с чего, Лысый, ты взял, что в этом сортире можно помыть руки?

– Так давай, что ли, хоть раз сходим в сортир, типа по правилам, заодно и посмотрим, можно ли там помыть руки.

– Хм, – Дед оглядел строения туалетов. – Идиотская, конечно, идея, но почему бы и нет? Яйца нам за это, может быть, не отрежут.

– Я тоже надеюсь, – Лысый сделал шаг в сторону туалетов. – Ну что? Идем?

– А что, – Дед хмыкнул. – Почему бы и нет? Пошли. С одной стороны, конечно, идиотизм, но с другой... Если существует сортир, должен же кто-то туда сходить? Хоть раз?

Чавкая сапогами по жиже, они перешли двор и остановились у входа. Лысый, немного помешкав, открыл дверь и переступил порог. Дед, тоже немного помешкав, вошел следом. Они оказались в просторной светлой комнате с умывальниками и зеркалом. Около умывальников на чистой стене висели свежие полотенца. В мыльницах лежало по куску мыла.

– Я чуть не уссался, – сказал Лысый не очень уверенно и осторожно, на цыпочках, подошел к раковине. Открыв кран и убедившись, что вода – холодная и горячая – течет как ей полагается, он захихикал. – Ты видал, Дед?

– Интересно... Интересно, честное слово, – пробормотал Дед, пробуя воду. – И запах довольно приятный... – он пошмыгал осторожно носом. – Дезинфицирующий какой-то.

– А где же тут срать? – оглянулся Лысый. – Я что-то не вижу ни одной кучи дерьма.

– Ты, Лысый, дурак. Хоть с Умником и повелся, а все равно дурак. Это же туалет, Лысый. Ты, что, читать не умеешь? Там же на двери так и написано: «Туалет». Поверь старику, но в туалете не срут – в туалет ходят.

– И откуда ты, Дед, это знаешь? – Лысый хихикнул, продолжая оглядывать чистую светлую комнату с умывальниками. – Умник сказал? Я что-то ни разу не видел, чтобы ты сюда заходил, гы-гы-гы. Слушай, Дед, мне здесь нравится! Давай здесь останемся на ночь? Смотри, видишь, даже какие-то тряпки чистые.

– Не умничай, до Умника тебе далеко. Это не тряпки, это полотенца, – Дед подошел к двери напротив входа и открыл ее. – Смотри! Подойди, не бойся! Видишь?

– Вот тебе раз! – воскликнул Лысый, заглянув в соседнюю комнату. – Это что за дверки такие? А это что за горшочки такие педерастические, на стене? Ты, Дед, много на своем веку повидал – может быть, знаешь и это?

– Не помню откуда, но знаю, что эти горшочки называются «писсуары». Ты в них мочишься.

– А где же тут срут?

– Заладил: срать да срать. Открой дверку.

– Вот эту?

– Вот эту.

– Открыл... Эх ты!!! Дед, что это за ерунда?!

– Кретин! Это же унитаз!

– Уничто?

– Садишься и гадишь! Гадишь, и оно булькает в воду, и попадает в канализацию, все как надо, чин чином, по правилам, вокруг счастье, радость и чистота, и не воняет под окнами, когда спишь. Пойду мочить Умника.

– Подожди, я с тобой... Нет, Дед, подожди... Я должен попробовать... Тьфу ты, вот ведь зараза какая! Сейчас, подожди, я попробую, и пойдем мочить Умника.

– Ну пробуй, пробуй. Снимай штаны и клади свою вонючую задницу вот на это сиденье.

– Надо же, как умно придумано. Садишься – и жопа не пачкается.

– А вот еще и рулончик, видишь?

– А это зачем?

– А ты подумай.

Лысый задумался. Потом лицо его просияло.

– Вот это да! Пробую!

– Дверь-то прикрой.

– Зачем?

– Тебе что, приятно, когда смотрят, когда ты срешь?

– Не знаю. Ну ладно, прикрыл, не ори, старый кретин.

– Не забудь смыть, молодой кретин, – напомнил Дед в дверку.

– Засохни. Я уже догадался.

Когда, Лысый, наконец, закончил, они вышли в комнату с умывальниками.

– Мыть руки, – сказал Дед с кислой ухмылкой. – Посрал – вымой руки. Всему вас учить надо, щенков.

Лысый, не споря, подошел к умывальнику, открыл воду, намылил руки, стал споласкивать мыло и фыркнул.

– Надо же. Сроду бы не подумал, – он вытер руки. – Знаешь, Дед, Умника мы, конечно, замочим, это понятно, но мне здесь нравится!

– Всему вас учить надо, щенков, – сообщил Дед, усмехаясь под нос.

Они вернулись в барак, прошли к своим нарам и уже улеглись, когда к ним подошла небольшая компания во главе с косоглазым типом с треугольной челюстью. В руках у косоглазого была дубинка. Он остановился над Лысым и, поигрывая дубинкой, толкнул его в бок.

– Вставай, гнида. Дело есть.

Лысый приоткрыл один глаз.

– Вставай, говорю, – косоглазый ударил Лысого снова.

– Это ты что ли, Гондон? Отвали, завтра решим.

– Ты что, не слышал? Вставай, сука, сам, пока я добрый.

– Отвали!

Гондон, не произнося больше ни слова, с размаху ударил Лысого дубинкой в голову. Лысый вскрикнул, дернулся, скатился на пол. Косоглазый ударил его ногой в спину.

– Ты что, сука, – говорят, ходил в тот сортир? Отвечай, сука, ну!

Лысый лежал, обхватив ладонями лысину, с которой стекала кровь.

– Отвечай, сука, ну!

Гондон ударил Лысого в пах, Лысый скрючился, прижал колени к груди. Дед вскочил со своих нар, получил удар дубинкой в висок, обмяк, упал обратно.

– Ты, сука, тут что, на особенном положении? – процедил сквозь зубы Гондон и снова ударил Лысого. – Мы, значит, тут все гондоны, падаль, отстой, а ему подавай чистый сортир? Тут ему, значит, срать уже западло? Мы, значит, тут все использованные гондоны, а он...

Косоглазый не договорил. Дед выдернул у него из руки дубинку и успел ударить по шее, пока на него не накинулись роем шестерки. Они отобрали у Деда дубинку и стали бить кулаками. Гондон, теряясь от боли и страха, вырвал у шестерок дубинку и ударил Деда с такой силой, что тот перелетел через нары и упал на пол с другой стороны. Гондон, забыв про Лысого, перепрыгнул через нары и стал избивать Деда чем можно – руками, дубинкой, ногами. Шестерки окружили Деда и стали рвать на куски. Деда били недолго – Лысый поднялся с пола и, едва соображая, набросился на Гондона сзади и вцепился в глотку. Даже когда шестерки вконец размозжили Лысому череп, и весь рой вмиг рассыпался, косоглазый так и не освободился от мертвой хватки.

Наконец он перестал дергаться и хрипеть, все стихло, и больше ничего не тревожило зловонную тишину. Дед еще долго ворочался, пытаясь подняться. Наконец он, отплевываясь, дополз до Лысого и ударил его по щеке. Потом ударил еще раз, потом еще. Лысый очнулся, приоткрыл залитый кровью глаз, промычал.

– Лысый, – прохрипел Дед. – Ты еще жив? Лысый...

– Где Умник?.. – прошептал Лысый чуть слышно. – Где Умник?.. Позови Умника...

– Сейчас, сейчас... Он там, наверно, так и сидит, в своем люке... Сейчас я за ним сползаю... Не подыхай пока, Лысый, дождись...

Дед собрался с силами, поднялся на ноги и, шатаясь и хватаясь за стойки нар, побрел к выходу. Он вернулся нескоро – его вел под руки Умник, и они добрались до места, и Умник склонился над Лысым, а Дед со стоном обмяк и повалился на пол.

– Лысый! – Умник тронул Лысого за плечо. – Лысый, ты жив? Я пришел. Лысый, очнись!

Лысый открыл невидящий глаз, вздохнул несколько раз, шевельнулся, прошептал еле слышно:

– Умник, прикинь... Я ходил в туалет... Это, оказывается, так круто...

– Лысый, я, честное слово, очень этому рад! Видишь, сумел пожить перед смертью по-человечески...

– Умник... Я, наверно, попаду в ад...

– Лысый, не попадешь. Посмотри, Лысый, вокруг. Это и есть ад. Умирай спокойно... Хуже не будет.

– Умник, ты сволочь, паскуда... Так хорошо, что ты разузнал мой номер... Страшно подумать, если бы я подыхал и не знал... Какой у меня номер...

– Да, Лысый. Когда знаешь свой номер, совсем другое дело. Я рад за тебя, без шуток.

– Знаю... Без шуток... А еще я мыл руки... С мылом... И вытирал полотенцем... Умник, прикинь... Там на стене висело... Такое негрязное... Нахрен я там не остался... – Лысый затих.

– Лысый! – Умник снова тронул его за плечо. – Лысый!

Но Лысый уже не ответил.

– Дед, – Умник повернулся к Деду, который лежал под нарами на полу и тяжело дышал. – Смотри теперь ты не сдохни.

– Щас... – Дед приоткрыл глаза, усмехнулся, закашлялся. – Я еще тебя, сволочь, переживу... Не таких умников пережил...

– Дед, я возвращаюсь. Идешь?

– Оставь меня в покое, кретин... Пошел вон, чтобы я тебя больше не видел... Слышишь? Не попадайся мне на глаза, пришибу...

Дед выздоравливал долго.

– Возраст уже не тот, – жаловался он соседу по больничным нарам, Мудиле, идиоту с гноящимся глазом. – В свое время, бывало, еще не так вставляли.

Мудило только гнусно гигикал. Когда Дед, наконец, начал ходить, то подолгу стоял у мутного загаженного окна, смотрел в унылый слякотный полумрак, на бесконечные крыши бараков, бесконечную колючую проволоку, башни забоев, угрюмые мрачные тучи. Иногда он смотрел на ворота, которые, если верить Умнику, были не заперты, и на люк, в котором он когда-то бывал. Это, казалось, было теперь так давно, что Дед уже сам не верил.

– Интересно, – иногда говорил Дед сам себе, разглядывая ворота. – Нет, в самом деле. Пойти, что ли, самому посмотреть?

– Ты про что там? – гундел Мудило. – Ты что там смотреть собрался, старый калека, гы-гы-гы!

– А ты знаешь, Мудило, что с нашей зоны можно свалить? Без проблем. Просто взять и уйти.

– Ну ты даешь, старый мудило! – гигикал Мудило. – Мочили тебя, мочили, в жопу не замочили, но мозги выбили нахрен, гы-гы-гы!

– Нет, я без шуток, Мудило, – Дед отворачивался от окна. – Ворота не заперты. Выходи и мотай на все стороны. Скажи мне, Мудило, кто тебя здесь держит?

– Ну ты и дурак, старый мудило, – гундел Мудило, радостно щерясь. – Сдохни быстрей и не мучайся.

– Нет, правда, Мудило, кто тебя здесь держит? Кто тебя заставляет каждый день корячиться в шахтах? Хавать шнягу, которую тут дают?

– Интересно, что еще хавать, старый ты хрен, если тут больше ничего не дают?

– А что тебе еще тут давать? Зачем тебе еще что-то давать? Вот тебя пичкают этой бодягой, если ты хаваешь эту бодягу. Зачем пыжиться и усираться, Мудило, готовить что-то нормальное, тратить продукт, когда ты схаваешь и бодягу?

– Я тебе сейчас яйца вырву, старый мудило, – гигикал Мудило и радостно щерился. – Ну и что же ты не ушел тогда, старый мудило?

– Вот еще подлечусь чуток, и уйду, – отвечал Дед. – А что?

– Гы-гы-гы, – радовался Мудило. – Так вот прям и уйдешь?

– Так вот прям и уйду. А кто меня здесь держит, Мудило?

– Гы-гы-гы, ну ты и дурак, старый хрен. Так вот прям и открыто?

– Так вот прям и открыто, Мудило. Ты мне скажи, разве это есть жизнь? Разве это и есть жизнь?

– Гы-гы-гы! Не умничай, старый хрен! У кого ты только этого нахватался, старый мудак?

– Был такой, – говорил Дед и молчал. – Был такой, умник один.

– А, ты про этого... – хмыкал Мудило и злобно щерился. – Как же не знать. С-сука! Вот ведь паскуды, твари, ублюдки! – Мудило долго ругался. – Каких-то уродов, гнойных пидоров, бля, забирают, а мы тут... Корячься как петухи, как, бля, мудилы какие. У-у, гнида! У-у, с-сука! У-у, падла! Лютая, лютая, лютая! – Мудило ругался, долго и страшно.

Шло время. Дед поправлялся и наконец, вскоре после того как Мудило умер, вернулся к обычной жизни. В первый же день после работы он подошел к воротам, даже потрогал ручку, но открывать не решился. Было страшно – странно и страшно. Дед постоял, потоптался, вздохнул, отошел, остановился, потоптался еще раз, еще раз вздохнул.

– Интересно, – он посмотрел в небо. – Узнал он, или все-таки не стерпел? Нет, наверно, узнал... Узнал, конечно, на то он и Умник...

И Дед вернулся в барак, и долго ворочался, и уснул только под утро. На следующий день, после очередного кошмара в забоях, Дед, едва помня себя от усталости и отупения, снова пришел к воротам. Долго стоял, пытаясь заставить себя поверить, тронуть ручку, толкнуть ворота. Он приходил к воротам несколько дней, потом перестал. Пришла очередь быть дежурным, и несколько дней он расхаживал и орал, пока не охрип. Потом ему назначили новичков, сразу двух, таких невероятных кретинов, что несколько раз он еле сдержался чтобы их не убить. Так, в гнусной рутине, в крови и дерьме ползло время, и про ворота он не вспоминал.

Опустилась зима – ужасная, лютая, беспощадная – впрочем, в ней тоже был плюс, потому что вечной вони убавилось и ветер иногда приносил даже свежий холодный воздух с гор. Дед, вдыхая случайные струи свежести, несколько раз вспоминал про Умника, и про Лысого, и про этот проклятый люк. Как-то раз он решился и снова вышел к воротам.

Было холодно, мрачно, тяжелые низкие тучи скребли крыши бараков, начиналась метель. Дед постоял у ворот, трогая ручку, и, наконец, повернул ее. Ручка далась спокойно, и повернулась, и Дед подтолкнул тяжелую створку, и она неспешно отъехала в сторону – тихо и гладко. Дед, ощущая безразличную слабость, одной ногой переступил порог.

За воротами простиралась равнина – она отлого шла к горизонту, а на горизонте в зимней вечерней мгле высились горы – какие-то, вдруг показалось Деду, волшебные, нереальные. Дед стоял долго, оглядывая бесконечность, небо, нюхая свежий ветер с гор, топтался, вздыхал, кашлял простуженным горлом.

– Сука, – шептал он, вздыхая. – Вот ведь сука, умник, сучонок. Надо было его прибить, недоноска. Сука. Паскуда. Умник проклятый. Я тоже... Я тоже уйду! Когда-нибудь...

Где-то там, в горах, за которыми, как уверял Умник, тоже наверняка были зоны, сейчас находился он сам – если был жив. Дед почему-то был совершенно уверен, что Умник был жив. И он стоял так, стоял, и снова оглядывал вечернюю бесконечность, и небо, и снова и снова нюхал свежесть горного ветра, топтался, вздыхал, кашлял, ругался, оборачивался и снова вздыхал.