Текст книги "Джек – таинственный убийца. Большой роман из англо-русской жизни"

Автор книги: Гавриил Хрущов-Сокольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Индусы на пароходе

Страшный, удушливый жар, царивший все время перехода по Красному морю, сильно повлиял на здоровье арестантов. Хотя их по несколько раз в день выводили на палубу и здесь окатывали морской водой из брандспойтов, но вода была теплая, как парное молоко, и эти души мало помогали.

Худенький и истощенный с виду, Момлей проявил столько мускульной и нервной силы, и столько живучести в борьбе с тропическим климатом, что удивлял всех видевших его за этим делом. Он поспевал всюду, словно забывая об усталости и голоде.

Миновав благополучно Баб-эль-Мандебский пролив, соединяющий Красное или Чермное море с Индийским океаном, пароход скоро попал в благодетельный пассат, которой сразу охладил раскаленную атмосферу. Ход машины удвоился – теперь шли по ветру и бежали чуть не по четырнадцать узлов в час, что несколько удивляло мистера Мальборо, привыкшего думать, что только одни англичане имеют право обладать быстроходными пароходами.

Капитан спешил в Бомбей, куда вез груз, и где в свою очередь должен был принять уголь для дальнейшего пути. Остановка в Цейлоне была очень кратковременной. Погрузили некоторую живность, уголь, и приняли несколько пассажиров индусов.

Пассажиров индусов оказалось человек десять. Трое из них были люди со средствами, а потому, осведомившись у капитана, пускают ли индусов в классные пассажиры, и получив положительный ответ, взяли для себя билеты первого класса. Остальные поместились в крытых помещениях третьего класса на палубе.

– Достопочтенный мистер Мальбро спал еще, когда произошло это размещение туземных пассажиров в особой каюте. Первая встреча с ними случилась за завтраком, и трудно представить себе то выражение гадливости, презрения и ненависти, которым исказилось его лицо, когда он увидел, что трое бронзовых индусов, в своих национальных, живописных костюмах, разместились за тем же столом, что и он, гордый представитель британского чиновничества.

Забыв всякую деликатность, он вскочил со своего места и с дерзким видом подошел к капитану, по обыкновение занимавшему первое место за таблдотом.

– Позвольте узнать, капитан, – заговорили он, чуть не задыхаясь от негодования: – делаете ли вы различие межу нами, англичанами, и этими «неграми», – он жестом указал на индусов.

– Никакого, сэр, – совершенно хладнокровно отвечал капитан, – они такие же пассажиры первого класса, как и вы, в России люди разных национальностей пользуются одинаковыми правами.

– Но, то в России… Я не хочу знать, что творится в стране белых медведей, а здесь…

– Здесь вы также находитесь на палубе русского парохода, здесь та же Россия и все национальности равны в своих правах.

Красный от бешенства, англичанин ушел в свою каюту и заперся в ней. Индусы прекрасно поняли, что дело идет о них и с волнением следили за объяснением капитана с англичанином. Увидев результат, они воспрянули духом и долго-долго говорили между собой на своем гортанном наречии. В их разговоре очень часто слышалось слово «Москов».

Когда, наконец, завтрак был окончен и пассажиры разбрелись по палубе и каютам, а старший между индусами, старик лет шестидесяти, с голубым знаком касты на лбу, подошел к капитану, замешкавшемуся в кают-компании и, приложив руки к голове и груди, проговорил, кланяясь в пояс:

– Благословение великого Брамы и его шестидесяти тысяч пророков будь над тобою и над твоим кораблем! – проговорил он на чистом английском языке. – Москов сильный народ, великий народ, они не боятся никого на свете, даже рыжих собак англичан! Хвала ему до скончания мира!

Он опять низко поклонился и хотел отойти, но капитан удержал его вопросом:

– Неужели англичане не пускают индусов на свои пароходы?

– Они относятся к нам хуже, чем к зверям, и мы избегаем их пакетботов. Индусу негде искать управы на оскорбившего его англичанина, суды в их руках и англичанин – всегда прав!

Старик еще раз низко-низко поклонился капитану, его спутники последовали его примеру. В это время в кают-компанию вбежал вахтенный офицер и позвал капитана по экстренному делу.

Разговор прекратился, но еще долго-долго брамины шептались между собой о величии Москова, и о воинах в белых рубашках, долженствующих явиться с севера.

К двум часам пополудни зной дошел до такого напряжения, что никто не мог выдержать, не прибегая к душам.

Только одни индусы, расположившись на верхней палубе, под тенью тента, казалось, были погружены в созерцание какого-то невидимого мира – так неподвижны и спокойны были их лица.

Но вот один из них нервно вздрогнул и сказал что-то шепотом другому и оба с изумлением стали всматриваться в одну точку.

В десяти шагах от них, пассажиры поодиночке подходили под душ и окатывались морской водой. Между ними был также и сэр Генри. Он был в купальном костюме, но руки его по плечи были оголены, и выше локтя на правой руке ясно была заметна татуировка.

Старший из индусов встал со своего места, и проходя мимо сэра Генри, пристально взглянул на татуировку. Он не сказал ни слова, только взгляд его блеснул радостью. Через минуту он возвратился к своим.

– Знак богини Шива, он «наш», – чуть слышно прошептал он и снова погрузился в созерцание.

Дружба с индусами

Татуировка на руке сэра Генри, возбудившая внимание и любопытство индусов, состояла из двух знаков, верхнего синего и нижнего желтого; этот последний, мало отличавшийся цветом от кожи, но был замечен Суами Баварата, так звали старшего из индусов, только на следующий день и в высшей мере возбудил их интерес. Разобрать знаки с расстояния было чрезвычайно трудно, даже для острых глаз индусов, а никто из них не был знаком с молодым человеком, следовательно, не имел права попросить рассмотреть его поближе. Оставалось одно средство, стать под душ рядом с молодым человеком, и таким образом рассмотреть без его позволения.

Несмотря на враждебную ненависть к воде, один из молодых индусов, Шакир, по приказу старшего, сбросил с себя последние намеки на костюм и смело стал рядом с сэром Генри, под тепловатые струи «душа». Индус боялся лишь одного, что сэр Генри, как и все англичане, возмутится такой близостью с туземцем и поспешно уйдет, но случилось наоборот. Воспитанный и долго живший в России, сэр Генри усвоил русскую терпимость к иностранцам, и не только не сторонился индуса, но даже заговорил с ним, удивляясь, как это он и его товарищи не прибегают до сей поры к душу.

– Мы привыкли к солнцу, саиб, – ответил индус, – мы не боимся его, оно посылает нам свет и жизнь.

– И солнечные удары! Слуга покорный.

Сэр Генри улыбнулся.

– Разве саиб в первый раз направляется в Индию? – рискнул спросить молодой человек, которого мы будем звать Шакир, видя, что собеседник не чуждался его. – По этому знаку на руке, я думал, что саиб уже был в Индии.

– Да, я был в детстве… моя кормилица, как говорят, была из туземок… Но кто поставил этот знак на руке, я не знаю… Однако, интересно было бы теперь узнать, что он означает?

Индус начал пристально всматриваться в знаки. Очевидно то, что он разобрал в них, очень интересовало и изумило его, но на матовом кофейном лице его невозможно было заметить ни малейшего волнения.

– Да, саиб, – заметил он после паузы, – эти знаки, несомненно индусские, верхний – изображение одного из божеств, а нижний знак числа и года, который трудно разобрать. Когда будете в Бомбее и не побрезгуете нами, как все англичане, я найду вам человека, который сможет прочесть эту надпись.

– А вы? Разве не в состоянии?

– Нет, саиб, она сделана на языке «Мод», читать и понять который могут только избранные «пандиты».

– Пандиты? Я первый раз слышу это слово!

– Это высшие ученые, свободно читающее священные книги «Вед»; это великие брамины, для которых нет ничего тайного ни на земле, ни на небе.

– Как я желал бы познакомиться с одним из них! – воскликнул сэр Генри.

– Доступ к ним труден, саиб, особенно для вас, англичан.

– Я давно отрекся от чести принадлежать к этой нации! – резко сказал молодой человек. – У меня английская только фамилия. Я воспитывался в другой стране и сам научился не признавать разницы между народностями!

– А как зовется эта великая страна? – переспросил индус и глаза его сверкнули.

– Россия!..

Вернувшись к своим, Шакир не сказал в первый момент ни слова. Он боялся, что за ним следят, но через несколько минут, все трое удалились на нос парохода, где никого не было, и усевшись на корточки, словно аисты на крыше, повели между собой оживленный разговор. Он был в высшей степени интересным и всецело относился ко второму, желтому знаку на руке сэра Генри.

– И ты говоришь, что он ненавидит англичан? – переспросил Шакира старый брамин.

– Он воспитывался среди московов и не гнушается нами, следовательно, англичанам он чужой!

– Значить он наш! – воскликнул с радостью старик. – Велик и всемогущ грозный Шива, он мстит отцам руками их сыновей!

Совещание продолжалось еще несколько минут; в результате Шакир после обеда снова подошел к сэру Генри и в знак своего особого уважения к его терпимости, предложил свои услуги, чтобы устроить его в городе до вступления в должность.

– А может быть вы ее и не примете, саиб, – как-то таинственно закончил он фразу.

– Я вас не понимаю! – отозвался сэр Генри.

– И не надо, дело вернее слов, но прошу вас, чтобы не случилось, не изумляйтесь, а главное не бойтесь, знак Шивы на вашей руке сохранит вас от всех случайностей и бед.

Эти слова были сказаны с такой наивной верой, что даже скептический ум сэра Генри не решился отнестись к ним с насмешкой. Он пожал руку Шакира и проговорил уверенным тоном:

– Я верю в предопределение, – что будет, то будет!

Ночь надвигалась быстро и внезапно, как могут спускаться только тропические ночи. Солнце, за несколько минут ослепительно сверкавшее на горизонте, вдруг, сразу, нырнуло в золотую поверхность моря, и чудная, прозрачная, южная ночь настала разом, без зари, без сумерек.

В темно-синих небесах зажглись и засверкали миллионы звезд, но не тем трепетным огнем, как у нас на севере, а словно мелкие брызги того яркого солнца, которое только что скрылось за горизонтом. На южном склоне небосвода горел во всей своей красе дивный «Южный Крест», сверкая каким-то дивным, непривычным для северного глаза блеском.

Вдали, на горизонте, то вспыхивая, то исчезая, загорелся яркий, красный огонек. Это был свет Бомбейского маяка, видный слишком на десять миль.

Вдали, на фосфорической светящейся поверхности моря, показалось узкое темное пятно, приближающееся к пароходу.

Раздался оклик. Пароход немного снизил ход, и на палубу по веревочной лестнице взбежал индус громадного роста и атлетического сложения. Это был лоцман.

Пароход входил в Бомбейский залив.

В стране тайн

– Тихий ход! – раздалась команда капитана, появившегося на мостках у румпеля.

Рычаги гигантской машины задвигались тише. Клубы черного дыма, смешанного с паром, повалили из обеих труб. Пароход медленно и плавно вступил в Бомбейскую бухту, далеко врезающуюся в континент.

Переговорив с лоцманом, капитан почти совсем остановил машину и решился бросить якорь перед Бомбеем только после рассвета. Узкий и извилистый фарватер бухты четыре месяца в году представлял серьезную опасность для кораблей такой осадки как «Москва» и потому осторожность капитана была не лишней.

До рассвета оставалось еще больше трех часов, но разумеется никто не спал на пароходе, всех интересовало первое впечатление от Индии, той Индии, о которой каждый столько слышал или читал.

Только одни подневольные пассажиры, запертые по своим каморам, старались заснуть, насколько это позволяла сорокаградусная жара, царившая на второй палубе, несмотря на вентиляцию. Несколько человек заболели дизентерией, способной быстро перейти в холеру, и Момлей всю ночь возился с фельдшерами и доктором в лазарете, где уже недоставало свободных коек.

Казалось, он был рад этому. Начиналась настоящая, давно желанная работа. Там, где и у доктора, и у фельдшеров отнимались руки и не хватало сил, из-за страшной жары и недостатка чистого воздуха, этот бескровный человек, точно весь сотканный из нервов, проявлял столько силы и энергии, что сильно привязавшийся к нему врач частенько повторял:

– Ох, батенька, не горячитесь, надорветесь!

Сэр Генри, давно уже уложивший свой ручной багаж, сидел теперь на палубе в немом созерцании этой дивной, неописуемой южной ночи, этого волшебного хаоса света и тьмы.

Вдруг сэр Генри вздрогнул, он не увидел, а чувствовал, что кто-то сел рядом с ним на скамейку.

Это был Суами Баварата.

– Саиб, простите мою нескромность, – тихо, чуть слышно шепнул индус по-английски, – но мы через два-три часа придем в Бомбей. Если у саиба еще нет собственной квартиры, бенгале Суами Баварата к его услугам.

Предложение было очень неожиданное, но очень заманчивое. Фактория, куда он ехал была в нескольких часах пути от Бомбея, и предложение остановится, хотя бы на короткий срок, в жилище брамина была большой удачей для сэра Генри.

Он согласился.

Индус, казалось, был в восторге от согласия и тотчас сообщил об этом своим товарищам. Они быстро и радостно заговорили на своем наречии.

– В таком случае, саиб, вы можете поручить разгрузку всего вашего багажа моему ученику Шакиру, он все устроит и доставит их на дом, а мы немедленно, как только остановится пароход, направимся на берег; надеюсь, что саибу будет в бенгале не хуже, чем в отеле.

Квитанция от багажа была вручена Шакиру и он с двумя индусами, из числа пассажиров с третьей палубы, переносил ящики поближе к борту.

Кроме предметов крайней необходимости, сэр Генри никак не мог расстаться со своим физическим кабинетом и небольшой походной лабораторией, предполагая, что они могут ему понадобиться в Индии, уложил их в несколько ящиков и взял с собой. Это стоило ему дорого, но зато он теперь был уверен, что ему не придется прерывать свои научные исследования.

По мере того, как приближался рассвет, между пассажирами на пароходе усиливалось лихорадочное движение. Только сер Генри, да старый брамин сидели по-прежнему рядом, и последний кратко, но чрезвычайно ловко знакомил его с современной жизнью Индии.

Пароход все еще продвигался вперед, но чрезвычайно медленно; до берега оставалось не больше версты2626
  1066,8 метра


[Закрыть] и ряд береговых огней обнял весь город многотысячной цепью. Подходили к гавани. несколько десятков лодок всех размеров в форме окружили пароход, словно стая птиц, готовящаяся ринуться на добычу.

Словно по волшебству, звезды, сиявшие ослепительно ярко на темно-синем небосклоне, как-то вдруг потускнели, померкли и совершенно неожиданно красный, ослепительный, пылающий диск солнца вынырнул из-за низкого берега, пронзил ночную темноту острыми палящими лучами и словно прыжком двинулся на свободу.

Яркий день сменил ночь без рассвета, без зари. Он затопил в своих лучах и даль, и окрестность, и живым серебром засверкал, заискрился на тихой поверхности моря.

В ту же секунду, словно по команде, толпы лодочников бросились со всех сторон к пароходу и из-за борта на палубу стали прыгать голые, обожженные солнцем кофейные фигуры индусов. Назойливость их была так велика, что матросам пришлось пустить в дело пинки и швабры.

– Ну, саиб, пора отправляться. Наше солнце не шутит! – заметил старый брамин, перед которым, со знаком величайшего почтения склонялись попавшие на пароход туземцы.

Сэр Генри не заставил себя ждать. Он только прошел проститься с Момлеем, дал ему адрес фактории и взял обещание, на обратном рейсе «Москвы», телеграфировать из Сингапура. Они расстались как большие друзья и только стон одного из больных заставил Момлея вырваться из объятий сэра Генри.

Быстро сбежал молодой человек по траппу парохода в большую туземную лодку, в которой его уже ожидал Суами Баварата; десять кофейного цвета индусов налегли на весла и легкое суденышко стрелой помчалось к берегу, обгоняя и частные лодки, и катер капитана над портом, высланный им специально принять мистера Мальбро.

Этот последний сидел на расшитых бархатных подушках катера, рядом с офицером в форме, когда сэр Генри, со своим старым брамином и нагими гребцами, проскользнули мимо.

– Что это значит, европеец и за панибрата с индусской собакой? – воскликнул офицер. – Вы не знаете, сэр, кто это?

– К сожалению, знаю, это английский ренегат, воспитывавшийся в России и проникнутый ее духом равноправия всех национальностей.

– Я уверен, что это русский шпион. Надо будет принять меры! – сквозь зубы пробурчал офицер и что-то черкнул в записной книге.

Заклинатель змей

Мощные взмахи гребцов быстро донесли к берегу легкую лодку Суами, и через несколько минут целая толпа нагих носильщиков тащила хозяина и гостя в закрытых паланкинах, по дороге к «черному», т. е. туземному городу.

Попав в лабиринт узких и кривых улиц, со странным колоритом, не похожим ни на что видимое раньше, сэр Генри вдруг почувствовал себя совершенно одиноким среди этой пестрой, шумящей, бегущей толпы.

Он жил в Лондоне, привык к оживленному движению на улицах, но такая масса народа, которую он встречал теперь здесь, поражала даже самую причудливую фантазию.

Во всех направлениях проносились паланкины, скакали верховые, проезжали запряженные коровами двухместные тележки, расписанные яркими цветами и позолоченные, или, раскачиваясь с ноги на ногу, мерно ступал громадный слон, кротко повинуясь каждому слову своего карнака.

Жилище Суами Бавараты было на окраине «черного города» и расположилось среди огромного сада, за высокой, каменной стеной с массивными, медными воротами выходила на улицу, если только можно назвать улицей узкий коридор между двумя каменными стенами без окон и дверей.

Едва носильщики поравнялись с медными воротами, как они бесшумно отворились, и носильщики, даже не сбавив шага, вбежали в них со своими ношами. Оказалось, что Шакир с багажом был уже здесь и, согласно приказанию своего учителя, приготовил помещение для гостя.

Это был чрезвычайно кокетливый, отдельный павильон в саду, по стенам и крыше сплошь заросший чудными махровыми розами. Окна вместо стекол были завешаны тонкой индийской кисеей и во всех трех комнатах у потолка были устроены «панки» – род громадных вееров, приводимых в движение одним общим приводом. Без «панки» жизнь в Индии была бы невыносимой, и только благодаря постоянному движению воздуха, производимому ими, европеец может существовать в этой стране солнца и змей.

Комнаты были убраны в индусском вкусе, и мебель состояла из широких диванов, покрытых дорогими шалями. Подушки были вышиты разноцветными узорами удивительной красоты, а стены украшены арабесками, состоящими из фантастических птиц и зверей.

Полусожженный палящими лучами солнца, накалявшими паланкин, сэр Генри так обрадовался прохладе и тени своего жилища, что сердечно поблагодарив хозяина, хотел тотчас же растянуться на одном из диванов, но Шакир быстрым движением руки остановил его.

– Берегись, саиб, – сказал он, – не входи в этот дом, он еще не очищен!

– Но я вижу здесь образцовый порядок, после пароходной койки и паланкина это чудное гнездышко кажется мне раем!

– Помни, саиб, что здесь Индия – страна солнца и змей!.. Здесь гибель поджидает неосторожного на каждом шагу.

– Я не понимаю вас.

– Вот, видите, саиб, в этом «бенгале» жил сын Суами Баварата, пока не переселился в другой мир… С тех пор прошло два года, никто не жил в этих комнатах и я не могу допустить, чтобы наш гость подвергался опасности, которую так легко предотвратить.

– Но в чем эта опасность? – с удивлением переспросил сэр Генри, который видел, что покорные индусы, служители Суами, смело ходили, даже босыми ногами, по мягким коврам его будущего жилища.

– Вы сами, саиб, сейчас увидите это.

С этими словами он обратился к старому, почти чернокожему факиру, откуда-то появившемуся с корзиной в руке. В другой он держал небольших размеров музыкальный инструмент с раструбом на конце.

– Приступай к делу, Озмид, это наш и друг Суами Баварата, не стесняйся его! – сказал Шакир на местном наречии факиру, и тот, даже не взглянув на сэра Генри, подошел к открытым дверям бенгали, поставил корзинку на землю и, присев на корточки, заиграл на своей дудочке извлекая из нее довольно приятные, свистящие звуки.

– Заклинатель змей, – подумали сэр Генри, и в ту же секунду увидел что из громадного розового куста, росшего прямо над дверью бенгали, появилась отвратительная плоская, голова большой змеи, с широкой раздувающейся шеей. Это была Кобра Капелла, самый опасный вид в Индии2727
  Автор использует шаблонные представления об Индии, расхожие в то время. Кобра Капелла – это стереотип о женщине-змее. Науке неизвестен подобный вид кобр, зато в 1902 году под этим названием вышел роман, а в 1917 Владимир Касьянов под таким названием немой фильм.


[Закрыть]. Одновременно во многих местах, из-под диванов, из-за занавесок, наконец, из-за подушки, небрежно брошенной на диван, показались головы пресмыкающихся, вызванных, по-видимому, музыкой. Шакир пальцем указал на этих змей молодому человеку, но тот давно уже с ужасом следил за заклинаниями старого факира. Но вот музыкант участил темп мелодии, и словно повинуясь какой-то неотразимой силе, все змеи выползли из своих укрытий и медленно поползли к старику. Некоторые при этом поднимались на хвосте и, казалось, были готовы броситься на него, но старик, заметив этот маневр, смотрел на них своим огненным взглядом, и змеи, словно загипнотизированные, падали на землю, не подавая больше никаких признаков жизни.

Через десять минут восемь кобр в других не менее опасных змей лежали, словно мертвые, у ног старика, и он смело брал их голыми руками и клал в свою корзину,

При этом сэр Генри чуть не вскрикнул.

– Но ведь они могут его укусить! – воскликнул он, обращаясь к Шакиру.

– Так что же? Для святого факира их укус не опаснее комара или мухи.

– Он знает противоядие? – переспросили молодой человек.

– Наверно, не знаю, но могу утверждать, что еще ни разу ни один факир, служитель храма богини Кали, не погиб от укуса ее слуг!

– Ее слуг? Я не понимаю.

– А это просто. Змея есть вернейший слуга бога Шивы в его грозной супруги! – совершенно простодушно отвечал Шакир. – Убить змею в присутствии одного из служителей великого бога разрушителя (Шивы) может кончиться очень печально, особенно для европейца.

– Но я слышал, что английское правительство платит огромный деньги за истребление змей и тигров.

– Это верно, саиб, но только этим богомерзким делом занимаются одни мусульмане да парсы, а правоверный служитель Брамы никогда не убьет никакого живого существа.

– Как так? А откуда же вы берете мясо для стола?

– Саиб, мы, служители великого Брамы, никогда не употребляем мясной пищи, – с торжеством отвечал Шакир.

Сэр Генри умолк, он чувствовал, что может на каждом шагу сделать промах, и направился к бенгали.

– Ну, что же, Шакир, – спросил он, – очищен ли дом?

– Могу поклясться волосами светозарной Рамы, что теперь саиб может спать спокойнее, чем на мягкой постели в лучшем отеле Лондона.

Вещи молодого путешественника были уже внесены в бенгали, предназначенное ему в жилище, и сэр Генри, чувствуя потребность в отдыхе после бессонной ночи и всего увиденного, быстро прошел в свою комнату и не раздеваясь бросился на один из диванов,

Ему хотелось сосредоточиться, обдумать свое положение и отдохнуть. Последнее чувство вдруг, сразу, всецело охватило его, и лишь голова его коснулась подушки, он уже спал мертвым, спокойным сном.

Не спали только возбужденные нервы. Они рисовали перед ним целую вереницу странных образов, то чудовищных, как кошмар, то легких и воздушных, как грезы поэта.

Когда он открыл глаза, солнце уже было низко над горизонтом, в бенгали царствовал приятный полумрак, и маленький ветерок от «панок», укрепленных на потолке, давал возможность дышать легким, непривычным к тропической жаре.

Сэр Генри оглянулся вокруг. В комнате никого не было, но едва он открыл глаза, как портьера шевельнулась и за нею показалась курчавая голова Шакира.

– Суами Баварата просит позволения войти, ему надо о многом поговорить с саибом, – произнес индус с поклоном.

– Пусть войдет во имя Божие! – отвечал сэр Генри, сам невольно подхватывая тон индусов.