Текст книги "Блеф"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Тертлдав Гарри
Блеф

Гарри ТЕРТЛДАВ

БЛЕФ

КЛИК, КЛИК, КЛИК... Снимки с разведывательных спутников один за другим выскакивали из факса. Ближе других к аппарату случился Рамон Кастильо. Он вынул отпечатки из приемного поддона скорее ради порядка, нежели из любопытства. Все предыдущие снимки безымянной пока планеты не отличались чем-либо интересным.

Впрочем, хороших снимков этой речной долины у них еще не было. По мере изучения отпечатка густые брови Района поднимались все выше, словно вороньи крылья. Его меднокожее тело охватило небывалое возбуждение; ему даже удалось одернуть себя. "Со скуки померещилось", – пробормотал он. И тут же сунул кадр в увеличитель.

На истошный вопль Рамона сбежался весь экипаж "Уильяма Хауэллса". Первой в рубке оказались Хельга Штайн – коренастая блондинка лет под тридцать; обыкновенно серьезное выражение лица ее сменилось удивлением.

– Майн Готт, что с тобой, Рамон? – спросила она: Кастильо редко бывал таким возбужденным.

Обычно она раздражала Рамона. Он был антропологом-культуроведом, она психологом, и противоположный подход к затрагивающим их обоих проблемам приводил к ожесточенным спорам. Но теперь Рамон лишь отступил на шаг от увеличителя, галантным жестом предложив Хельге занять его место.

– Сама посмотри, – великодушно предложил он. Его латинскому произношению завидовал весь экипаж "Хауэллса".

– На что я должна смотреть? – удивилась Хельга, настраивая резкость. К этому времени в рубку набились все члены научной группы: медик-антрополог Сибил Хасси нее муж Джордж Дэвис, биолог (они поженились буквально накануне старта, так что теперь Джорджу приходилось терпеть шуточки насчет практического применения его теоретических познаний), лингвист Ксинг Мей-Лин и Манолис Закифинос, специалист по части геологии.

Даже Стен Джеффриз сунул голову в рубку, чтобы узнать причину такой шумихи.

– Вы что ребята, гору из чистой платины нашли? – хихикнул штурман при виде Хельги, приникшей к окуляру увеличителя.

Она озадаченно обернулась.

– Как это будет на латыни? – англоязычные члены экипажа то и дело забывали, что говорить надо на языке международного общения. Извинившись, Джеффриз повторил свою фразу.

– Ах, – промолвила Хельга, слишком потрясенная, чтобы по обыкновению испепелить его взглядом. – Расшифровка таких снимков – не моя область, пойми. Пусть этим займутся Сибил, Манолис или Рамон, первый увидевший это. Но только похоже, что у реки стоят города, окруженные сетью ирригационных каналов.

Вопли, подобные тому, что испускал Кастильо, вырвались из груди всей научной части экипажа. Все рванулись вперед, к увеличителю. "Ух ты! – только и сказала Сибил Хасси, когда чей-то локоть въехал ей под ребра. – Эй, поосторожнее, тут вам не регби, черт возьми. И пусть кто хочет переведет это на латынь!"

В конце концов, переругиваясь, все выстроились полукругом перед увеличителем.

– Видите? – сказал все еще взвинченный Кастильо, пустив отпечаток по кругу. – Города с каменной архитектурой, окруженные стенами, вынесенные укрепления, покрывающие всю долину ирригационные каналы. Принимая во внимание состояние остальной части планеты, я осмелюсь предположить, что это их первая цивилизация, вроде Шумера или Древнего Египта на Земле.

То, что на планете есть обитатели, было известно уже несколько дней, однако предыдущие фотографии не показывали ничего, кроме крошечных деревушек ничего, что указывало бы на достойную контакта цивилизацию. Но теперь...

– Шанс увидеть воочию цивилизацию, основанную на орошении земель, а не окаменелые находки тысячелетней давности, – мечтательно произнес Рамон.

– Шанс накатать диссертацию, – сказала Мей-Лин со свойственной ей практичностью. Она владела латынью не так свободно, как Рамон, зато произношению позавидовал бы сам Цезарь.

– Публикации! – в один голос сказали Хельга и Джордж Дэвис. Все рассмеялись.

– Множество произведений искусства, на которых можно разбогатеть, вставил Джеффриз.

Манолис Закифинос издал негромкий, но полный презрения звук. Тем не менее слова штурмана не остались неуслышанными. За новые формы прекрасного неплохо платили.

Закифинос выскользнул из рубки. Решив, что тот обиделся, Рамон поспешил следом утешить его, но геолог тут же вернулся с бутылкой узо. "Те, кому довольно водки, пусть идут на камбуз, – кричал он с сияющим взором. – Это событие надо отметить особо!"

– Позовите капитана! – сказал кто-то, когда вся команда, обмениваясь догадками, переместилась в кают-компанию. Большинство по дороге заскочили в свои каюты за соответствующими случаю тайными припасами. Сибил принесла небольшую зеленую бутылку танкуере, которую водрузила между бурбоном и шотландским виски. Забавно, подумал Рамон, ее муж предпочитает американское зелье, а Джеффриз, американец – скотч.

Персональный вклад Кастильо произрастал когда-то в горах близ его родной Боготы. Он выложил аккуратные, почти как фабричные, самокрутки на стол рядом с напитками. Будучи по натуре умеренным, он ухитрился сохранить большую часть того килограмма, что взял с собой в рейс, и теперь с легкой душой делился оставшимся.

Будь у него выбор, он предпочел бы пиво, но обычные космические ограничения делали это невозможным. Он вздохнул и смешал себе джин с тоником.

Он как раз углубился в неизбежную и бесплодную дискуссию с Хельгой о том, на кого могут быть похожи обитатели планеты, когда гул на мгновение стих. Рамон поднял глаза – в дверях стояла капитан Катерина Толмасова.

Да, подумал Рамон, ей всегда удается привлечь к себе всеобщее внимание. Отчасти это можно было объяснить тем, что она продолжала носить мундир даже тогда, когда все остальные сменили его на джинсы или комбинезоны. Однако ореол начальственности окутывал ее плащом поверх любой одежды – или отсутствия таковой.

В одежде или без, она обладала способностью притягивать мужские взгляды. Исключением не был даже молодожен Джордж Дэвис. Она была высока, стройна, темноволоса – не совсем типично для русской. Ее национальность проявлялась скорее в высоких, широких скулах и в глазах – бездонных голубых озерах, утонуть в которых почел бы за честь любой мужчина.

То, что они спали вместе, до сих пор удивляло Рамона, а иногда и слегка пугало.

Она подошла к нему, улыбаясь.

– Насколько я понимаю, мы должны благодарить за этот, гм, случай тебя? ее голос превращал латынь в тягучую мелодию. Они могли объясняться только на этом языке. Интересно, думал он, сколько раз за последнее тысячелетие этот язык использовался в постели?

– На моем месте мог оказаться кто угодно, – запротестовал он. – Кто бы ни взглянул на снимки, он сразу бы все увидел.

– Все равно я рада, что это был ты. Установление контакта куда интереснее бесконечного однообразия гипердрайва, и пусть инструкторы из Звездной Академии в Астрограде и морщатся на здоровье от таких слов, – она сделала паузу и отпила водки. Не того пойла из корабельной кладовой, но настоящей "Столичной" из ее личного запаса, что пьется мягко и плавно, словно горячий шепот. – И еще я рада, что это цивилизация без развитой технологии. По крайней мере по ночам мне будет спокойнее спать.

На борту "Хауэллза" оружие, равно как и все остальное, имевшее отношение к безопасности корабля, находилось под контролем капитана.

– Надеюсь, – прикоснулся Рамон к ее руке, – что я смогу помочь тебе не беспокоиться по ночам.

– Твои романтические речи имеют мало общего с реальной жизнью, произнесла Катерина и тут же добавила, увидев обиду в его глазах, – Не думай, что я не рада это слышать. Без тебя мне будет сегодня слишком одиноко. Но потом – сначала буду занята я, сажая корабль, потом ты – обрабатывая материалы... У нас не останется времени, так что давай наслаждаться, пока есть возможность.

* * *

Питканас, Король-Слуга речного бога Табал города Куссара, проснулся от зазвеневшего в его ушах голоса божества:

– Проследи сегодня, чтобы прочистили каналы, пока они не забились илом.

Несмотря на королевский сан, он поспешно откинул легкое шелковое покрывало и слез с ложа. Он едва позволил себе обернуться и окинуть взглядом восхитительные формы Аззиас, своей любимой жены.

Недовольная тем, что он потревожил ее сон, Аззиас пробормотала в его адрес какое-то ругательство.

– Прости, дорогая, – произнес он. – Табал повелел мне проследить сегодня, чтобы прочистили каналы, пока они не забились илом.

– А, – сонно сказала она и снова заснула.

Рабы поспешили облачить Питканаса и расшитую золотом алую королевскую мантию, водрузить ему на голову коническую корону и обуть в сандалии с серебряными пряжками. Одевшись, он позавтракал лепешкой, вареной куриной ножкой (ее опасно было оставлять, поскольку она была вчерашней) и запил все это перебродившим фруктовым соком.

Во время трапезы Табал еще раз повторил предыдущее повеление. Как всегда, когда Питканас задерживался с выполнением поручений божества, у него заболела голова. Король-Слуга торопливо покончил с завтраком, вытер рот полой мантии и поспешил выйти из королевских покоев. Слуги бросились открывать двери.

Последние створки широко распахнулись, и он вышел на главную площадь Куссары. Легкий ветерок с реки Тил-Баршип приятно холодил вспотевшее под тяжелой мантией тело.

Прямо напротив дворца возвышалась гробница отца Короля-Слуги, Дзидантаса верхушку сооружения украшал череп. Несколько простолюдинов положили к подножию гробницы свои нехитрые подношения: хлеб, сыр, фрукты. В коротких накидках из легкой ткани им было куда легче, чем королю. Увидев его, они пали на колени, касаясь лбами земли.

– Хвала твоему отцу, господин мой король! – вскричал один сдавленным из-за неудобной позы голосом. – Он сказал мне, где искать потерянный алебастровый кувшин!

– Ну что ж, хорошо, – отвечал Питканас. Мертвый отец (как, впрочем, и живой) говорил с ним без всякого почтения.

Вот и сейчас Дзидантас фыркнул: "Мне казалось, что ты собирался проследить за очисткой каналов".

– Я как раз иду, – скромно ответил Питканас, пытаясь избежать отцовского гнева.

– Вот и ступай! – прорычал отец. Старик умер три с лишним года назад; временами его голос и манеры начинали напоминать короля Лабарнаса, – его отца, деда Питканаса. Сам-то Лабарнас редко к кому обращался теперь из могилы, если не считать стариков и старух, что хорошо помнили его при жизни. Что же касается Дзидантаса, то его присутствие было для жителей Куссары таким же реальным и привычным, как, например, Питканаса.

В окружении слуг и придворных король шествовал по узким и извилистым улочкам, стараясь не наступать на кучи гниющих отбросов. Фасады из кирпича-сырца не отличались разнообразием, зато обеспечивали сносную защиту от солнца. Несмотря на ветер с реки, день обещал быть жарким.

Питканас слышал голоса людей, сидевших во внутренних двориках за высокими глухими стенами. С крыши донесся сердитый крик женщины, спавшей там со своим мужем: "А ну поднимайся, пьянь! Надо же – так набраться, чтобы не слышать голоса богов, зовущих на работу!"

Боги, которых она имела в виду, были жалкими и ворчливыми – одно слово, боги для простонародья: боги домашнего очага, ремесел, торговли. Питканас никогда не слышал их голосов и не помнил их имен – это дело жрецов. Великие боги неба и земли говорили с ним напрямую, без посредников.

Восточные ворота Куссары посвящались Нинатте и Кулитте, богу и богине двух лун. Их изваянные из камня юные фигуры стояли в нише над аркой. Под ними в обе стороны громыхали телеги, отчаянно скрипя немазанными осями. По стене расхаживали стражники; солнце отражалось от бронзовых наконечников их копий.

Страж Ворот, покрытый шрамами ветеран по имени Тушратта, склонился перед Питканасом в низком поклоне.

– Как этот недостойный может услужить тебе, мой господин?

– Табал напомнил мне, что каналы нуждаются в очистке, – сказал.король. Прикажи своим солдатам согнать крестьян с полей – трех сотен, пожалуй, хватит, – и пусть они займутся каналами.

– Слушаю и повинуюсь, как слушаю и повинуюсь богам, – ответил Тушратта. Он прикоснулся к алебастровому глазу-идолу, который он носил на поясе рядом с дротиком. Такие идолы были одинаковы во всех Восемнадцати Городах – они делали голоса богов ближе и доступнее пониманию.

Тушратта выкликнул нескольких воинов. Часть спустилась со стены, часть появилась из казарм у ворот.

– Каналы нуждаются в очистке, – сказал он. – Пригоните крестьян с полей трех сотен, пожалуй, хватит, – и пусть они займутся каналами.

Люди склонили головы в знак повиновения и разбежались по зеленым полям выполнять приказ.

Чутье подсказало крестьянам, копошивщимся на своих клочках земли, что нужно солдатам, и они попытались спрятаться. Воины отлавливали крестьян одного за другим. Скоро они набрали требуемое количество.

Питканас отдал приказ и постоял, глядя, как крестьяне тянутся к местам работы группками человек по десять. Они с плеском принялись за работу, углубляя каналы, чтобы драгоценная вода текла свободнее. Король собрался было обратно во дворец, но подумал, не стоит ли задержаться, ободряя своим присутствием работающих людей.

Он застыл в нерешительности, выжидательно глядя на изображения богов.

– Лучше останься, – сказала ему Кулитта. – Вид короля, равно как его слова, напомнит работающему о его задаче.

– Благодарю тебя, о Госпожа, за то, что подсказала мне верный путь, пробормотал Питканас. Он подошел к краю канала, чтобы работавшие видели его лучше. Свита следовала за королем; раб держал над его головой зонтик для защиты от палящего солнца.

– Его Величество ведет себя благородно, – заметил Тушратта одному из придворных, низенькому толстяку по имени Радус-Пижама, жрецу небесного бога Тархунда.

Жрец укоризненно хмыкнул.

– Разве ты не слышал, как он отвечал богине? Разумеется, он исполнил ее волю.

Кулитта дала добрый совет: в высочайшем присутствии работа шла быстрее. То здесь, то там кто-нибудь из крестьян разгибал усталую спину или шаловливо плескал мутной водой на соседа, но сразу же возобновлял работу. "Каналам требуется очистка!" – напоминали они себе королевский приказ.

Именно благодаря тому, что богиня повелела Питканасу остаться приглядывать за своими крестьянами, он оказался рядом с местом посадки корабля. Сначала все услышали в небе низкий рокот, похожий на отдаленный гром, – хотя день был ясный и безоблачный. Затем Радус-Пижама закричал, указывая на что-то в небе. Питканас задрал голову.

Он не сразу увидел, что имел в виду Радус-Пижама, но заметил серебряную точку. Она напомнила ему вечернюю звезду в ранние сумерки, но только на мгновение, так как двигалась по небу словно птица, становясь ярче и (он на всякий случай протер глаза) больше. Шум в небе превратился в басовитый рык, от которого закладывало уши. Питканас зажал их руками, но шум не смолкал.

– Нинатта, Кулитта, Тархунд – Властелин Неба! Скажите мне, что означает это знамение? – воскликнул Питканас. Боги молчали, словно не знали ответа. Король ждал, перепуганный, как никогда в жизни.

Но если он был напуган, его подданных охватила настоящая паника. Бултыхавшиеся в канале крестьяне визжали от страха. Кто-то выбрался на берег и пытался спастись бегством, другие в ужасе перед небесным явлением набирали побольше воздуха и ныряли.

Даже члены свиты Питканаса в ужасе бежали. Солдаты, которых собрал Тушратта, тоже готовы были бежать, но были остановлены сердитым криком Стража Ворот:

– А ну стоять, трусы несчастные! Где ваша хваленая смелость? А ну по местам, на защиту короля!

Приказ вернул почти всех солдат на места, хотя пара-тройка все же продолжала улепетывать к городу.

– Что это, мой господин? Птица? – пытался перекричать гром Радус-Пижама. Жрец Тархунда все еще стоял подле короля, указывая рукой в небо. Теперь небесное тело снизилось настолько, что можно было разглядеть пару коротких неподвижных крыльев.

– Скорее корабль, – ответил Тушратта. Годы войн и сражений поневоле сделали его наблюдательным. – Посмотри, видишь по бокам ряд отверстий – они похожи на отверстия для весел у большого речного корабля.

– Но где тогда весла? – спросил Радус-Пижама. Тушратта, знавший об этом не более толстого жреца, промолчал.

– Кто может плавать на корабле по небу? – прошептал Питканас. – Боги.

Но боги не говорили ни с ним, ни с кем бы то ни было, насколько он мог судить по перепуганным физиономиям.

Корабль, если это был корабль, благополучно смял половину пшеничного поля и замер в сотне шагов от короля и его свиты. В лица им ударил порыв горячего воздуха. Грохот стих. Не только придворные, но и солдаты в ужасе закрыли глаза руками, не сомневаясь, что им пришел конец. Не будь подобное поведение ниже королевского достоинства, король, несомненно, последовал бы примеру своих подданных.

Однако Туршратта с любопытством рассматривал диковинные знаки, идущие по бортам корабля под похожими на отверстия для весел проемами.

– Уж не надписи ли это? – произнес он.

– Это не похоже на надписи, – запротестовал Радус-Пижама. Все Восемнадцать Городов долины Тил-Баршип пользовались единой письменностью; большая часть ее знаков до сих пор напоминала обозначаемые оными предметы, хотя от поколения к поколению знаки становились все проще и условнее.

– Есть много других способов письма, кроме нашего, – упрямо сказал Страж Ворот. – Я бился с горными варварами и видел их деревни. Они используют ряд наших знаков, но у них есть и собственные.

– Иноземцы, – фыркнул Радус-Пижама. – Терпеть не могу иноземцев.

– Я тоже, но мне приходится иметь с ними дело, – сказал Тушратта. Иноземцы были опасны. Их боги были иными, нежели в Восемнадцати Городах, их боги говорили на чужих бессмысленных языках. А уж если их голоса становились сердитыми – жди войны.

В борту корабля отворилась дверь. Питканас почувствовал, как забились сердце в его груди – страх сменился возбуждением. А вдруг все боги находятся внутри этого небесного корабля, по одной им известной причине решив навестить Куссару? Какая честь! Почти каждый слышит богов по несколько раз на дню, но видеть их мало кому удавалось. Из скрытого проема выскользнул трап. Король уловил какое-то движение... и все его надежды встретиться с богами лицом к лицу рухнули. Люди, показавшиеся из небесного корабля, были самыми чужеземными чужеземцами, каких ему только доводилось видеть.

Да и люди ли это вообще? Самый высокий из них был на голову ниже обычного куссаранина. Кожа их вместо серо-голубой или зелено-голубой была скорее землистого оттенка, точь-в-точь цвет кирпича-сырца. Один был потемнее, зато другой – совсем золотистый. У некоторых волосы были черными, как и у жителей Восемнадцати Городов, да и любых нормальных людей, но головы других украшали желто-коричневые или даже оранжево-красные шевелюры. А у одного волосы были... на лице!

И одежда у них была под стать внешности. Штаны из плотной синей ткани, немного походившие на те, что носят горцы. Но эти были не мешковатые, а в обтяжку. Несмотря на жару, на всех были туники таких расцветок, каких Питканасу вообще не доводилось видеть. И в руках они все держали очень странные орудия.

– Некоторые из них, похоже, воины, – сказал Тушратта, когда королевская процессия приблизилась к кораблю.

– Откуда ты знаешь? – спросил король. С его точки зрения, что черный прямоугольный ящичек, который держал у лица один из них (нет, ОДНА из них, ибо судя по груди это была женщина; и что это женщина делает в обществе путешественников?!), что длинные тонкие предметы из дерева и металла в руках пришельца с волосами на лице и еще у пары других – были одинаково непонятны.

– По тому, как они их держат, мой господин, – отвечал Страж Ворот, показав на троих с длинными штуковинами, – и по тому, как они смотрят на нас, они определенно имеют отношение к военному делу.

Получив объяснение, Питканас и сам увидел то, что заметил Тушратта. Впрочем, сам он вряд ли обратил бы на это внимание.

– Как можешь ты разглядеть все это, когда боги молчат? – удивился он. Эта ужасная тишина в голове почти сводила его с ума.

Тушратта пожал плечами.

– Я видал наших солдат и солдат горных варваров, мой господин. Мои глаза говорят мне о том, что эти люди в чем-то похожи на них. Если бы боги не молчали, они наверняка сказали бы то же самое.

Пришелец с золотистой кожей, самый низкорослый из всех, спустился по трапу и медленно приблизился к Питканасу. Он вытянул руки перед собой. Жест, несомненно, миролюбивый, но не совсем утешительный для короля: у пришельцев, заметил он, на каждой руке было только по ОДНОМУ большому пальцу!

И мгновение спустя из его ноздрей вырвалось возмущенное фырканье.

– Они издеваются надо мной! Они послали герольдом женщину! – пришелица была настолько стройна, что разница стала заметной, лишь когда она подошла вплотную.

Услышав восклицание Питканаса, один из солдат выступил вперед задержать самозванку. Но прежде чем он коснулся ее рукой, та дотронулась до кнопочки на поясе и взмыла в воздух на высоту в пять раз большую человеческого роста.

Солдат, король, свита – все в оцепенении замерли. Небесный корабль был абсолютно вне их понимания, слишком чужой для того, чтобы оценить его мощь. Хотя:

– Не причиняйте им вреда, иначе они нас всех уничтожат! – крикнул Питканасу Дзидантас.

– Конечно, господин, – выдохнул король, с облегчением притронувшись к вискам: по крайней мере голос покойного отца вернулся.

– Не причиняйте им вреда, иначе они нас всех уничтожат! – крикнул он своим людям, прибавив от себя: – На колени, чтобы они увидели ваше смирение!

Забыв про богатые юбки и плащи, свита упала на колени в жидкую грязь. Сам Питканас, потупившись, отвесил поясной поклон.

Один из пришельцев, стоявший у трапа небесного корабля произнес что-то. Голос его звучал как человеческий, хотя слова показались королю совершенно бессмысленными.

Мягкое прикосновение к плечу заставило короля поднять взгляд. Чужеземка, вновь вернувшись на землю, стояла перед ним и жестом предлагала ему выпрямиться. И когда король повиновался, она, в свою очередь, поклонилась ему. Незнакомка указала рукой на свиту и также повелела им подняться.

– Встаньте, – сказал Питканас.

Пока все поднимались, женщина сама опустилась на колени в жидкую грязь, нимало не заботясь о своих странных, но богатых одеждах. Правда, она тут же встала, повторив распоряжение Питканаса, только вопросительным тоном.

Он поправил чужеземку, использовав единственное число вместо множественного. В конце концов она поняла и, указав на одного человека, повторила слово в единственном числе, а потом, указав на нескольких, – во множественном. Питканас улыбнулся, кивнул и широко раскинул руки, чтобы она видела, что не ошиблась.

Так все и началось.

* * *

– Могу я поговорить с тобой, мой господин? – спросил Радус-Пижама.

– Да, – нехотя отозвался Питканас. Он нутром чуял, о чем заведет разговор жрец. Радус-Пижама твердил одно и то же уже много дней.

Поэтому он не удивил короля, заговорив со страстностью, какой трудно было ожидать в этом маленьком толстячке.

– Мой господин, снова прошу я тебя: изгони из Куссары этих грязнокожих пришельцев. Тархунд опять говорил со мной, передав, чтобы я возложил эту миссию на тебя, покуда они не растлили Куссару, да и все Восемнадцать Городов.

– Бог не давал мне такого приказа, – повторил Питканас то, что говорил в ответ на все предыдущие попытки Радус-Пижамы заставить его избавиться от пришельцев. – Если я услышу это сам из его уст, я повинуюсь. Но до тех пор люди из далекой страны под названием Земля – наши желанные гости. Они привезли много хороших подарков и товаров на продажу. – Его рука потянулась к поясу, где висел подаренный землянами нож. Нож был сделан из серого металла, что был прочнее бронзы и не тупился.

– Тогда сходи со мною в храм, – сказал Радус-Пижама. – Быть может, ты лучше расслышишь бога в его собственном доме.

Питканас колебался. Тархунд подсказал: "Ступай с моим жрецом в мой дом в Куссаре. Если у меня будут другие приказы, ты лучше расслышишь их там".

– Бог советует мне пойти с тобой в его дом в Куссаре, – сказал король Радус-Пижаме. – Если у него будут другие приказы, я лучше расслышу их там.

Радус-Пижама оскалил зубы в довольной улыбке.

– Отлично, мой господин! Тархунд, без сомнения, наставит тебя на верный путь. Я уже было начал беспокоиться, что ты больше не слышишь богов, что ты стал таким же глухим, как эти... э-э... земляне.

Питканас обиделся и даже разозлился.

– Несогласие с тобой, о жрец, еще не означает проклятия богов. Вот Тушратта более других в Куссаре сошелся с землянами, и все же процветает.

Радус-Пижама, сжавшийся было перед лицом королевского гнева, при упоминании Тушратты воспрянул и презрительно фыркнул.

– Ссылайся на кого-нибудь другого, мой Господин, но только не на Тушратту. Боги уже много лет как забыли его. Он сам мне однажды признался, что если бы не глаз-идол, он и вовсе не слышал бы их. Что ж, ему только и знаться с чужеземцами. Да он решает, как поступить, бросая кости!

– Ну, все мы иногда поступаем подобным образом, – возразил король. – Кости показывают нам волю богов.

– Без сомнения, о мой господин, – сказал Радус-Пижама. – Но во всех Восемнадцати Городах не найдется человека, который использовал бы кости так часто, как Тушратта. Если бы боги чаще говорили с ним, вряд ли бы ему пришлось обращаться к столь ненадежному способу, чтобы узнать их волю.

– Он отважный воин, – стоял на своем Питканас. Радус-Пижама, видя, что в этом вопросе короля не переубедить, склонил голову в знак смирения.

– Тогда – в храм, – сказал Питканас.

Как всегда в полуденный час, главная площадь Куссары была битком забита народом. Горшечники и кузнецы меняли свои поделки на зерно или пиво. Ковроделы разложили роскошные пестрые ковры в надежде привлечь кого побогаче. "Чистая, холодная речная вода! – кричал разносчик. – Зачем пить муть и тину из канала?". Там и тут нагло разгуливали гетеры. Рабы провожали их похотливыми взглядами. Иные – кому удалось пристроиться в тенечке – мирно подремывали. Остальные собрались в маленькой молельне, испрашивая у бога совет в обмен на хлеб или фрукты.

Питканас увидел на площади и двоих землян. Чужеземцы все еще привлекали внимание крестьян и собирали вокруг себя стайки ребятишек, однако большинство жителей Куссары за три месяца привыкли к гостям. Их странные одежды, непривычный цвет кожи, а также жужжащие и щелкающие металлические ящички были признаны такими же милыми чудачествами, как украшенные перьями тюрбаны жителей Хурмы или как привычка горожан Юзета сплевывать после каждой фразы.

Землянин по имени Кастильо торговался с краснодеревщиком. Король, проходя мимо, прислушался к их разговору.

– Я знаю, что дерево обошлось тебе недешево, – говорил землянин, – но, возможно, это серебряное кольцо с лихвой окупит все твои расходы.

Кастильо говорил медленно, подбирая слова, но понять его было легко; если не считать маленькой Ксинг Мей-Лин, он лучше других овладел языком Куссары.

Краснодеревщик подкинул кольцо на ладони.

– Этого хватит?

– Кто... кого это ты спрашиваешь? – удивился землянин.

– Как это "кого"? Конечно, своего бога: Кадашмана, покровителя столяров. Он говорит, что сделка удачная, – столяр поднял резной стул, передал его Кастильо и протянул руку за кольцом.

Иноземец отдал плату, но не уходил.

– Как тебе удается понять, что говорит тебе бог?

– Разумеется, я слышу его – так же как тебя. Только ты уйдешь, а он всегда со мной, – столяр, казалось, был удивлен не меньше землянина. Потом лицо его прояснилось. – Может, ты не знаешь Кадашмана, потому что ты не столяр, и ему незачем с тобой говорить. Наверное, с тобой говорят твои собственные боги?

– Я никогда не слышал бога, – ответил здравомыслящий Кастильо, – и мои люди – тоже. Вот почему мы так хотеть... хотим узнать больше о жителях Куссары.

От подобного откровения у столяра отвисла челюсть.

– Видишь? – спросил Радус-Пижама у Питканаса. – Они сами признаются в том, что носят проклятие.

– У них тоже есть боги, точнее, один бог, – возразил король, – я сам у них спрашивал. Радус-Пижама только рассмеялся.

– Как может быть только один бог? И даже если он там у них и есть, почему он с ними не разговаривает?

На это Питканасу нечего было ответить. Они со жрецом в молчании продолжили свой путь к храму Тархунда, или Большому Дому, как его называли: после святилища Табала это было самое высокое и самое красивое здание в Куссаре. Храмы были выше дворца Короля-Слуги – ведь для богов он в самом деле был всего лишь слугой. Крутые ступени вели к святилищу Тархунда, венчавшему высокую прямоугольную башню из сырца.

Питканас и Радус-Пижама одолели шестнадцать ступенек – по одной на каждый день года. Младшие жрецы поклонились своему начальнику и его господину; тот заметил на их лицах удивление от незапланированного визита.

– Облачен ли бог так, как должно? – спросил Радус-Пижама.

Двери святилища Тархунда распахнулись настежь. Навстречу гостю вышел жрец, кожа которого была бледно-серой от прожитых лет, а при ходьбе ему приходилось опираться на палку.

– Облачен, о господин, – ответил он, – и говорит, что новое платье ему нравится..

– Отлично, Миллаванда, – сказал Радус-Пижама. – Значит, он даст королю хороший совет насчет землян.

Зрение у Миллаванды было совсем никудышным, и он не сразу заметил короля, стоявшего рядом с Радус-Пижамой. Король дружески помахал старику рукой, когда тот, кряхтя, начал сгибаться в поклоне.

– Спасибо, мой господин! Да, Тархунд говорил мне про землян. Он сказал...

– Спасибо, я сам услышу, что он говорит, – оборвал его Питканас. Он вступил в обитель бога. Радус-Пижама двинулся было следом, но король жестом отослал его прочь – его все еще раздражало, что жрец смеет полагать, что Тархунд никогда больше с ним не заговорит.

Внушительная, даже пугающая, выше человеческого роста фигура Тархунда стояла в своей нише. Свет факела отражался от золотых пластин, закрывавших лицо, руки и ноги божества, а сквозь золотые и серебряные украшения виднелась дорогая ткань новой мантии. В левой руке Тархунд держал золотой шар – солнце, в правой – черную грозовую тучу.

Тут король с ужасом обнаружил, что явился к божеству за советом, совсем забыв про подношение. Он рухнул перед Тархунд ом ничком, как самый последний раб. Скинув сандалии с серебряными пряжками, король положил их на стол, уставленный едой, пивом и благовониями – подношениями жрецов.

– Прими это от ничтожного червя, твоего слуги, – взмолился он.

Огромные глаза Тархунда, сделанные из полированного черного янтаря, неотрывно следили за королем. В ушах эхом отозвался голос бога:

– Можешь говорить!

– Благодарю, мой Повелитель! – не поднимаясь с пола, Питканас изложил богу все, что случилось с момента появления землян. – Может, они сильнее тебя, Повелитель, сильнее твоих братьев и сестер? Когда мы впервые встретились с ними, их необычайная мощь заглушила ваши голоса, и мы впали в отчаяние. Когда мы привыкли к пришельцам, вы вернулись к нам, но теперь ты говоришь своим жрецам одно, а мне – другое. Как мне поступить? Уничтожить землян? Повелеть им уйти? Или позволить им делать то, что хотят, пока от них нет вреда? Ответь мне, дай знать твою волю!