Текст книги "Возвращение императора (ЛП)"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Гарри Тертлдав
Возвращение императора

29 мая 6961 года от Сотворения Мира (1453 год от Р.Х.)

Пушка гремела в отдалении, и каждый ее выстрел напоминал плач существа, вырвавшегося из ада. Казалось, весь воздух был наполнен лязгом мечей и треском копий, криками и воплями на греческом, итальянском, турецком; воздух был пропитан дымом и отчаянием. Османы вошли в Константинополь. Царица Городов, Новый Рим, тысячелетняя столица Империи – пала.

Седеющий мужчина с непокрытой головой вошел в великий собор Святой Софии. Священнослужители, все еще находившиеся там, молились о спасении, которое не придет. Один из них низко склонился перед вошедшим:

– Господин, есть ли… – начал было он, но тут же умолк, словно страшась воплотить свой вопрос в слова.

Седой человек сделал это за него:

– Шанс? Ни единого, – объявил Константин Одиннадцатый Палеолог, император и самодержец ромеев. – Все потеряно. Я выбросил свою корону, когда понял, что мы не сможем остановить их. Я бы и сам бросился в гущу битвы, но мне противна сама мысль о том, чтобы оставаться в Константинополе, которым правят турки, – пусть даже в виде трупа.

– Вы не думали бежать, государь? – голос священника дрогнул. – Вы ведь сможете найти путь через кольцо неверных, которое смыкается вокруг нас? – Он ненавидел себя за ту призрачную надежду, которую слышал в своем голосе.

– Вот что я думаю о побеге! – ответил император и плюнул на мраморный пол, запятнанный кровью раненых, которые пришли в великую церковь, чтобы помолиться или умереть. – Клянусь Господом, сыном Его Иисусом Христом, непорочной Девой, породившей Его, и святыми угодниками, я лучше умру и умру с радостью, чем помыслю о бегстве!

– Что же тогда делать, мой господин?

Константин тяжело вздохнул:

– Я не знаю. Я пришел сюда, чтобы молить о чуде. Чтобы Господь позволил мне снова увидеть этот город в христианских руках. Но остались ли у Него чудеса для моей империи, для этого города, для меня?..

Мантия жемчужного пламени внезапно окружила императора во всей его славе.

Священник вскрикнул. Константин, все еще сжимавший в руках меч, медленно погрузился в пол. Какое-то мгновение спустя священник все еще мог видеть его, даже сквозь мраморную плиту. Только что император был здесь – и вот он исчез, словно растворился в мраморе. Священник упал на колени.

– Kyrie eleison! Christe eleison! – повторял он снова и снова. – Спаси, Христос! Господи, помилуй!

…Константинополь пал. Тело императора так никогда и не было найдено.

7 июня 2003 года от Р.Х. (7511-й год от Сотворения Мира)

Пулеметная очередь ударила с вершины полуразрушенной стены Феодосия. Пули отскочили от греческого БМП, прошили кустарник и подняли несколько фонтанчиков грязи – в каком-то в метре от лица Янниса Паппаса. Сержант прижался к земле, как будто она была его возлюбленной. Орудие БМП заговорило в ответ – один раз, второй, третий. Древняя кладка и ошметки турецких тел полетели в воздух. Паппас завопил в животном восторге и вскочил на ноги, сжимая свою штурмовую винтовку.

Сержант и его взвод прошли вслед за БМП в город сквозь укрепления из другой эпохи. В нескольких метрах от них виднелся дорожный указатель, который, будто пьяный, покачивался на ветру. Надпись была на непонятном ту-рецком, даже алфавит был чужим для Паппаса, но одно слово он узнал: "ИСТАНБУЛ". Он показал знаку непристойный жест и закричал:

– Теперь мы здесь, и это снова Константинополь, сволочи!

Люди рядом с ним кричали до хрипоты. Рядовой по имени Георгий Николаидис перекрестился. Слезы текли по его щекам, оставляя чистые дорожки в маскировочном гриме. Паппас ничего не сказал ему.

Его собственный взгляд был затуманен – царица городов, Город, снова был греческим, пятьсот пятьдесят лет спустя. Ради Бога, в которого он не верил с тех пор, как был ребенком, это стоило нескольких слез.

F-16, украшенный красными квадратами – опознавательными знаками турецких ВВС, – проревел прямо над их головами, чуть выше верхушек деревьев. Греки снова бросились на землю. Земля под ними задрожала и словно великан ударил их по ушам – бомбы разорвались слишком близко. Закричал солдат, задетый осколком. Еще один взрыв, на этот раз над головой, – зенитная ракета буквально сорвала истребитель-бомбардировщик с небес.

Паппас поднялся первым. Он был сержантом, командиром, и его долг заключался в том, чтобы подавать другим пример. Впрочем, он не мог удержаться от того, чтобы бросить взгляд наверх из-под козырька шлема. Анастасий Киапос прекрасно понимал этот взгляд.

– У них и так осталось немного самолетов, чтобы бросить против нас. Теперь у них на один меньше.

– У них вообще не осталось слишком много чего бы то ни было, чтобы бросить против нас, – сказал Паппас. – Не с русскими, которые закатывали их в асфальт от самой Армении.

– Они не смогут остановить русских, – довольно заметил Киапос. Удовольствие от того, что кто-то другой давит турок, было чуть меньше удовольствия от возможности раздавить их самому.

– Завтра русские смогут помахать нам с другого берега Мраморного моря, – сказал Паппас, – и я помашу им в ответ. Но Константинополь останется нашим.

Это было цена за то, что греки повернули оружие против своего прежнего НАТОвского союзника, и русские были готовы ее заплатить.

Другие самолеты появились в небе, на этот раз они шли с запада. Греческие бомбардировщики, которые держали курс к мостам Золотого Рога и Босфора. Когда мосты будут уничтожены, турки не смогут перебросить новые подкрепления в город – при условии, что у них вообще остались подкрепления…

* * *

– Завтра, говоришь? – проворчал Киапос три дня спустя. Если раньше он был грязным, то теперь он просто вонял. Как и Яннис Паппас. Как и другие два солдата – все, кто остался в живых и не был ранен после бесконечных уличных боев. БМП больше не сопровождала их – турецкий ПТУРС превратил её в огненный ад в парке возле мечети Мурат-Паши.

Но теперь Константинополь – по крайней мере, большая его часть – был в руках греков. Взвод Паппаса находился всего в нескольких сотнях метрах от моря. Сержант, однако, осознал, что ему больше неинтересно подражать Ксенофонту. Прямо перед ним стоял храм Святой Софии. Один из уродливых минаретов, пристроенных турками к великой церкви Юстиниана, уменьшился ровно наполовину – на его верхушке сидели снайперы, там, где когда-то муэдзины призывали правоверных к молитве. Паппас, со своей стороны, больше верил в марксизм, чем в православие. Быть человеком, который освободил Святую Софию, усмехнулся он. Вся Греция пожелает узнать человека, который это сделал. Он мог бы даже стать лейтенантом, если съемочная группа появится в нужное время.

Он начал подниматься по широким каменным ступеням.

– Будь осторожен, – сказал Киапос за его спиной. Оба взяли свое оружие наизготовку. После того, как минарет рухнул, со стороны великой церкви никто не стрелял, но осторожность не помешает.

Собор Святой Софии был достаточно большим, чтобы вместить целый батальон. Двери, ведущие к притвору, были открыты. Ботинки Паппаса засту-чали по древнему полированному камню, который немедленно отозвался эхом.

Хотя снаружи по-прежнему бушевал хаос сражения, это как-то не чувствовалось здесь, в храме. Впервые с того самого дня, как ныне погибший БМП пересек турецкую границу во Фракии, сержант обрел мир и покой.

Один за другим его люди присоединились к нему.

– Похоже, здесь нет никого из этих ублюдков, – заметил слегка удивленный Паппас.

– Если только они не ждут нас внутри, – сказал Киапос. Он нервно потер давно небритый подбородок, щетина заскрипела под его пальцами.

Паппас отрицательно покачал головой:

– Слишком тихо. Кроме того, мы бы почувствовали, если бы там кто-то был.

Остальные солдаты согласно закивали. Боевой опыт любого из них не превышал десяти дней, но они прекрасно понимали, что имел в виду командир.

Сержант добрался до внутренней двери притвора и ударом ноги распахнул одну из створок. В то же мгновение он отпрыгнул назад, держа оружие наготове. Сержант был уверен, что церковь пуста, но не хотел рисковать. Никого и ничего, только дверь глухо ударила о стену. Паппас перешагнул через порог, по-прежнему настороже, его люди за ним. В последний раз он был в церкви еще до того, как начал бриться.

Превращенный в музей, храм Святой Софии был только тенью своего византийского величия. Тем не менее, он был так прекрасен и великолепен, что заставлял задержать дыхание. Сержант поднял глаза и посмотрел наверх, на крест в центре огромного купола. Солнечный свет, проливавшийся сквозь стекла, создавал иллюзию, что крест плавает в пространстве. Сержант видел, как Киапос перекрестился – а ведь капрал был не более верующим, чем он сам. Стоявший позади них Николаидис внезапно принялся напевать слова древнего христианского гимна: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас…" Голос рядового задрожал. Он упал на колени и принялся креститься, снова и снова. Паппас, который всегда гордился своей холодной рациональностью, был достаточно рационален, чтобы понимать – для православного нет ничего более возвышенного, чем молиться в только что освобожденном храме Святой Софии.

Он мягко похлопал Николаидиса по плечу.

– Я уверен, скоро сюда вернутся священнослужители, – сказал Паппас, на сей раз не добавляя своего обычного "специально для глупцов, которым они нужны".

Великая церковь была достаточно большой, чтобы внушить ему если не почтение, то, по крайней мере, уважение.

– Мне не нужен священник, – охваченный чем-то, напоминающим религиозный экстаз, Николаидис раскачивался взад и вперед. – Господи помилуй, Христос помилуй, Господи…

А потом Яннис Паппас, добрый марксист, перекрестился – и даже не постыдился этого. Все пространство вокруг внезапно затопил волшебный свет, который был повсюду – в мраморе пола, в воздухе, везде; свет, который одновременно напоминал излучение люминесцентной лампы и нерукотворную энергию Бога, которого его рациональный ум отвергал. Но даже в самый разгар чуда сержант был достаточно рационален, чтобы сомневаться в своей вменяемости. Паппас схватился за свою винтовку – она стала якорем, привязавшим его к миру, который он понимал.

Затем волшебный свет медленно погас. Человек выступил вперед из столба света; человек с мечом.

На какое-то мгновение Константин Палеолог даже не понял, что в окружающем его мире что-то изменилось. Возможно, его уши раньше приспособились к переменам, чем глаза. Он узнал звуки битвы; так могут кричать только раненые люди. Но кое-что заставило его удивиться. Откуда турки взяли столько огнестрельного оружия? Император наверняка знал, что эти ружья, грохочущие снаружи, не могли принадлежать его людям.

Его люди…. Где его люди? Куда подевался этот трусливый священник, с которым он только что разговаривал? И кто эти четверо чужаков, которые стоят перед ним с побледневшими лицами?

Это солдаты, сразу понял император, никаких сомнений – пусть даже они не похожи на тех солдат, которых он когда-либо видел. Он понял это не потому, что видел их странные шлемы, их необычные рубашки и штаны цвета травы и грязи, или странное оружие, которое трое из них сжимали в руках (четвертый стоял на коленях, и его оружие лежало на полу рядом с ним). Неважно, как они были напуганы, но они не сломались и не побежали. Они только смотрели и ждали, что он будет делать. Это и делало их солдатами.

– Кто вы такие? – требовательно спросил император. – Вы турки или ромеи?

Солдаты в замешательстве переглянулись; тот, что стоял на коленях, перекрестился.

– Ромеи! – радостно воскликнул Константин.

– Сержант Яннис Паппас, Греческая Армия, – представился один из странных воинов с еще более странным акцентом – отрывистым, торопливым, невнятным. Но это был греческий язык! – А кто (тут солдат произнес слово, которое Константин не слышал прежде, но оно звучало как известное ему турецкое ругательство) ты такой и откуда взялся?

– Константин, – с гордостью отвечал он, – Император и Самодержец ромейский, прямой наследник первого Константина, Великого, моего тезки, а через него – императора Августа, который правил державой римлян, когда сам Христос ходил по земле.

Один из солдат внезапно завопил что-то нечленораздельное и бросился прочь из храма. Паппас и солдат рядом с ним закричали на беглеца, но парень даже не подумал остановиться. Сержант вскинул винтовку, прицелился в убегающего дезертира, но тут же опустил оружие и пожал плечами.

– Будь я проклят, если стану винить его, – услышал Константин его бормотание.

Солдат, все еще стоявший на коленях, поднял глаза, чтобы посмотреть на Константина, но тут же опустил их, как только его взгляд встретился со взглядом императора.

– Христос, помилуй нас, – пробормотал он, крестясь снова и снова. – Это Marmaromenos Basileus! – добавил он, и другие присутствующие услышали его слова.

– Кто? Что? – одновременно спросили Константин и Яннис Паппас.

– Поднимись с колен, Георгий, и рассказывай, если ты что-то знаешь об этом, – добавил Паппас.

– Мраморный Император, – повторил Георгий, поднимаясь на ноги. – Разве ваша бабушка не рассказывала вам об этом, сержант? Последний император, который погрузился (моя бабушка говорила, что в стену, но это не верно) в мраморный пол Святой Софии в тот самый день, когда Город пал. Он не должен был вернуться обратно, пока…

– …Константинополь снова не окажется в руках христиан, – вмешался Константин. – Об этом была моя молитва. – Теперь была его очередь осенить себя крестным знамением, медленно, смиренно, со всем почтением к полученному дару. – И Господь услышал меня. Как долго я спал?

– Пятьсот пятьдесят лет, – мягко сказал Георгий.

– Ты, должно быть, шутишь! – изумился Константин и машинально ощупал себя. – Нет, не шутишь. Я вижу, что нет.

Императору показалось, что от божественного дара повеяло холодом. Прошла целая эпоха, пока он пребывал в забвении. Неудивительно, что эти люди выглядят и говорят так странно! Константин перекрестился снова.

– Бабушкины сказки! – Паппас попытался вложить в свои слова как можно больше презрения, но обнаружил, что это не так легко сделать, когда император Византии стоит прямо перед ним.

– Сержант, что мы будем с ним делать? – тихо спросил Тасо Киапос.

Это был хороший вопрос.

– Дай мне подумать, – сказал Паппас, и это означало, что у него нет хорошего ответа. Он смотрел на Константина Палеолога, и ему хотелось верить, что этот человек – сумасшедший, безумец; что он совершенно случайно нацепил древнюю кольчугу; что он совершенно случайно забрел в Святую Софию в разгар сражения; и что этот безумец действительно верит в то, что он император и самодержец ромеев. Сержант покачал головой. Проще было поверить, что этот человек действительно тот, за кого себя выдает, чем в совпадение всех этих случайностей.

– Господин, – Георгий Николаидис обращался не к своему командиру, а к императору. – Господин, теперь, когда Всевышний вернул вас к нам, как вы собираетесь поступить?

– Возьму то, что принадлежит мне по праву, – немедленно ответил Константин, как будто ни о чем другом не думал. Скорей всего, так оно и есть, решил Паппас.

– Возьму власть в свои руки, – продолжал император, – во славу Господа, Который позволил мне увидеть этот день. Не сомневаюсь, что властелин, который правит вами сейчас, немедленно уступит свой трон, как только узнает о моем чудесном возвращении.

Паппас живо представил себе картинку: министры социалистического правительства в Афинах простираются ниц перед византийским императором. Он начал было смеяться, но смех застыл на его губах. Даже теперь, два поколения спустя, слишком многие из его соотечественников жаждали получить царя; и еще больше было тех, кто являлся, как Николаидис, добрым сыном православной церкви. В конце концов, Константина услышат, к нему прислушаются.

Ничего хорошего в этом не было. Социалистическая Греция нашла много общего с Советским Союзом, и две страны смогли работать вместе. Греция, взбудораженная потенциальными сторонниками Константина, перестанет быть привлекательным союзником. И это может навести русских на мысль заявиться в Грецию, чтобы "оказать помощь в восстановлении порядка". И, между прочим, византийские императоры, как знал Паппас из прочитанных книг, были действительно самодержцами – еще более радикальными в своем авторитаризме, чем проклятые Черные Полковники.

– Над нами нет одного властелина, – ответил сержант императору. – В наши дни Греция стала демократией.

– Демократия? – Константин использовал то же слово, что и Паппас, но понял его по-другому. – Власть толпы, власть черни? И как долго вы страдаете от этого?

– Свыше тридцати пяти лет, – поведал Паппас.

"Да он гордится этим!" – подумал император. Константин был потрясен. В эпоху гражданских войн, за сотню лет до его царствования, кучка фанатиков захватила власть в Салониках, но они сумели продержаться всего несколько лет. Какая толпа может править государством так долго, что юноша успевает превратиться в дедушку?

– После стольких лет анархии вам потребуется сильный правитель, – объявил Константин. – Должно быть, Господь послал меня к вам, чтобы вернуть на истинный путь.

– Он прав, – сказал Георгий – солдат, который стоял на коленях. Он повернулся к Константину и низко поклонился. – Веди меня, господин – и я, и вся Греция, мы все пойдем за тобой.

Император поднял свой меч в знак приветствия.

– Тогда ступай за мной, и объявляй о чуде всякому, кого мы встретим.

Не оглядываясь назад, он направился к притвору великой церкви. Он услышал стук ботинок Георгия за своей спиной и улыбнулся. Всего несколько минут в этом новом мире – и у него уже есть первый верноподданный. Вскоре за ним последуют другие.

Паппас и Киапос обменялись взглядами, полными ужаса. Как только Константин выйдет из Святой Софии, его могут принять за сумасшедшего и запереть подальше. Но – именно сейчас, в этот торжественный момент великой мести за древнее поражение, в него могут поверить. И тогда эйфория превратится в истерию.

– Тасо, ты действительно хочешь жить под властью средневекового царя? Пусть его даже вернуло чудо, или волшебство, или что бы там ни было? – тихо спросил Паппас.

Капрал постоял в раздумье, потирая вислые черные усы. Наконец он отрицательно покачал головой:

– Нет, сержант, а ты?

– Нет, – мозг Паппаса работал на полную мощность. Что бы он ни собирался делать, он должен сделать это быстро. Только удачей, или, может быть, турецкой контратакой где-то снаружи, можно объяснить тот факт, что другие греки пока еще не ворвались в собор Святой Софии. Пока они не добрались сюда, опасность, которую представляет Константин, все еще невелика. Но потом, особенно если Николаидис откроет рот…

– Прикроешь меня?

– До самого конца, – отвечал Тасо Киапос.

– В таком случае, следи за Георгием. А я разберусь с… императором. – Паппас повысил голос до командного рыка:

– Стоять!

Георгий Николаидис весь превратился во внимание. Константин Палеолог тоже остановился. Когда он обернулся, в его глазах отразилось волнение. Паппас был рад, что император стоит достаточно далеко, чтобы его меч представлял реальную опасность.

Константин оглянулся, чтобы выяснить, зачем этот солдат кричал. Он не видел к этому никаких причин. То, что он видел, – это оружие Паппаса, направленное на него. Разве ружье может быть таким маленьким, чтобы его мог легко переносить один человек? Его пальцы сами собой сжались на рукоятке меча.

– Убери его в сторону, – сказал император. – Не так друзья должны встречать друзей.

Оружие сержанта осталось в том же положении.

– Мы с тобой не друзья, – ответил Паппас. – Поверь мне, я бы хотел, чтобы все было иначе, но мы не друзья. Ты для меня символизируешь все то, что Греция и весь остальной мир пытались перерасти. Греки изменились за те века, что прошли с твоей эпохи.

Этот солдат из поздних времен не забыл про меч. Он взмахнул своим оружием – недостаточно, чтобы сбить прицел.

– Положи его, пожалуйста, или я пристрелю тебя раньше, чем успею передумать.

Значит, это все-таки ружье. Константин не опустил свой клинок. Если Паппас выстрелит и промахнется, император тут же распотрошит его – солдат даже не носит броню. Огнестрельное оружие, как помнил Константин, это было все или ничего. Если солдат выстрелит, он уже не успеет его перезарядить. Константин покачнулся на носках, ожидая подходящего момента.

– Почему вы хотите застрелить меня? – спросил император – и ему действительно было любопытно получить ответ. – Вы ставите себя выше Бога, Который подарил мне вторую жизнь?

– Я не верю в бога, – скучным, спокойным голосом ответил Паппас – и, судя по его тону, он имел в виду именно то, что сказал, и не видел в этом ничего необычного.

Впервые за все это время Константин с удивлением осознал, насколько этот новый мир отличается от того, который был ему известен.

– Сержант, вы не можете так поступить! – воскликнул Георгий – Это чудо – вы сами это видели!

– В этом мире нет места для чудес, – отвечал Паппас. – От них слишком много неприятностей.

Константин понял, что это смертный приговор. Он напрягся, готовый броситься на человека, который осмелился противопоставить себя божественной воле.

– Нет! – закричал Георгий и поднял свое оружие.

Солдат, стоявший рядом с Паппасом, вел себя так тихо, что Константин едва обратил на него внимание. А сейчас он открыл огонь. Благодаря какому-то дьявольскому трюку, его оружие стреляло снова и снова, так быстро, что вспышки и грохот выстрелов слились в одно непрерывное ревущее пламя.

Георгий откинулся назад и рухнул на пол, как будто сбитый с ног кулаком гиганта. Его оружие отлетело в сторону. Еще до того, как Константин опустился рядом с ним на колени, он понял, что этот человек мертв. Никто не смог бы выжить с полудюжиной крупных отверстий в груди и животе. Острый двойной запах – крови и дерьма – ударил ему в нос.

– Он был вашим товарищем, – сказал император, оставаясь на коленях.

– Он не принадлежал к моей партии, – холодно ответил Паппас.

Константин криво усмехнулся. В некотором смысле, мир не так уж и изменился. Разделение на партии всегда было проклятием греков, как бы они себя не называли – эллины или ромеи.

– И поэтому вы убили его. Узнаю старых добрых греков, – продолжая говорить, император бросился на Паппаса. Он сражался с турками из последних сил; и он не будет смиренно ждать смерти теперь. И если Господь даровал ему новую жизнь, разве оставит Он его сейчас?..

Яннис Паппас заправил свежий магазин в свою штурмовую винтовку.

– Давай убираться отсюда, Тасо, – сказал он.

Киапос кивнул.

Они перешагнули через два окровавленных трупа. Им предстояло еще много работы.

Перевод Алекса Резникова (Магнума). Оригинальная публикация: Harry Turtledove, «The Emperor's Return» в журнале «Weird Tales», Vol. 51 No. 3., 1990.