Текст книги "Вендетта для Святого"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Лесли Чартерис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

2

Вертолет поднимался в небо, и вместе с ним воспарили мысли Саймона. То, что началось, как банальный случайный скандал, подкрепленный короткой заметкой в прессе, выросло до размеров большой грязной интриги.

Он ощущал себя рыбаком, собиравшимся побаловаться сардинкой и ненароком поймавшим тунца. То делать с тунцом, пойманным на тонюсенькую нитку? Но никто, кроме Саймона Темплера не мог ухватить снасть так надежно. Одна из главных хитростей в рыбной ловле – заставить рыбу работать на рыбака. И Святой был уверен, что его рыба в ближайшее время покажет свой характер. Как только заглотнет крючок с Хорьком.

На языке американского уголовного подполья, с которым Дестамио, несомненно имел контакты, «Хорек» означает специалиста по вскрытию всевозможных хранилищ с ценностями. Эта деталь лингвистического характера поставила крест на всем вранье, которое пытался всучить ему Дестамио, и обнаружила явную связь с внезапной смертью Джеймса Астона, эсквайра, бывшего банковского чиновника. В глазах Саймона, чуткого к красоте, эта мысль могла скрасть даже самые черные тучи, собиравшиеся над Ичией.

Когда вертолет приземлился в Неаполе, Саймон подождал, пока не пришел пилот, чтобы сообщить, что его билет оплачен только досюда.

– Я решил лететь дальше, в Каподичино.

– Нужно доплатить.

– Сколько? – небрежно спросил Саймон.

Его меньше волновала возможность быть принятым за пресыщенного плутократа – это бы он пережил, – чем возможность внезапного выпада Аль Дестамио – этого он мог и не пережить. Даже за те минуты, которые длился полет, Лили могла вернуться на виллу, Дестамио мог по телефону связаться со своими людьми на суше, и аэродром в Неаполе превратился бы в опасную ловушку.

С другой стороны, перелет в Каподичино мог еще больше возмутить его врагов, и, возможно, подтолкнуть их на немедленные меры.

Ему пришло в голову, что если уж заметать следы, то в Неаполь не надо возвращаться совсем. Его вещи практически утратили всякую ценность, поэтому он прямо с аэродрома позвонил, что позднее заберет кое-что из оставшегося. В голосе администратора послышалось опасливое недоверие, когда Саймон заверил его, что тогда же уплатит по счету. Но Святой оставался тверд, подумав, что тем более приятной будет неожиданность, когда отель в самом деле получит от него деньги.

В киоске его снабдили книгой, воспевавшей прелести Сицилии, взяв сумму, только чуть превышающую означенную на обложке, и после этого у него осталось ровно столько времени, чтобы успеть на вечерний рейс в Палермо.

В Палермо было еще жарче, чем в Неаполе, а на Сицилии, несмотря на крайнюю необходимость, слишком мало номеров в отелях снабжено кондиционерами, но благодаря изощренному инстинкту, соединенному с выдержкой, удачей и убедительными суммами чаевых, Святому удалось найти подходящее жилье. В результате он остановился в отеле с удивительно неподходящим названием «Радость». Тем не менее ему удалось спокойно провести ночь, а счет, нанесший только ничтожную убыль авансу, полученному от Аль Дестамио, доставил Святому одно удовольствие.

Утром, после неторопливо съеденного завтрака, побрившись бритвой, одолженной у портье и больше годившейся, чтобы перерезать горло, в относительно чистой и элегантной сорочке, обязанной своим состоянием изобретательности синтетических тканей, не требующих глажки, он вошел в городской банк «Сити энд Континенталь», вспомнить о котором портье в отеле смог, только освежив память изрядным вознаграждением. Это было настолько скромное здание, рассчитанное, видимо, исключительно на туристов, что импозантная вывеска едва поместилась на его фронтоне.

Темноволосая девушка с глазами героинь Боттичелли улыбнулась ему из-за стойки и осведомилась, чем может быть ему полезна, и Святой должен был напрячь все силы, чтобы не сказать ей правду.

– Я хотел бы увидеть, если можно одного из ваших сотрудников. Он работал здесь много лет назад, так что, возможно, его куда-то перевели.

– А как его зовут?

– Дино Картелли.

– Мадре миа! – девушка задохнулась, вытаращив свои огромные глаза и бледнея…

Отойдя, она что-то сказала мужчине, работавшему за другой стойкой, который выронил ручку, не обратив даже внимания на кляксу, получившуюся на странице книги. Окинув Саймона удивленным подозрительным взглядом, он поспешно пошел вглубь конторы, потом вернулся.

– Вы не хотели бы поговорить с директором?

Ничего иного Саймон и не желал. Прошел за чиновником в само святилище, где ему пришлось повторить свой вопрос. На этот раз реакция была не столь эффектна, если не считать высоты, на которую поднялись брови директора.

– Вы хорошо знали Дино Картелли?

– Никогда его не видел, – весело сообщил Саймон. – Его старый приятель, Джеймс Астон, которого вы, возможно, помните, просил меня отыскать его, когда я буду на Сицилии.

– Ах, так, мистер Астон… Тогда все ясно.

Директор уставился на свои руки, сложенные на столе. Это был очень старый человек с редкими седыми волосами и лицом, которое явно пожертвовало собой в пользу черепа.

– Это было так давно, – сказал он. – Он ничего не знал.

– Кто и о чем ничего не знал?

Саймон переставал что-либо понимать.

– Дино Картелли нет в живых. Он погиб как герой, – сказал директор деликатно приглушенным голосом похоронных дел мастера.

– Каким образом?

– Это случилось однажды ночью зимой 1949 года. Ужасная ночь, которую я никогда не забуду. Дино оставался один в банке, приводил в порядок учетные книги. Предстояла ревизия, и у него было много работы. Он был очень старателен. И погиб, хотя его смерть ничего не изменила.

– Он что, надорвался на работе?

– Нет. Его убили.

– Вы не расскажете мне поподробнее, что произошло? – терпеливо спросил Саймон.

Директор склонил голову и помолчал.

– Никто ничего не знает точно. Когда я нашел его утром с размозженной головой и изувеченными руками, он был уже мертв. Никогда не забуду этой картины. Сейф был развален взрывом, и все деньги исчезли. Полиция решила, что его застали врасплох. Он знал секретную комбинацию сейфа, но не выдал ее. Видимо, пытался их обезоружить, пока его не убили выстрелом в лицо.

– И какова была их добыча?

– Банкноты многих стран: фунты, доллары, швейцарские франки и так далее. Самая твердая валюта на сумму около ста тысяч фунтов, к тому же немного ценных бумаг и драгоценностей. Некоторые из них нашлись, но большинство пропало бесследно. И грабителей никогда не поймали.

Саймон задал еще несколько вопросов, но больше ничего не добился. Как только он убедился, что источник информации исчерпан, поблагодарил директора и собирался распрощаться.

– Прошу передать Астону привет от меня, – сказал директор. – Боюсь, что эта история его расстроит. Дино и он были добрыми друзьями.

– Скорее ему это скажет сам Дино, у меня такой возможности не будет.

Директор замер с беспомощным лицом.

– Астона тоже нет в живых, – пояснил Саймон. – Прошлой ночью его убили в Неаполе.

– Господи Иисусе! – директор был потрясен. – Что за трагическое совпадение! Очевидно, эти два случая никак не связаны?

– Очевидно, – ответил Святой, не видя причин тратить время на дискуссии на тему своих соображений.

* * *

Улицы уже плавились от полуденного зноя, но Саймон этого почти не замечал. Голова его была слишком занята новой нитью, вытащенной из клубка.

По крайней мере, один факт подтверждался: огромная добыча, наличие которой он предполагал теоретически, стала реальностью и могла быть идентифицирована. Оставался вопрос, была ли она разделена или до сих пор где-то укрыта. Но вторая сторона проблемы стала еще темнее. Если Дестамио не Картелли, то почему он на него похож?

– Скузи, синьоре, а ун фьямиферо?[6]6
  Scusi, signore, ha un fiammifero? (итал.) – Простите, синьор, нет ли спичек?


[Закрыть] – Худой мужчина с неприкуренной сигаретой в руке задержал его у входа в узкий переулок, отходивший от главной улицы. Вторую руку он, чуть склонившись в вежливом полупоклоне, держал под пиджаком.

Саймон полез за зажигалкой, вокруг них тек обычный уличный поток.

– Прошу вас! – и машинально щелкнул зажигалкой, занятый своими мыслями. Мужчина с сигаретой наклонился вперед и, выхватив другую руку, ткнул ножом прямо в живот Саймона.

Точнее он собирался это сделать, и любой, кроме Саймона, получил бы в желудок шесть дюймов стали. Но Саймон уже давно не был ротозеем, и многозначительное движение спрятанной руки вызвало молниеносную реакцию, вполне достаточную, чтобы ускользнуть от смертоносного острия. Тем не менее конец оказался достаточно близко, чтобы задеть пиджак, распоров его на изрядной длине.

Саймон Темплер не часто приходил в ярость из-за испорченной одежды, но не надо забывать последнее приключение с остальным его гардеробом. Теперь он был в единственном уцелевшем костюме, и тот вдруг тоже превратился в лохмотья.

Вместе с вполне естественным возмущением всякими типами, которые, играя на его лучших чувствах, пытаются втыкать стилеты в его пищеварительный аппарат, это было уже слишком.

Но гнев не ослепил его, а только прибавил точности движениям. Схватив руку с ножом и вывернув ее, он крепко сжал плечо худого мужчины. С холодным расчетом он сохранял эту позицию так долго, пока не убедился, что собралось достаточно свидетелей, отчетливо увидевших, чья рука держит нож, потом сделал всего одно быстрое резкое движение, после которого раздался треск сломанной кости и короткий вопль жертвы. Нож упал на мостовую.

Не разжимая захвата, которым он удерживал руку противника, Саймон освободил свою другую руку, внимательно проверил положение цели и напряг все силы, нанося левым кулаком удар по физиономии нападавшего. От этого удара нос и все лицо деформировалось с более чем убедительным хрустом; мужчина, не вскрикнув, рухнул и остался лежать без движения. Поскольку гнев покинул Саймона та же быстро, как и охватил его, он постарался убедить себя, что это только гуманное обезболивающее средство, рекомендуемое при переломах лучевой кости.

Весь инцидент занял едва ли несколько секунд. Осторожно оглядевшись вокруг, не грозит ли ему новое нападение, он заметил маленький «фиат», стоящий на противоположном конце переулка, там, где тот выходил на соседнюю улицу. Дверь со стороны Саймона была открыта, и какой-то небритый тип бандитской наружности, сидевший за рулем, пялился на Саймона, разинув рот. Тут он вдруг ожил, захлопнул дверцу и изо всех сил нажал на газ.

Не обращая внимания на собравшуюся толпу, которая жестикулируя и подталкивая друг друга, держалась все же на безопасном расстоянии, Саймон поднял лежавший на мостовой стилет. Он был отлично уравновешен и остер как бритва – смертоносное оружие в руках специалиста.

Святой без тени сожаления подумал о том, что один из таких виртуозов теперь на время обезврежен.

Когда, наконец, протиснувшись сквозь толпу, появился полицейский с рукой на кобуре, Саймон холодно обратил его внимание на оригинальную рукоять.

– На меня тут напали, – сказал он, стараясь не демонстрировать уверенность в себе, – все эти люди видели, как я обезоружил вон того типа. Я с удовольствием помогу вам доставить его в участок и дам соответствующие показания.

3

Полицейский обвел холодным профессиональным взглядом толпу, которая тут же пришла в движение, так как зеваки, стоявшие впереди, вдруг захотели оказаться сзади.

Саймон наблюдал, как его свидетели стремительно исчезают, но, прежде чем исчезли последние, испуганные присутствием представителей власти, полицейский, привыкший к обращению с беглецами, перепуганными его мундиром, сделал шаг вперед и ухватил за воротники двоих – конопатого подростка с острым заиканием и солидную матрону, увешанную браслетами, как передвижная выставка.

Единственное, что их объединяло, – они оба видели нападение и оба не собирались признаваться в этом полиции. Тем не менее полицейский добился от них вынужденного признания в том, что произошло, хотя дефект зрения младшего свидетеля ставил под сомнение весомость его показаний. Потом забрал у них удостоверения личности, которые они могли вернуть, только явившись в участок для дачи показаний. Свидетели облегченно удалились, а полицейский продолжал свое дело, обратившись к Святому.

– Зачем вы его убили? – спросил он, перенося сонный взгляд с рукоятки ножа, который держал в руке, на фигуру, лежавшую на тротуаре.

– Я его не убивал, – терпеливо возразил Саймон. – Он пытался убить меня, но я ему этого не позволил. Отобрал нож и обезвредил. Нож, который вы держите, – его, а не мой.

Полицейский осмотрел оружие, еще раз приведя в действие механизм. Закрыл нож одной рукой и нажал кнопку предохранителя отработанным движением, говорившем о его давнем знакомстве с такого рода снаряжением.

Показались еще двое полицейских, и поредевшая толпа окончательно утратила интерес к дальнейшему развитию событий. Тот, который первым прибыл на место происшествия, отдал честь старшему по чину из вновь прибывших и пробормотал что-то на местном диалекте. Его начальник недовольно взглянул на Святого, но не проявил интереса к дальнейшей дискуссии на тему поведения в общественных местах. Святой отнесся к кислым минам полицейских с величественным безразличием и даже позволил втолкнуть себя на заднее сиденье маленького патрульного автомобиля. Развития событий следовало ожидать в квестуре.

Внутри ее старого здания процедура допроса и составление протокола проходили традиционно нудно. Сопровождалось все бесконечной писаниной и заполнением всяческих формуляров под аккомпанемент непрестанного стука множества печатей, этого символа бюрократии. В тот момент, когда Святой предложил для проверки свой паспорт, единственным нарушением безжалостной рутины было легкое движение бровей и понимающий взгляд, дававший понять, что его имя известно даже здесь.

Когда доставили типа с ножом, Саймон заметил, что полицейский врач уже успел указать ему кое-какую помощь: руку в лубках подвесили на перевязи, а на нос прилепили большой ватный тампон. Из-под тампона налитые кровью глаза уставились на Саймона, ответившего широкой улыбкой.

По окончании предварительного допроса распахнулись двери, и во всем великолепии своей представительной фигуры в комнату вступил младший сержант. Его мундир и фуражка с роскошными галунами и нашивками не оставляли сомнения в значительности ситуации. Голова благородных римских форм и седеющие виски как нельзя больше соответствовали представлениям о внешности Цезаря, хотя безвольный подбородок заставлял думать скорее о Нероне, чем о Гае Юлие.

Он, не поворачивая головы холодно взглянул на Саймона, потом его зрачки, как черные дула заряженного ружья, нацелились в забинтованного бандита.

– Ну, Тони, – равнодушно буркнул он, – не долго ты погулял на этот раз.

– Я ничего не сделал, сержант, ничего! Клянусь могилой матери. Это все он, вон тот псих, – Тони здоровой рукой махнул в сторону Саймона, – он во всем виноват. Он точно псих. Хватает меня на улице, бьет, хватается за нож! Я ничего не сделал!

Сержант просмотрел заполненные бумаги, после чего перенес свой властный взгляд на Саймона.

– Что вы можете на это сказать?

– Ничего, кроме того, что Тони не слишком уважает могилу своей матери, – спокойно ответил Святой. – Когда он нападал на меня с ножом, вокруг стояло множество людей. Все видели, как я его разоружил. Некоторые из них могли видеть и сообщника, который ждал по близости в машине и сразу смылся, когда Тони арестовали. Если этого недостаточно, прошу спросить, каким образом оказался распорот мой пиджак, если я пытался его убить.

Сержант слушал, поджав губы, лицо его оставалось равнодушной маской. Ткнул в паспорт Саймона, лежавший на столе перед ним.

– Мы тут не любим всяких международных аферистов, – сказал он, – которые приезжают под видом обычных туристов и нападают на наших граждан.

Глаза Саймона Темплера на миг расширились от удивления, потом тут же сузились в две полоски голубого льда, столь же холодные, как и резкий тон его голоса.

– Вы хотите сказать, что в словах этого ублюдка есть хоть капля правды?

Перед столь явным вызовом царственные манеры сержанта несколько поблекли. Он поежился под своим великолепным мундиром и, казалось, почувствовал облегчение, переключившись на Тони.

– Не о том речь. Это следствие, и мы должны рассмотреть любую возможность. Среди свидетелей есть расхождения в оценке происшествия. А вы должны признать, синьор Темплер, что ваша репутация не безупречна.

Саймон обвел взглядом карабинеров, равнодушно пялившихся на своего начальника, и по его спине пробежал холодок при мысли, что такая бесстрастная ненависть может оказаться опаснее любого бандита с ножом.

Вошел еще один человек, одетый в штатское, но его значимость непонятным образом настолько превосходила расшитого галунами сержанта, что нараставшее напряжение каким-то чудом разрядилось.

Он был среднего роста, худой, сероглазый, с курчавыми светлыми волосами, какие бывают только у жителей северной Италии. Его смуглое лицо на первый взгляд производило впечатление мальчишеского, пока не становилась заметна сетка мелких морщин, которые сразу добавляли лет двадцать.

Он задержался перед Тони, внимательно всмотрелся в него и сказал:

– Я счастлив, что кто-то, наконец, разукрасил твою паскудную рожу, крыса! – Добавил еще несколько очень живописных определений, которые в любой таверне на Сицилии вызвали бы поединок не на жизнь, а на смерть, но в глазах раненого Тони только вспыхнуло пламя, а губы еще крепче сжались.

Остальные молчали, а вновь прибывший повернулся в сторону сержанта и взглянул на лежащие бумаги.

– Саймон Темплер! – прочитал он вслух, поднимая взгляд и смеясь. – Кажется на этот раз вы поймали крупную рыбу!

Подошел к Саймону и протянул ему руку.

– Позвольте представиться. Я – Марко Понти. Здешний полицейский детектив. Теперь вы знаете обо мне все. Но и я о вас кое-что знаю. И, поскольку уж вы здесь, обязан спросить, что привело вас на Сицилию.

– Исключительно те же удовольствия, что привлекают сюда тысячи туристов, – отрезал Святой, позволив себе чуть-чуть расслабиться. – Разумеется, в их число не входят попытки вышей местной шпаны проткнуть меня ножом.

– Ах, бедная Италия, несчастная Сицилия! Люди здесь просто мрут от голода и потому идут на преступления, чтобы набить желудок. Хотя это их, конечно, не оправдывает. Но не сомневайтесь, справедливость восторжествует. Прошу только поддерживать с нами контакт, чтобы при необходимости подтвердить свои обвинения.

– С удовольствием, но мне кажется, с эти могут возникнуть некоторые проблемы.

– Проблемы? – Понти удивленно поднял брови. Повернулся к столу и снова просмотрел бумаги. – Если речь обо мне, то, по-моему, все в порядке или нет, сержант?

Тот пожал плечами.

– Никаких проблем, я только задал пару вопросов.

– Вот и предлагаю, синьор Темплер, дать нам название своего отеля – да вы это уже сделали, я видел ваши показания. Это все, что сейчас нам от вас надо. Мы вам сообщим, когда дело поступит в суд первой инстанции. Разве что сержант хочет еще о чем-нибудь спросить.

Интерес сержанта к делу был удовлетворен самым исчерпывающим образом. Умудрившись одновременно пожать плечами, развести руками и величественно покачать головой, он дал понять, что устал, что сыт всем этим по горло и хочет только, чтобы его оставили в покое.

– А вы, синьор Темплер, ничего больше не хотите сказать? – Понти в упор посмотрел на Святого, и тому вдруг показалось, что молодой задор перестал быть главной особенностью его лица. Вместо него появилось напряженное внимание. Казалось, даже морщины на его лице превратились в линии букв, по которым легко читался вопрос-приказ.

– Абсолютно ничего, – решительно ответил Святой.

Он инстинктивно подчинился тому немому приказу. Что бы ни происходило до сих пор, появление Понти придало всему иной оборот. А Саймон Темплер был не из тех, кто отказывается от спасательного круга, гордо уходя под воду. Кроме того, он прекрасно ощутил разницу между сделанным Понти предупреждением и угрозой, нависшей над ним перед этим. Впрочем, все дела, связанные с Понти, могут и подождать, пока, слава Богу, можно покинуть этот чертов участок. Он начал уже испытывать своего рода клаустрофобию, как всегда в местах, связанных с заключением.

Понти снова засиял в улыбке, когда взял в руки паспорт Саймона и вручил его хозяину.

– Мне искренне жаль, что вас задержали так долго, – сказал он, – ваше обычное время обеда, вероятно, давно прошло. Смею надеяться, что это только поможет лучше оценить нашу сицилийскую кухню.

– Где бы вы рекомендовали мне это сделать? – спросил Саймон.

– Здесь неподалеку «Каприс», и там появляются первые баклажаны в сезоне. Вы не должны покидать Палермо, не попробовав их в «капонето де меланзане». И к ним – бутылку «Циклопе делла Этна».

– Займусь немедленно, – пообещал Саймон.

Они снова пожали друг другу руки, и один из карабинеров со стоицизмом прислушивавшийся к разговору, распахнул перед ними двери.

После душной атмосферы комиссариата воздух снаружи, хотя и насыщенный богатыми запахами Палермо, подействовал бодряще. «Каприс», который Саймон отыскал без всякого труда, оказался прохладной пещерой, дающей убежище от уличного зноя. Он с удовольствием прошел вглубь, выбирая столик, соответствующий его привычке, чтобы за ним была стена, а перед ним – ничем не закрытый обзор.

– Синьор желает аперитив? – спросил официант, которому было не меньше девяноста лет.

– Кампари с содовой. Побольше льда и лимон.

– А потом?

– Закажу попозже. Жду приятеля.

В этом Саймон был абсолютно уверен. Он ни на миг не вообразил себе, что детектив Марко Понти потрудился порекомендовать ему этот ресторан исключительно по гастрономическим соображениям. Потихоньку потягивая прохладный напиток, он тешил себя надеждой, что предстоящая встреча прольет свет и на нападение, и на особую антипатию к нему сержанта.

Вскоре двери с улицы снова открылись; но, хотя в них появилась не фигура долгожданного детектива, Святой не почувствовал себя разочарованным.

Это была девушка, но какая! Иногда кажется, что в природе Италии существует какое-то равновесие, когда небывалая красота молодости компенсирует преждевременное старение, подстерегающее в этой стране большинство женщин. Задолго до среднего возраста большинство из них в результате осложнений после беременности и родов набирают излишний вес, а водянка превращает их тело в бесформенную тушу. И тогда их единственно возможной одеждой становятся похожие на накидки черные платья. Лица их начинают покрываться курчавой порослью, которой мог бы позавидовать любой молодой гвардеец. Зато совершенство лица и тела, которыми судьба награждает итальянок до этого, не случайно вызывают восторг киноманов всего мира. И этот случай был убедительным доказательством, что даже полки тертых кинопродюсеров сняли не все сливки. Ее волосы оттенка сонной полночи, с тяжелым металлическим блеском, окружали нежный овал лица с кожей, как цветок магнолии, полными губами и огненными уголками глаз. Ее простое шелковое платье скорее подчеркивало, чем скрывало формы, итак и рвавшиеся наружу. Бросалось в глаза, что никакие ухищрения портного не нужны, чтобы подчеркнуть фигуру, едва ли не излишне закругленную в бюсте и бедрах, но зато разделенную пополам осиной талией. Чтобы завершить это потрясающее зрелище, Саймон позволил своему взгляду отправиться вниз по смуглым стройным ногам до самых маленьких стоп в сандалиях, а потом ошеломленно вернуться обратно.

В ответ он получил взгляд, полный убийственного презрения, явно тренированный в укрощении нахалов и удержании в рамках приставал, недвусмысленно означавший, что, как и большинство красивых итальянских девушек, она была крайне строгих правил. Только непогрешимая вера Святого в чистоту его намерений позволила ему принять этот отпор с ангельской улыбкой, в которой даже не было упрека, – пока она не отвела взгляд.

Кассир восторженно и уважительно поклонился ей и после короткого обмена репликами взял телефонную трубку. Саймон с сожалением понял, что девушка зашла сюда не поесть, а попросить вызвать такси – обычный метод в этих краях, где отыскание телефона всегда было большой проблемой.

После кратких слов благодарности она направилась к выходу, и входящий мужчина посторонился, придержав перед ней двери. Она проплыла мимо, принимая услугу как дарованную ей свыше, а он в награду должен был удовлетвориться наблюдением, как она садится в такси, которое волей случая было старомодным, с высокой подножкой. Только разделив с ним это удовольствие, Саймон заметил, кем был этот новоприбывший, который, закрыв наконец двери, подошел к нему.

– Марко Понти… Что за сюрприз, – сказал он тихо, не проявляя никакой реакции. – Не хотите составить мне компанию? Хотя мне, конечно, трудно состязаться с особой, которую вы только что созерцали.

Понти сделал классический жест, которым итальянцы могут выразить все что угодно и который на этот раз означал: «А кто бы не созерцал? Но это только перевод времени!» – и сел.

– Боюсь, что швейцарский монастырь, в котором она получила образование, на некоторое время остудил в ней южную кровь, – сказал он. – Но в один прекрасный день она снова взыграет. Я надеялся, что по возвращении завяжу с ней знакомство, но Джина Дестамио и я вращаемся в разных кругах.

– Как вы ее назвали? – спросил Саймон, не скрывая удивления.

– Это имя вам что-нибудь говорит?

– Да, если она родственница некоего Аль Дестамио, сомнительным гостеприимством которого я пользовался вчера на Капри.

Улыбка снова, как маска, скрыла лицо детектива, но Саймон ощутил скрытое под ней разочарование.

– Это его племянница, – сказал Понти.