Текст книги "К западу от Эдема. Зима в Эдеме. Возвращение в Эдем"

Автор книги: Гарри Гаррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

20

О смерти верной своей Алакенси Вейнте’ горевала у себя в покоях. Так объявил появившийся оттуда Керрик беспокойно ожидавшим иилане’. Она не желала никого видеть. Уходя, все печалились. Лжец-мальчишка был великолепен. Вейнте’, подглядывавшая и подслушивавшая через небольшое окошко в листве, дивилась этому дару, прекрасно понимая, как необходимо ей такое оружие. Ей пришлось прятаться, поскольку каждое движение ее выдавало торжество и радость. Никто не видел ее – она больше нигде не появлялась до отплытия урукето. К этому времени можно было уже не оплакивать погибшую, это не было в обычае иилане’. Кем была Алакенси, чем была Алакенси?.. Теперь ее не стало. Мертвое тело ей не принадлежало, с ним управились нижайшие из фарги, в чьи обязанности это входило. Вейнте’ торжествовала. Живые будут жить, их жизни не только продолжатся – процветут… Скоро все об этом узнают.

Вейнте’ приказывала, правительницы слушали, Керрик стоял в сторонке и наблюдал. В воздухе что-то носилось, это чувствовалось по позе Вейнте’. Появлявшихся она приветствовала по именам, чего раньше не делала.

– Ваналпе’, вырастившая этот город из семени, ты здесь. Сталлан, хранящая нас от бед этого мира, ты здесь. Зхекак, знания которой служат нам, ты здесь. Акасест, дающая нам пищу, ты здесь.

И она говорила, говорила, пока все не собрались. Группа небольшая, но влиятельная – правительницы Алпеасака. В неподвижном молчании выслушали они обращенные ко всем слова Вейнте’:

– Некоторые из вас прибыли сюда с первым урукето, когда города еще не было, другие позже, как я. Но теперь все мы трудимся, чтобы Алпеасак рос и процветал. Все помнят о трагедии, случившейся в день моего прибытия в город, – об убийстве самцов и молодняка. Мы отомстили: совершившие преступление устузоу мертвы – подобное не повторится. Наши родильные пляжи теперь в безопасности, их охраняют, но там тепло и… пусто.

Когда она произнесла эти слова, вокруг словно пробежал ветерок – собравшиеся зашевелились. Только Керрик застыл, внимательно слушая и со страхом ожидая следующих слов Вейнте’.

– Да, вы правы, пришло время. Золотые пляжи должны принять жирных и ленивых самцов. Время. Начнем.

За все время своего пребывания в Алпеасаке Керрик еще не видел подобного возбуждения. Иилане’ громко разговаривали и смеялись на ходу, непривычно спешили. Озадаченный, он следовал за ними по городу до входа в ханане, огражденное место, где жили самцы. Стражница Икеменд отступила в сторону, энергично приглашая всех жестами и пропуская входивших. Керрик направился было следом, но потянувшийся поводок остановил его. Инлену< стояла молчаливая и неподвижная, как скала, и он напрасно тянул поводок. За его спиной хлопнула запираемая дверь.

– Что там случилось? Говори, я приказываю! – сказал он раздраженно.

Инлену< обернулась, обратив к нему пустые глаза.

– Не мы, – проговорила она. И повторила: – Не мы.

Больше он ничего не сумел из нее выжать. Некоторое время он еще думал о странном событии, а потом забыл – разве можно упомнить все тайны этого города?

Он потихоньку изучал Алпеасак, все было ему интересно. Поскольку каждая иилане’ знала, что он сидит возле эйстаа, ему никто не препятствовал. Покинуть город он не пытался, этому помешали бы стражницы и Инлену<, но где только было возможно, он побывал. Это было естественно, так вели себя все дети его саммада. Но теперь о прежней жизни он вспоминал все реже и реже, ведь ничто не напоминало ему о ней. Он уже давно приспособился к спокойному течению дней иилане’.

Все дни начинались одинаково. Город начинал пробуждаться с первыми лучами солнца. Как и все прочие, Керрик по утрам умывался, но, в отличие от остальных, он с утра чувствовал жажду и голод. Иилане’ же ели только один раз в день – иногда даже пропускали несколько дней, – тогда же и пили вволю.

С Керриком все обстояло иначе. Сначала он выпивал водяной фрукт, быть может невольно вспоминая те краткие дни, что провел среди охотников. А потом съедал припасенные с вечера фрукты. Если находились важные дела, он поручал раздобыть фрукты фарги, но если было возможно, предпочитал заниматься этим сам. Фарги, как их ни учи, всегда приносили раздавленные или подгнившие плоды. Они думали, эти круглые шары – корм для зверей, которым все равно, что есть. Когда он принимался за еду, рядом вечно оказывались фарги. Они всегда собирались около него, тупо глядели и переговаривались, пытаясь понять, чем он занят. Самые отважные надкусывали апельсин, а потом выплевывали, что всегда развлекало собравшихся. Керрик поначалу пытался отсылать фарги: присутствие их раздражало его, – но они непременно возвращались. Потом он привык к их докучливому вниманию и едва замечал его, как подобает иилане’, и отсылал фарги только тогда, когда разговор заходил о чем-нибудь важном.

Понемногу он стал замечать в явном хаосе, царившем в Алпеасаке, строгий контроль и порядок. Если бы он был склонен к обобщениям, то удачнее всего было бы сравнить сновавших по городу иилане’ с кишащими муравьями в подземных ходах. Как будто бездумная суета… но на самом деле четкое разделение труда; работники собирали пропитание, няньки нянчили молодняк, когтистые стражи охраняли «муравейник», и сердце всего – царица, хранившая весь этот ручей жизни, обеспечивающий существование «муравьиного городка». Сравнение пусть и не совсем точное… но ведь Керрик был только мальчишкой, которому приходилось приспосабливаться к невероятным условиям жизни, – поэтому ему было не до сравнений, и он, не замечая, давил муравьев босыми ступнями.

Часто с утра он выходил вместе с фарги, которых гуртовщицы посылали за фруктами в рощи, окружавшие город. До полуденной жары занятие было приятным, его растущее тело требовало нагрузки. Он ходил быстро или бегал – следом тяжело топала Инлену<. Ему приходилось часто останавливаться, когда она перегревалась и отказывалась следовать дальше. Обливаясь потом, он чувствовал свое превосходство: он даже не начал уставать, а самая сильная из иилане’ уже выдохлась.

Город окружали рощи и зеленые поля, они чередовались в бесконечном разнообразии. Ассистентки Ваналпе’ и их помощницы неустанно выводили новые растения и деревья. Одни из новых фруктов и овощей были восхитительны, другие отвратительно пахли и на вид были не менее скверными. Керрик перепробовал все: иилане’ не выращивали ядовитых растений.

Все это растительное изобилие служило кормом большому числу животных. Керрик не представлял себе причин консерватизма иилане’, их миллионнолетней культуры, обращавшейся к нововведениям в последнюю очередь – если они не угрожали стабильности и непрерывности существования. Будущее должно было быть во всем подобным прошлому, стабильным и неизменным. Осторожные манипуляции с генами являли миру новые виды, но ни один из существовавших не был уничтожен. В лесах и джунглях Гендаси попадались удивительные, не известные никому животные, восхищавшие Ваналпе’ и ее помощниц. Большая часть их была знакома Керрику и не интересовала его. Сам же он любил наблюдать за огромными безмозглыми холоднокровными существами, которых привык звать мургу – марбакское слово, он уже почти забыл его вместе со всеми остальными.

Как Алпеасак был отростком Инегбана, так и жизнь старого света процветала в новом мире. Часами Керрик мог наблюдать за трехрогими ненитесками, бездумно щипавшими траву и утолявшими беспрестанный голод. Бронированные шкуры и толстые костные воротники когда-то защищали этих животных от хищников… Последние вымерли миллионы лет назад; быть может, их еще в небольшом числе содержали в самых древних городах Энтобана. Но наследственная память об опасности до сих пор была впечатана в крохотные мозги гигантов, иногда они принимались кружить, цепляя землю рогами, если им чудилась какая-то опасность. Но такое случалось редко, в основном они стригли подлесок, поглощая ежедневно огромное количество веток и листьев.

Керрик медленно и осторожно подбирался к огромным тварям поближе, тогда они не видели в нем опасности. Шкуры их были изборождены глубокими морщинами, по ним сновали небольшие пестрые ящерки, выедавшие паразитов из складок кожи. Однажды, несмотря на беспокойство Инлену<, то и дело тревожно дергавшей за поводок, он осмелился подобраться поближе и потрогать прохладную грубую шкуру. Результат был неожиданным – он вдруг вспомнил, как другой огромный серый зверь, мастодонт Кару, задрав хобот, посыпал себя песком, кося ясным глазом на Керрика. Видение тут же исчезло, перед мальчиком вновь возникла серая стена – шкура ненитеска. Он вдруг возненавидел это существо, бесчувственное, как камень, глупое и неповоротливое. Повернувшись спиной, он уже решил уходить, но ненитеск по какой-то причине разгневался на соседа, и, тяжело топая, гиганты столкнулись, ударяя рогами о костяную броню. Керрик с удовольствием смотрел, как колоссы топтали деревца и вырывали из земли комья, медленно успокаиваясь.

Керрик не любил бывать на бойне, где каждый день убивали и разделывали зверей. Убивали их быстро и безболезненно. Стражница у входа расстреливала приведенных животных. Упавших оттаскивали во двор громадные звери, очень сильные и глупые, безразличные к тому, что им приходилось ходить по крови, которая лилась рекой. Еще теплые туши свежевали и резали на куски, потом бросали в баки с энзимами. Успев привыкнуть к полупереваренному мясному желе, Керрик все-таки хотел бы вовсе забыть о процессе его приготовления.

Лаборатории, где трудились Ваналпе’ и Зхекак, не были интересны мальчику, там ему было скучно, и Керрик редко приходил туда. Он предпочитал долго разглядывать постоянно совершенствующуюся модель города… или разговаривать с самцами. Их он обнаружил, когда его прогнали от родильных пляжей. Туда пускали только стражниц и прислугу. Судя по тому, что можно было разглядеть сквозь терновую изгородь, на пляжах было невероятно скучно. Жирные самцы вечно валялись под солнцем.

Но в ханане самцы вели себя иначе. К этому времени Керрик успел уже забыть глубочайшее удивление, когда он впервые узнал, что все иилане’, даже ужасная Сталлан, были самками. Теперь он воспринимал все как факт, давно позабыв о роли мужчин и женщин среди тану. Его просто заинтересовала часть города, в которой он еще не бывал.

Когда его несколько раз прогнали от ханане, он пожаловался Вейнте’. Она развеселилась, и он не мог понять почему. Потом она решила, что, как самца, его туда можно пустить. Но раз Инлену< туда хода не было, то для него тоже. Керрик долго искал выход и наконец нашел его. Он входил в дверь и закрывал ее за собой. Инлену< оставалась снаружи.

Но он мог находиться только возле двери, и внутренняя часть ханане была для него недоступна. Впрочем, это было неважно. Самцы сами подходили к нему, радуясь новизне, нарушающей однообразие их существования.

Внешне отличить самцов от самок Керрик не мог. Он был еще слишком юн и не придавал этому значения.

Многие из самцов задавали ему вопросы, вступали в разговор, но только Алипол спешил поздороваться всякий раз, когда мальчик появлялся. Старшей над ханане была Икеменд, но жизнью внутри него заправлял Алипол. В Инегбане на этот важный и ответственный пост выбрали именно его. Он был много старше всех остальных. А еще Алипол был художником, о чем Керрик даже не догадывался. Это выяснилось, когда однажды Керрик не обнаружил его и спросил о нем у другого самца.

– Алипол, как всегда, занят своим искусством, – ответил тот и поспешил прочь.

Керрик не понял: самцы по большей части изъяснялись еще примитивнее, чем фарги, – слово это было как-то связано с красотой, с созданием новых предметов. В тот день Алипол так и не вышел к нему, и во время следующего визита Керрик дал волю любопытству.

– Искусство – вещь величайшей важности, быть может, самая важная на свете, – сказал Алипол. – Только глупые молодые самцы еще не знают об этом, а жестокие самки даже не догадываются о его существовании.

Алипол, как и остальные самцы, всегда так отзывался о самках – со страхом и уважением. Керрик этого не понимал. Ему не объясняли, а он и не спрашивал.

– Пожалуйста, расскажи мне, – с любопытством попросил Керрик.

Алипол воспринял его слова с некоторым подозрением.

– Редкое отношение… – произнес он – и решился. – Останься. Я покажу тебе, что я делаю. – Он тронулся было с места, потом остановился. – Ты когда-нибудь видел ненитеска?

О ком именно шла речь, Керрик не понял, но сказал, что уже видел огромных зверей. Алипол ушел и вернулся с предметом, поразившим Керрика. Радости Алипола не было границ.

– Ты видишь то, чего не замечают другие, – сказал он. – У них нет глаз, нет понимания.

Четырьмя большими пальцами Алипол бережно держал изображение ненитеска. Ярко поблескивавшая фигурка казалась сплетенной из солнечных лучей. Красными бусинками горели глаза, блестел каждый изгиб хвоста и рогов, толстых лап. Наклонившись поближе, Керрик заметил, что крошечная фигурка сделана из тонких нитей какого-то блестящего материала. С любопытством он прикоснулся пальцем – поверхность оказалась твердой.

– Что это? Как ты это делаешь? Я еще не видел ничего подобного.

– Сплел из проволоки, серебряной и золотой. Эти металлы никогда не тускнеют. А глаза – это крошечные самоцветы, которые я привез из Инегбана. Там их находят в ручьях и на берегах рек. Я умею полировать их.

Алипол показал Керрику и остальные свои изделия, которые казались мальчику чудом. Керрик восхищался искусством мастера и страстно хотел получить одну из фигурок, но не осмелился попросить, чтобы вдруг не нарушить складывавшуюся дружбу.

Город рос и процветал, оставалась одна проблема. Устузоу. В дождливые месяцы, когда на севере было холодно, город тщательно охраняли со всех сторон. А когда на север возвратилось тепло, Сталлан повела отряды вдоль побережья на север. Только однажды им попалась большая группа устузоу – они убили всех, кто не сумел убежать. Один раз в город привезли раненого грязного пленника. Вместе со всеми Керрик отправился поглядеть на чумазое, укутанное в меха существо и не почувствовал абсолютно ничего общего с ним. Устузоу был без сознания и скоро умер. Непрекращавшиеся стычки между иилане’ и устузоу больше не вызывали в городе никаких толков. Столкновения происходили вдалеке, они были делом Сталлан и ее подручных.

Времена года в Алпеасаке не отличались друг от друга, и ход времени трудно было заметить. Город медленно рос, словно растение или животное; он поглощал леса и джунгли и наконец занял все обширное пространство между рекой и морем. Сообщениям из Инегбана не придавали значения, как дальней грозе или урагану на другом краю света. Последние зимы выдались достаточно мягкими, так что некоторые иилане’ уже начали надеяться, что холодные зимы закончились, хотя разбиравшиеся в погоде ученые настаивали, что тепло возвратилось ненадолго. Все толковали об изменениях температуры воздуха и воды, отмеченных на летней станции в Тескхете, напоминали о зловещем увеличении числа прожорливых устузоу, которых холода прогнали с севера, из краев, где им положено жить.

В Алпеасаке всем этим рассказам не уделяли особого внимания. Подрастали новые урукето, – это было приятно, ведь однажды Инегбан явится в Алпеасак и город обретет полноту. Однажды… А до того следовало сделать многое, и солнце грело по-прежнему.

На взгляд Керрика, здесь царило вечное лето, не было даже осени, а про зиму и снег он и думать забыл. Со своего почетного места возле эйстаа он следил, как растет город, и сам рос вместе с ним. Память о прежней жизни потускнела, почти все забылось, и лишь иногда сны что-то напоминали ему. Умом, пусть не телом, он стал иилане’, и никто не осмеливался теперь утверждать обратное в его присутствии. Он не был теперь устузоу и Экериком. Теперь Вейнте’ произносила его имя иначе, и каждая иилане’ следовала ее примеру. Он теперь был не Экерик, глупый и медленный. Он был Керирик, что значило «приближенный».

Имя ему действительно было необходимо: он стал ростом с иилане’, а потом перерос их. Волос на теле его прибавилось, а когда унутакх умер, по всей видимости от обжорства, его снабдили еще более крупным и прожорливым. Но если нет зимних холодов, как узнать, что окончился старый год? Весенняя зелень не возвещала теперь начала нового года. Нечем было измерять время.

Керрик не знал, что ему уже пятнадцать лет, когда Вейнте’ в очередной раз призвала его.

– Утром, когда отплывет урукето, я отправлюсь на нем в Инегбан.

Керрик знаками выразил общий интерес, не более, хотя при этом солгал и словами выразил печаль по поводу расставания. Что есть Инегбан? Только слово.

– Грядут изменения. Когда достигнут зрелости молодые урукето, через лето, самое большое через два, Инегбан оставят. Там так боятся будущего и перемен, которые оно несет, что и думать не хотят о наших вполне существенных проблемах. Они слышать не желают об устузоу, что угрожают нам, и о Дочерях Смерти, которые высасывают наши силы. Меня ждут огромные труды. И ты должен помочь мне. Поэтому я беру тебя с собой в Инегбан.

Теперь Керрику действительно стало интересно. Отправиться на урукето через океан в неизвестный город… Он испугался и обрадовался одновременно. Вейнте’ заметила это: в смятении он забыл про ложь.

– Ты привлечешь всеобщее внимание, и тогда я сумею убедить всех сделать необходимое. – Она с сомнением поглядела на него. – Но теперь ты стал слишком похож на иилане’. Придется напомнить им, что ты был устузоу и остался им.

Она подошла к отверстию, в которое много лет назад убрала небольшой нож, и достала его оттуда. Зхекак, осмотрев примитивную вещицу, объявила, что сделана она из метеоритного железа, и нанесла антикоррозионное покрытие. Передав нож Этдиирг, своей первой помощнице, Вейнте’ приказала повесить его на шею Керрика. Этдиирг воспользовалась куском витой золотой проволоки, обвив ее вокруг блестящего железного ошейника. А фарги у входа слушали и смотрели.

– Странный предмет можно посмотреть и второй раз, – сказала Вейнте’, протянув руку, чтобы прижать торчавшие концы проволоки. Пальцы ее впервые за много лет прикоснулись к коже Керрика, и она с удивлением ощутила тепло.

Керрик без всякого интереса глядел на тусклое лезвие, уже ничего не напоминавшее ему.

– Устузоу облачаются в шкуры, это все знают. Когда тебя принесли сюда, на тебе была эта шкура.

Она дала знак Этдиирг, и та достала из свертка гладкую оленью шкуру. Фарги с неудовольствием затрещали, Керрик отодвинулся.

– Прекратить! – приказала Вейнте’. – Шкура выделана и простерилизована, обработка будет производиться ежедневно. Этдиирг, убери мешочек и приспособь вместо него шкуру.

Тут Вейнте’ приказала всем фарги выйти, а Инлену< встать в проходе: она вдруг вспомнила, почему возникла необходимость в мешочке.

Этдиирг сняла мешочек и попыталась обвязать Керрика оленьей шкурой, но завязки оказались не там, где нужно. Отойдя в сторонку, Этдиирг стала возиться со шкурой, а Вейнте’ с интересом поглядела на Керрика. Он изменился, вырос и казался теперь ей привлекательным в своем уродстве. Подойдя к нему, она опустила вниз руку. Керрик поежился от холодного прикосновения. Вейнте’ рассмеялась:

– Ты самец и похож на наших самцов. Только у тебя один, а у них два, но ты реагируешь как положено.

Керрику было неприятно, он попытался отстраниться, но она удержала его.

Агрессивная, как все самки иилане’, Вейнте’ возбудилась. Керрик пытался вырваться.

Он не понимал, что происходит. Но Вейнте’ знала прекрасно. Она была эйстаа, и ей дозволены были любые поступки. Привычным движением она швырнула его на пол и уселась сверху. Этдиирг с интересом наблюдала.

Кожа ее холодила, но ему было странно тепло, а потом все и произошло. Что именно, он не понял – прежде с ним еще не случалось ничего более восхитительного.

21

– С уважением передает Эрефнаис, – трепеща от усердия, сообщила фарги, медленно и осторожно выговаривая слова, – погрузка закончена. Урукето подготовлен к отплытию.

– Выступаем! – объявила Вейнте’. Повинуясь ее движению, Этдиирг и Керрик шагнули вперед. Она оглядела собравшихся правительниц Алпеасака и заговорила официальным тоном: – Вверяю вам город до своего возвращения. Содержать его правильно. Оправдайте мое доверие.

Она повернулась и направилась к причалу. Керрик и Этдиирг шагали в почтительном отдалении. Керрик давно уже научился контролировать свои чувства и казался таким же невозмутимым, как и все остальные. На самом же деле его раздирали противоречивые эмоции. Он и ждал путешествия, и опасался, что настанет конец приятной и размеренной жизни. И еще вчера… Он до сих пор не мог понять, что случилось с Вейнте’. И что вызвало такое всепоглощающее чувство? Случится ли подобное вновь? Он надеялся на это! И все-таки что это было?

Все воспоминания о физических страстях тану, о различии между полами, о занятных тайных забавах старших мальчиков, даже об удовольствии, испытанном им от прикосновения к юному телу Исель, давно уже улетучились. Все было задавлено и забыто – так старался он выжить среди иилане’. Самцы в ханане никогда не толковали о своих взаимоотношениях с самками или же просто никогда не делали этого в его присутствии. Инлену< в этих вопросах не разбиралась. Так, не зная о сексуальности как тану, так и иилане’, он лишь гадал над этим.

Когда процессия подошла к гавани, небо уже посветлело. Энтиисенаты, возбужденные предстоящим путешествием, выпрыгивали из воды и плюхались обратно, взбивая пышную пену.

На борт Керрик поднялся последним. Ход в высоком плавнике вел в тускло освещенное помещение. Пол под ногами дрожал, мальчик споткнулся и упал. Путешествие началось…

Новизна быстро приелась, смотреть здесь было не на что, делать тоже ничего не приходилось. Большую часть живого корабля занимали ни живые ни мертвые туши оленей и сталакелы. С огромными клювами и маленькими передними лапками, сталакелы были сложены в штабеля. Олени глядели на Керрика пустыми глазами – это было хорошо видно в свете люминесцентных полосок. Ему все казалось, что звери зовут на помощь. Они ведь не могли даже пошевелиться. Он просто приписывал им собственные чувства. Замкнутое пространство давило, и он стискивал кулаки от страха, усугублявшегося бесконечным, как ему казалось, штормом.

Плавник урукето оставался сомкнутым, и воздух внутри становился спертым и влажным.

В темноте иилане’ становились вялыми и много спали. Лишь одна или две по очереди караулили. Однажды мальчик попытался заговорить с дежурной, но она не ответила, поскольку все внимание ее было поглощено компасом.

…Когда шторм окончился и волны улеглись, Керрик спал. Разбудил его хлынувший вниз прохладный соленый воздух. Иилане’ зашевелились, потянулись к плащам, но ему свежий воздух и яркий свет доставляли только удовольствие. Он дергал за поводок, пока наконец ленивая Инлену< не проснулась и не натянула на себя плащ, а потом перетащил ее поближе к отверстию в плавнике. Быстро вскарабкавшись по выступам наверх, он оказался возле Эрефнаис, которая стояла, завернувшись в большой плащ. Насколько позволял поводок, Инлену< осталась внизу. Керрик приник к плавнику и глядел то на бежавшие навстречу зеленые волны, то на белую пену за спиной урукето и хохотал, когда соленые брызги попадали ему в лицо. Все было так необычно, удивительно и тревожно. Прорезая облака, солнечные лучи освещали раскинувшееся до горизонта море. Он ежился, обняв плечи руками, но не уходил. Эрефнаис обернулась и заметила его.

– Ты замерз. Иди вниз. Возьми плащ.

– Нет, мне так нравится. Теперь я понимаю, почему вы пересекаете море в урукето, – с подобными ощущениями ничто не сравнится.

Эрефнаис жестом выразила удовольствие.

– Немногие это понимают. Если теперь лишить меня моря, я буду чувствовать себя очень странно.

Слово «странно» сопровождалось жестами огорчения, отчаяния, даже легким намеком на смерть. Шрам на спине мешал капитану выразиться точно, но чувства ее и без того были очевидны.

В небе парили морские птицы. Эрефнаис показала на них:

– Сейчас мы не так далеко от земли. Видишь, темная линия на горизонте. Берег Энтобана.

– Я слыхал это слово, но не понимал его смысла.

– Это огромная суша, это дом иилане’. Здесь полно городов, здесь поля их смыкаются.

– Мы плывем туда?

Эрефнаис кивнула:

– На северное побережье. Сначала через пролив, известный под названием Генагле, в теплые воды Анканаала, на берегах которого находится Инегбан. – В голосе ее звучала радость. – Радуйся, что сейчас середина лета, город не знал еще более суровой зимы. Посевы погибли. Животные тоже. С севера приходили звери, нападали на стада. А однажды с неба выпала твердая вода, она белым слоем укрыла землю, а потом растаяла.

Твердая вода – это было понятно, но как она называется? И, не успев задать вопроса, Керрик на миг представил себе покрытые снегом горы. Он потер глаза, потом поглядел на море и постарался все позабыть. Твердая вода… Она не стоила внимания.

– Мне холодно, – сказал он наполовину правду, наполовину ложь, – вернусь в тепло…

…Утром Керрика разбудил солнечный свет. Теплый воздух струился внутрь открытого плавника.

Мальчик быстро поднялся наверх, к Вейнте’ и Этдиирг. Вид их обеих удивил его, но они молчали, а по опыту он знал, что лучше не спрашивать. Вейнте’ этого не любила. Искоса он поглядел на нее. Лоб и острые скулы иилане’ были разрисованы красными линиями и завитушками. У Этдиирг на лбу узоров не было, но руки ее словно охватывали черные лианы, оканчивавшиеся листьями на тыльных сторонах ладоней. Керрику еще не приходилось видеть разукрашенных таким образом иилане’, но он сдержал любопытство и все глядел на берег, неторопливо проплывавший совсем рядом; зеленые, поросшие лесом холмы возвышались над синими водами.

– Инегбан… – сказала Этдиирг, выражая при этом целую гамму чувств.

Леса перемежались полями, на них чернели силуэты пасущихся зверей. За острым мысом открылась большая гавань. На берегах ее лежали пляжи Инегбана.

Керрик, которому Алпеасак казался краем чудес, теперь увидел настоящий город и дал волю своим чувствам, к огромному удовольствию Вейнте’ и Этдиирг.

– Когда-нибудь таким станет и Алпеасак, – сказала Вейнте’, – ведь Инегбан рос на этом месте от яйца времен.

– Алпеасак будет еще более великим, – со спокойной уверенностью сказала Этдиирг. – Таким сделаешь его ты, Вейнте’. Перед тобой – новый мир, и ты начала строить. Ты справишься с этим.

Вейнте’ не отвечала… Но и не возражала.

…Когда урукето подходил к внутренней гавани, Эрефнаис поднялась на верх плавника, подозвала к себе остальных и стала отдавать приказы. Огромное существо замедлило ход, потом остановилось, замерев в прозрачной воде. Два энтиисената поплыли было вперед, но резко повернули назад, от плавучего бона из больших бревен. Они не имели никакого желания прикасаться к жгучим щупальцам медуз, облепивших бревна. Так они метались взад и вперед, ожидая, пока распахнутся ворота гавани и пропустят их внутрь, где их ожидала еда – уже обработанная, – которой они жаждали. Задержка случилась из-за того, что из гавани выводили урукето. Еще не выросшие до нормальных размеров, не до конца обученные существа повиновались с трудом. Когда с ними управились, еще один урукето медленно растворил ворота, и энтиисенаты бросились внутрь. Их собственный урукето неторопливо поплыл следом.

Керрик замер, открыв рот. Огромный причал был заполнен ожидавшими их прибытия иилане’. За ним вздымались стволы древних деревьев – их ветви и вершины словно вонзались в небо. По уходящему от пристани путепроводу можно было бы прогнать урукуба. Заполнившие его иилане’ расступились, пропуская небольшую процессию. В голове ее четыре фарги несли какое-то сооружение, сделанное из плавно изогнутых жердей и завешенное цветастыми тканями. Назначение его выяснилось сразу же, как только фарги осторожно опустили его на землю и присели рядом на корточки. Из-под ткани показалась рука – и на землю ступила иилане’, блиставшая великолепием золотых узоров на лице. Вейнте’ немедленно узнала ее.

– Гулумбу, – произнесла она, тщательно сдерживая эмоции и позволяя себе показать лишь крохотное неудовольствие. – Я давно знаю ее. Значит, это она теперь сидит возле Малсас<. Встретим ее.

Прибывшие уже высадились и дожидались медленно приближавшуюся Гулумбу на причале. Она смиреннейшим образом приветствовала Вейнте’, обратила внимание на Этдиирг и медленно скользнула невидящим взором по Керрику.

– Приветствую вас в Инегбане, – произнесла она. – Добро пожаловать, Вейнте’, строительница Алпеасака, что за бурным морем, в свой собственный дом.

– Как поживает Малсас<, эйстаа нашего города? – отвечала Вейнте’ столь же официально.

– Она приказала мне приветствовать тебя и проводить к себе на амбесид.

Пока они переговаривались, паланкин унесли. Вейнте’ и Гулумбу пошли рядом, возглавив направлявшееся в город шествие. В числе прочих за ними в молчании следовали Керрик вместе с Этдиирг – таков был обычай.

Керрик смотрел на все круглыми глазами. От широкого путепровода отходили другие, столь же широкие. Они были забиты иилане’, и не ими одними – в толпе бегали небольшие существа с острыми когтями и пестрыми чешуйками. В стволы самых крупных деревьев были врезаны ступени, ведущие к балконам, с которых глазели иилане’ с раскрашенными телами. Под одним из таких древесных обиталищ, что было побольше остальных, стояли вооруженные стражницы.

Некоторые иилане’ были внешне похожи на самцов: они двигались и сбивались в группы точно так же. Это наверняка и были самцы.

Иилане’ показывали на Керрика и отрывисто спрашивали друг друга о странной персоне.

Были там и иилане’, каких он еще не видел, лишь в половину обычного роста. Они стояли группами, пропуская идущих, озабоченно озирались и молчали. Керрик притронулся к руке Этдиирг и вопросительно показал на них.

– Нинсе, – пренебрежительно проговорила она, – иилелбе.

«Безответные, тупицы». Керрик понял. Они явно не умели разговаривать и ничего не понимали, когда к ним обращались. Неудивительно, что их звали безответными. Этдиирг более ничего не пояснила, и он отложил вопросы до подходящего момента.

Амбесид оказался такой величины, что противоположной стены не было видно за волновавшейся толпой. Но перед процессией все расступились, и прибывшие проследовали к почетной солнечной стене, где на помосте, занавешенном мягкими тканями, среди советниц отдыхала Малсас<. Эйстаа блистала великолепием золотой и серебряной раскраски на лице и руках, золоченые завитки украшали ее сухое безгрудое тело. Она разговаривала с помощницей и, казалось, не замечала гостей, пока те не оказались перед нею. Тщательно выбрав момент, чтобы приветствие не превратилось в оскорбление, и твердо помня, кто есть кто, она повернулась, заметила Вейнте’ и подозвала к себе. Иилане’ расступились, чтобы эйстаа могли поприветствовать друг друга.