Текст книги "Чужое небо Энферна"
Автор книги: Гарм Видар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
19
– Я искал тебя, – с непонятной для себя тоской в голосе сказал Юл Элбрайн.
– Я знаю.
– И порой мне начинает казаться, что я всю жизнь только и делал, что искал тебя… Искал всю жизнь.
– Это действительно только кажется.
– Не знаю…
– Зато это знаю я.
– Откуда такая уверенность?
– Ничто не ново под луной… Я думаю, что скоро все это пройдет.
– Да уж, пусть поторопится, – Элбрайн неумело вздохнул. – Все это так странно, так непривычно, так расслабляет, а я привык ощущать себя большим и сильным. Так удобней, – Элбрайн снова вздохнул и устало прикрыл глаза, – и все-таки это странно…
– Да, между нами нет ничего общего.
– Ну что же, так бывает.
– Не знаю…
– Мы поменялись ролями? Теперь я выступаю в роли всеведущего… А хочешь я предскажу тебе будущее?
– Нет. Я его и так знаю.
– Это, наверное, страшно?
– Ко всему со временем привыкаешь.
– И это страшно вдвойне!
– Четкая определенность помогает выжить.
– Выжить – да, но стоит ли так жить?
– Жизнь – это не литература. Она чаще всего проще и банальней.
– Боа будет с тобой не согласен.
– Это его право, но будет ли он от этого счастливей?
– А ты?
– Не надо об этом. Все это бессмысленно.
– А жаль!
– Это пройдет.
– Конечно, рано или поздно – все кончается. Это только в сказках… – Элбрайн протянул руку, но мираж, как и подобает миражу, растаял.
– А жаль…
Впереди мелькнул свет, и гнетущую тишину подземелья разрушил звук неторопливых уверенных шагов.
– Мне велено вас проводить, – хмуро проворчал Скримл, усердно освещая мощным фонарем свои босые ноги.
– Улыбнись, Скримл! Все пройдет и…
– Вам виднее! – мрачно буркнул несгибаемый Скримл, и Элбрайн автоматически кивнул головой, хотя если бы кто-нибудь сейчас его спросил, с чем это он собственно соглашается, то, получив ответ, был наверняка крайне обескуражен.
– Это вам, на память, – Скримл протянул по направлению к Элбрайну свободную руку, и в ярком свете огромного фонаря на узенькой красноватой ладошке ослепительно сверкнуло кольцо необычайной многогранной формы. На каждой грани отчетливо была видна одна и та же закорючка, похожая на букву "F".
20
… и действительно. Не то, чтобы вся процедура для Боа Этуаля проистекала совершенно безболезненно и так уж незаметно. Напротив. Этуаль явственно ощутил, как весь его организм сначала медленно вывернули наизнанку, а потом, методично повторив прием, вернули в исходное состояние, но, несмотря на это, все-таки стена, почти не оказав сколько-нибудь заметного сопротивления, поглотила Надежду Литературы, Не Потакающей Низменным Вкусам Андроидов, и выплюнула эту самую слегка ошалевшую надежду по другую сторону кирпичной кладки, попутно, очевидно, переместив и в пространстве: так как Боа, сделав два шага, оказался в городе, в добрых двух часах ходьбы от плоскогорья Утраченных Иллюзий, на дне бетонного колодца, образованного многоэтажными каменными исполинами, окружавшими крохотный клочок асфальта, сквозь который кое-где пробивались чахлые образчики местной флоры. Посреди дворика зияла солидная яма, а из ямы торчала несуразная половинка облезлой скамейки.
«Этот пейзаж вызывает во мне какие-то смутные ассоциации», – подумал Боа и, чтобы пресечь отвлекающее явление на корню, повернулся к дворику спиной. Теперь перед носом у Этуаля красовалась небольшая ниша. В глубине ниши виднелась обыкновенная кирпичная кладка. Кирпичи были пыльные, кое-где образовались солидные выщерблины.
«Еще бы! Если сквозь них все так и шастают туда-сюда», – Боа потыкал пальцем в кирпич – кирпич был холодным и твердым. Но как только Этуаль приник к кирпичной стене всем телом, стена утратила твердость, и Боа ощутил, что медленно погружается вглубь кладки, одновременно выворачиваясь наизнанку.
Боа отпрянул и задумчиво уставился на стену.
«Собственно, для окончательной уверенности в моих рискованных логических построениях не хватает одного совершенно незначительного штриха, который позволит наконец утереть нос ярым поклонникам конкретной пользы от работников умственного труда и гуманитарного направления» – Боа нерешительно потоптался в нише, словно в глубине души питал смутную надежду, что долгожданный штрих отыщется прямо сейчас непосредственно на выщербленной кирпичной стене, но вместо этого его внимание привлек громкий цокот кованых копыт.
Во дворик на полном ходу влетел взмыленный кентавр и замер (как конная статуя почетному завоевателю) буквально на краю ямы, где покоилась ущербная скамейка. Кентавр встал, как вкопанный, лишь его ноздри и бока равномерно раздувались и опадали. Чего, однако, нельзя было сказать о поклаже, которую кентавр нес на спине. Не уловив важности момента, поклажа не сразу изменила направление и скорость передвижения. С диким воплем перелетев через голову кентавра, огромный разноцветный куль нырнул в центр ямы, окончив полет на скамейке.
– А мой папа еще любил повторять, что рожденный ползать летать не может! – сдавленно пробубнил «куль», мучительно стараясь удержаться на увечном представителе садово-паркового инвентаря. – По-видимому, папа недооценил небывалый расцвет творческого потенциала молодого поколения, грядущего на смену закостенелой рутине уходящего, нехотя и медленно уступающего арену жизненной борьбы, не без этой самой борьбы, в силу ряда причин неизбежно…
– Словесное недержание – это у вас реакция на экстремальную ситуацию или постоянный рабочий имидж? – слегка задыхаясь после быстрого бега, хмуро спросил кентавр.
– Это у Шайенов вроде хвоста – реликвия, передаваемая по наследству, от отца к сыну, а от сына на кого бог пошлет, – спокойно сообщил Боа из своей ниши.
Шил Шайен на реплику отреагировал относительно спокойно (сказалось, очевидно, единоборство со скамейкой, дававшее возможность лишь очень скупо и сжато реагировать даже на весьма неожиданные внешние раздражители), зато нервный кентавр – едва не пристрелил Гипотетическую Надежду Всей Интеллектуалисткой прозы.
– Эй, Данди!!! Скажи своему приятелю, что он явно неадекватно реагирует на полезную информацию, предоставляемую ему почти безвозмездно, по доброй воле, в здравом уме и такой же памяти! – как мог торжественно объявил Этуаль, лежа ничком в нише и ощущая, как за шиворот проникают микрочастицы расплавленного кирпича.
– Это что, ваш идейный брат-близнец? – пряча бластер, мрачно спросил кентавр у Шайена, уставшего бороться со строптивой скамейкой и уже совершенно скрывшегося в яме.
– Ну, разве что по духу, – глухо откликнулся из глубин ямы Шайен, – но вообще-то, он считает себя писателем…
– Значит, безвредный, – неуверенно сказал кентавр.
– Какой аспект данной проблемы вас интересует больше всего: морально-этический, философский, прагма…
– Чисто утилитарный.
– Как сказал бы мой папа, – пыхтя просопел Шайен, с трудом выбираясь из ямы, – а черт его знает!
– Я боюсь показаться назойливым, – робко вмешался Боа, – но не будете ли вы сильно возражать, если я все-таки встану? Неудобно, знаете, лежать в присутствии…
– Только не делайте лишних и резких движений, – хмуро разрешил кентавр, напряженно прислушиваясь к тому, что творится за пределами дворика-колодца.
– О! – вдруг радостно объявил Шил, окинув проницательным взором окружающий пейзаж. – Оказывается, не только преступника тянет на место свершения им противоправного акта, но и этому… как его, битому – тоже не спится! Дворик-то знакомый. У меня определенно есть шанс иметь то счастье, что я не успел в полной мере выхлопотать в прошлый раз! Прав был мой…
– Я уже тоже потихоньку начинаю ощущать потребность во встрече с вашим уникальным и многомудрым папой – на предмет потолковать за жизнь! – по-лошадиному скосив глаза, задумчиво и косноязычно пробормотал кентавр. – Только у меня есть опасения, что если вы все будете продолжать в том же духе, то ни у меня, ни у вас скоро не останется ни малейших шансов реализовать эту насущную потребность. По крайней мере в этом мире. И в этой жизни!
– Как, неужели, твой папа настолько плох? – сочувственно прошептал пораженный Этуаль, на мгновение позабыв о всех своих проблемах.
– Плох он или хорош, – холодно буркнул Шил, – не мне судить. Каждому, наверное, достается папа, согласно гипотетически-потенциальной заслуге перед обществом самого отпрыска. Но тем ни менее: Иной Мир и мой папа – две вещи, носящие антагонистический характер. Уж скорей я сам туда попаду…
– Я, собственно, это и имею в виду! – фыркнул кентавр, оглядываясь на единственный вход, ведущий в каменную ловушку дворика-колодца. – Если сейчас нас настигнет энфернец, то нам останется только сожалеть о том, каких членов потеряет здешнее высшее общество.
– Как вы сказали? – завороженно пролепетал Боа Этуаль.
– Здешнее Высшее Общество, – невозмутимо повторил кентавр.
– Да, нет же! – растерянно облизнул пересохшие губы Этуаль. – Я хотел уточнить: кто нас настигнет?
– Энфернец! Ор-Кар-Рау – энфернец!
– Вот оно!!! – восторженно воскликнул Боа. – То звено, которого не хватало!
– Ага, – меланхолично проворчал Шил Шайен. – Его нам сейчас только и не хватало.
– Кончай треп! – взъярился сержант Лар, на мгновение вспомнив, что он – сержант. – Нам необходимо срочно искать выход из создавшейся ситуации.
– Выход – есть! – гордо объявил Боа Этуаль и победно посмотрел на Шайена, и впервые тот промолчал, по-видимому запас мудрых сентенций его тертого жизнью папы наконец-таки окончательно истощился.
21
«Пора-пора уже в отставку. Для моей работы нужен молодой, не отягощенный никакими излишествами нюх, и крепкие, не сетующие на дурную голову, ноги», – О'Хара остановился и погасил фонарь. Ясно было и так, что здесь – в подземелье – то, что ты повернул назад, вовсе не значит, что пойдешь в обратном направлении. Куда бы О'Хара не шел, куда бы не сворачивал, дорога неизменно приводила его к той самой стене, где сколь загадочно, столь и стремительно исчез Боа Этуаль.
"Как в жизни: идешь, идешь, а все топчешься на месте. Дела, друзья, заботы. Суета, встречи, расставания… И вдруг, в один прекрасный миг, понимаешь, что большая часть жизни уже прошла, и большая часть этой части – в бессмысленном блуждании по лабиринту неразрешимых проблем, безысходных вопросов и безвыходных положений.
А выход из лабиринта был совсем рядом… Сейчас с невольного пьедестала прожитых лет это так ясно видно… Но, к сожалению, время – единственный феномен, который не желает подчиняться всеобъемлющему правилу лабиринта. С юношеским максимализмом оно безудержно марширует только вперед, и вернуться в какую-либо особо притягательную точку прошлого его не заставит даже душа, сгоряча проданная дьяволу.
А впрочем…
Если бы существовала возможность начать все сначала – слишком велик был бы соблазн. Да и, собственно, смысл самой жизни был бы утрачен (если, конечно, наличие смысла у жизни априорно принять за аксиому). Зачем ждать завтра, к чему-то стремиться, чего-то хотеть, если вернувшись назад во вчера и все переиначив, это можно было иметь уже сегодня. А так, волей-неволей, не мытьем, так катаньем, надо надеяться, надо что-то делать, надо жить. Причем, по возможности, жить так, чтобы в дальнейшем не возникало желания вернуться в прошлое и начать все сначала.
Жаль только, что понимаешь это слишком поздно. И самое печальное, что уже понимая, все еще продолжаешь без устали кружить по лабиринту."
Видимо, в знак протеста О'Хара сел, прислонившись спиной к прохладному сталагмиту. Слева от себя О'Хара положил выключенный фонарь, а справа – пристроил бластер.
«Собственно, предварительный набросок эпического полотна событий, захлестнувших многострадальный Фикус, я уже достаточно хорошо себе представляю. То, что Боа пытается увязать все происходящее с Энферном – ясно, как и то, что ни один дендроид сроду не дослужится даже до сержанта. Фокусы с исчезновениями и появлениями – это явно „из оперы“ об энфернцах. Но непонятен смысл всей этой замысловатой „партитуры“. Какую партию исполняет, например, Юл Элбрайн? Энфернца, что ли? А его дружок Шил Шайен, он же Крокодил, он же Данди-2, со своим, будь он неладен, папой!!! Он-то тут причем? А назойливый адвокат?» – О'Хара прислушался: в беспокойно зудящей тишине пещеры отчетливо было слышно уверенное шлепанье босых ног.
О'Хара, существенно не меняя расслабленной позы, положил правую руку на рукоять бластера, а в левую взял фонарь.
– Осторожнее! – донесся до О'Хары незнакомый хрипловатый голос. – За тем вон сталагмитом притаился ваш друг – О'Хара с бластером в руках. Неровен час, еще пристрелит.
«Это кто же у нас такой глазастый?» – О'Хара покрепче сжал рукоять бластера и приготовился включить фонарь.
– О'Хара! Это я – Юл Элбрайн! – раздался другой, уже более знакомый голос.
«Это еще проверить нужно», – мрачно усмехнулся О'Хара и включил фонарь.
– Да я это, я, – устало прикрыв глаза рукой, слабо усмехнулся Элбрайн.
– Я вижу, что вы, – буркнул О'Хара, – а с кем это вы только что разговаривали?
– Это – Скримл, – сказал Элбрайн, открыл глаза и посмотрел по сторонам. – А впрочем, возможно, он мне тоже померещился.
О'Хара сардонически ухмыльнулся, склонил голову набок и спокойно объявил:
– А ведь вы, Юл Элбрайн, энфернец.
– А почему не альдебаранец? По-моему, это мне больше подходит.
– Ваше нежелание отвечать на выдвинутое обвинение…
– Вы перестарались и слишком далеко его выдвинули. С таким же успехом я могу вернуть его вам.
– Вы ускользаете от ответа! – зловеще ухмыльнулся О'Хара. – Итак, вы – энфернец?!
– Чушь!!! Простительная, ну разве что лишь дендроиду!
О'Хара от неожиданности вздрогнул и чуть не выстрелил на новый голос, внезапно ворвавшийся в напряженный диалог…
У кирпичной стены, перекрывавшей дальнейший путь в недра пещеры, театрально оскалив свои столь замечательные, что невольно возникало подозрение в их искусственном происхождении, зубы, стоял, независимо скрестив на груди верхние конечности, Несравненный Шил Шайен.
– Чепуха! Любого энфернца можно легко опознать по кольцу необычной формы…
– Такому? – криво усмехнулся Элбрайн, протягивая вперед левую руку, на безымянном пальце которой в иссякающем свете фонаря достаточно явственно блеснуло кольцо необычной многогранной формы. На каждой грани отчетливо была видна закорючка, напоминающая букву "F".
– Я бы советовал вам не сильно дергаться, Элбрайн, – угрожающе прошипел О'Хара.
– Даже мой папа не нашел бы, что еще такого этакого можно изречь в данной ситуации, – обескуражено пробормотал Шил.
Но тут прямо в центре кирпичной стены показалась половина кентавра. Задняя, собственно лошадиная, часть осталась сокрыта в стене, от чего сержант Лар стал похож на обыкновенного, правда вооруженного бластером, сатира.
О'Хара скептически хмыкнул. А тем временем из стены спиной вперед вывалился Великий, хоть и совершенно невзрачный на вид Писатель-романист – Надежда всей Фикусианской Литературы, он же для лиц более близких и знающих – Боа Этуаль.
– Юджин! Не делай глупостей, – сдавленно просопел Боа, мучительно пытаясь развернуться лицом к собеседнику. – Я все понял. И сейчас тебе объясню… детально.
– Не надо мне ни детально, ни летально! – раздраженно «хрюкнул» О'Хара. – А общий пейзаж я и так достаточно хорошо вижу. ПОСЛЕДНИЙ раз спрашиваю: Юл Элбрайн, вы ЭНФЕРНЕЦ?
– Последний раз отвечаю – НЕТ.
– Тогда по законам жанра энфернцем должен оказаться… ты, Боа!!!
– Я – писатель!
– Это еще доказать надо. А вообще-то, одно другому не помеха!
– Ты дашь мне хоть слово вставить?!! – вдруг «взорвался» Боа Этуаль, устремив на невозмутимо деловитого О'Хару «пылающий» взор, от которого человек с более тонкой шкурой уже давно стал бы дымиться.
– Я думаю, что опять смогу внести некоторую ясность в этот вопрос, – раздался спокойный, даже немного безразличный голос.
Но тем ни менее в голосе было нечто такое, что заставило всех развернуться и посмотреть на говорившего.
– Дело в том, – невозмутимо продолжал великолепно выглядевший Ор-Кар-Рау, из-за спины которого выглядывал огромный и плешивый венерианин, – дело в том, что из всех присутствующих энфернец только один. И этим энфернцем, – холодно усмехнулся блистательный доктор права, – буду, конечно, я! Но мне кажется, что большая часть присутствующих об этом и так неплохо осведомлена. Я думаю, что об этом догадывается даже всеми заочно обожаемый папа эрудит. Не так ли?
– Вот у папы и спросите! – вяло огрызнулся Шил Шайен, завороженно глядя на тень, отбрасываемую энфернцем. Посмотреть было на что. Уж лучше бы он ее не отбрасывал вовсе.
О'Хара проследил за направлением взгляда Шайена и даже хрюкнул задумчиво, излив в этом звуке сложный конгломерат чувств, подстать внешнему облику энфернца, который то ли забыл подкорректировать восприятие тени, то ли попросту плюнул на ненужную теперь конспирацию.
– А ведь я тебе обещал, что мы встретимся! Я знал!!! – взревел вдруг краснолицый толстяк, мирно топтавшийся за спиной энфернца, словно внезапно почувствовал, что давно уже стоит на раскаленной сковороде, а подошвы ботинок наконец сгорели. – Это я – Ир Шир!!!
А чтобы ни у кого не возникло по этому поводу излишних сомнений краснолицый выхватил бластер и выстрелил в Юла Элбрайна.
Почти одновременно О'Хара выстрелил в энфернца, а сержант Лар, так и на выйдя окончательно из стены, в толстяка Ир Шира.
«Идиотская полицейская привычка – сначала стрелять, а потом начинать выяснять, что же все-таки хотел сказать собеседник», – О'Хара вновь ожесточенно хрюкнул, а энфернец театрально захохотал.
Хотя стрелков разделяло всего шагов пятнадцать и промахнуться было практически невозможно, но цели, как ни странно, достиг только выстрел сержанта Лара. Толстяк как-то сразу потерял форму, словно надувная пластиковая игрушка, из которой выпустили часть воздуха, и боком неловко стал заваливаться на невредимого энфернца.
Юл Элбрайн, тоже целый и невредимый, осуждающе покачал головой, глядя, как медленно «стекленеют» глаза толстяка-венерианина.
В голове у Юла надоедливо кружилась одна и та же дурацкая фраза: «Он слишком много знал!» – почерпнутая, очевидно, из романов Боа Этуаля.
Загадочные кольца необычной многогранной формы, с выгравированной на каждой грани закорючкой в форме буквы "F" и у Юла, и у энфернца легко поглотили весь заряд, выпущенный из бластеров и предназначавшийся хозяевам колец, а сами лишь начали светиться, но остались холодными на ощупь.
22
– Ах, мы теперь с колечком!!! – взревел энфернец, сбрасывая ненужный теперь внушаемый внешний облик вместе с ранее исступленно, но искусно поддерживаемым имиджем профессионально корректного адвоката. – Нас облагодетельствовали! Мы теперь гордые, поскольку думаем, что неуязвимы!!!
Сержант Лар на всякий случай снова выстрелил в расходившегося энфернца, но с тем же результатом.
– Мы теперь окольцованы! – не унимался адвокат. – Мы теперь…
– Ведите себя достойно, Ор-Кар-Рау, – глухим сдавленным голосом перебил Юл Элбрайн, стараясь не смотреть на беснующегося энфернца. – Будьте же в конце концов мужчиной!
– Ах, ты еще и издеваешься, жалкий трехмерок?!! – Ор-Кар-Рау напыжился, ощетинившись многочисленными манипуляторами, по его коже забегали разноцветные огоньки, а внутри что-то угрожающе загудело. – Считай, что тебя уже нет, темпоральный обмылок!
– Я же просил: не хамить! – хрипло выдавил Юл, сжимая кулаки и упрямо наклоняясь вперед, словно собираясь боднуть распоясавшегося адвоката.
– У тебя удивительная способность постоянно наживать себе врагов, – послышался где-то рядом возбужденный шепот Шайена. – Даже мой папа…
– Осторожней, Элбрайн! – рыкнул О'Хара.
Энфернец издал какой-то уже совершенно нечленораздельный звук. Вокруг его несуразного организма явственно обозначился мертвенно синий полупрозрачный кокон и, в свою очередь набычившись, энфернец медленно двинулся к Элбрайну, раскачиваясь и злобно ухая при каждом шаге.
Боа Этуаля, на мгновение замешкавшегося на пути энфернца, кокон лишь вскользь коснулся, но в том месте, где это произошло, волосы Боа тут же поседели, а кожа сморщилась, словно само время провело по ним безжалостной рукой.
О'Хара взревел, как раненый бык, сержант Лар встал на дыбы, Боа вскрикнул, Шил…
И вдруг стало тихо.
Даже энфернец застыл неподвижно, лишь его кокон возбужденно пульсировал.
– Это ты во всем виновата! – прозвучал хриплый лающий голос энфернца.
– В чем? В том, что вкус неволи был для меня всегда горек?
– Как сказал бы мой папа, – зашептал на ухо Элбрайну Шайен, – слушай, а это мне не мерещится?
Элбрайн хмуро пожал плечами, не отрывая широко распахнутых глаз от вновь материализовавшегося видения.
О'Хара переглянулся с сержантом Ларом, потом посмотрел на Боа Этуаля. Боа почему-то покраснел, судорожно вздохнул и невыразительно промямлил:
– Я ожидал нечто подобное, хотя, конечно, действительность превосходит все мыслимые ожидания.
– Зачем он тебе? – раздраженно рявкнул Ор-Кар-Рау.
– Он вел себя необычно.
Юл Элбрайн, все еще находясь в состоянии завороженного созерцания, не в силах был отвести глаза, зато Боа и Шил в этот момент почти одновременно посмотрели на Элбрайна и синхронно вздохнули.
О'Хара опять вопросительно глянул на сержанта Лара, но тот только пожал могучими плечами.
– Ха! Необычно, – глухо процедил энфернец. – Все они ведут себя… одинаково. Но даже если… то все необычное – скоро надоедает… К тому же они совершенно не умеют обращаться… со временем!
– А вот тут ты как раз ошибаешься. Как правило, да – не умеют. Но иногда… им удается в одно мгновение вместить целую жизнь.
– Это по бедности, – презрительно фыркнул энфернец. – Если у них вся жизнь укладывается в мое одно мгновение… тут волей неволей будешь тужиться и искать заменители.
– Сам ты натуральный… кожзаменитель! – неожиданно вмешался Шайен, оскалившись, словно собирался фотографироваться для рекламы зубной пасты.
– Умолкни, трехмернотемпоральный лишенец!
– Зато у меня спинной мозг…
– Умолкни!!! Не то я сотру вас всех в молекулярную пыль! – взбеленился энфернец, и его кокон ощетинился разноцветными протуберанцами.
О'Хара впервые почувствовал себя неуверенно, разглядывая, как оказалось, столь бесполезный бластер.
А тут еще погас фонарь.
Вся пещера погрузилась в нервный полумрак, подсвеченный жутковатым фейерверком энфернца и ярким светом трех колец, пылающих холодным белым огнем.
– Значит, ты решила окончательно? – рявкнул энфернец, и языки протуберанцев плотоядно всколыхнулись.
– Не кричи. Ты становишься смешон.
– Ах, смешон!!!
– И нелеп.
– И все из-за… из-за… этого… трехмерного… недомерка?
– Ты же знаешь, что все это лишь следствие, а причина… Все началось ведь гораздо раньше…
– Мне плевать, когда это началось, мне плевать, когда это кончится, мне плевать даже на то, что это вообще случилось, но… ты только посмотри на их рожи!!! Фикусианцы! Как навозные жуки, копошащиеся в своих закомплексованных трехмерных душонках, не владеющие не то что экстрасенсорным восприятием, но даже до конца не осознавшие собственное сенсорное… Слепые котята, беспомощно барахтающиеся в море абстрактных символов, которыми они подменяют суть явлений, принимая это барахтанье за мышление, а трактовку абстракций за Истину… А посмотри на дела их рук, на их города, на природу, что их окружает, на их дурацкое небо, цветом напоминающее бессмысленный взгляд идиота!!! Нелепые существа в нелепом мире! Даже то, что они называют любовью, это всего лишь…
– Ну, хватит! – неожиданно громко сказал Юл Элбрайн. – Для того, чтобы нас понять, надо хоть на время попытаться стать нами. И не только внешне.
– Ой, как красиво звучит, – ернически расшаркиваясь, засюсюкал энфернец. – Я прямо заплачу сейчас от умиления!
– Не паясничайте, – сухо сказал Элбрайн. – Для того, чтобы плакать – тоже надо быть нами.
– Боже, какой эгоцентризм! Что же, если я скромный представитель иной цивилизации, то я не могу иметь даже представления о вашей системе чувств и…
– Представления – да, чувства – нет! – жестко отрезал Элбрайн. – Особенно если учесть личность этого… представителя.
– Ну, хватит!!! – зарычал энфернец. – Вы мне все надоели и в конце концов – окончательно! Я вас уничтожу… всех!
– Как говорил мой папа, – встрепенулся Шайен, – сначала почисти зубы, а уж потом демонстрируй их потенциальному противнику.
– … и с тебя первого начну! – взвизгнул энфернец, резко поворачиваясь к Шилу лицом, и, прежде чем кто-то успел хоть что-нибудь сообразить, от кокона энфернца отделился огромный протуберанец и ударил Шайену в грудь…
Тотчас О'Хара и сержант Лар одновременно выстрелили в энфернца из своих бластеров.
Еще один протуберанец, став автономным, метнулся в ту сторону, где стоял Юл Элбрайн, но кольцо вобрало огонь в себя, став еще ярче и холодней.
А невредимый энфернец залился истерическим смехом. С его кокона один за одним беспорядочно стали срываться протуберанцы, сея вокруг разрушение и смерть…
Материализованное видение попыталось укрыть всех своим коконом, почти таким же как у бесновавшегося Ор-Кар-Рау…
Но слишком велика была площадь и количество действующих лиц…
Защитный кокон истончился и был не в состоянии удерживать атакующие его протуберанцы.
Вот уже сержант Лар заметался, силясь сбить пламя, охватившее его массивную фигуру…
А О'Хара все стрелял из бесполезного бластера…
И в этот момент Юл Элбрайн поднял с пола пещеры обыкновенный камень и швырнул его в энфернца.
Энфернец истошно завизжал, его смертоносный кокон сжался, раздался хлопок… и Ор-Кар-Рау пропал, вместе с коконом, протуберанцами и камнем, столь внезапно обрушившимся на его драгоценный организм.
Зато воздух в пещере как-то по особенному сгустился и стал слабо флюоресцировать. Угасли все языки пламени, зажженные лютовавшим энфернцем, но почему-то стал работать фонарь О'Хары. Частично регенерировала даже кожа на опаленной спине сержанта Лара, и восстановился первоначальный цвет волос Боа Этуаля.
В напряженно повисшей тишине неожиданно резко прозвучал хриплый голос Боа:
– По-моему, это темпоральный коллапс.
И лишь Шил Шайен остался лежать. И сквозь зиявшую на его груди рану, странно бескровную, как в плохом учебном фильме по медицине, было хорошо видно небольшое отчаянно и неравномерно пульсирующее сердце.
– Сделай же что-нибудь, ты ведь можешь, – выдавил Юл Элбрайн, стараясь не смотреть на пульсирующий комок.
– Слишком поздно, – эхом откликнулось видение. – Я могу только убрать боль.
– Не надо, – криво улыбнулся Шайен пересохшими растрескавшимися губами.
– Не понимаю… – растерянно прошептало видение.
– Вот и мой папа всегда говорил: с тобой, Шил, невозможно вести интеллектуальные беседы – все время возникает такое ощущение, будто пытаешься усидеть на двух разругавшихся напрочь кентаврах…
– Трепло, – мягко шепнул Элбрайн, опускаясь подле Шила на колени.
– И еще какое! – слабо откликнулся Шайен, мучительно пытаясь улыбнуться, но в это время, хорошо видимый через дыру в груди, жалкий комок дернулся последний раз и затих.
Боа судорожно всхлипнул и отвернулся, а О'Хара с тоской подумал, что и у него уже не так много осталось впереди: прав, наверное, проклятый энфернец – слишком неумело подчас мы обращаемся с тем нелепо коротеньким промежутком времени, именуемым, очевидно по недоразумению, жизнью. Но понимать это начинаешь-таки, отмахав большую и, похоже, лучшую половину, по дороге с удручающе одностороннем движением…
А жаль!
– Ну что же, – безжизненно сказал Юл Элбрайн, – теперь меня здесь уже точно ничего не держит.
– Тогда прощайся, – печально кивнуло видение, – а там… видно будет.
– Прощайте.
– Нет, погодите! – противным голосом сказал О'Хара и воинственно набычился.
– Ах, оставьте, инспектор! – отозвался новый голос.
– А ты кто такой? – рявкнул О'Хара, стремительно обернувшись.
– Я – Скримл. – Маленький венерианин с независимым видом прошлепал мимо опешившего О'Хары и, встав рядом с Элбрайном, мрачно буркнул:
– Я с вами.
– Элбрайн, вернитесь! Одумайтесь!!! – взревел О'Хара. – Пока не поздно!!! Ведь…
Но Юл Элбрайн, взяв за руку Скримла, спокойно шагнул следом за удивительным созданьем, одновременно в глубине души все-таки с ужасом понимая, что это только мираж, только образ, внушенный то ли магическим многогранным кольцом, то ли вообще выдуманный от начала до конца… самим собой.
Юл Элбрайн старательно гнал это понимание, но из глубин подсознания оно вновь и вновь прорастало ядовитым цветком сомнения.
И это было самое страшное.
Но была и призрачная надежда, которая под влиянием веры, обещала перерасти в… А может…
Кирпичная стена, перегораживающая пещеру, податливо расступилась и необыкновенная троица исчезла в ее бездонных ненасытных недрах. Еще мгновение сквозь кирпичную кладку каким-то неведомым способом пробивался свет двух колец, но постепенно и он сошел на нет.
