Текст книги "Дом Червя (ЛП)"

Автор книги: Гари Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Он слышал, что самоцвет неизмеримой ценности охранялся самой Ночью в легендарном Мхоре. Некоторые торговцы драгоценностями прошептали ему это прежде, чем узловатые веревки Тиша на их горле заставляли их окончательно замолчать. Он выведал это сначала в Селефаисе у толстого ювелира, стремящегося выкупить свою собственную жизнь с помощью этих особых сведений, но Тиш не поверил его хныканью. Но в Ворнаи он был менее уверен, и в лавках, охраняемых скорпионами Ультара, он задавался вопросом: может ли это быть правдой? А оказавшись в караване яков на солнечной равнине Каара, Тиш больше не сомневался; он не стал грабить торговцев рубинами, которые пришли в Дайлат-Лин. Он знал, что истину и другие важные вопросы можно прочесть в Пнакотических Рукописях, в которых записано всё, о чём людям лучше не знать, но он не хотел платить цену Хранителя, чтобы изучить эту отвратительную книгу. Менее опасным было бы посоветоваться с теми, кто уже заплатил цену Хранителя.

В этих низком доме обитала тень, несмотря на колыхание пламени в маленькой, странно окрашенной глиняной лампе. Тишу не нравилось то, как эти тени вели себя; и глаза Скаа, которые сияли, как самые нижние звезды какой-то безымянной бездны, не особо вселяли в него надежду. Он вошел в эту пугающую дверь, которая открывалась во все времена года между сумерками и рассветом, и сделал то, что ожидалось от клиентов, и, в свою очередь, Тишу было сказано то, что он хотел знать. Ибо за пределами неизвестного Востока, пробормотала Скаа, несомненно, должна лежать эта великая, тихая долина, которая является Ночью, откуда она посылает свои тени вечером, чтобы убить кровоточащее солнце, и в эту долину бегут все сны, когда солнце возвращается на рассвете. И в этой охраняемой тенью долине (если верить чудным рассказам тех, кто сообщает странные тайны любому, кто может слушать) находится высокая, призрачная, каменная башня, в которой мифический Ксиурхн сидит и бормочет о своих снах самому себе и наблюдает за самоцветом неизмеримой ценности. Нет других драгоценных камней в Мире, равных этому, потому что он был создан мастерством Других Богов, как подношение безумному султану демонов Азатоту. Камень был вырезан наподобие какого-то причудливого гибрида ленивца и летучей мыши-вампира, чья мясистая, зловещая голова хитро скрывалась за её сложенными крыльями. Лучше, чтобы смертные не думали об этом, ибо Другие Боги не похожи на людей (чьи крошечные души связаны с ними серебряными нитями), но находят путь на землю через особые ужасные каналы, а ядовитая душа Ксиурхна вселилась в Тёмное Сокровище. Было бы не приятно встречаться с Ксиурхном или его душой, а у Других Богов есть ужасные методы наказания. Тем не менее известно, что носящие жёлтые маски жрецы Юта обладают талисманом, с которым они совершают поклонение Н'тсе-Каамбл, что полезно для защиты тех, кто осквернит то, что принадлежит другим богам. Скаа рассказала, как можно добраться до Юта и талисмана; и, бросив к перепончатым ногам ведьмы свою оплату в опалах, Тиш поспешил на извилистые мощёные улицы, освещаемые звёздами.

Когда Скаа открыла мешочек и обнаружила внутри только камешки, так как Тиш был мошенником, она нарисовала узор, понятный череполиким жрецам Юта, и пригвоздила его на лоб своего посланника, который поклонился и исчез, шелестя кожаными крыльями. Затем в темноте она описала знак указательным пальцем над бесполезными камнями, чтобы превратить их в опалы, и больше не думала о воре.

Через семь ночей скрытая тень прошла на корточках по третьему и самому тайному своду той отвратительной обители, где священники Юта празднуют в честь него мессу со странными пытками и молитвой. Когда желтоголовые жрецы нашли задушенную ведьму со всё ещё завязанным шнуром вокруг её горла, а талисман исчез со своего места на алтаре, они только тихо засмеялись и вернулись к своим странным пыткам.

Все здравомыслящие люди знают, что даже Восток должен закончиться, если путешествовать достаточно далеко, несмотря на россказни философов; но Тиш в своём путешествии наблюдал, как четыре сезона Земли приходят по очереди на поля, обрабатываемые людьми, и поля, которые не знают человека, каждый сезон сменял предыдущий снова и снова. Чем дальше он ехал на Восток, тем более причудливыми становились земли. За последним из Шести Королевств Тиш увидел тёмные, прогнившие леса из деревьев, чьи узловатые корни цеплялись, как пиявки, за плесневую и бесцветную землю и стонали. В мерзких тенях этих деревьев прыгали и плотоядно смотрели на Тиша любознательные коричневые зуги. Здесь находились зловещие болота, чьи бледные, светящиеся цветы источают зловонный запах опухших червей с удивлёнными лицами. Пустыни, расположенные с той стороны Гака, все усеяны обглоданными, беспорядочно разбросанными костями абсурдных химер. Тиш потратил неделю, чтобы пересечь эти пустыни, и изо дня в день молился своим богам о том, чтобы существа, обглодавшие эти кости, и дальше благополучно прятались. За пустынями находится город, в главные ворота которого непросто войти, ибо решётки с острыми зубьями могут быстро опуститься в неподходящий момент. И вот настало время, когда Тиш провёл свою голодную зебру через бесплодный, каменистый хребет, который является самой дальней границей Востока. Путешественник посмотрел вниз, чтобы увидеть Ночь, злобно окутывающую медлительный, вязкий омут в легендарном Мхоре.

Там Тиш отпустил свою зебру на свободу. Кровоточащее солнце уже опустилось у него за спиной, и затем зловещая Ночь выскочила с ужасной быстротой и странным намерением из этой долины, и Тишу не нужно было рассказывать, какое адское отродье может скрываться в сумерках, жаждущее того, что он не мог им позволить. Он зажёг небольшую, странно окрашенную, глиняную лампу, которая ему не принадлежала, и, сел на широкую плоскую скалу, спиной к камню. Свой драгоценный меч он положил рядом с собой, закутался с головой в плащ и стал ждать. Долго ждать Тишу не пришлось... Вскоре посреди острого холода межзвёздного пространства промелькнули множественные шепчущие тени, бесшумно взмахивающие крыльями. Существо с липкими щупальцами стало невнятно бормотать перед лицом Тиша. Странные полупрозрачные формы кошмара кричали прямо за границей света от его слабой лампы. Тиш услышал отрывистые, безумные вопли своей зебры в темноте, и хихиканье, на счёт которого он надеялся, что это ветер, но на самом деле не верил в это. Затем орда теней метнулась через высокий горный хребет, направившись во внешний Мир, и Тиш остался совсем один. Он пополз по коварному склону, держа лампу перед собой. Сами камни сочились ужасной росой жидких теней и повсюду тут виднелись дьявольские норы, и не все из них были необитаемы. Тиш спотыкался чаще, чем ему, должно быть, нравилось, потому что маленькая лампа не могла рассеять тьму, только её мерзких летающих отродий, и один раз его рука соскользнула в одну из нор... Позднее Тиш обнаружил те изношенные ступени у основания башни, где нечто гадкое стало скользить следом за ним, сопя в темноте и тревожа древние кости. Тиш был рад тому, что он не видел того, что ожидал. Он мог только бормотать бессмысленную молитву, обращаясь к талисману в своём кармане, безумно карабкаясь в темноте на четвереньках вверх по головокружительной лестнице, в то время как слабые, подозрительные звуки за спиной становились всё громче и громче. Что-то мокрое вырвало лампу из дрожащих пальцев Тиша и проглотило её, по-звериному пуская слюни. Оно дышало в шею, пока Тиш кровоточащими руками не нащупал бронзовую дверь башни и не захлопнул её за собой. Кто-то постучал в дверь и зловеще засмеялся.

Присев на корточки в темноте с мечом в руке, Тиш бормотал самому себе про Темный Камень неизмеримой ценности, что охраняется Ночью в легендарном Мхоре, про аморфного Ксиурхна, ядовитой душой которого является этот камень. Тиш бормотал про Ксиурхна, который сидит в высокой башне в темноте и разговаривает с Другими Богами, чьих методов наказания вор больше всего должен опасаться. Но Ксиурхн не может противостоять священному талисману богини Н'тсе-Кааамбл, чьё великолепие разрушает миры. Тиш, пребывая во тьме своего расшатанного ума так и не заметил, что талисман из его пальцев без шума похитили жрецы в жёлтых масках...

А затем Ксиурхн спустился вниз по лестнице вместе со своей душой, чтобы ответить на этот упорный стук в дверь.

ГЛАВА IV

СМЕРТЬ СНОВИДЦА

В Ультаре, что лежит за рекой Скай, есть тайная дверь, о существовании которой ходят только предположения. Дверь эта открывается в сторону аллеи, куда не смотрят никакие окна. С одной стороны от двери находится здание городского совета, а с другой – булочная Вота. Об этой двери говорят, что за ней спрятан алтарь; по мнению тех, кто лишён воображения, он сделан из обычных человеческих костей. На алтаре сидит тот странный и подозрительный идол, которого в некоторых туманных писаниях называют Хранителем Снов. Там он прячется в темноте за этой ложной дверью, терпеливо ожидая тех, кто всегда приходил в поисках того, что может предложить только этот незаконный идол; и всегда после этого он складывает свои гонорары в маленький расписной ящик, молва о котором нарушает сон богов. Что представляли из себя эти гонорары, легенды говорят неохотно, намекают лишь на то, что об этом однажды узнал лишь Снирет-Ко; а судьба Снирета-Ко остаётся предметом мрачных предположений.

До сих пор в Ультаре рассказывают, как всё тот же Снирет-Ко дни напролёт возжигал фимиам в левом ухе изображения Нашта, чтобы запутать его восприятие, иначе Нашт возмутился бы, видя, что его последователи творят грех; они читали молитвы в другое ухо бога. И Снирет-Ко варил золотое вино с травой, которую очень любили кошки, живущие при храме. Но эта трава до сих пор не использовалась для изготовления вина. Кошки с радостью принимали пену, оставшуюся после того, как жрецы всё выпивали. Но, несмотря на то, что Снирет-Ко обладал глубоким знанием самых священных традиций слабых земных богов, или, возможно, из-за них, в конце концов, тайна и красота этих традиций были для него потеряны, потому что его ум распознал небытие богов. И в то время, как Нашт со своими братьями на вершине неведомого Кадата хохотал над какой-то злой шуткой и не заботился о делах людей, Снирет-Ко отвернулся от своих богов и вышел на пустынные улицы.

Неизвестно, куда в ту ночь завели его скитания, об этом ведомо только грациозным кошкам, но они только равнодушно сидят и чистят свои усы, после своего путешествия по неизвестным тропам. И мы не принимаем во внимание печальные бормотания разочарованных продавцов ладана, которые не могли уснуть из-за плохих мыслей. Возможно, даже Снирет-Ко не знал, куда приведут его собственные ноги. Что-то почувствовало его там, на вымощенных булыжником переулках, печально бормочущего про себя о потерянной вере; ибо затем приглушённое пение вывело Снирета-Ко из ночи в тот тусклый, зловонный переулок, о котором шептали, что он может находиться где угодно. Его заманили в потайную дверь, куда все входили в нужное время, и кто-то запер дверь за спиной Снирета-Ко.

На кирпичных цилиндрах Кадатерона написано много любопытных вещей архаичными буквами, которые мало кто сейчас может прочесть. В этих записях раскрывается безумие, которое жаждет в беззвёздных безднах, причина, по которой его собственное отвратительное потомство должно бежать во враждебные миры света, неся богохульство в эти миры, ужасно издеваясь над формой и веществом. Было темно в той большой комнате, которая по всем разумным законам должна была быть респектабельной лавкой Вота и извилистой улицей, где она находилась. Вдруг откуда-то ударил свет и упал на шокирующее лицо идола. Тут Снирет-Ко понял, куда он попал. Этот бледный, сидящий на корточках идол на алтаре из сложенных костей был больше похож на саламандру, чем на пиявку, а его глаза были расположены неправильным образом. Но Снирету-Ко не понравилось то, что у идола имелось вместо рта, и, возможно, его нельзя строго судить за единственный тихий крик. Он хорошо знал, какие услуги предлагает этот кумир, и слышал неприятные догадки об оплате, которую лживый собственник требовал от клиентов. Ибо ходят в Ультаре и Нире слухи, дошедшие окольными путями до всех Шести Королевств, что Хранитель Снов со своего высокого алтаря торгует ничем иным, как желаниями людей. Все желания – это товары в печально известной лавке, находящейся тут вместо пекарни Вота. В самом дальнем конце комнаты находилось окно, волшебным образом ведущее во все сны, что приходят к людям. Принадлежат ли эти сны поэтам или пожирателям гашиша – для сомнительного идола это не имеет никакого значения. А когда услуги идола не требуются, окно выходит только на бездну, полную звёзд.

Демон пошевелил своими расправленными крыльями, косо посмотрел на своего клиента и улыбнулся; и Снирет-Ко увидел, что он ошибался насчёт звёзд. Вне этого сказочного окна находилось всё яркое изобилие чуда и невероятной тайны, которую он потерял вместе со своей верой, вся странная красота, ожидающая его, с пульсирующими вихрями душистого пламени и мифами, скрытыми пурпуром. И Снирета-Ко понесло сквозь мерцающий контур окна к кристальным снам, лежащим вовне...

В незнакомом ему далёком краю сновидец тащился сквозь сорняки по вязкому берегу какого-то обширного континента. Он вырвался из мрачных глубин того безымянного моря, о котором ему не хотелось думать. Слизистые твари смотрели на его продвижение многочисленными безжизненными глазами; фантастические полипы угрожали путешественнику липкими щупальцами, скрежетали своими страшными клювами и погружались обратно в бурлящую воду, пока Снирет-Ко всё ещё тащился сквозь зеленую гниль к невыраженной цели. Белые туманы были разорваны в клочья далекими шпилями и гордыми минаретами, сверкающими изумрудом на солнце; и Снирет-Ко двинулся по хрустальной тропе между высокими колоннами из фигурного стекла и расколотыми храмовыми куполами, мимо циклопических руин из бриллиантовой зелени к широкому двору, где сидел изумрудный полубог с причудливыми рунами и смотрел невидящими глазами на звёзды. Сновидец тоже искал звёзды и догадывался, какие сообщения могут быть переданы их загадочным подмигиванием, и содрогался. И когда Снирет-Ко услышал этот шокирующий стон из уст бога с бородой из травы, он прыгнул во тьму вместо того, чтобы дослушать, какое Имя произнесёт этот образ.

В каком-то тёмном некрополе, охраняемом тенью Ленга, он поспешно и со страхом отвернул в сторону от зловещих огней омерзительных вурдалаков, что-то жующих под Луной, но последовал за молчаливой фигурой в капюшоне, проплывающей сквозь тени гробниц и над затопленными могилами. Под шаткой притолокой фигура исчезла; но Снирет-Ко проследил в пыли знак, смысл которого он не мог понять, и поспешил вниз по сломанным ступенькам к тёмным склепам, находящимся ниже. И там со злорадными тенями целую вечность он пробирался сквозь безумный лабиринт гробницы, шаркая в темноте и тревожа своим дыханием крыс и куда менее приятных тварей. Наконец его глаза, выпучившись от бесконечной ночи, нашли свет под потайной дверью. Но что-то за ней царапало когтями и рычало, и Снурд решил, что дверь лучше не открывать. Он вернулся в дружелюбную, полную жизни темноту, где хихикали крысы.

Но было бы сумасшествием предположить, что те злобные огни были глазами; потому что в третьем видении призрачные небеса окружили Снирета-Ко звёздным эфиром и унесли его на крыльях ветра на ту одинокую сферу тишины, ужаса и холода, которую люди называют Луной. Они и не подозревают, Кто скрывается, бормоча и богохульствуя за Краем, находясь на тёмной стороне. Более безумный, чем то, что бледные жабоподобные твари нарезали и подталкивали к нему странным оружием, он далеко высовывался из тошнотворной трещины, или колеи, созданной многочисленными телегами, но это был всего лишь скромный Посланник того Другого: той ужасающей финальной погибели, которая жутко бормочет что-то, находясь за пределами упорядоченной Вселенной, куда не доходят сны; та последняя аморфная вспышка глубочайшего замешательства, которая жадно скрежещет зубами от голода в немыслимых неосвещенных камерах вне времени среди приглушённого, сводящего с ума биения мерзких барабанов и тонкого, монотонного завывания проклятых флейт; безграничный демон-султан Азатот...

Снирет-Ко вскрикнул и безумно помчался обратно в головокружительные пропасти космоса, обратно в Мир сверкающих городов и света, обратно через драгоценное стекло в ту тусклую комнату сомнительных сделок, где он увидел, как идол обманул его. Хранитель снов липко плюхнулся со своего алтаря и, должно быть, возмутил даже кабалистические фигурные плитки, а в одной его дряблой клешне лежал открытый расписной ящик – объект удивительных слухов. Снирет-Ко не мог ошибаться в том, что за вещи этот коварный Хранитель копит против пробуждения тех Старых Богов, которые владели Землёй в прошлом, с целью шантажа или, возможно, для покупки невыразимых милостей; и он не ошибался в том, что от него теперь требует этот слюнявый идол. Снирет-Ко развернулся и нырнул обратно в заколдованное окно.

И его дальнейшая судьба остаётся предметом мрачных домыслов. Некоторые считают, что идола не обмануть, и он получил свою плату, вырвав Снирета-Ко из абсурдных измерений снов, в которых он надеялся спрятаться. А затем идол вновь запер свой маленький расписной ящик и использовал очищенные кости, чтобы сделать свой алтарь более удобным. Другие говорят, что Снирет-Ко с криком упал в звёздную бездну, в которую выходит окно, когда у идола нет посетителей, и что его падение продолжается до сих пор. Но во сне о том чужеродном городе из серых башен и дыма, неуклюже названном Лондоном теми людьми, кто живёт там с бледными, обеспокоенными лицами, слишком много размышляя о нездоровых вещах, я обнаружил старика, сжавшегося в переулке. Он царапал неистовые стены из кирпича своими длинными, бесплотными пальцами и печально бормотал о вере, которую он потерял, и о цене, которую он не хотел платить; и в чертах его лица парил тонкий призрак того, кто однажды возжёг фимиам в Ультаре, что лежит за рекой Скай.

ГЛАВА V

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЖОСФА

Никто не помнит в какой из Семи Загадочных Книг Хсан записал этот своеобразный и чрезвычайно сомнительный факт: той мудрости, что одержима жизнью, не разрешается идти вместе с душой к смерти, какой бы она ни была. Мудрость прилипает к мёртвому телу, чтобы гнить и уменьшаться так же, как плоть под нежными укусами червей. Возможно, именно по этой причине пыль из некоторых могил ценится в тёмных практиках, и поэтому некромантов подвергают кремации, чтобы черви не приобрели тайных знаний, которых им лучше не иметь. Несомненно, это и заставило Снурда тайно перебраться через высокие железные ворота Зулан-Тека, чтобы попасть на ту мрачную равнину, освещённую звёздами, где жители города имели обыкновение предавать земле тех, кто умер во сне и впустую потерял свою душу ещё до этого.

Снурд и его сомнительное происхождение вызывали у людей подозрения в том, что его предками были немыслимые твари. Доказательством этому мог служить известный факт – до сих пор только отвратительные упыри и родственные им ужасы осмеливались причинять вред мертвецам. Горожане расспрашивали друг друга приглушёнными голосами: что случилось с толстым мельником до прихода могильщиков, и кто осквернил ночью могилы Клотлея и Шека? Затем они размахивали руками, делая вид, что знают, но никто не дал внятного ответа. Как мало Снурд беспокоился о людях! Он знал, как особые кости были доставлены с высокогорья, где верблюды пересекают Гак, перевозя ладан, яркие шелка и пряности с экзотическими названиями; затем кости несколько дней висели на ужасных крючьях, на которых вешали злоумышленников, а потом безмолвные могильщики повезли кости в катакомбы, где их запах не будет беспокоить верблюдов. Снурд догадывался о характере тех преступлений, за которые покойнику было назначено такое наказание, и о том, что всё это в какой-то степени относится к колдовству. И мало кто лучше Снурда знал, что написано в Загадочных Книгах Хсана.

Снурд вышел в путь только, когда его могли увидеть только звёзды. Жители Зулан-Тека так боялись своих мертвецов, что ночью запирали двери на прочные засовы и тщетно вглядывались в закрытые окна. То, что Ночь в конце концов преодолела эти преграды, погасила все лампады и надежды, не относится к нашей истории. Снурд не боялся ни тьмы, ни мёртвых. Но, гротескно прыгая в глубоких тенях меж осыпающихся могильных холмиков, он часто касался языком своих острых зубов, испытывая голод, не свойственный обычным человеческим существам. Он вспомнил крики птицы-падальщика, мрачно хлопавшей крыльями во мраке вокруг мяукающей головы на крюке, и то, как голова потеряла свой язык, пытаясь отогнать воронов от своих глаз. Возможно, ах, возможно, жадный клюв не мог полностью проникнуть сквозь эти кровоточащие глазницы в обезумевший мозг. Возможно, он всё ещё был заперт в обклёванном дочиста черепе. Снурд рассмеялся и взглянул на испуганную Луну.

Ему не потребовалось много времени, чтобы найти тропу могильщиков, по которой они ходили торговать своим особым товаром, ибо Снурд лучше могильщиков знал все тайные пути. Сорняки там росли слишком быстро и издавали лёгкий шорох даже без ветра. Но Снурду, который пробирался сквозь бурьян, было не до этого. Он бежал по извилистой дорожке вверх, между тесно стоящими, наклонными валунами, и в тот момент, когда в бесплодных землях на Востоке забрезжил рассвет, а приливы Ночи отступили, Снурд подкрался к той каменной двери, скрытой ветвями винограда и фигурами гиппогрифов с обеих сторон. Надгробные знаки и выражения лиц этих изображений были слишком изношены, чтобы установить их правильный смысл; но распухшие виноградные лозы тихо скользнули назад, когда к ним приблизился Снурд. Он прошёл без света пятьдесят семь шагов вниз, к тёмным нижним залам, где должно было находиться богохульство, которого никогда не коснётся свет. Снурд не испытывал неудобства от отсутствия освещения, он двигался быстро и с невероятной уверенностью по скользкому полу, истёртому ногами безымянных существ и времени, беспокоя крыс и менее приятных тварей своим дыханием. Крысы шептались в темноте с неосторожными скарабеями. В одном месте Снурд заметил свет под потайной дверью. Но что-то за ней царапало когтями и рычало, и Снурд решил, что дверь лучше не трогать. Наконец, он подошёл к маленькому неосвещенному склепу и обнаружил место, где могильщики хранили останки с того ужасного крюка. Несомненно, у Снурда разыгралось воображение – ему показалось, что бледный череп ухмыльнулся, когда Снурд вошел...

Так во многих летописях заканчивается злосчастная история о Жосфе, и так её рассказывали в Зулан-Теке, пока Ночь со своей свитой теней, сопровождаемые Страхом, не пришли пировать во дворцы и храмы. Тогда те могильщики, что переносили кости Жосфа, вернулись к охраняемому гиппогрифами входу в катакомбы, чтобы завершить кое-какие дела, и обнаружили, что всё тут не так, как раньше. Лица гиппогрифов казались изменёнными и подозрительно самодовольными, и виноградные лозы ужасно плохо себя вели, преднамеренно спутывая обезумевших крыс, когда те в страхе бежали из катакомб, и душили их таким образом, который не понравился могильщикам. Но ещё хуже этого звучало завывание в глубинах катакомб, оно и напугало крыс. Один человек позже утверждал, что кто-то тревожно стонал о чём-то злобном, что должно было быть мёртвым, но проникло в глубины его разума, меняя вещи для собственных целей и хихикало внутри его головы. И, конечно, все могильщики слышали тот душераздирающий крик в темноте, а потом увидели странное маленькое существо с большими ушами, которое пробралось по тёмной лестнице и прочертило перед ними ужасный знак, прежде чем развернуть свои странные крылья и вспорхнуть в сторону Зулан-Тека под сиянием загадочных звёзд, чтобы поторговаться с Ночью.

Когда могильщики, наконец, безрадостным шёпотом посовещались и спустились в ту крошечную комнату, где они оставили скелет тауматурга Жосфа, они обнаружили, что он потревожен, череп раскололся, как кожура граната, а мозг колдуна совсем исчез. Позже это сочли работой крыс. Ещё одну вещь, которую нашли могильщики, было не так-то просто объяснить: сморщенная желтоватая оболочка, подобная коже, сброшенной змеёй или куколке некоторых редких видов моли. Было непросто в этой оболочке опознать кожу Снурда, так как она была вывернута наизнанку. Могильщики не стали долго размышлять над этой загадкой.

ГЛАВА VI

ТРИ ЗАКЛИНАНИЯ

Старость бывшего подмастерья Лира уже превосходила его Мудрость, и чудесные воспоминания, которые у него когда-то были, давно отняло Время. Но он до сих пор помнит яркий песок, который струился к лазурному Серенианскому Морю под длинными причалами из тика: там сидели рыбаки в тюрбанах, чинили свои сети и смотрели, как день превращается в закат на западе, и следом приходят первые бледные звёзды. Когда Лир был маленьким мальчиком, он часто приходил на этот берег, чтобы поиграть на белом песке и послушать причудливую речь мореплавателей. Лир трудился подмастерьем у того самого Длареба, который продавал ковры в Лхоске. У мальчика имелись более насущные обязанности, чем наблюдение за кораблями, уходящими в сказочные порты, туда, где море соединяется с небом. Длареб имел обыкновение бить подмастерье своей узловатой палкой за любые проступки, но Лир был всего лишь маленьким мальчиком и любил паруса цвета роз.

Именно на том берегу, однажды играя в одиночестве, Лир увидел что-то блестящее среди белого морского песка, и нашёл тот знаменитый серебряный шар с тремя хитроумными символами, вырезанными на его поверхности. Шар был потускневшим и очень старым, но даже очень обычные вещи, выброшенные морем на берег, являются объектами удивления, особенно для детей; и мысли Лира, когда он осматривал своё сокровище, были далеки от затонувших, опасных залов этого злобного, живущего в воде Бога, мёртвого Ктулхута, о котором испуганные матросы шептались только намёками, хитрыми взглядами и многозначительными кивками. Также Лир не думал о кладах с великолепных галеонов, сбитых бормочущими волнами... Но тут явился Длареб со своей узловатой палкой – он только что обнаружил семейство пухлых золотистых пауков, поселившихся в свёрнутом коврике кровавого цвета, привезённом из далёкой Сона-Нил. И Лир пренебрёг своей обязанностью смахнуть этих пауков. Лир мгновенно забыл про свою находку, уклоняясь от неудачных ударов своего хозяина. Он сбежал обратно в Лхоск и в небольшой магазинчик Длареба. Здесь Лир заснул, спрятавшись за свёрнутыми коврами, сильно озадачив пауков.

А торговец коврами только плюнул в море и пробормотал себе под нос что-то очень похожее на проклятие, и, повернувшись, заковылял обратно к высокой дамбе и городу. Но удлиняющиеся тени уже давно уже объединились с Ночью, когда Длареб снова вернулся домой и зажёг свечку. Лир протёр глаза, чтобы окончательно проснуться, и выглянул из своего укрытия, чтобы посмотреть, чем занят его хозяин, был ли он пьян или, возможно, уже немного успокоился. Лир увидел мокрого Длареба, с которого всё ещё капала морская вода, он сжимал тот самый серебряный шар; но в его поведении были заметны небольшие изменения, и что-то явно ужасное горело в его глазах; а света на его опухшем лице было больше, чем могла дать любая свеча. Затем Длареб взял обожженную щепку и начертил наименьший из трех символов с шара на кровавом ковре из Сона-Нил. Лир закрыл свою голову коврами, а их уголки заснул себе в уши.

Когда несколько клиентов Длареба, задолжавшие ему по счетам, стали страдать болезнями самого отвратительного характера, появились свидетели, утверждающие, что некоторые куклы, которые торговец коврами выставил на своей витрине, странным образом походили на этих заболевших клиентов. И страдальцы кричали, что у них болит именно в тех местах, где бамбуковые щепки пронзали тела кукол. Только лишённый воображения человек заметил это странное совпадение, все остальные нервно выругались и поспешили прочь.

Однажды утром чайки опасно низко пролетели над большими башнями и двускатными крышами Лхоска, отдалившись от беспокойного моря; люди услышали лишь краткий порыв ветра и крыльев. Но рыбаки, отправившиеся к своим лодкам, были озадачены этой зловещей миграцией чаек; и, видя также своеобразное свечение вокруг Луны, они крепко задумались. Некоторые говорили о штормах, но это объяснение никого не устраивало, когда они вспоминали цвет Луны перед тем, как случился шторм, и шокирующий вид луны, представший глазам наблюдателей.

Только четыре лодки отправились с длинных причалов из тика в море, с сетями и рыбаками на борту, когда солнце поднялось на подходящую высоту. Остальные лодки лежали нетронутыми на пляже, а их владельцы смотрели с высокого берега на могучие морские волны, бормотали обрывки полузабытых легенд о снах некоторых позорных богов или молились, когда облака стали приобретать более определённую форму. Солнце поднялось выше, а зеваки всё ещё наблюдали за возвращением лодок. А когда солнце начало садиться, все их малые надежды ушли вместе с ним; день прошёл с досадной скоростью позади далёких Танарианских холмов, где в своём украшенном драгоценностями дворце в Селефаисе царь Куранес отметил, что солнце съёжилось, но не поинтересовался этой странностью у жрецов.

(Один раз сети были брошены в море и вытянуты обратно, но уже странным образом отрезанные и обгрызенные, а одну сеть вместе с лодкой потянуло под воду, и рыбаки отчаянно пытались обрубить её, но умерли ужасной смертью.)

Сны у жителей были неприятными той ночью, и свечи горели до самого рассвета, а утро не приносило облегчения. Тень, вторгшаяся в беспокойное море, была городом, вне всякого сомнения, и люди были очень благодарны теперь за тот белый туман, потому что проблески чистого неба сводили людей с ума, а туман выявлял только тени. В тихих тавернах моряки испуганно шептали о том, что можно увидеть при лунном свете в странных водах уже шесть ночей недалеко от Багамы. Их слушатели не хотели уходить из таверны из-за того, что явилось вместе с туманом: приземистые резиновые твари, которых можно было ощутить, но редко удавалось увидеть; мокрые твари, выходящие на извилистые улицы Лхоска из моря. Нечто нечеловеческое пряталось в изогнутых приморских переулках, волоча свою добычу, пухлые щупальца подкрадывались к людям в темноте. И горожане разумно воздерживались от того, чтобы ходить грязными, скользкими тропами, где в тумане, между шатающимися сараями их могли похитить.