Текст книги "Святой из тени"

Автор книги: Гарет Ханрахан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Глава 3

Гвердон – свободный город, город оружейников, моряков и наемников, богатеев и бедняков, а также шпионов. Соглядатаев, что наблюдают за гаванью, примечают, куда направляются корабли с грузом смерти. Лазутчиков, что подслушивают в кулуарах дипломатические инициативы, вынюхивают сделки и измены в кофейнях на площади Мужества. Карманников и взломщиков шифров, что перехватывают и читают курьерские сообщения. Подпольных чародеев, что истолковывают руны и трактуют знамения. Каждый пантеон имел здесь своих агентов. Гвердонские закоулки – это линия фронта, где – покамест – сражаются не боги, а смертные.

Вот почему человек, чьим официальным титулом было третий секретарь представительства Хайта, вышел из посольства через потайную дверцу. Дворец дипломатов из Старого Хайта, вероятно, был наиболее величественным сооружением Посольского ряда, отражая длительные и тесные взаимоотношения между двумя народами. Мрачное сооружение, серый камень и темно-свинцовые окна, никаких украшений, кроме знаков аристократических Домов, чьи отпрыски служили послами в Гвердоне в прошедшие десятилетия. Многие эмблемы венчал железный прут, это означало, что тот или иной посол по возвращении в Хайт унаследовал семейную раку.

Третий секретарь никогда не увидит своего родового герба на стене посольства. Он не принадлежит никакому великому Дому. Он – из Бюро. Он служит Короне Хайта по-своему.

Сейчас он проходил мимо посольства главного соперника Хайта, захватнического Праведного Царства Ишмиры. На секретаря взирали статуи ишмирских богов, и он кожей чуял их ненависть, как жар из открытой духовки. Оскалилась рыком Царица Львов, ишмирская богиня-воительница. Извивается Кракен, прибравший к своим щупальцам море. Насмехается Благословенный Бол, чье прикосновение несет процветание. Дымный Искусник был сокрыт пеленой.

Нигде нет Ткача Судеб, и это беспокоило. Паук Ткач Судеб – ишмирский бог жребия и тайн. Среди разведсостава при хайитянском посольстве ходит суеверие – на грани страшилки и святого догмата – что статуя Ткача Судеб оживает и поедает неосторожных шпионов. Ишмирский пантеон изменчив, вечно перетасовывается, когда растет популярность покровителя того или иного острова, или охваченный помешательством бог трансформируется в какую-то новую ипостась. Есть специальные сотрудники отдела Чужеземного богословия, чья работа истолковывать мельчайшие изменения в ритуалах и убранстве ишмирских храмов, пытаясь определить сдвиги в балансе божественной власти.

Отсутствие Ткача Судеб могло означать, что божество секретов попало в опалу. Или то могло быть уловкой, призванной дурачить наблюдателей. Черта между божественным промыслом и откровенной придурью в Ишмире давным-давно стерта.

В нескольких кабинетах верхнего этажа неприятельского посольства еще горел свет. Третий секретарь всмотрелся туда, безотчетно подумав о своих «коллегах» с той стороны. Несомненно, они тоже крадутся в ночи, тянут за нити и прислушиваются, как дрожит паутина мира теней. У них есть свои шпионы, следящие за гаванью, за складами алхиморужия, за наемничьими биржами. У них есть свои осведомители и доносчики и, как у него, легенды для прикрытия. Пустые бюрократические чины, драпировавшие их истинную суть, как его пальто отлично прятало пистолет.

Годами он не брал отпуск, ибо это подразумевало возвращение в Старый Хайт, а там с некоторых пор ему было не по себе. Не Хайт стал другим, а он сам. Разумеется, не являлся он и частью этого города; можно отдавать должное и неуемной гвердонской энергичности, и низменным методам выживания, но он – хайитянин. Его кости принадлежат дряхлой Империи.

Оглянувшись на Посольский ряд, он увидал патруль – пару стражников. Недели три назад на этой самой улице произошло убийство, застрелили чужого шпиона. Короткое проявление насилия, подобно первой дождевой капле перед ненастьем.

Сегодня ночью у него дела за дальним склоном Замкового холма. Он шмыгнул на узкие ступени, скользкие от послеполуденного дождика, потом прошел под аркой, ведущей к новому пролету, и по нему спустился в подземку. Вспомнил, как восторгался подземным транспортом в первое посещение. В Хайте проложено несколько рельсовых линий между городами и поместьями великих Домов, но поезда Гвердона – современная техническая диковина. Туннели, по которым они мчатся, порой старше самого города. Старые заброшенные упырьи ходы. Внизу город больше, чем наверху, – гласила старая поговорка, хотя, собственно, теперь это неправда. Добавился Новый город и перетянул соотношение в пользу поверхности.

Конечно, если предположить, что под зловещими мраморными улицами и светлыми башнями Нового города нет новых лабиринтов и катакомб. Лично он не отваживался посещать ту часть Гвердона – там на улицах властвуют неведомые опасности; поэтому взаимодействовал с Новым городом на расстоянии, через агентов и наемных прислужников. Посматривал на новый район из закопченного оконца спокойного домика на Гетис-Роу.

Пока поезд громыхал сквозь темноту, секретарь развлекался, воображая в глубинах Нового города невероятные дворцы отдохновений и подземные грибные сады, таившиеся в чернильной пустоте за окном. Время от времени искры от колес поезда высверкивали, очерчивая стены туннеля короткой вспышкой. Ничего, кроме измалеванной краской зеленоватой скальной породы, но секретарь не мог избавиться от ощущения: сверкни искра мигом позже или секундой раньше, он стал бы свидетелем очаровательных картин.

Приближаясь к следующей станции, поезд замедлился. Там вошли еще трое пассажиров. Двое были молодой нетрезвой парой в серых студенческих рясах. С хохотом они рухнули на сиденья у двери, целуясь и лапая друг друга. Нетерпеливые пальцы юноши бередили цветы, вплетенные девушке в волосы.

Другая пассажирка, женщина постарше, несла охапку брошюр. Звякали серебряные медальоны и амулеты, пока она брела в его сторону по вагону. Третий секретарь опознал знаки: немолодая женщина была послушницей Хранителей. В наши дни церковь Хранителей вынуждена бороться за паству наравне с остальными религиями Гвердона. Третьему секретарю стало жалко женщину, которая оказалась обязана впаривать насмешливому городу свою веру. В ее молодости Хранители на деле руководили Гвердоном, а жизнь, посвященная служению церкви, считалась почетной и вознаграждалась сполна. Реформы Келкина обрушили все. Эта женщина показалась ему крабом на сухом песке. Волна выплеснула бедное созданье, и во второй раз уже не нахлынет, приходится метаться туда-сюда в поисках хоть какой-нибудь лужицы.

Но все его сочувствие испарилось, когда она, выбрав из всех свободных мест в этой половине вагона, присела с ним рядом. Легкий аромат ладана от одежд никак не хотел маскировать прогорклый старушечий запах. Она предложила брошюру.

– Боги присматривают за вами, – заговорила она. – Нищий Праведник, Святой Шторм, Матерь Соцветий – на каждом из нас лежит божий взгляд. Они не отвернули от нас своих лиц. Это мы отвернулись от них.

Он принял листовку, избегая вступать в спор.

– Я почитаю, – пообещал он.

Смягчившись, она указала на обнявшихся студентов.

– Позорище! – достаточно громко, чтобы им было слышно, заявила она. – Прям как животные. Как шлюхи.

Он не ответил и притворился, будто погрузился в брошюру. Одна часть была карточкой с линией отреза, и листовка увещевала его носить эту карточку с собой веки вечные. Это для тех, кто слишком беден, чтобы иметь медальон Хранителей, или недостаточно тверд в вере, чтобы открыто выступать прихожанином их церкви. Смысл носить карточку до самой смерти заключался в том, что, когда придет время избавляться от тела, твое погребение произойдет согласно надлежащим обрядам.

Сами обряды карточка не расписывала, но третий секретарь в курсе, что они из себя представляют. В наши дни усопших Хранителей передают падальщикам-упырям – останки опускают в подземные глубины через трупные шахты. Решение практично с нескольких сторон – не только уменьшает потребность перенаселенного города в кладбищах, но заодно упыри извлекают из трупа осадок, концентрированную вытяжку души, и сами его поглощают. Хранимым Богам достается только жиденькая молитва, голодная духовная диета, а сидя на ней, боги и впредь будут слабы и покладисты, в отличие от чокнутых исполинов иных стран.

Третий секретарь про себя улыбнулся. Смерть – забота других людей, а не касты неусыпных из Хайта. Его душа никуда не отправится.

Поезд вырвался из туннеля и прогрохотал по виадуку. Внизу – клубок улочек и тупиков, называемый Мойкой, пресловутые исконные гвердонские трущобы. Новый город вобрал в себя половину Мойки. Мерцающие белые купола и воздушные шпили вознеслись над обшарпанными многоэтажками и тухлыми каналами. С этого расстояния Новый город не настолько смахивает на ту небесную обитель, какой кажется издали. Между этими шпилями натянуты бельевые веревки; ночной ветерок колыхает вывески. Мраморные фасады исчерканы похабщиной. Храмы служат игорными залами, публичными домами, бойцовыми аренами.

– Позорище! – вторила мыслям пожилая женщина. – Скверный город. Язва, я вам говорю. Язва.

– Моя остановка, – сказал третий секретарь, заставив голос звучать виновато.

Он встал, и старушенция повисла на нем, цепляясь за пальто. Он выдернул полу из ее хватки и порысил по вагону от нее подальше.

– Прочтите! – взывала она вослед. – Вы еще спасете свою душу!

Он вышел из поезда, на платформе ускорил шаг. Позади подвыпившие студенты отлипли друг от друга и тоже выкатились наружу. Он скомкал листовку, собираясь выкинуть, и вдруг засек кое-что необычное. «Костры Сафида понесут душу…»

Он разгладил листовку обратно, пробежал текст, акуратно сложил и сунул в карман. Насколько он мог судить, брошюру выпустила второстепенная секта – сафидисты, – вообще-то не проповедующая здесь, в городе. Он отправит бумагу домой, в отдел Чужеземного богословия, для их архива. Господство общепризанной церкви Хранителей пошатнулось, если ее вытесняют радикальные ответвления. Он с лихвой насмотрелся на Божью войну, чтобы пристально изучать духовные сферы Гвердона. Это вам не драчливые боги Ишмиры – гвердонские божества тихо дремлют, и едва ль им есть дело как до поклонников, так и до их угроз. Впрочем, богословием занимался не его отдел.

Со станции он вышел чересчур бодро. На лестнице собрался, стал ступать на каждую ступеньку, как навкалывавшийся работяга, несмотря на бушующий в венах адреналин. В наши дни Мойка безлюднее, чем в его первое появление, когда он только наладил паутину связей с гвердонским дном. Теперь это дно переселилось юго-восточнее, канув в непостижимые закоулки Нового города. Скорее рано, чем поздно, ему все-таки придется бросить вызов неизведанным землям его приемного дома, но этой ночью есть более срочные вопросы.

Цель его пути – домик на Гетис-Роу, где предстоит встреча с контактом: поставщиком алхимического оружия. Хайт закупает оружие огромными партиями напрямую по гвердонским официальным каналам. Но есть такие средства уничтожения, которые не купить ни за какую монету, и эта встреча – часть долгих и деликатных переговоров о непроизносимой вслух цене.

Фонарь над дверью темен. Неправильно это. Его контакт должен быть здесь, ожидая его, а с чего бы ей сидеть в темноте? На улице слишком тихо, слишком пусто. Секретарь принюхался к воздуху, гадая, не почудился ли ему на ветру привкус крови? Он не бросился бежать и вообще никак себя не выдал, просто прошел дальше своей дорогой.

Не помогло. Первый нападавший выпрыгнул из проулка, второй – с крыльца дома напротив. Секретарь потянулся за пистолетом, но кто-то, кабинетом повыше, уже имел на него другие планы.

Удар прилетел раньше грохота ружья, а через три толчка сердца пришла боль.

Он повалился в канаву, и один из тех уже над ним. Девушка из поезда, студентка, совавшая язык в рот своему парню. Одним взмахом мелкого ножика она перерезала ему горло. Но не повернула его голову набок, поэтому ей в награду досталась кровавая струя на руки и колени. Она взвизгнула.

Ох уж эти любители!

Третий секретарь уже не мог дышать, поэтому не вздохнул, однако нашел способ закатить глаза. За гибель Даэринт его убьет. Лопухнулся. Так небрежно! Это не просто пятно в послужном списке, а еще и утрата частичек живого. Не одних хорошеньких девиц, но также и вина, и пищи. Проклятье, он ведь пропустит вечерний прием. А ведь он так его ждал!

Приближаются шаги в сопровождении крепкого запаха. Молодой мужской голос, взволнованный и восторженный. К девушке с ножом присоединился возлюбленный из поезда.

– Я попал! Боги направили мою руку! – воскликнул он. – Ты видала? Вот это выстрел! Что за… буэ! – донесся звук и запах рвоты.

Точно, любители.

Они подняли его труп за плечи и за ноги и понесли в проулок. Он взвесил свои возможности. Спецобучение велит ему продолжать разыгрывать мертвого – точнее, разыгрывать труп, ведь мертв он и в самом деле. Надо ждать удобного случая.

Ожидая, он размышлял – связана ли его смерть с тем, что контакт, похоже, не явился?

Он практически уверен – связана, навряд ли это совпадение, погибнуть прямо возле дома, где должна была состояться сделка по поставке крупной партии незаконного оружия. Тем не менее случались вещи и более странные, и есть малая вероятность, что эти студентишки с поезда просто захотели здесь его убить и ограбить. Если они полезут за кошельком, это подкрепит догадку.

Они бросили его на кучу мусора. Мертвый нос заполонила вонь. Некоторые его чувства подавлены, другие обострились. Ощущение бетонной плитки и гнилых яблок под щекой было где-то далеко, и, похоже, столь же несущественно для него, как кровь из глотки или зияющая дыра в правом боку. Обоняние усилилось, и кроме сладковатой гнили он чует цветочные духи, свою кровь на ладонях дамы, луковое дыхание ее подельника. Более тонкую, отдаленную терпкость алхимразряда ружья, что его прикончило. Такое состояние временно – он читал, что когда некроманты ошкурят его до гладких костей, восприятие запахов уйдет. «Наслаждайся, пока можно», – мелькнула мысль.

Девушка перевернула тело третьего секретаря и стала рыться в его карманах. Мертвые глаза пялились на ее лицо. Трудно сказать, но, кажется, там никакого раскаяния, и это его возмутило.

– Иди, передай ей, что мы его замочили! – приказала девушка.

Определенно не совпадение. Определенно замысел.

Он прождал достаточно.

Его обучали именно этой минуте, раз за разом, поэтому когда она настала, то не показалась чем-то особенным. Все тренировки прокрутились перед ним, сливаясь в одну настоящую попытку. Усилием воли мертвый секретарь воссоединил тело с душой. Кольнуло жаром, когда железные вживители под кожей сплавились с его костями. Темная аура некромантии охватила его тело, и в одеревенелые конечности хлынула сила.

Женщина взвизгнула и резанула ножом, но теперь он не по ней быстр, не по ней силен. Поймал ее запястье, смял своими пальцами нежити, саданул другой рукой ей под дых. Она скомкалась и отвалила от него, разевая рот.

Ее молодой человек смотрел в ужасе – застыл на месте, когда застреленный вскочил на ноги, пробитый, кровавый, с двумя смертельными ранами. Ружье все еще у паренька в руках, но могло быть и в тысяче миль отсюда.

Беги, – говорит третий секретать новым голосом. Голос звучит загробно и страшно. И срабатывает. Малыш бросил ружье и припустил по проулку. Само собой, он же встретил привидение.

«Возможно, – думает вспомогательный секретарь, – быть неусыпным не так уж и плохо». Он проворачивается и зверски отвешивает с ноги девушке в лоб, сшибает ее. Ее можно допросить. Разобраться, как она прознала о сделке, раскрыть, на кого работает.

Однако сперва требуется понять, можно ли хоть частично спасти его жизненно важную операцию, выяснить, чего стоила его жизнь. Он подбирает нож, проводит пальцем по острому лезвию – приятное чувство. Прохаживается по проулку, испытывая подвижность воскрешенного тела. Тоже приятно, в новом виде он быстрее и сильнее прежнего. Душа подстраивается к плоти. Ну, вернее, к кости. Отныне плоть лишь мертвый груз.

Внутри конспиративной квартиры загорается свет. Третий секретарь ухмыляется уже коченеющими губами, затем молниеносно бросается в дверь. Мертвецы движутся быстро.

Старуха в доме движется быстрее.

В ее руках огненный меч.

Последней мыслью третьего секретаря было: «Надо, позарез надо сообщить о том, что происходит, отделу Чужеземного Богословия, ведь это меняет все!» Но огонь охватывает его плененную душу, и он сгорает, и больше ничего не остается.

Глава 4

«Дельфин» входит в главную гавань Гвердона. До самого города еще час пути – Гвердон тянется вдоль того, что некогда было устьем впадавшей в залив реки. Ныне река большей частью присыпана, рассечена и перенаправлена в сотню каналов и подземных водостоков.

Залив пещрят шхеры. С палубы Эмлин со шпионом внимательно их рассматривали. Дредгер изображал экскурсовода, бодро отвешивал комментарии. Он рад возвращению в город.

На некоторых островках торчали пушки и укрепления, флотские базы готовы защищать город от захватчиков. Гвердон не вступает в Божью войну не по принципам, а из выгоды. Там отдают себе отчет в том, что голый нейтралитет не защитит их от вторжения, а война с каждым днем все ближе.

Вдалеке они углядели Колокольную Скалу – риф так низко сидел в воде, что становился виден лишь в отлив и был смертельно опасен с подъемом уровня моря. Дредгер показал им развалины маяка на скале и поворотную железную раму временного прожектора. Опоры рамы, как и камни вокруг, были вымазаны отталкивающей ярко-желтой грязью, и Дредгер объяснил, что в этом виновата авария, произошедшая несколько месяцев тому назад. Сухогруз, перевозивший алхиморужие, сорвало с якоря и выбросило на берег. На Колокольную Скалу высыпались бомбы и потек отравляющий газ. Он показал на другое судно, сходное с «Дельфином», на рейде неподалеку от острова. Течение сейчас слабое, люди в противогазах и болотных сапогах пробираются между покрытых налетом камней. Дредгер пояснил, что это его работники собирают пряди выращенных его алхимиками морских водорослей. Водоросли впитывают отраву, накапливают ее. Позднее водоросли высушат, перемелют, а порошок продадут каким-нибудь торговцам смертью, вроде Сангады Барадина.

За Колокольной Скалой, ближе к Гвердону, лежал вытянутый плоский остров – или песчаная отмель. Отчасти искусственная, она наполовину состояла из сбросов в залив ядовитой земли. Это остров Сорокопутов, маленькое королевство Дредгера. Даже издалека шпион различал на твердой части отмели трубы и очистные сооружения – цеха, где Дредгер делал из химотходов боеприпасы для перепродажи. Творил собственную алхимию – обращал отработанную отраву в золото.

Между «Дельфином» и Колокольной Скалой еще один остров. Его облепили корабли всех размеров, бросая швартовы в любом месте длинного пирса, простершегося далеко в залив. Еще там стояли приземистые постройки, а за ними – лагерное поселение. Палатки, заборы, сторожевые вышки. Остров Чуткий, где Гвердон отсеивал спасавшихся с Божьей войны от тех, кто привез сумасшедших богов с собой. Фильтрационный пункт для занебесного. Святых бродяг, юродивых, отмеченных благими перстами и истинно верующих берут под стражу; безбожников и слабых духом пропускают.

Дредгер зарычал и показал на западный берег Чуткого. Там стояла старая тюрьма, облупившаяся крепость из серого камня, ее стены поросли плющом. Над оградой этого форта шпион разглядел признаки стройки – остовы балок с металлическими цистернами, алхимические машины.

– Тюрьма для святых, – сказал Дредгер, зыркнув на Эмлина. – Весь год ее строят.

Эмлин таращился с перил на крутобокий остров как на дремлющее чудовище.

К югу от Чуткого, ярдах в двухстах от берега, из воды торчал зазубренный каменный клык. По краю этой скалы передвигались люди. Может, тоже собирали водоросли, хотя на небольшом выступе не было никакого желтоватого налета.

Морские патрули – быстроходные канонерки – кружили вокруг острова Чуткого. Очевидно, «Дельфин» они уже засекли, и если Дредгер не пришвартуется, чтобы его пассажиров из Севераста потыкали и пощупали городские розыскники, то начнутся проблемы. Они огибали остров Статуй, карантинный участок для страдальцев от беспощадной каменной хвори. Пологий травянистый остров шириной в милю. Неподвижными часовыми стояли серые изваяния, и шпион не мог понять, то ли это настоящие камни, то ли оболочки покойников. Бой церковного колокола скорбно расходился над водой. Сангаде и Эмлину Барадинам пора трагически утонуть.

Шпион перекинулся через борт «Дельфина» и плюхнулся в воду бухты. Жарило летнее солнце, но в воде холодно до сих пор. Он поманил к себе Эмлина. Мальчик бросил шпиону водонепроницаемый баул, потом сам прыгнул в воду и резво рванул к берегу. Шпион подобрал сумку и увидел Дредгера у фальшборта. Громила ничего не сказал, но одна бронированная рука отдала им почти незаметный со стороны салют, а затем корабль ушел, направлясь к острову Чуткий. Плыть до берега всего ничего, только вода воняла, изгаженная сливом какой-то химии, и выбраться на каменистый пляж острова Статуй – истинное блаженство. Камни устлали берег. Некоторые с острыми краями, как осколки посуды. Другие – закругленная, блестящая галька… тут до него дошло, по чему он ступает. Яркие кругляши – это пули, вычищенные до блеска волнами. Отломанные куски… он поднял один, повертел. Ощупал очертания носа, глаза, половины брови. Весь пляж – раскрошившиеся каменные люди. Наверно, еще со времен начала карантина, когда они пытались врываться на лодки своим неуклюжим, спотыкающимся шагом.

Эмлин увидел каменное лицо, открыл рот, чтобы задать вопрос, а потом передумал. Неплохо. Он способен учиться.

Шпион сорвал мокрую одежду и утопил в море, утяжелив с помощью частей каменных тел. То же самое проделал Эмлин. Спина мальчика разлинована старыми шрамами и отметинами укусов. Он проходил церемонию – кормил собой ядовитых пауков Папирусных Гробниц.

Из баула, подаренного Дредгером, шпион извлек пару мантий с капюшонами. Одну он надел, натянув на голову шершавый клобук. Разобранная винтовка и другие ценности остались в бауле, когда шпион запечатал его и взвалил на плечо. Шагая через пляж, он приноравливался к сгорбленной, потупленной манере жреца Хранителей. «Вживайся в личину», – подумал он.

– Сюда, – сказал старый священник молодому служке, который почтительно следовал позади.

Узкая тропа поворачивала с пляжа в сторону церковной звонницы. С гребня виднелась маковка далекой церкви. Остров был весь в некошеной зелени и серых камнях, складчатый выступ посреди залива. Несколько полудиких коз наблюдали за ними с утеса. Не считая церкви – никаких следов поселения. Не считая коз и чаек – никаких признаков жизни. Священник задумался, куда подевались несчастные жители островка. Все каменные люди в церкви, что ли?

Потом он заметил пару глаз, следивших за ним со столбика, который он сперва принял за стоячий валун, и осознал, что вокруг них повсюду – каменные люди. Непонятно, то ли они нарочно уступали ему дорогу, то ли эти образчики настолько поражены хворью, что не в состоянии говорить или двигаться. Некоторые определенно парализованы. Рядом с ними стояли деревянные плошки для сбора дождевой воды. Более подвижные собратья и посетители острова из жрецов или членов семей проявляли сомнительную заботу о пропитании запертых в теле каменных людей – по глоточку вливали ледяную дождевую воду в застывшие губы, проталкивали в рот ложки каши.

Тропа привела к одному такому каменному – покосившемуся дольмену, живому надгробию. Под мшистой бровью на шпиона пялился глаз; второй покрыла толстая гранитная корка. Руки каменного человека слились воедино с туловищем; ноги погрузились в почву. Рот существа – открытая щель, но оттуда не исходят слова, только перестук, как галечник бьется по валуну. Тук, тук, тук.

– Ладно, идем, – сказал Эмлин. Порождение болезни отталкивало его.

По своей натуре шпион сострадательным не был. Обычно чужие мученья его не касались. Но он намеревался попасть в незнакомый город, и требовалась любая удача, какую получится наскрести.

– От капельки доброты с нас не убудет. – Шпион остановился и поднял плошку с водой. Поднеся ее к губам каменного человека, он понемногу вливал жидкость в обезображенный серый рот. Зубы существа превратились в сталактиты со сталагмитами. Частично окаменевший язык, как раковая помесь змеи с черепахой, зашевелился за зубами, облизывая край миски.

– Помяни нас в молитвах, друг, – прошептал шпион. Плошку он убрал назад в выемку.

Отовсюду вдруг зашаркало и заскрипело. Пораскрывались расселины ртов, умоляюще вытаращились глаза. Полуподвижные каменные люди надрывались, стараясь подползти поближе; прочие только щелкали и хрипели – им больше не выговорить человеческих слов. Эмлин попятился от несчастных созданий и потянул шпиона за рясу.

Им нельзя здесь остаться и всем помочь. Их ждала явка. Шпион повел Эмлина дальше. Церковный колокол оборвал свой звон, и теперь вокруг все умолкло, кроме ветра, волн и чаек.

К их прибытию двери храма уже закрылись, но от церкви сбегала к маленькой бухточке нахоженная тропа. Пройдя по ней, они вскоре наткнулись на других священников. Кучку мужчин, числом дюжину, одетых как они, в просторные серые рясы и толстые резиновые перчатки для защиты от заражения. Некоторые шли от небольшой часовни, другие возвращались с берега, после помощи недужным. Шпион с Эмлином поспешили к ним присоединиться – мол, подотстали, замешкавшись в заботах об очередной бедной душе. Мальчишка выпрямился, вытягиваясь так высоко, как мог, чтобы сойти за взрослого. В длинную гребную шлюпку забралось четырнадцать жрецов, и если кто и приметил двух новообретенных братьев, то ничего не сказал. Из этой бухты Дредгер нелегально переправлял в город людей и товар. А то и умыкал каменных бедолаг с острова, пополнить в цехах рабочую силу.

За пределами острова Статуй один жрец пустил по кругу стеклянную банку величиной с бадью для молока. Сняв перчатки, священнослужители зачерпывали пригоршни прозрачного желе и втирали его в кожу. Шпион поступил как все; мазь оказалась зернистой и жгучей. Алкагест, на случай если заразная каменная хворь проникла через перчатки.

Медленными, вымученными гребками весельная лодка пересекла воды, лежащие между островом Статуй и Гвердоном. Приближаясь к городу, их лодочке пришлось потолкаться – с ней соперничали суда куда крупнее. Громадные грузовозы и купеческие корабли: старые – под парусами или на веслах, и поновее – с железными бортами и алхимической тягой. Неуклюжие перевозчики беженцев, потрепанные плаванием сквозь Божью войну. На иных из этих развалин попадались выщербины от зубов под стать кракену. Быстроходные таможенные катера пролетали с клубами едкого химического дыма в кильватере. Вода под ярким солнцем переливалась красочными масляными пятнами. Об корпус лодки стукался плавучий мусор.

Священники были приписаны к церкви Святого Шторма, древнего храма, веками чтимого гвердонскими матросами и рыбаками. Сама церковь стояла неподалеку от причалов, у обращенного к морю конца района, прозванного Мойкой – знаменитой беднейшей и опаснейшей части города. Видимые с лодки многоэтажки Мойки, кажется, пустовали – целый ряд незаселенных башен, темные окна громоздились, как глазницы наваленных черепов в Северасте. В этой стороне города царила зловещая тишина.

Шлюпка натужно обогнула корму сухогруза, заякоренного на рейде посреди гавани, и тут шпион впервые воочию и ясно увидел Новый город. Он сразу напомнил ему небесный военный лагерь над полем сражения при Маттауре. Неправдоподобные башенки, воздушно-невесомые и сотканные из снов. Дворцы водружены над дворцами, лестницы взбегают ввысь и ветвятся дюжинами небесных дорожек. Луковицы куполов и невероятные площадки теснятся в буйстве разрастания – настоящие мраморные джунгли. Неестественный камень Нового города жемчужно бел и мерцающ, и сейчас, в свете закатного солнца, эта изумительная картина пламенела поистине неземной красотой.

Быть может, здесь воздвигся истинный рай.

Эмлин тронул его и указал на какое-то мельтешение. На одном из выходящих на залив балконов Нового города появилась женщина. Находись шпион ближе, то услыхал бы ее крик. Она перебросила ногу через перила и на мгновение замешкалась, глядя на мрачные воды в сотнях футов под собой. Этого мгновения хватило – на балкон ворвались двое мужчин, схватили ее и поволокли назад в тень. Прочие священники и глазом не повели на этот порыв насилия, стало быть, такие вещи в Новом городе не редкость.

Быть может, здесь и рай, но он полон грешников.

А вот что шпион разглядывал с интересом, так это возвышающуюся крепость на мысу Королевы, с другой стороны бухты. Стойкая защитница Гвердона, гранитная гора щетинилась пушками. Помимо нее имелись и другие огневые позиции, откуда артиллерийские дула следили за подступами к городу, готовые выпалить в лицо любого завоевателя ужаснейшие алхимические кошмары.

Шлюпка прошла во внутреннюю гавань, осторожно двинулась по протокам и дугообразным рукавам старого русла, и далее, по мутным водам, к молу возле Святого Шторма. Шпион подмечал открытые подвальные двери, жерла туннелей, узкие спуски к воде – сотню путей отхода. Он подтолкнул Эмлина, практически наугад кивнув на один переулок.

Вдвоем они помогли жрецам разгрузить лодку. Те, почитай, ничего не привезли с острова Статуй, помимо большущей коробки, полной пустых шприцев со стальными наконечниками. Алкагест более высокой концентрации, для ухода за моровыми больными. Закинув на плечо свою сумку, шпион по мокрым ступеням двинулся за жрецами ко входу в церковь, но у самого порога развернулся и припустил по боковой улочке, уходившей за припортовую таверну. Эмлин безукоризненно вторил ему – мальчик столкнулся с первой трудностью и показал себя хорошо. Исчезли они моментально.

На задворках таверны, за бочками с пустыми раковинами устриц, шпион скинул жреческую маскировку и помог выпутаться из промокшей рясы Эмлину. Их краткое послушничество в прошлом, он достал из баула два последних комплекта одежды, затолкав туда рясы. Безымянный священник присоединился к Сангаде Барадину – обе шкуры шпионом сброшены. Теперь они с мальчишкой обитатели Мойки, городское отребье.

Шпион повел мальчика по улице, высматривая трактир или ночлежку, где можно переждать пару дней. Город плотоядно скалился на него, бурлил стаями незнакомых голосов и лиц. Безногие ветераны побирались у обочин; зазывалы и мошенники выискивали жертв. Поначалу шпиона порадовало, как ловко они с Эмлином вписались в толпу, как быстро сошли за местных.