Текст книги "До полуночи одна минута"
Автор книги: Галия Мавлютова
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– Не ворчи, Степаныч, лучше скажи, что будем делать с аналитичкой? Она в график записалась, какашку мне на стол кинула прямо на совещании и у Иваныча рапорт на пост подписала.
Степаныч, услышав новость, только присвистнул:
– Ох и ни хрена себе! Ну, даёт девка стране угля, мелкого, но много. А как же Иваныч-то, он же кремень! Он за свою подпись всю душу вынет, но не подпишет. Как же так?
– А вот так, Степаныч! – невесело рассмеялся Батанов. – Взял и подписал. Ирина Александровна пропустила. Народ спрашивал, проглядела, говорит…
– Эх, Ирка, совсем старая стала, нюх потеряла, – вздохнул Степаныч, – в молодости она весь главк в кулаке держала. Одним мизинцем генералов давила. Блондинок на дух не переносила. А тут…
Оба погрузились в невесёлые размышления.
– Ты, Петрович, не переживай, – встрепенулся Степаныч, – она всё равно маху даст. Не там, так здесь проколется. Ты посмотри на неё, дура дурой!
– Дура-то дура, а свои три копейки имеет. Должность тёплая, не хлопотная, девушка пробивная, как ты уже убедился…
– И ты тоже убедился, не только я, – вскочил Степаныч, – мне-то что? Я тут прихлебатель, пенсионер на полставки, а ты начальник. Целой группой командуешь. Тебе и отвечать за девкины проколы.
Батанов промолчал, продолжая втыкать в план района новые кнопки.
– И сама уходить не хочет, и другим не даёт работать, взяли бы на её должность парня толкового, – проворчал Степаныч, усаживаясь поудобнее. Послышался хруст костей.
– Эх, если бы не мои кости, я бы вам дал жару! – пригрозил кому-то Степаныч, вкладывая в угрозу всю еще не усмирившуюся страсть к делу.
– Степаныч, здесь я – главный дирижёр! А ты в пристяжных ходишь, – примирительным тоном заговорил Батанов.
– Пристяжной-пристяжной, а ты дубинкой дирижируешь! – разозлился Степаныч. – У тебя вся музыка из-под палки.
– Ты ещё вспомни, как вы за идею горбатились, – скривился Батанов. – Угомонись! Давай лучше подумаем, как мы Новый год отработаем?
– Не мы, а ты. Тебе надо, ты и думай! – отрезал Степаныч. – Я привык встречать Новый год в кругу семьи.
План района зашевелился и чуть не упал со стола, но Константин Петрович удержал его, успев перехватить в полёте.
– Угомонись, Степаныч, я не предлагаю тебе работу под Новый год, знаю, что ты уже отпахал своё. Мы с тобой должны покумекать, как расставить силы 30, 31 декабря и 1 января. Усёк?
– Усёк, – кивнул Степаныч. – Боишься, что влетит тебе за девицу? Я бы тоже боялся… Дура! Я знал, что она такая, но не знал, что до такой степени.
– Какая? – навострил уши Батанов.
– Пробивная. Её в дверь гонят – она в форточку норовит пролезть. Она не из этих, она из тех.
– Прекрати, Степаныч, тех, этих, таких… Угомонись!
Оба насторожились. Кто-то безуспешно боролся с дверью, а та никак не хотела открываться. Борьба принимала всё более напряжённые обороты, наконец дверь распахнулась. Алина с торжествующим возгласом влетела в кабинет.
– В другую сторону открывается! – воскликнула Алина, щерясь счастливой улыбкой.
«Вот дура!» – одновременно подумали мужчины.
– Здравствуйте, Виктор Степанович! Константин Петрович, потерпевший спрашивает, когда мы вернём ему машину? Что ему сказать?
– Что хочешь, – покачал головой Батанов. – Что хочешь, то и говори. Хоть анекдоты рассказывай. Басни. Песни пой. Ты же опер. Или ты не опер?
– Опер! – насупилась Алина. – Опер. А кто же ещё?
– Ну, раз опер, вот и выкручивайся, говори потерпевшему, что считаешь нужным. Так, Степаныч?
– Так-так, – буркнул Виктор Степанович.
– А он кричит, цепляется к словам, ругается, – ябедничала Алина.
– Ещё бы ему не цепляться, когда у него тачку за шесть лимонов угнали. Ему что за такие деньги, хвалить тебя надо?
– Нет, зачем же. Хвалить не нужно, но и ругаться не стоит, – посетовала Алина, – от ругани тачка не реанимируется.
– Что? – округлил глаза Батанов. – Не реанимируется? Иди, Кузина, иди, работай! Не пей мне кровь, пожалуйста, а то я жене пожалуюсь. Ей не понравится, что кто-то ещё жаждет моей крови. Она не отдаст другой ни капли из моего организма. Кстати, что у тебя с лицом?
– Ничего, – обиделась Кузина, – обычное лицо. Щёки горят немного.
– И не только щёки, у тебя сплошной пожар на лице.
Алина окончательно обиделась и отправилась рассказывать байки и анекдоты обладателю римского профиля. Тот бесновался в каморке: бегал взад-вперёд по тесной комнате и что-то бормотал сквозь зубы.
– А-а, это опять вы! – набросился он на Алину, как изголодавшийся пёс. – Где вы ходите?
– У начальства была, а что?
Мужчина задохнулся от негодования. Мотал головой, не в силах произнести что-либо членораздельное. В каморке потемнело, как перед грозой.
– Я только хочу, чтобы исполнилось моё единственное желание, чтобы исполнялось всё, что я хочу! – выпалил мужчина, справившийся с внезапным онемением.
– Вы хоть поняли, что сказали? – вежливо осведомилась Кузина.
Потерпевший замолчал и присмотрелся к Алине:
– А что у вас с лицом?
– Ничего, щёки только горят.
– А-а, – замотал головой мужчина, – скажите, когда вы займётесь моим делом. У меня машину угнали? Я хочу знать, кто это сделал!
– Я тоже.
– А-а, – махнул рукой мужчина с римским носом, – когда вы наконец начнете расследовать моё дело?
– Я и сейчас этим занимаюсь.
– Каким образом?
– Вас слушаю.
– После разговора с вами у меня появился полноценный комплекс неполноценности! – крикнул мужчина, застонал, рывком открыл дверь и исчез в недрах уголовного розыска 133-го отдела полиции.
Алина посмотрела на себя в зеркало. Огромные красные и розовые пятна испещрили добрую половину лица.
«Аллергия! – ужаснулась Алина. – Проклятый чудо-крем. Проклятая продавщица! Она подсунула эту гадость мне назло! Что делать? Делать-то что?»
Алина посидела некоторое время перед зеркалом, затем вспомнила, как мама говорила, что нельзя долго смотреть на своё отражение. Это опасно. От зеркала исходит угроза всяких мистических осложнений. Алина побегала по комнате, мысленно ругая себя и продавщицу. Она напоминала себе потерпевшего с классическим профилем, который только что как оглашенный носился по каморке, пытаясь найти справедливость в самом несправедливом из миров.
«Что ж, придётся ходить с этим лицом! И не только ходить, но и жить. Другого нет и не будет».
Кузина полистала дело, выписала какие-то фамилии и отправилась на поиски потерпевшего с комплексом неполноценности.
* * *
Виктор Степанович угощал кофе незадачливого потерпевшего. Придвинул чашку поближе к краю, сыпанул две ложки растворимого кофе и залил крутым кипятком.
– Кто ж так кофе заваривает? – поморщился мужчина.
– Я так завариваю. Вы лучше скажите, чего вам надо?
– У меня машину угнал-и-и-и-и-и! – заныл горбоносый.
– И что? У всех угоняют. Пока существуют машины, их будут угонять. Или стремиться угнать. Лучше скажите, как вас звать-величать?
– А вам зачем? Вы кто такой?
Вопрос повис в воздухе. Степаныч оглянулся, словно вопрос предназначался не ему. В кабинете никого не было. Батанова снова вызвали в главк на разбор полётов. Виктор Степанович понял, что спросили именно его и приосанился, готовясь озвучить ответ. Он так привык к своему месту в этом здании и на этом этаже, что любой вопрос расценивал как скрытую угрозу.
– Я – полковник милиции!
– Полиции? – уточнил визави.
– Милиции, я сказал! Милиции. Начальник 133-го отдела. Я бессменно руководил отделом целых тридцать лет. Без отгулов и отпусков. День в день.
– Бывший?
– Бывших не бывает, – миролюбиво вздохнул Виктор Степанович. – Оттрубил тридцать лет, а покою нет. Устроился вот на полставки. Ребята меня уважают. А вас-то как звать-величать?
– Виталий Георгиевич я. Поплавский. Я не один. Нас много. Мы будем жаловаться. Они на крыльце ждут.
– Подождут. Разберёмся.
Виктор Степанович забеспокоился. До него дошло наконец, что Батанов не отделается с этими угонами на шармачка. И в главке отдел засветился, и потерпевшие наседают. Недаром говорят, что грядёт год Козла.
– Когда вы разберётесь? Долго ещё ждать? Посадили на дело какую-то ненормальную девицу, она вся красная, больная. У неё температура.
– Сказал бы я, что у неё и какая температура, – проворчал Степаныч, – вы вот что, уважаемый, шли бы домой, а мы здесь похлопочем, чтобы вашу машину дорогую вам вернуть. Прямо к Новому году!
– Не верю! – заупрямился Виталий Георгиевич. – Не верю – и всё! Я уйду, а вы сразу забудете про меня.
– Может, забудем, а может, и не забудем. Вы идите, идите, уважаемый, жене помогите, салаты там порежьте, картошечку почистите. Глядишь – всё само собой рассосётся.
– Какие салаты? Ну уж нет, уважаемый! Ничего не рассосётся. Я жалобу напишу! Мы напишем. Нас много! Думаете, у нас безвластие? Я найду на вас управу!
– Это какую управу вы пойдёте искать? – прищурился Степаныч.
– Какую надо, такую и найду! Мало вам не покажется. – С этими словами Виталий Георгиевич выскочил из кабинета.
По пути он чуть не сшиб Кузину. Она пошатнулась, задрожала, даже каблук вроде как подогнулся, но устояла, и каблук выправился. Алина вздохнула, покрутила пальцем у виска и приступила к борьбе с дверью. На этот раз Кузиной повезло – борьба продолжалась недолго. Степаныч подумал, что Поплавский одумался и решил помочь ему открыть дверь. Увидев Алину, бравый пенсионер сдулся. Улыбка растаяла, рот запал. Степаныч, кряхтя, уселся в кресло.
– Что это ты закраснелась, девушка?
– Какая я вам девушка, Виктор Степанович? Все девушки на улице. А я лейтенант полиции Алина Юрьевна Кузина.
– Ну-ну, лейтенант так лейтенант, хоть капитан, я что, я не против, – заворчал Степаныч, передвигая чашки на столике. – Лучше скажи, как ты угонщиков собираешься хватать? Они ж от тебя убегут. Как увидят болячки на лице – сразу спрячутся. Век не догонишь!
– Какие болячки? А, Степаныч, не обращайте внимания, это аллергия на чудо-крем. В магазине подсунули. Вечером пойду разбираться.
– Ты разберёшься, как же! Скромность украшает. Всю красоту потеряла. Получилась скромная, но не стильная. Не пойдут опера с тобой на задержание. Не пойдут.
– Виктор Степанович, миленький, а почему не пойдут?
– Страшная ты стала. Как ведьма прямо. А ведь была хорошая девчонка. А сейчас тьфу, и всё! Стыдно на люди показаться. Ты иди, иди, работай!
Алина хотела спросить, мол, куда идти и как работать, но застеснялась. Это нечестно. Сама должна справиться. Она вздёрнула голову и вышла, не попрощавшись. В коридоре толпились оперативники. Увидев Алину, мужчины громко заржали. Кузина остановилась, подумала и тоже засмеялась. А что было делать-то?
* * *
На часах около шести. Мама должна быть дома. Она возвращается в пять. Алина припустилась бегом. Мама вылечит. Стоит ей узнать, что опера не берут любимое дитя на задержание из-за нетоварного вида, – сразу от всех напастей избавит. У мамы золотые руки и любящее сердце. По запаху жареной рыбы, доносившемуся из-под двери, Алина поняла, что не ошиблась. Мама готовит ужин. Аромат на весь квартал. Кузина не стала звонить, открыла дверь своим ключом.
– Мама! Мне нужна срочная помощь!
– Что случилось, доченька?
Окутанная кухонными ароматами, с маслянистыми руками, мама бережно обняла дочь, затем отстранилась и спросила:
– Говори, чем лицо угробила?
– Мам!
– Не мамкай! Говори! Признавайся!
Алина принесла из комнаты чудо-крем. Обошлось без объяснений. И без комментариев мама поняла, что случилось с дочерью.
– Да, даже в Союз потребителей не пожаловаться, – произнесла она, с грустью рассматривая цветную наклейку на тюбике.
– Почему? Я хочу устроить им разгон!
Алина жалобно посмотрела на мать. В трудные периоды жизни Алина, как в детстве, любила называть маму Пуней.
– Ну, Пуня! Помоги, родная, мне нужна срочная помощь. Антигистаминные препараты обещают результат через неделю-две, а за это время меня уволят с работы.
– Успокойся, таких, как ты, не увольняют. Сейчас я тебя вылечу! Иди сюда. – Пуня потащила дочь в свою комнату.
– Каких – таких? – заинтересовалась Алина.
– А вот таких!
В полумраке комнаты мерцал странный свет. На круглом столе стояла лампа причудливой формы.
– Откуда у тебя эта лампа? – спросила Алина, увидев за лампой небольшой аквариум с мелькавшими в нем существами.
– Садись! Молчи. Сейчас будем лечиться. От мошенников проходу нет, с каждый днём их всё больше и больше. На дур рассчитано – продают чудо-кремы без аннотаций.
– Мам, ты что, считаешь меня дурой? – спросила Алина, разглядывая себя в зеркале.
– Нет, доченька, не считаю, но… – Мать многозначительно замолчала.
– Что но? Так дура я или нет? – Алина подступила ближе к матери.
Всё равно зеркало не радовало. Красные пятна распространились по обеим сторонам лица. С такой внешностью увозят по «скорой».
– Не дура ты, не дура, но с подковыкой, – пробормотала мама.
– С подковыркой?
– С подковыкой. Не знаешь, чего от тебя ожидать. С тех пор как я тебя родила, каждую минуту жду какой-нибудь неприятности. И ведь не нарочно ты всё это делаешь! Не нарочно. То ли у тебя с мозгами что-то не в порядке, то ли ты такая наивная, не знаю…
Алина шевелила губами, от ярости потеряв остатки самообладания. Воистину все обиды нам наносят не опера в отделе, а самые что ни на есть близкие люди.
– Ох, мама, вечно ты!
Алина почувствовала, что по израненным щекам поползли две предательские слезинки. Она наклонила голову, и слёзы остановились на полпути.
– Где твои лекарства? Ты обещала меня вылечить. – Алина поморгала, чтобы приостановить процесс очищения.
«Когда-нибудь выплачусь до предела, буду так рыдать, чтобы все слёзы разом вышли и больше не возвращались», – подумала она.
– Сейчас-сейчас, – копошилась мама у лампы.
– Что у тебя там?
Алина пыталась разглядеть странный аквариум. Полутёмная комната навевала мистические настроения. При ярком освещении комната выглядела уютной и современной, но в эту минуту всё пространство было окутано загадочными предзнаменованиями.
– Вот! Я буду лечить тебя пиявками!
Алина упала в кресло. Она снова почувствовала слёзное брожение в глазах. И эта женщина считает, что имеет право называть родную дочь дурой? Сама такая! Пиявками лечится. Ненормальная! Алина едва сдерживалась, чтобы не высказать вслух все, что накипело на душе.
– Доченька! Не смотри на меня, как на палача. Я твоя мама! Я хочу тебе добра.
– Мне не нужно такое добро!
Алина хотела добавить: «И мать такая не нужна!», но не стала испытывать судьбу.
– Алинушка! Я тебе поставлю пиявочку, и вся твоя зараза исчезнет.
– Как она может исчезнуть? Как? Убери, я не могу видеть эту гадость!
Алина клокотала от гнева. Был бы пистолет, убила бы… Всех пиявок!
– Ну, иди сюда, моя маленькая! Представь, ты идёшь на работу, а там эти, как их…
– Опера!
– Вот-вот! Опера, туды их в колено. И они смеются над тобой, моей ненаглядной доченькой.
Под ласковые слова матери Алину сморило. Во сне она куда-то бежала, кого-то догоняла, неясный силуэт мелькал перед глазами… Едва она собралась его схватить, связать и повалить на землю, как проснулась от лёгкого толчка.
– Вот и всё! А ты боялась… – укорила мама, наклеивая пластырь на шею Алины.
– Ой, что это?
– Повязка. Не трогай. До свадьбы заживёт.
Спорить с мамой уже не было сил. Алина выскочила из дома, успев, впрочем, перехватить пару бутербродов с запечённым мясом и луком. Вкусно!
На крыльце отдела стоял Дима Воронцов.
– Что это у тебя? – крикнул он.
Алина невольно потрогала шею. Наклейка держалась крепко.
– Пуля киллера, – сурово пошутила она.
– Промахнулся, – посочувствовал Воронцов.
– Дурак ты, Воронцов, и шутки у тебя дурацкие, – сказала Алина, гордо цокая каблуками.
– Сама ты дура! – донеслось вслед.
Алина оглянулась, но Воронцова уже не было. Надо будет обязательно найти Диму и потребовать, чтобы извинился. А то приклеится к ней эта «дура», как нашлёпка от пиявок. Не отодрать будет.
* * *
Отражение в зеркале излучало приятный свет. Алина кокетливо вздёрнула нос. На лице ни паршинки. Наверное, пиявки помогли. Напрасно с мамой спорила. Мать худого не посоветует. Алина потрогала шею. Повязка, как настоящая. С ней Алина похожа на героя. Воронцов ещё пожалеет, что дурно пошутил. С девушками нужно обращаться бережно. Всё, пора браться за дело. Она собрала документы в папку и направилась к Батанову, но Константин Петрович отсутствовал.
– Он в главке?
– Нет. Отсутствует по уважительным причинам! – сказал Степаныч, катаясь в кресле по кабинету.
– Виктор Степанович, а как много у него уважительных причин? Сколько?
– Не считал! – отрезал Степаныч. – Как закончатся, так и прибудет наш Константин Петрович.
– Плохо дело, – затосковала Алина, – а как же работа? Я же не могу одна!
– Что не можешь! Опер всегда работает в одиночку. А ты кто? Ты и есть опер!
Степаныч в открытую издевался над Алиной. Кузина нахмурилась. Может, поплакать? Горькие слёзы растопят жестокое сердце бывшего начальника отдела. Алина покопалась в своей душе. А там – ни слезинки. Номер не прошёл. Придётся искать другие меры воздействия. Что бы такое придумать?
– Хорошо, Виктор Степанович! Будет исполнено. Я пойду на задержание одна. Мне никто не нужен. Справлюсь! Где наша не пропадала…
С этими словами Кузина вышла из кабинета. Следом приглушённым шёпотом понеслись матерки и ругань. Виктор Степанович славился знанием уголовного жаргона. Он был непревзойдённым авторитетом по части знания языка уголовников и блатных. Опера считали его профессором в этой области. Кузина постояла, послушала и, сполна насладившись произведённым эффектом, с торжествующим видом удалилась в свою каморку. Впрочем, насладиться победой не удалось. У дверей каморки в почётном карауле стоял Поплавский. Алина запнулась, выдержала паузу и, сделав вид, что ошиблась дверью, резко свернула направо. Поплавский опомниться не успел, как Кузина исчезла за углом. Поплавский нервно покрутил греческим носом и отправился на поиски исчезнувшей Кузиной. А она тем временем обивала пороги канцелярии. Марья Петровна подозрительно уставилась на Кузину, думая, что она пришла просить что-то долговременное: выписку из прошлогоднего дела или ответ по запросу.
– Марья Петровна, а вы не видели Батанова? – спросила Алина, умильно улыбаясь. В настоящую минуту вся жизнь, то есть прошлое, настоящее и будущее Кузиной Алины Юрьевны напрямую зависели от присутствия Константина Петровича в отделе.
– Не видела. – Марья Петровна одарила Алину сладкой улыбкой. – Я за ним не бегаю. Он мне без надобности.
– А я бегаю, – проворчала Алина, – он мне ох как нужен!
– У него жена ревнивая, смотри, Кузина, не нарвись!
Канцелярские дамы засмеялись. Алина посмотрела на женщин удивлённым взглядом. Вот это да! До этой минуты она не воспринимала оперов сквозь семейную призму, а ведь они чьи-то сыновья, мужья, любовники, в конце концов! Глумливый Батанов женат, и его жена известная ревнивица. Надо же! Алина вздохнула и побрела в каморку. Она больше не боялась Поплавского. Он тоже чей-то муж, сын, брат, коллега. Если воспринимать мужчину, как единицу без семьи, роду и племени, он выглядит довольно мутно. Говорит с издёвкой, ухмыляется, пытается переложить ответственность на хрупкие женские плечи. Если же посмотреть на него с другой стороны, представить мальчиком, подростком, юношей – получится совершенно иная картина. Достаточно живописная. Алина вообразила Батанова первоклассником и расхохоталась. Большеголовый мальчуган испуганно таращился на хомяка в клетке. Точно такой был у Алины, когда она училась в школе. От воображаемой картинки стало веселее. Опера превратились в своих парней. Они бывают плохими мальчиками, но, если найти к ним подход, вполне можно подружиться. Напряжённая спина Поплавского вызывала сочувствие, а не внутреннее сопротивление, как раньше.
– Виталий Георгиевич, вы ко мне? – издалека крикнула Алина.
Увидев белую физиономию Поплавского, она не ужаснулась, как вчера. Алина впервые испытала сочувствие к нему. Переживает, бедный, мучается. У мальчика отняли любимую игрушку. Он страдает.
– Я найду вашу машину! – сказала Алина, наполняясь уверенностью, что найдёт, из-под земли достанет.
– Я вам не верю, – прошептал измученный Поплавский.
Они стояли в коридоре, высверливая взглядами правду один из другого. Виталий Георгиевич отступился первым. Опустил глаза и сказал, обращаясь в абстрактную пустоту:
– Вы ничего не найдёте. Вам не дано. Я сам отыщу свою машину!
И ушёл, оставив Алину в растрёпанных чувствах. После его ухода она впервые серьёзно задумалась о себе. Почему всё не так, как рисует воображение? Опера с ней не считаются, потерпевшие практически рыдают, глядя на неё. А как хочется быть первой и лучшей! Взобраться бы на свою звезду и сидеть там, свесив ноги. Кузина зашла в каморку, открыла уголовное дело и погрузилась в изучение оперативного материала. Вторая часть дела была засекречена. Вскоре Алина забыла о своих горестях. Фамилии и имена, клички и прозвища, погонялова и кликухи обретали живые лица, превращаясь в реальных людей. Уголовники обрели плоть и кровь. Пространство словно расширилось. Алина как бы присутствовала там, но не вместе с ними, а где-то рядом, за шторкой из марли, позволяющей услышать и увидеть происходящее. Два парня на корточках сидели в пустой обшарпанной комнате и вполголоса разговаривали. Глаза у них почти безумные, но с осмыслинкой. Оба погружены в свои мысли. Изредка молчание прерывается короткими возгласами. Диалога нет. Есть размышления о бренности бытия.
– Ширнуться бы! – мечтательно произнёс один из собеседников, крепкий, рослый парень, с бритым затылком.
Чёрные джинсы и куртка едва не трещали по швам на мускулистом крепком теле. Алина замерла. Она боялась пошевелиться.
* * *
– Ширнуться бы!
– Эх бы да кабы, – передразнил его напарник, сухощавый, с вытянутым лицом, в кожаной куртке.
– Не дразнись, Толян, не до того, и так все кости ломает, – простонал собеседник, – может, сходим, обуем пенсионера какого?
– Олежка, ты что, забыл, как мы чуть не нарвались на ментов? Ну уж нет, я в камеру не хочу. Там зимой нехорошо!
– Ой! – скривился Олежка. – Нехорошо ему, видите ли… А сидеть в пустой квартире не жравши?
– Хорошо хоть квартира есть, а то бы мёрзли в подворотне, – озлобился Толян.
– Надо пенсионера обуть! Иначе с голоду подохнем. И ширнуться надо. Меня трясёт. И димедрола нет. Кстати, пацаны вчера одного чувака обули. Подкараулили у Сбера, поговорили, убедили старика немного подзаработать. Он повёлся, как водится. Пацаны попросили воспользоваться его счётом в Сбере, сняли лимон и выдали ему на руки лимон двести. Попрощались, пожали ручки, всё честь по чести. Доверчивый дедок побежал сдавать деньги в кассу, а Сбер в отказ пошёл. Деньги не принимает. Весь лимон двести – это фантики-приколы. Прикинь? Пачки фантиков всучили деду. Он в полицию побежал, но пацанов уже след простыл. Они с долгами рассчитались, ширнулись, девочек сняли, короче, отлично повеселились.
– Повезло пацанам!
Оба помолчали, мечтая о сытой и здоровой жизни. Выходить из квартиры не хотелось.
– Таких дедков – раз-два и обчёлся. Неделю пасти надо, чтобы навариться на таком.
Снова наступило молчание. От входной двери потянуло сквозняком. Послышались шаги.
– Это, наверное, моя пришла, – сказал Олежка, – она в магазин ушла и пропала. Должна жрачку принести.
В комнату ввалились четверо, все одного роста, с сумасшедшинкой в глазах, чем-то озабоченные. У одного в руках два шильдика.
– У вас застой?
– А у вас отстой!
Все засмеялись. Толян и Олежка поднялись с пола, почуяв в воздухе перемены к лучшему.
– Пацаны, есть новость! В ментовке на угоны деваху посадили, дура дурой!
– Х-х-хэ!
– Реально! Блондинка. Длинноногая. Дура.
– Дура – это диагноз!
– И что?
– Как что? Надо ловить момент. У нас всё готово.
Все четверо принялись обсуждать план угона машины. Она стояла припаркованная в соседнем с отделом полиции дворе. Гениальный план был прост, как всё сложное в жизни. Для угона была выбрана новогодняя ночь. Остальные детали славного предприятия ложились ровной строкой, почти, как в книге, буква к букве.
– А менты?
– Какие там менты? Новый год встречать будут. Они уверены, что в Новый год все за стаканом сидят и в телик пялятся. А девка в погонах нам не помешает. Она же д-д-дура!
* * *
От этих слов Алина очнулась, как от хлопка. Словно над её ухом лопнул резиновый шар.
– Это нечестно, – прошептала она. – Кинули пенсионера и радуются, гады!
Кузина обвела взглядом тесное помещение комнаты учёта. В голове всё путалось и мешалось, и невозможно было понять: присутствовала ли она на бандитской сходке или всё это лишь привиделось? Если привиделось – финиш! Значит, крыша потекла окончательно. Придётся искать оперативное прикрытие. Надо бы позвонить Батанову. Константин Петрович умеет ставить крыши на место. Как заорёт своё закадычное: «Отставить!», так все дурные мысли как ветром сдует.
Кузина помотала головой, стряхивая остатки сна. Это всё из-за того, что она внимательно и скрупулезно изучила оперативное дело. Имена, фамилии, клички, адреса съёмных квартир сплелись в одно кружево и предстали перед глазами. Из фактического материала родился вымысел. Всё просто объясняется. Крыша на месте. Рассудок не помутился. Алина отлично запомнила, как выглядят персонажи из фантастического сна. Все шестеро стояли перед глазами как живые. Алина перебирала в памяти мельчайшие детали разговора. Особенно запомнились последние слова, те самые, которые её и разбудили. Ужасные уголовники называют её дурой! С этим нужно что-то делать. Этот комплекс живёт внутри и порождает страхи и чудовищные сны. Не пристало образованной девушке быть дурой. Впрочем, и оперативники, и уголовники ошибаются. Алина посмотрела на себя в зеркало: нормальное лицо, без аллергических пятен и корост. Симпатичное. Кузина содрала пластырь с шеи. На ранке остался след от пиявочного укуса. Если кому рассказать – не поверят. Современная девушка, продвинутая, с высшим образованием, взяла и намазала лицо дешёвым кремом, чтобы избавиться от лишних волос, а потом налепила пиявок. Кузина поморщилась от обиды на весь мир. Не хочет он признавать очевидное. Если не хочет, нужно его уговорить. Мирная передышка не помешает. Алина Кузина не дура, а чрезвычайно милая девушка. Алина покопалась в себе, но не нашла ни одного человека, для которого она была милой девушкой. Даже мама относится к ней свысока, несмотря на то, что все недостатки достались Алине от родителей. Как наследство. Как дар. Носи, дескать, в себе все наши неполадки, доченька, используй, только нас не упрекай. Алина отмахнулась от дурных мыслей. Пусть люди думают о ней, что угодно, лишь бы подножки не ставили. Девушки всякие нужны. Невозможно представить мир, состоящий исключительно из умных и порядочных девушек. Мужчины обожают глупых женщин.
Алина вскочила и понеслась по просторам уголовного розыска отдела полиции № 133. Надо было срочно отыскать Костяна. В этот раз она хорошо подготовилась и знала всех подозреваемых по приметам и кличкам. Банда опытная, угонами занимается давно, все четверо ранее судимые. В коридоре она увидела зеркало. Не удержалась. Хороша! Лейтенант Кузина горделиво осмотрела себя в зеркале. Сегодня отражение радовало. Она прикрыла глаза, пытаясь понять, в каком мире находится. Через секунду поняла – в реальном. Она стоит прямо, руки не дрожат, под мышкой папка с уголовным делом. Хоть сейчас – на доклад. Алина ещё немного пофорсила перед зеркалом и зацокала каблуками по коридору. Сначала она отыщет Батанова, потом задержит шестёрку уголовников и лишь после этого поздравит маму с Новым годом. Главное, всё рассчитать по минутам и не перепутать очерёдность. А то получится так: поздравила маму, погналась за бандитами, вместо них выловила Батанова. Тогда уж точно придётся уволиться.
– Линок! Ты куда?
Дима Воронцов неожиданно вынырнул из-за угла, словно караулил момент, когда появится Кузина.
– Напоминаю! Я Алина Юрьевна Кузина. Лейтенант полиции. И никакой тебе не «Линок».
– Алина Юрьевна, а ты можешь обращаться ко мне запросто, как к родному, – засмеялся Воронцов.
– Почему?
– А мы с тобой вместе работаем. И эта ночь будет наша!
Воронцов долго и смачно ржал, пока не насмеялся вволю. У Алины чесался язык, чтобы отбрить коллегу, но она не решилась. Ещё нахамит в ответ.
– А почему ты?
– А тебе кто-то другой нравится? Ты скажи, я поменяюсь с Дорошенко.
Алина вспомнила сердитую физиономию Дорошенко и замахала руками, дескать, нет, не меняйся.
– Что там у нас с делом? – сказал Воронцов, кивнув на папку, зажатую под мышкой у Кузиной.
– С делом всё хорошо. – Алина обрадовалась, что беседа плавно перешла в профессиональное русло, теперь-то она покажет своё лицо, испещрённое тончайшим психологизмом. – Нераскрытых угонов за неделю – три. Исходя из полученной информации, в банде угонщиков прибыло. Освободился Минаев, лидер формирования. Посидел немного. Всего полтора года.
– Эх, малышка! Минаеву и полтора много, – хмыкнул Воронцов. – Где он на учёт встал?
– Пока нигде, – отрапортовала Кузина, – нарушает. Не явился к участковому по месту регистрации матери – видимо, живёт у сожительницы.
– Ух, как бойко ты расправляешься с ним, – удивился Воронцов и поплёлся по коридору, забыв обо всём.
– А как же я? – крикнула вслед ему Алина.
– Жди сигнала, – махнул рукой Дима и исчез в лабиринтах отдела.
Кузина вздохнула. Дима хороший, симпатичный человек. Надо быть ближе к нему. Уж он не бросит её в беде. С ним можно сидеть в засаде. У него на лице написано всё, что он думает и о чём знает. Ещё бы знал, когда материализуется из небытия Константин Петрович.
Предпраздничный день превратился в суетливую гонку по кругу. Сотрудники словно не видели друг друга. Они возились с какими-то пакетами, мешками, сумками, что-то выворачивали, упаковывали, завязывали. Все спешили, боялись опоздать на Новый год, как на поезд. На Алину никто не обращал внимания. Она шла мимо чужих забот. Так, в глубокой задумчивости, проходят иногда по восточному базару иноземные туристы, не замечая коловорота ярких и пёстрых красок. Кузина не хотела признаваться себе, что испугалась. Она боялась. Заранее начала трусить, а после разговора с Воронцовым окончательно погрузилась в страх. Перед глазами всплывали обрывки сна, персонажи из которого важно обсуждали план угона чужой собственности. Они разговаривали и вели себя так, словно весь мир им задолжал и теперь не хочет возвращать долги. Пацаны решили восстановить справедливость.
* * *
А в это время Дима Воронцов выворачивал правду-матку Батанову.
– Как с ней работать? Её засекут в два счёта. Срубят мигом, – горячился Воронцов.
– Пусть переоденется, – посоветовал чем-то озабоченный Батанов.
– Костян, да она такая длинная, как горбыль, вечно падает, спотыкается. С мозгами у неё что-то не так.
