Текст книги "Девочка-ромашка"

Автор книги: Галина Вязовцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Никитин кивнул.

–Правда твоя, мамаша. Мы потерпим.

Он прошёл на кухню и услышал, как мать уговаривала Любу не ссориться с ним. Николай остановился за углом, было интересно, что скажет тёща в его оправдание. Хотя, он догадывается, что она может говорить.

И не ошибся. Тёща просила Любу помолчать лишний раз, не ссориться с мужем, а то не ровён час, Николай обидится и вовсе из дома уйдёт, что она тогда делать станет? Одна, с двумя детьми.

Мать, понятное дело, её не бросит, но мужская поддержка тоже нужна. И тяжело матери одной со всем семейством, разве Люба не видит этого? Николаю было слышно, как плакала Люба, но пересилить себя не мог.

Он понимал, что надо вернуться, пожалеть жену, сказать ободряющие слова, поцеловать, позвать с собой на кухню, пусть бы она рядом с ним просто посидела. Перед глазами снова встала Наташа.

Завтра он обязательно зайдёт в бухгалтерию. Ничего в этом плохого нет. Посидит, поест хвалёные пироги, чаю попьёт. Это никак не посчитается дурным проступком. Это же не по углам тискаться, всё на виду.

Все в автобазе знают, что жена у Николая Никитина больна, операцию тяжёлую перенесла, ему даже материальную помощь выделили, и отпуск давали, чтобы он около жены мог находиться.

Ночью Люба ворочалась и громко вздыхала, а утром неожиданно резво встала и прошлёпала на кухню. Там гремела чашками, потом позвала всех на завтрак. Из детской вышла Любина мать.

–Ой, дочка, какая ты молодец! А я прямо, заспалась нонче. Но ты у нас хозяюшка, вон как шустро управилась.

Николай быстро позавтракал, поторопил дочку, чтобы та не задерживалась. Чмокнул жену в щёчку, с трудом подавил приступ тошноты и даже вымученно улыбнулся. Ничего он не мог с собой поделать, неприятной стала ему жена.

Павлика снова в детский сад не повели, грязь на улице, чего её попусту месить, когда мама и бабушка дома. Пусть ребёнок поспит подольше, поиграет и побегает без присмотра воспитателя.

Люба присела у стола, с грустью посмотрела на мать.

–Ты видела, как Коля сморщился, когда меня целовал? И улыбка… как будто лимон целиком зажевал.

Мать подошла и погладила дочь по голове.

–Потерпи, доченька. Ещё немного потерпи, до выздоровления совсем немного осталось. У тебя и румянец появился.

Люба горько вздохнула.

–Не надо, мама. Мне до выздоровления, как до Кореи ползком. До лета дотяну и с небес вам ручкой помашу.

–Что ты говоришь, доченька!

–То и говорю. Мне в больнице сказали, что месяца три будет плохо, потом начнётся перестройка организма и наступит облегчение. А я седьмой месяц гнию, конца краю этому не видать. Видимо, успела во мне болезнь корешки свои пустить. А повторной операции я не вынесу.

Глаза матери налились слезами.

–Зачем ты так, надо на лучшее надеяться.

–Я бы надеялась, только судьбу не обманешь. Короткий век у меня. Детей жалко. Коленька долго в женихах ходить будет, мигом на моё место новую жену приведёт. У меня одна надежда на тебя, что ты моих не бросишь. Я имею в виду Зойку с Павликом.

–Не брошу, доченька. Дай Бог мне здоровья и долгих лет, я ребятишек до ума доведу. И дед поможет, сильно отец за тебя переживает. Если бы я только могла…

Мать всхлипнула.

–Я бы вместо тебя в гроб легла, только бы тебе лучше стало.

Люба поднялась.

–Я знаю, мама. Пойду я, прилягу. Устала, пока на кухне возилась. Хотела посмотреть, могу ли сама с домашними делами управляться. Посмотрела. Не могу.

В дверях обернулась.

–А Зойку я настрою против отца, чтобы она не давала ему жениться. Колька дочку любит, послушается её. А я сверху наблюдать буду.

Николай высадил дочку у школы, посмотрел, как та скрылась за дверью, повернул ручку радиоприёмника и направился в сторону автобазы. Запала ему в душу Наташка, он сегодня будет есть её пироги и нахваливать.

По дороге заскочил в магазин, купил для девчонок пирожных. Пироги – хорошее, конечно, дело, но сладенького девчонкам больше захочется. Настроение у Николая было хорошим, давно он так не радовался жизни.

Чай в бухгалтерии пили долго. Пироги, в самом деле, были потрясающими. В последнее время дома Николая не больно баловали пищей домашнего приготовления. Иногда готовила тёща, но та торопилась домой, чтобы отнести еду мужу, который теперь жил один.

Никитин глянул на часы.

–Ой, девчонки, я даже не заметил, сколько времени у вас провёл. Меня, наверное, мои работяги потеряли. Я не прощаюсь, слово даю, непременно к обеду вернусь, пироги ваши доем. Не прогоните?

Наташа смущённо кивнула.

–Приходите. Только мы Вас отвлекаем от работы.

–Ничего не отвлекаете. Просто давненько я так вкусно не ел. Честное слово. А работа… как там говорят, не волк, в лес не убежит.

После того чаепития Никитин стал частым гостем в бухгалтерии. Как-то всё само собой получилось, что Николай теперь забирал Наташу с работы и отвозил её домой. Жизнь снова стала играть всеми цветами радуги.

Да, дома у него больная жена. Ну и что? Он-то жив и здоров. Большую часть времени Николай проводил на работе, за Любой дома следила её мать, на плечи мужа это тяжким грузом не ложилось.

За стенами никитинской квартиры была совсем другая жизнь, с радостями и приятным времяпровождением. С Наташей Никитин уже общался не официально. По дороге домой, переключая скорость, как бы нечаянно клал свою руку на колено Наташе.

Та краснела, но его руку не убирала. Молодая женщина принимала ухаживания Никитина, потому что он ей нравился. Да, у него тяжело больная жена, но они же ничего вольного не допускают!

Коля провожает её до дома, и ничего в этом плохого нет. Наташа жила вдвоём с дочкой, с мужем они разошлись давно и молодая женщина о новом замужестве пока не помышляла. Не сложилось как-то.

Каждого, кто делал шаг в её сторону, она оценивала критически и почти всегда приходила к выводу, что это не её человек. А вот Николай… за него она с удовольствием пошла бы замуж. Но она не позволит себе уводить мужа от больной жены.

На чужом несчастье своего счастья не наживёшь, это она точно знает. Всё должно быть не только по любви, но и по совести. Чтобы потом спалось спокойно, и не проклинал никто. По-другому – никак.

Люба теперь была уверена, муж ей изменяет. А как по-другому думать? У них давно не было никаких сексуальных отношений, а зная, как часто Николай требовал ласк и удовлетворения своих желаний, можно даже не гадать.

Теперь Люба тихо ненавидела мужа. Временами хотелось его отравить, потому что руками задушить ненавистного мужа, у неё не получится. Нет у неё силы в руках, чтобы сделать это. И в тюрьму её никто не посадит.

Кому там, в тюрьме, полусгнившая баба нужна! Теперь для неё самым лучшим отдыхом были мечты, как её Коленька будет корчиться в муках, умирая. За детей Люба была абсолютно спокойна.

Мать Любина Зою и Павлика не бросит, до ума точно доведёт, родители у Любы не старые, у них хватит времени детей воспитать. Люба подолгу разговаривала с дочкой, внушая ей, что мачеха – это самое злое существо в мире.

Вот, она, Люба умрёт, папка домой приведёт новую жену, а та будет издеваться над бедными детьми. Случалось, что такими словами Люба иногда доводила Зою до истерики и та срывалась на крик.

Вечером, когда Никитин возвращался с работы, девочка кидалась на отца и кричала, что никогда не полюбит его новую жену. И никогда её мамой называть не станет. И будет всё делать ей назло.

Николай втягивал голову в плечи и укоризненно смотрел на жену.

–Люба, чему ты дочку учишь!

Жена вскидывала голову и ненавидяще смотрела на мужа.

–Ничему я её не учу. Она сама не маленькая и всё понимает. Она тоже видит, что ты себе кого-то завёл! Вот, умру я…

–Но ты же не умерла!

–Ага, ты смерти моей ждёшь-не дождёшься! Недолго ждать осталось, развяжу я тебе руки, освобожу от своего присутствия.

И начинался кошмар. Плакала Зоя, кидаясь от матери к отцу, голосила тёща, пытаясь унять дочь, нервно махала Николаю рукой, чтобы тот поскорее скрывался с глаз, чтобы не раздражать Любу.

Когда приходила пора ложиться спать, Николай тяжело вздыхал. Он устал от такой жизни, его тошнило от спёртого запаха в комнате, Любины ночные стоны и вздохи наждаком скоблили по его сердцу.

Любу было жалко, но помочь он ей ничем не мог. Если только лечь рядом с ней и умереть одновременно. Наверное, Люба этому была бы рада, но такому положению дел был бы не рад сам Никитин.

Он должен жить, потому что у него двое детей и оставлять их сиротами – самое распоследнее дело. Жениться Никитин не собирается. Пока. Но при мысли о Наташе у Николая теплело внутри и хотелось жить.

Больше всех страдала Любина мать. Валентина Петровна почти всё время теперь проводила в доме Никитиных. Мать готовила обеды, потом просила Любу не обижаться, пока она сбегает домой и отнесёт отцу еду.

В последнее время Люба не выходила из дома, ей было трудно спускаться по ступенькам, а про то, чтобы подняться по ним обратно, и вовсе речи быть не могло. Как-то днём, когда они остались с матерью вдвоём, Люба присела на кухне.

Мама готовила борщ, от запаха капусты Любу сильно мутило, но она сама попросила кисленького борща. Люба сначала сидела молча, изредка вздыхала, а мать радовалась тому, что дочка молчит.

Потому что ничего хорошего дочка сказать не могла. И никто не осудит её за это. Страшно, когда знаешь, что скоро умрёшь, а ничего поделать с этим не можешь. А от этого становится ещё тяжелее.

Где-то в глубине души ещё слабым огоньком теплится надежда, что вот-вот придёт избавление от тяжкого недуга. Что вот-вот… ещё чуть-чуть… Но Любе с каждым днём становилось всё хуже.

Валентина Петровна за эти полгода резко сдала. Нет большего горя, чем смерть своего чада, которое угасает на твоих глазах, и ты в этой беде не помощник. А горя прибудет вдвойне, детки после Любы останутся.

Спора нет, у них отец есть, но кто его знает, как Николай поведёт себя после смерти жены. А вдруг, и правда, женится? А скорее всего, что непременно женится. Ему и сорока нет, что он жизнь вдовцом проживать должен?

Само собой, не должен. Остаётся только надеяться, что не стерву какую в дом приведёт. Что-то ни одной доброй мачехи ещё не было. Валентина Петровна тяжело вздыхала, и за что им такое наказание?

Люба тихонько стукнула ладонью по столу, мать оглянулась.

–Что, дочка? Чайку налить?

Люба отмахнулась.

–Не надо. Мам, я тебя попросить хочу…

–Проси, доченька. Всё, что хочешь. Всё, что смогу.

–Очень даже сможешь.

–Так, говори, чего надо.

–Я…

Люба шумно выдохнула.

–Купи лекарства.

–Конечно, куплю. Что-то новое прознала? Купим, что скажешь, лишь бы тебе легче стало. А вдруг, и правда…

–Это не для меня.

–А что, кто-то ещё захворал?

–Я Кольку хочу отравить.

Валентина Петровна выронила из рук ложку, которой мешала в кастрюле с борщом. Охнула и присела рядом с дочерью.

–Любаня, что ты говоришь! Выбрось такие мысли из головы. Это же тяжкий грех, даже думать про такое не моги! Бог не простит.

–Да? А чего Бог допустил, что я умираю?

–Ну… на всё воля божья.

–Вот, и я о том. А я не хочу умирать, зная, что Колька себе новую бабу заведёт. Пусть и он со мной вместе…

Мать встала.

–Нет уж, дочка, в этом деле я тебе не помощница. Грех на душу брать не стану. Отбирать у детей отца! Это надо такое придумать.

Люба опустила голову.

–Ну, и не надо.

Она медленно поднялась и направилась к выходу. В дверях обернулась.

–А я Зойку попрошу. Напишу на бумажке лекарство, денег ей дам, она мне его купит. И ей за это ничего не будет, маленькая она ещё.

Валентина Петровна заплакала.

–И не жалко дочку? Как она с этим жить потом будет, зная, что своими руками отца родного убила?

–Она убивать не будет. Только лекарство купит. И знать ничего тоже не будет. Что уж, я совсем дура, что ли, дочке такие страсти рассказывать?

Мать гневно топнула ногой.

–А ты и детей тогда тоже отрави! А что? Пусть все с тобой на тот свет переселяются. Чем не замечательная идея?

Люба нахмурила брови и ничего не ответила. Но по её лицу пробежала тень, и Валентина Петровна прикусила язык. Вот, дура старая, сама дочке грешные мысли подсказала. Нужно теперь за дочкой приглядывать.

Люба вышла, а мать присела на диванчик и замерла. Дочь свою она хорошо знала, если той в голову что втемяшится, это никаким колом не выбьешь. Если только крепче не вобьёшь. Нужно что-то делать.

А что? Кого ей взять в помощники, чтобы не случилось беды в семье дочки? И как быть с Зоенькой? Девчонка совсем маленькая, а мать её в такой грех ввести хочет. А что, если Люба детей отравить захочет?

Эту-то беду уже никакими руками не разведёшь! Может, с Колькой поговорить, пусть повнимательнее к жене будет, а то ведь и верно, не ровён час, отравит Любка его, а дети сиротами останутся.

У родителей тоже век не длинный, кто его знает, успеют ли внуков до ума довести. По лицу Валентины Петровны текли слёзы, она не вытирала их. Пусть текут, может, смоют всё плохое, а хорошее само придёт.

Спохватилась. Борщ выкипит, а ей ещё домой бежать, деду отнести еды. Как она устала бегать на два дома! Хорошо, что живут недалеко, а то вовсе бы обезножела. Сил нет никаких, так жить, и дочку жалко и самой тошно.

Женщина встала и тихонько прошла к комнате дочери, Люба лежала, отвернувшись к окну. Наверное, спала. А может, так просто лежала, думки свои чёрные думала. Надо поторапливаться, скоро внучка из школы придёт, её покормить нужно.

И теперь в оба глаза следить нужно, чтобы дочку Люба не втянула в свои козни, что мужу решила строить. А этот кобель, с утра намоется, надухарится и на работу. Понятное дело, он не болеет, чего с ним станется, здоров, как бык.

И верно Люба думает, Кольке баба нужна, а какая из жены теперь подстилка, поди, брезгует муженёк с ней в одну постель ложится. Вон, и кровати растащили в разные стороны, спят, как чужие.

Люба на другой день пробовала снова завести с матерью разговор о лекарстве, но Валентина Петровна ответила дочери категорическим отказом. И не углядела в этот раз бабушка, внучка Зоя подслушивала их разговор.

Девчонка выскочила из своей комнаты и кинулась к матери.

–Мамочка, миленькая, не надо папку убивать! Он у нас хороший! И ты скоро поправишься, у нас всё снова хорошо будет.

Люба в это время сидела с матерью на кухне, и не успела чашку поднести ко рту, рука сама дрогнула и чай пролила. Зоя билась в истерике, заливаясь слезами, а две женщины, мать и бабушка замерли, не зная, что сказать.

Первой опомнилась Валентина Петровна.

–Зоенька, ты что, деточка! Никто твоего папку убивать не собирается. Ты, наверное, всё не так поняла! Это мы с мамой…

Она оглянулась на Любу.

–Мы с мамой про кино разговаривали, там сериал по телевизору шёл, тётенька нехорошая задумала…

Зоя топнула ногой.

–Не надо со мной, как с маленькой разговаривать. Всё я правильно услышала. Мама папу хочет отравить, чтобы он вместе с ней умер.

Девочка всхлипнула.

–А я не хочу, чтобы кто-то умирал. Я хочу, чтобы у нас с Павликом папа с мамой были. И чтобы у нас всё было, как раньше.

Лицо Любы стало белым, как полотно. Её глаза расширились, и крупная дрожь сотрясала всё тело. До неё, наверное, доходил смысл слов дочери, и одновременно, она осознавала то, что собиралась совершить сама.

Женщина протянула руки.

–Иди, дочка, ко мне. Не плачь. Я…

Люба длинно и протяжно вздохнула.

–Я пошутила. Никто нашего папу травить не будет. Просто…

Зоя прижалась к матери.

–Мамочка, я тебя больше всех на свете люблю. И папу я тоже люблю. И Павлика. И бабушку с дедушкой. Только ты не умирай. Я учиться хорошо буду, и с Павликом гулять буду. Обижать его не буду. А летом мы на море все вместе поедем, ведь, правда?

Люба кивнула.

–Конечно, доченька. Конечно, летом мы поедем на море. Все вместе. Соберём свои вещи, сложим их в чемоданы, билеты купим, и поедем.

Валентина Петровна присела рядом и обняла дочь и внучку. Она понимала, что дочка сейчас произносит слова, но совершенно не думает о том, что говорит. В памяти у Любы ещё живут картинки из прошлого, как они собирались на море.

Только не будет в это раз никаких радостных хлопот, не будет никто собирать чемоданы и покупать билеты. Люба всё прекрасно осознаёт, но ей так хочется верить, что именно так всё и будет. Вот, и пусть верит.

Когда девочка успокоилась и ушла в свою комнату, Валентина Петровна укоризненно покачала головой.

–Вот, видишь, доченька, не хочет Зоя, чтобы ты её отца травила. Уймись, милая. Пусть уж, как будет. Судьбу не обойдёшь, захочет Колька жениться, никто его не остановит. А если Бог не допустит этого, то и не случится ничего.

Люба с тоской посмотрела в окно.

–Как же так! Мне в больнице обещали, что скоро на поправку пойду, а я всё гнию. Болтаюсь между небом и землёй, сдохнуть не могу и не выздоравливаю. Мама, я так устала! Скорей бы уж к одному концу. Руки всем развяжу, вам легче будет.

Валентина Петровна поджала губы.

–Не гневи Господа. Помереть, ты бы уже давно померла. Если у кого рак заведётся, то месяца три и на тот свет человек отправляется. А ты, тьфу-тьфу, уж который месяц смертушку от себя отгоняешь. Значит, не время тебе на погосте лежать. Потерпи немного, а как зиму перезимуешь, по весне и вовсе легко станет. Всё кругом оживает, глядишь, и ты оживёшь. А летом, даст Бог, и впрямь, на море поедете.

Люба поднялась.

–Наверное, ты права, мама. Я сегодня в больницу позвоню, скажу, что согласна к ним приехать. Пусть делают, что хотят, я не буду противиться. А вдруг, и правда, поможет. И вам передых будет, и я успокоюсь.

Валентина Петровна проводила дочку в комнату, сама отпросилась сбегать домой, проведать отца, тот совсем заскучал, сердиться начинает, что он всё время один дома, со скуки с котом разговаривать начал.

Того и гляди, говорит, с ума сойду, или сам по-кошачьи мявкать стану. Люба улыбнулась и махнула рукой. Конечно, мама, иди. У Любы заделье нашлось. Она сейчас позвонит в больницу и вещи складывать начнёт.

Не на море, само собой, собирается, не на курорт, но всё равно в одном халате не поедешь. Вечером, за ужином Люба выглядела повеселевшей. Сообщила родным радостную весть, послезавтра она уезжает в областную больницу.

Её там уже ждут. Так что, мои родные, ждите меня обратно молодой и здоровой. И вообще, простите меня за все плохие слова, что я вам говорила. Я вас всех люблю, просто болезнь мне плохие слова подсказывает.

Больше Люба так делать не будет. Женщина посмотрела на Зою.

–И ты, доченька, меня прости. Всё будет хорошо.

В больницу Николай отвозил Любу сам. Та улыбалась, всю дорогу тихонько напевала, и ни разу не ойкнула. Никитин подумал, а вдруг, жена, в самом деле, скоро пойдёт на поправку, всё в семье наладится, а Наташа…

Сердце кольнуло. Наташа… прочно она засела в сердце Николая. Такой занозой вонзилась туда и ни в какую выходить не желает! Нехорошо, конечно, думать об этом, но мысленно Николай уже не один раз примеривал себя с Наташей в кровати.

Представлял, как замнёт он её под себя, сисечки ей оближет, целовать будет крепко и… Никитин мотнул головой. Жена рядом, а он чёрт знает, чем голову забивает. Он покраснел. Вот, размечтался!

Домой Николай возвращался в хорошем настроении, как будто свалил с себя тяжкий груз. Устал он. Сильно устал. Нет его вины в том, что Люба заболела, и почему он должен так страдать?

С работы Николай сегодня отпросился, но время ещё есть. Заедет он, пожалуй, на работу. С Наташей повидается, домой её, как всегда, отвезёт. Кругом уже заприметили дружбу Никитина с бухгалтершей и за глаза о них чесали языки.

Ну, и пусть чешут. Наташа при виде Николая покраснела. Она знала, что Никитин сегодня увёз жену в больницу, и чувствовала себя виноватой. Неправильно они с Николаем поступают, при живой жене шуры-муры крутят.

Никитин глянул на часы.

–Девчонки, давайте, чайку попьём и по домам. Я не обедал, а проголодался, как волк. Скорее наливайте чаю, а то я вас сейчас понадкусываю.

Наташа открыла ящик стола.

–Садись, голодающий. У меня котлеты есть.

Николай улыбнулся.

–Специально для меня берегли?

Молодая женщина отмахнулась.

–Не льсти себе. У меня аппетита не было, вот и остались. Так что, считай, тебе крупно повезло, от голода не помрёшь.

Никитин кивнул. Он прекрасно понимал, что котлеты Наташа готовила специально для него, потому что знала, приедет он голодным, а говорит такие слова чисто для окружающих. Правда, тех окружающих – одна Олеся, которая и так всё понимает.

Давно подружки все секреты друг другу пооткрывали, все косточки Николаю перемыли, но он игру подхватит. Для приличия, хотя бы. И пусть кто-то осудит его, он не виноват, что судьба с ним так обошлась.

Он шутливо раскланялся.

–Вот, спасибо, душевные вы мои! Век вас не забуду, что не дали голодной смертью помереть. Рабом вашим буду, пыль с ваших ног….

Наташа вспыхнула.

–Прекрати юродствовать, а то ничего не получишь.

Никитин поднял руки вверх.

–Сдаюсь. Понял, что перебор. Но я и, правда, есть хочу.

Он с удовольствием ел котлеты и думал, что сегодня непременно должно произойти нечто большее, чем поедание Наташиных котлет, которые она готовила для Николая, и представляла, что он – её муж.

У дома Наташи Николай приобнял женщину.

–Ты меня домой не пригласишь?

Он заглянул женщине в лицо.

–Не поверишь, сил больше нет терпеть. Хочу тебя так, что в ушах звенит. Ну, хватит, уже за коленки держаться!

Наташа опустила голову.

–Ну… не знаю… как-то всё это…

Николай выдернул ключ зажигания.

–Наташа! Не томи!

Женщина вздохнула.

– Ладно уж. Идём.

По лестнице поднимались почти бегом. Сердце гулко колотилось, и готово было вырваться из груди, но Николай себя уговаривал – не торопись, всё самое сладкое впереди. Наташа дрожащими руками открывала замок и всё время оглядывалась на Никитина.

Наконец, дверь распахнулась, мужчина и женщина, которые торопились поскорее стать любовниками, начали осуществлять свою мечту ещё в прихожей. Щёлкнул замок двери, извещающий, что посторонним вход воспрещён.

А то, что происходило дальше, было похоже на обрывки киноленты, Никитин, рыча и постанывая, торопливо рвал с себя одежду, Наташа делала то же самое, только не так быстро и приговаривала, что они поступают нехорошо.

Её слова звучали тихо и неубедительно, а потому совесть любовников расслышать их не могла. А значит, вины в грехопадении у них нет. Её просто не может быть, потому что молодые тела хотят близости, и никакая совесть им не помешает.

Всё произошло быстро и когда обессиленные любовники замерли в последнем аккорде, в комнате повисла звенящая тишина. Наташа тихонько толкнула Николая, чтобы тот позволил ей встать.

Мужчина хрюкнул и перевернулся на спину. Медленно открыл глаза.

–На-та-ха… что это было? Мне не приснилось?

Наташа встала.

–Не приснилось. Ох, и бессовестные мы.

Николай закрыл глаза.

–Не бери в голову. Всё путём. И это… у меня сил нет… я сейчас встану, мы перекусим, и снова… только уже не торопясь…

Жизнь Николая теперь не просто светилась красками, она переливалась всеми цветами радуги. Так, кажется, говорят. А ещё все вокруг заговорили о романе Никитина и Наташи Коровиной.

И почти все осуждали влюблённую пару. Никто не хотел входить в положение Николая, который с ума сходил без женской ласки. Легко всем говорить, когда с ними такой беды не приключилось!

А для него это не просто беда, а трагедия, он ночами волком выл, так ему хотелось куда-нибудь приткнуть своё сокровище, которое страдало без посещения восхитительной пещеры, способной подарить неземное наслаждение.

Наташа ходила, опустив голову, ей все эти разговоры совсем не нравились, её осуждала даже близкая подружка Олеся, с которой женщина сидела в одном кабинете, за столами напротив друг друга.

Прервать эту некрасивую связь не давал Николай. Он считал себя абсолютно правым и в этой правоте ежедневно убеждал Наташу. Что такого, в конце концов, произошло страшного? Мужчина и женщина полюбили.

Что, так не бывает? Миллионы людей во всех странах сходятся и расходятся, и никого из них не распяли и на костре не сожгли. И не надо на них примерять роли Адама и Евы, которых изгнали из рая.

В конце концов, Господь же их и благословил. Сказал, плодитесь и размножайтесь. Так, в чём дело? Кому стало хуже от того, что Николай полюбил Наташу, а она полюбила его? Понятное дело, что он женат.

Ну, да. Есть обстоятельство, омрачающее эти любовные отношения. Жена у Николая болеет. Случается и такая беда. И что теперь? Ему повеситься от горя? Где-то в глубине души у Никитина шевелился червячок сомнения.

Он слабо ворочался и поднимал голову, намекая, что не всё хорошо, что хорошо начинается. Никитин этого червячка дихлофосом своих страстных желаний придушил напрочь. Нечего высовываться!

Теперь почти каждый вечер Николай проводил у Наташи, но ночевать уходил домой. Дочка Наташина пока не должна видеть чужого дяденьку. Вот, как только Никитин разведётся со своей больной женой, женится на Наташе, тогда…

Тёща перемены в зяте приметила сразу. Приметила и не обрадовалась. Люба лежит в больнице, проходит лечение и как раз сейчас, доктора говорят, что наметилась стойкая ремиссия в болезни больной.

Валентина Петровна сначала не поняла этих мудрёных слов, но ей растолковали, что болезнь на время притихла и не развивается. О выздоровлении пока тоже говорить рано, но и то, что не прогрессирует, уже неплохо.

Николай регулярно навещал жену в больнице, и досадно поморщился, когда увидел, что Любе стало намного лучше. Жена повеселела, сама выходила к нему из палаты и говорила, что с удовольствием ест всё, что в больнице готовят.

Никитин даже подумал, если жена и в самом деле, пойдёт на поправку, то пожалуй, он с ней разводиться не станет. Чего одну бабу на другую менять. К тому же, у них детей двое. А Наташа будет запасным аэродромом.

Тем более, подруга ни на что не претендовала. Говорила, что ей и так хорошо. Ну, а если хорошо, то и заморачиваться не стоит. И потом две любимых, точнее, любящих женщины, лучше, чем одна.

Ласк будет доставаться в два раза больше. Когда Любу выписали домой, Никитин притих. Одно дело, когда жены дома нет, и совсем другое, когда она каждый день глаза мозолит. И, кажется, дражайшая половина что-то подозревает.

Тёща вернулась к себе домой, потому что Люба теперь сама могла готовить еду, хотя и не делала резких движений, но справлялась сама. Бельё стирала машина-автомат, а гладить Люба не торопилась.

Присаживалась у гладильной доски и неспешно водила утюгом по рубашкам и майкам. В больнице Любе посоветовали не перегреваться. На прощание Валентина Петровна косо глянула на зятя, когда они остались на кухне вдвоём.

–Ты, кобелина, хоть при Любе не таскайся. Видишь, ей лучше стало. А как узнает, что ты себе новую подстилку завёл…

Никитин оборвал тёщу.

–Не учите меня, мамаша, жить. И обижать Любу я тоже не собираюсь.

Валентина Петровна поджала губы.

– И то, ладно.

Дни сматывали свой клубок, сворачивали его в месяцы, не докучая неприятностями. Люба всё свободное время проводила с детьми. Те ластились к матери, радуясь, что та не лежит в кровати и не стонет, как раньше.

Павлик каждый вечер, на ночь глядя, получал свою порцию сказок, которые Люба читала сыну перед сном. Мама целовала его, как раньше, желала спокойной ночи и уходила спать в свою комнату.

Павлик теперь спал спокойно. Радовалась маминому благополучию дочка. Девочка змейкой крутилась вокруг матери, заглядывала той в лицо, словно пыталась рассмотреть, надолго ли отступила мамина болезнь и не собирается ли обратно вернуться.

Готовились к новому году. Люба неожиданно предложила сшить дочке карнавальный костюм и Зойка обрадовалась. Она очень хотела бы всех удивить. У мамы золотые руки, и шить и вязать она умела.

Рассматривали журналы, гадая, что бы такое придумать. Чтобы не как у всех наряд был, и чтобы новогодний костюм выглядел достойно. Зоя только плечами пожимала, не может она сама ничего придумать.

Пусть мама предложит, а дочка согласится. Если ей мамина задумка понравится. Как-то утром, когда заплетала дочку перед школой, а та уже надела белую блузку и синюю юбку, Люба пригладила дочке волосы.

–Ты у меня, как ромашка! Блузочка беленькая и голова, как серединка у ромашки. Может, мы и костюм новогодний сделаем – ромашку? А что? Пышное белое платьице, заплетём красиво, и пожалуйста, чем не ромашка?

Она поцеловала дочку.

–Ах ты, моя девочка-ромашка!

Тут же подскочил Павлик.

–А я? Кто я тогда буду? Я тоже хочу, как Зоя! Цветочком хочу быть.

Люба поцеловала и сына.

–Конечно, и ты мой цветочек. Но, ты ромашкой быть не можешь. Ты же у нас мальчик. Значит, ты будешь…

Она отстранила сына от себя, заглянула ему в лицо и снова притянула к себе. Поцеловала в щёчки.

–А ты у меня будешь мальчик-василёк! Нравится?

Павлик кивнул головой. Ему нравилось. Ему в последнее время всё нравилось. Мама рядом, она целует его, и даже сама отводит в детский сад. И забирает его оттуда мама, а не бабушка Валя за ним приходит.

Хороший праздник – новый год. Почему-то все и всегда ждут всего нового. Нового года, нового счастья. Чем всех старое счастье не устраивало? Не факт, что новое может оказаться лучше, чем то, что уже было.

У Николая забот прибавилось. Подарки теперь не только для своей семьи придётся покупать. Теперь у него ещё одна семья есть. Пусть и неофициальная, но верная подруга Наташка тоже подарка заслуживает.