Текст книги "Пока смерть не разлучит нас"
Автор книги: Галина Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 8
Зачем он снова ехал этим вечером к дому, где жила Виктория Мальина, он не знал.
Зачем?! Она же ему не нравилась даже. Ему всегда другие девчонки нравились: высокие, длинноногие, грудастые, и чтобы без затей там лишних и вопросов. А у Виктории этой все ведь не так! Все с точностью до наоборот. И ростом не вышла, ноги… Ладно, ноги прокатят, пропорциональны росту ноги ее, но опять же грудь могла бы быть и побольше. И умная чересчур. С такими Ивану всегда скучно делалось. Они заранее знали, о чем он думает, о чем сказать собирается, что сделает в тот или другой момент. Разве же это дело? Нет, морока одна. И бегал Чаусов от таких умниц, как черт от ладана.
А вот от Виктории убежать не смог. Который вечер караулил дом ее. Уже и Бобров задание давно с него снял, а он все равно продолжает слежку, будто по инерции.
С Бобровым вообще история интересная получается. Он как будто сторонится его, не вызывает, не звонит, задания через помощника передает, словно Чаусов виноват перед ним в чем-то. А в чем он виноват? Что разговор меж ними не очень простой вышел после гибели Виктора Синицына? Так мужской разговор был, поняли друг друга. Или он виноват в том, что за мужем Виктории не уследил?! Так не было таких указаний, точно не было. Он бы, может, и вмешался в тот день. Хотя…
Хотя вряд ли. Разве мог он предположить тогда, глядя в окно своего джипа, что случайно подсмотренная им сцена вовсе не глупый розыгрыш? Конечно, не мог. Это уже потом состыковал все, сплюсовал, вычел, помножил и получил результат, а в тот момент ничего такого и не подумал.
Парня теперь вот нет в живых. Виктория по нему убивается. Чаусов продолжает слежку за ее домом, так как ему кажется, что он что-то видел в день смерти Виктора, а Бобров почему-то ведет себя очень странно и даже, можно сказать, подозрительно.
Ишь умник какой?! Не ты ли, говорит, Ваня, малого угомонил? И попер нести ахинею. А оно ему надо?! Это ему – Боброву – интересно было, чтобы Виктория вдовой заделалась. А Чаусову она без надобности. Ростом не вышла и мозгами… Куриными мозгами должна обладать женщина.
А Бобров соскочить хотел, умник, да! И между прочим, не очень-то расстроился из-за гибели Синицына этого. Скорби в глаза напускает, когда с Викой лицом к лицу говорит, а стоит ей отвернуться, так на задницу ее таращится. Уже многие это заметили, к слову сказать, не один Чаусов.
А что, если…
Что, если Бобров задумал очень сложную комбинацию по устранению любимого человека своей симпатии?
Взял, к примеру, нанял киллера, чтобы тот Виктора Синицына убил и обставил его смерть, как самоубийство. А Чаусова специально следить за Синицыным приставил чуть раньше. Чтобы, если милиция заподозрит неладное, у них всегда под рукой нужный человечек оказался. Нужный для подозрений и судебного процесса.
Могло такое быть? Мог Бобров сотворить подобное?
Запросто! Он очень мудрый, хитрый и предусмотрительный. Вон как к кризису подготовиться сумел, ни рубля не потерял, ни единого места рабочего. Только зря он думает, что Чаусовы дураки распоследние. Зря надеется на то, что сможет подставить под раздачу Ивана в угоду своим амурным интересам.
Он не позволит сотворить с собой ничего подобного. Он будет начеку и сумеет предотвратить все, что бы Бобров ни задумал. Поэтому-то…
А ведь точно!
Поэтому-то он и торчит под окнами Виктории который вечер, провожая ее от офиса до дома! Поэтому и всматривается с напряжением в сгущающиеся тени за окнами автомобиля. И отслеживает каждое засветившееся окно ее дома. Разве ему интересно, во сколько она ложится спать и с кем ложится? Нет же, нет. Он просто должен суметь предотвратить, суметь быть на полшага впереди. А все остальное ему по барабану.
Все, конец смятению! Теперь он точно знает, зачем он делает это каждый вечер. Зачем едет за автобусом, в который села Мальина. Зачем потом крадется на машине за ней следом, прячется за соседним забором и сидит там, сидит до тех пор, пока в ее доме не погаснет свет.
Это ведь все делается ради его собственной безопасности, а не из-за прекрасных глаз Виктории Мальиной. До того измучился, что начал к ней присматриваться внимательнее, и совсем не как к сотруднику, а как к женщине. Думал, может, она ему в самом деле нравится, а он просто пока об этом не подозревает. Потом еще думал, что на жалость подсел. Затем в совести своей копался, как в навозной куче. Все старался понять, нужно ему или нет сообщить куда следует о своих подозрениях. Потом еще что-то выдумывал, пытаясь найти объяснение своему ежевечернему дурацкому поведению. А всего и делов-то!..
Когда в окно пассажирской двери кто-то постучал осторожно, Чаусов едва не начал из травматического пистолета палить, настолько неожиданным оказался этот стук. И даже мысли ни единой не возникло: кому это вдруг понадобилось его беспокоить и с целью какой. Просто рука тут же метнулась к пистолету, который лежал на передней панели, и палец лег на спусковой крючок.
Вот выстрелил бы, а!..
– Вика, какого черта?! – заорал он, узнав ее по голосу, когда она его окликнула. – Я ведь выстрелить хотел!
– Не ори, Ваня, – попросила Вика тихим голосом. – Поздно уже. Соседи спят.
– А чего ты, блин?! – уже тише, но все равно свирепо поинтересовался Чаусов.
– А ты чего?
Виктория стояла в валенках на босу ногу у дверцы теперь уже с его стороны, кутала голову в пуховую шаль и без конца поправляла сползающий с плеч мужской пуховик.
– А я чего? – вытаращился Чаусов, не понимая ее вопроса, потому что отвлекся, рассматривая ее.
И снова ведь поймал себя на крамольной мысли, что она могла бы ему понравиться, наверняка могла бы, если бы ему представилась возможность посмотреть на нее без одежды. Нет, не то чтобы совсем без нее. А без той офисной униформы, в которую Вика ежедневно пакуется на работе. Черные брюки, черный пиджак, белая блузка. Или черная юбка, черный пиджак, белая блузка.
– А того! – Виктория потопала валенками по снежной бровке, оставленной колесами его автомобиля. – Зачем который день за мной катаешься?! Думаешь, я не вижу тебя, да?
– Я?! Я катаюсь?! – попытался изобразить Иван недоумение, вытаращив глаза, но жутко сфальшивил и тут же начал оправдываться: – Ну, катаюсь, и что? Жалко тебе, да? Может, я переживаю за тебя, а? Вдруг кто пристанет к тебе, или тебе плохо сделается. Как тебе?
– Неубедительно, Ваня. – Виктория кисло улыбнулась. – А ну-ка, зайдем в дом.
– Это еще зачем?
Он вдруг испугался этой маленькой решительной девушки. Виктория принципиально не могла ему нравиться, и в силу этого ему надлежало быть от нее как можно дальше, так ведь?
– Поговорим, – она попрыгала на месте. – Да и замерзла я, Вань, возле твоей машины торчать.
– И давно торчишь?
– Не очень, но с голыми коленками, согласись, не очень-то…
Упоминание о ее голых коленках его немного подстегнуло, и Чаусов полез из машины на улицу. В конце концов, не убудет с него, в доме ее побывать. Столько времени под забором провести и внутрь не попасть! Да и интересно, как она жила там со своим Синицыным.
А хорошо, кажется, жила! Уютно, весело и счастливо. И совсем не похожим на неудачника показался Чаусову Виктор, улыбающийся с портрета на стене в большой кухне, переделанной под столовую-гостиную. Симпатичным он ему показался, очень симпатичным. И еще очень любящим Викторию, которую прижимал к своему плечу.
– Зря ты, Вика, – покачал головой Иван, сбрасывая с могучих плеч кожаную куртку, подбитую мехом, пристроил ее на диване в углу слева от входа.
– Что зря? – Она уже не обращала на него внимания, остановившись перед портретом.
– Зря фотку на стенку повесила. Наоборот, надо подальше убрать. Как это говорят-то: когда не видишь, то и сердце не болит. Так? – Он осторожно взял ее за плечи, отвел от стены к столу и усадил на стул спиной к портрету. – Вот так лучше.
– С глаз долой – из сердца вон, хочешь сказать? – подсказала Вика, благодарно ему улыбаясь.
– Наверное.
– Вряд ли так получится, Ваня. Так зачем ты меня караулишь, не сказал ведь еще?
Она смотрела на него без злобы, без симпатии, равнодушно – и это его задевало. Ну, хоть капельку бы чувства, а! Хоть крошечную искру интереса пустячного, а она – что на стол, что на стул, что на него смотрела – одинаково. На него так бабы никогда не смотрели, чего же она-то так?
– Одна ты теперь, Вика, – осторожно взвешивая каждое слово, начал говорить Иван. – Обидеть могут.
– Бобров приказал? – произнесла она совершенно без эмоций и запоздало поинтересовалась, наморщив лоб: – Тебя, наверное, чаем нужно напоить, так? Или даже покормить не мешало бы, ведь ты сразу после работы за мной поехал.
– Обойдусь, – огрызнулся он, снова задетый отсутствием в ней всякого к себе интереса. – И без чая обойдусь, и без ужина.
– Есть кому о тебе заботиться, – кивнула она с пониманием. – Оно и понятно… Так зачем Боброву вдруг понадобилось приставлять ко мне охрану, Ваня?
– Так это… Он это… – начал он мямлить, не зная, что говорить.
Виктория, она ведь умная и проницательная чрезвычайно. С ней ведь не как с Наташками и Ляльками из кабака, не похохмишь, и лапши на уши не навешаешь, и грубить не станешь, чтобы не в свое дело носа не совала. Виктория, она другая. Она с принципами и… с мозгами.
– Не расскажешь, я завтра сама у него спрошу, – пожала она равнодушно плечами.
– Не надо у него! – перепугался Чаусов чрезвычайно.
– А что так?
– Так он и не в курсе вообще, что я за тобой езжу.
– Да ладно, – она растерянно поморгала, не зная, верить ему или нет. – Станешь ты сам обеспечивать мою безопасность, Ваня! Не ври! Я же не в твоем вкусе совершенно! Так что, Вань, сам расскажешь или мне у Боброва спрашивать?
– Вика, ты это… Ты не смей с ним на эту тему вообще говорить. Он не в курсе. – И вот тут-то он по неосторожности своей проболтался: – Раньше в теме был, да, отрицать не стану. А теперь – нет.
– Раньше? Когда это раньше?
Виктория резко выпрямила спину, и платок, который она набросила на плечи, войдя в дом и освободившись от большого мужского пуховика, съехал на спинку стула.
– Когда это раньше?!
Ее лицо затопила такая бледность, что Чаусов забеспокоился, еще чего доброго упадет в обморок, что ему с ней делать тогда? С ней и с ее голыми коленками, которые настырно торчали из-под края халата. Наказание просто с этой секретаршей.
– Вика, ты не волнуйся так, – начал он ныть, поймал ее руку над столом, прижал к скатерти и начал поглаживать. – Все делалось только для тебя и ни для кого больше.
– Что делалось?! Вы следили за мной?! – В первый момент она словно окаменела и даже руки не попыталась выдернуть.
– Не за тобой.
– А за кем?! – Она медленно подняла на него взгляд. – Вы следили за Виктором?!
– Ну следили, чего ты так нервничаешь?
– Зачем?! Зачем вы следили за ним?! – Ее вдруг начало трясти так, что локти по столу постукивали. – Вы следили за Виктором?! Господи, идиотизм какой!!! Он же психовал, он переживал, он все никак не мог понять, что происходит!!! Это вы… Это вы довели его до самоубийства, сволочи!!! Я сейчас позвоню…
– Кому?
Чаусов напрягся, уже силой удерживая ее руку в своей. Сейчас вырвется, соскочит с места и начнет звонить кому-то. Для начала бы неплохо выяснить – кому?
– Есть у меня хороший знакомый. – Вика тянула руку на себя и морщилась от боли. – Пусти! Пусти, Чаусов, я закричу!
– Кричи, толку-то! Кто тебя услышит? – Он не хотел, но все сказанное им прозвучало слишком зловеще, а он ведь и не собирался ее пугать, поговорить просто хотел. – Кому ты собралась звонить, а? Кому?
– Грибову. Это оперативник, который приезжал на место происшествия.
– А-а, помню, как же. – Чаусов нахмурился. – Тот самый хлыщ, который тебя отфутболил с твоим горем куда подальше.
– Тогда отфутболил, теперь помогает.
– В чем помогает?
– Помогает найти тех людей, которые довели Виктора до самоубийства. Если это вообще было самоубийством! Да пусти ты меня, мне больно!!!
Она наконец высвободила руку и, потирая кисть, вышла из-за стола на всякий случай. Укуталась в шаль, которую подхватила, удирая от него. Покосилась на Ивана и спросила:
– Ну что, мне расскажешь или в милиции?
– О чем? – Он замотал лобастой головой. – Мне не о чем рассказывать.
– Для начала расскажи, зачем следил за Виктором?
– Начальник приказал, я и следил.
– Зачем он тебе приказал?
– Все о тебе пекся. Как узнал, что ты уже два года замужем, а об этом и знать никто не знает, так и вызвал меня к себе. Последи, говорит, за парнем, понаблюдай, что он собой представляет. Что-то, мол, Виктория невеселая, может, алкаш или наркоман какой ей попался.
Это уже Иван от себя добавил. Ничего такого Бобров не говорил. Просто интересно ему стало, кто это посмел у него из-под носа его личную секретаршу увести. Он только-только губы на нее раскатал, а тут бац – такой облом.
Чаусов так понимал ситуацию, что бы ему Бобров ни плел. Но Виктории об этом решил пока не говорить ничего. Кто его знает, может, Бобров сменит гнев на милость и снова станет с ним любезен и приветлив. А он уже проболтается…
– Зачем ему это нужно, Вань? Я ему не дочь, не любовница, с какой стати он решил проявить такое участие? Не понимаю.
Она и в самом деле выглядела очень растерянной. Оно и понятно, а кто бы не растерялся. Никогда ничего не выходило за рамки деловых отношений, и тут вдруг такая забота…
– Кто знает, с чего это Бобров решил понаблюдать за твоим мужем, – пожал могучими плечами Иван. – Может, и правда о тебе пекся, ведь у вас на тот момент какие-то проблемы были, или я что-то путаю?
– Да не было никаких проблем. Витя просто долго не мог найти работу, только и всего. Я хотела попросить Николая Алексеевича, потом передумала.
– А он об этом узнал, Николай Алексеевич?
– Узнал, я сказала ему.
– Ну вот! А еще спрашиваешь! – обрадовался Чаусов и покосился в сторону газовой плиты. – Может, поставишь все же чайник, желудок сводит.
– Хорошо.
Она метнулась к плите, быстро налила воды в чайник, поставила его на огонь. Тут же принялась хлопать дверцами шкафов, пытаясь найти хоть что-нибудь к чаю, но ничего, кроме половины пачки овсяного печенья, не было. Она давно не была в магазине, очень давно. Днем еще что-то удавалось проглотить в кафе, дома она есть не могла. С трудом давилась кофе.
– Вот, Ваня, больше ничего нет. Извини, – она поставила перед ним огромную кружку апельсинового цвета с чаем, пододвинула поближе блюдце с печеньем. – Даже бутерброды сделать не из чего… Так он приказал следить за Виктором, чтобы убедиться в его адекватности?
– Ну! А я о чем! – обрадовался Чаусов, что у Виктории нашлось объяснение. Он бы до такого слова в жизни не додумался.
– И что ты ему о нем доложил? Каково было твое мнение о моем муже?
Вика снова села к столу, взяла с блюдца одно печенье и принялась катать его по скатерти. Есть совершенно не хотелось, и даже аппетитный хруст, издаваемый Чаусовым, не вдохновлял. Она бы и выгнала сейчас этого громадного парня, если бы не вопрос, который ее принялся терзать. Но подойти к этому вопросу следовало очень осторожно, очень. Иван, он хоть и простоват с виду, но наивным не был. И сразу поймет, куда она клонит, и не скажет уже тогда ничего. Вон как перепугался, когда она про Грибова вспомнила. Что-то здесь не так…
– А че, нормальный мужик с виду. С бабами не таскался, ну я в том смысле… – Он вдруг засмущался, принялся гонять громадной ладонью крошки от печенья по столу. – Для него только: дом – работа, работа – дом. С друзьями тоже я его не видел. Всегда один или с тобой.
– Это точно, – всхлипнула она неожиданно.
Напоминание об ее исчезнувшем счастье снова сделало ей больно. Виктория не успела смириться, нет, но начала стараться думать о постигшем ее горе как о чем-то неизбежном. Даже придумала себе, что Виктор мог страдать какой-то болезнью неизлечимой, и это заставило его так поступить с собой, с ней, с ними. Однажды додумалась до временного помутнения рассудка, вызванного его постоянным просиживанием за компьютером, что тоже могло его подстегнуть к самоубийству. И еще о чем-то думала много и неправильно, пытаясь найти объяснение.
Но он же был нормальным! Вон и Иван Чаусов об этом же говорит. Почему тогда?! Почему?..
– И ничего я плохого или странного за ним не замечал, – ободренный ее тихой благодарностью, продолжал заливаться соловьем Иван.
– А в тот день?!
Она резко подняла голову и уставилась на него так, что его спине стало жарко.
– В который? – Он ловко изобразил недоумение.
– В тот самый, когда его не стало! – Она повысила голос, поняв, что разговорить Чаусова будет не так-то просто. – Ты ничего подозрительного не видел, Ваня?
– Нет, – мотнул он головой и тут же спрятал глаза на дне большой оранжевой кружки, понял, что немногословность его выглядит по меньшей мере невежливо, и пробубнил: – Что я мог видеть, сидя в машине на улице, Вика? Сама посуди…
– А ты никогда не входил в здание? – разочарованно протянула она.
– Никогда. Доводил до ступенек, и все. Я и из машины-то никогда не выходил, честно! Указаний таких не было, вот я и сидел за рулем все время.
– А… никого не заметил?
– В каком смысле? – Его снова жаром шарахнуло меж лопаток.
– Может, еще кто за ним следил?
– Да ладно! – Он ухмыльнулся, выдохнув с таким облегчением, что кучка крошек от печенья, собранная им на столе, снова разлетелась в разные стороны. – Кто еще мог за ним следить, Вика? Это уже… как она называется, дай бог памяти…
– Паранойя, – подсказала она с горечью. – Просто Витя как-то сказал мне, что засек слежку за собой. Но он ничего не говорил о машине, Ваня. Он рассказал, что когда резко оглядывался, то создавалось такое ощущение, будто кто-то быстро прячется от его взгляда за угол здания либо за киоск… Так ты точно никого не видел?
– Точно!
Вот тут он ей не врал. Он на самом деле не видел никого, кто ходил бы за Синицыным по пятам. Кроме него самого, за ее Виктором никто не следил, если только…
Хм-м, странно, что это лишь теперь ему пришло в голову.
А что, если этот кто-то, которого засек Синицын, следил вовсе не за ним, а за Чаусовым? Возможен такой вариант? Да запросто! Если все то, что он надумал про Боброва, правда, то параллельная слежка и в самом деле велась. Но велась она точно за Чаусовым, потому-то он слежку и не обнаружил, а обнаружил ее Синицын. Вот это дела!
– Вика, мне надо идти, – вдруг засобирался Иван, просидев перед этим минут пять в глубокой задумчивости.
Он грузно поднялся, едва не опрокинув стул. Подошел к дивану, сгреб свою куртку, постоял еще немного, будто рассматривая меховую подкладку, потом вздохнул и пошел к выходу. Уже на самом пороге опомнился и, кивнув ей, проговорил:
– Пока, Виктория. Не обижайся на меня. Да, и будь осторожна…
Глава 9
Будильник трезвонил, не переставая. Дотянуться до него Грибов не мог, потому что тогда бы пришлось перелезать через женщину, спавшую в его кровати. Перелезать не хотелось, равно как и видеть эту женщину. Откуда она вообще взялась? Грибов нахмурил лоб, пытаясь вспомнить.
Они вчера с Фоминым после работы поехали в эту злополучную «Астру», где когда-то работал программистом Синицын Виктор, так? Так. При-ехали, вошли в пустынное здание, был уже седьмой час, спросили у охранника, где отдел кадров. Двинулись в указанном направлении. Там их должна была ждать одна из инспекторов. Ждала. А что толку-то! Синицына она, как оказалось, не знала и в глаза никогда не видела. Сама только-только устроилась в «Астру». Ну, подняла она приказы о приеме и увольнении Синицына. Ну, прочли они их. Не нашли никаких нарушений. Парень был принят и уволен в соответствии со своими желаниями. И на этом все! Ни крохи информации больше. Ленька уж так ломался перед кадровичкой, уж так выворачивался, еще минута – и на подоконнике бы сплясал, но результата это не изменило. Да и дамочка оказалась стойкой к чарам Фомина, ни на какие уговоры не соглашалась. Ни в кафе через дорогу поужинать, ни начальнице отдела кадров домой звонить.
– Приходите в рабочее время, – улыбалась она им суховато. – Тогда и переговорите с моей начальницей. Поймите меня, я же недавно здесь работаю. О каких неурочных звонках речь?!
Охранник на входе если и знал что-то о Синицыне, тоже ничего им не сказал.
– И сколько у тебя их в списке? – глянул Грибову через плечо Фомин, когда они уже загрузились в машину.
– Эта была первая из шести. Кстати, солидно все здесь, законно. Если бы Синицын этот наследил, то его бы помнили наверняка и документально зафиксировали. А так… По собственному желанию. Зачем он жене своей тогда говорил, что не просто так увольнялся?
– Слушай, а может, он просто психом был, а, Гриб? Самый обыкновенный псих, переводящийся с одной работы на другую с какой-то одной ему известной целью. Потом нервы не выдержали в какой-то момент, и он откинулся, а? – предположил Фомин и зевнул с хрустом. – Подремать бы сейчас минут шестьсот, как ты на это смотришь?
– Подремать? – Грибов глянул на часы – десять минут восьмого. – Нет, сейчас нельзя, Леня, потом ночью наворочаешься. А вот пивка бы попить не мешало.
И попили! Да так, что с хмельной своей башки принялись Елене Ивановне названивать с требованием немедленного знакомства с одной из ее многочисленных подруг, а еще лучше с двумя, поскольку Фомин сейчас тоже пребывал в поиске.
Елена обругала их, затем долго отбивалась, но они сразу заподозрили, что она по инерции это делает. Подруг своих она любила. И очень любила их пристраивать за своими коллегами, знакомыми и знакомыми знакомых. Хобби у нее такое было.
– Ладно, записывайте телефоны, умники, – сдалась она минут через двадцать. – Но смотрите, чтобы все прилично было! Если обидите, шкуру спущу…
С дамами Анатолий и Леонид встретились возле бара на улице Матросова. Решили немного посидеть, отметить знакомство. Отметили. Потом перебрались на танцпол в соседнем клубе, начудили там, кажется. А потом вызвались дам проводить. Ленька повел черненькую Светлану. Грибову досталась светловолосая хохотушка Зоя.
Довел ли Фомин Светлану до дома или нет, пока неизвестно, а вот то, что Зою Грибов проводил до своей кровати, это ясно.
«И зачем?!» – задавался теперь Грибов вопросом, рассматривая профиль спящей девушки. И симпатичная вроде бы, и веселая, и не дурочка, но все равно – зачем?! Она же не нужна ему. Кто ему был нужен, он пока не знал, но что не Зоя – это точно. Тогда зачем?! Ленка опять же приставать теперь начнет, намекать, навязывать и все такое.
Не успел о ней подумать, как она тут же позвонила. Пришлось все же через Зою лезть.
– Толя, привет. – Лена поздоровалась нежно и вежливо, и ему стало противно.
– Привет, – буркнул он, закатывая глаза: начинается.
– Мне сейчас Зоина мама звонила. Дело в том, что Зоя не ночевала дома! – Елена вздохнула притворно тяжело, и ему опять стало противно.
Ладно бы речь шла о несовершеннолетней дочери, тут понятна любая озабоченность. Но Зойке-то уже, слава богу, за тридцать! И замужем два раза побывать успела, и ребенка родить.
– Ты не знаешь, где она может быть, Толя? – И Елена вздохнула с утроенной печалью. – Она не у тебя?
– У меня, дальше что? Предупреждаю сразу, жениться я на ней не собираюсь, как бы тебе этого ни хотелось.
– Да ладно тебе. – Елена фальшиво рассмеялась. – Просто хотела узнать, что с ней все в порядке. Да, кстати, на работу можешь прийти после обеда. Я тебя прикрою.
О как! Вот это нормально, да! За один его телефонный звонок в «Астру» едва со свету не сжила и вспоминала потом дня три, не меньше.
А все почему? Потому что вызвался помочь молодой симпатичной женщине, которая не является ее подругой. В Ленкины байки про то, что Грибов расходует рабочее время почем зря, он не верил. В бабах все дело, ой, в них. С чего же тогда ему позволено с Зойкой до обеда в постели проваляться?
Сплавить бы ее отсюда побыстрее да по второму адресу успеть смотаться, пока Ленка не опомнилась и к рабочему порядку не призвала.
Зоя уехала от него на такси через десять минут после того, как проснулась. А проспала она до одиннадцати! Грибов и телевизор на полную громкость в кухне включал, и кастрюлями гремел, ей все нипочем. Вот нервы, а! Позавидовать можно. Чего же мужики тогда от нее сбегали, если она такая спокойная?..
Вторая контора, где протирал штаны за компьютером покойный Синицын, оказалась запертой. Ни охранника, ни диспетчера – никого. А на входной двери громадных размеров замок. Грибов успел три круга по периметру нарезать, прежде чем наткнулся на пьяного мужика с дворнягой на поводке. Если бы не поводок, мужик давно бы торчал ногами вверх в сугробе, настолько был пьян. Но несмотря на это, ему удалось со второй попытки прокричать:
– Стой, кто идет!
– Свои, – Грибов полез в карман за удостоверением. – Видишь что-нибудь, нет?
– Вижу, – кивнул мужик, выпустил поводок из рук и тут же упал задом в снег.
– Чего видишь-то? – присел перед ним на корточках Грибов.
– Вижу, мент передо мной. Мог бы и ксивой не махать, ментом за версту несет.
– Ишь ты, какой проницательный! Сидел, что ли?
– По малолетству, – кивнул мужик, роняя голову на грудь. – Но мне за глаза хватило! Вашего брата ноздрей чую!
– Слышь, ты, чувствительный, а чего это контора ваша закрыта? Обанкротились, что ли?
– Наверное, обанкротились, кризис ноне, – пояснил мужик, немного протрезвев. – Мне сказано стеречь, я и стерегу.
– Да уж, ты настережешь! – фыркнул Анатолий, покачав головой. – А давно здесь работаешь?
– Порядком, – мужик наморщил лоб, сдвинув ушанку из ондатры на затылок. – Года четыре, а то, может, и пять.
– Тут у вас программистом Виктор Синицын работал, не помнишь такого?
– Как не помнить, помню, хороший малый, уважительный. Всегда на бутылку денег давал в долг. И даже если я… – заскорузлый палец пьяного сторожа пополз в небо, – если я забывал вернуть долг, он никогда мне не напоминал. Никогда!!! Хороший мужик!
– Так чего же его уволили, мужика-то хорошего?
– Всех уволили и его тоже.
– Как это всех уволили? Сократили, что ли? – не сразу понял Грибов, испытав вчерашнее разочарование, и чего Виктория выдумывала, спрашивается.
– Ну! Конечно, сократили. Хозяин после смерти жены запил. Дела пошли так себе. Он и уволил всех к чертовой матери. Меня вот одного и оставил, имущество стеречь. Только что там осталось-то?! Приставы все описали и вынесли. Стены одни. Их и стерегу.
Итак, во второй фирме Синицын проработал недолго, но ушел вместе с другими сотрудниками при полном крахе конторы. Что дальше?
Позвонила Елена, будто почуяла, что он лыжи навострил в «Вэлку», третье место работы покойного.
– Ты где? – спросила она тоном, не предвещающим ничего хорошего.
– Это принципиально, Аль? – отозвался Грибов нахально.
– На работу дуй, дел невпроворот, – повысила она голос и добавила через паузу чуть тише: – Медведь топотун!
– Как это?
– Чего разгремелся, человеку выспаться не дал? – протянула она капризным голосом старшей сестренки. – Под утро только угомонились, могли бы и выспаться как следует… Зойка, она поспать любит, не говорила? Так где ты?
Вот угораздило его с больной головы вчера Ленке позвонить!!! Интересно, как там теперь Фомин отдувается?
– В пробке стою, Аль, – соврал не моргнув глазом Грибов. – Только выехал на работу, и сразу – бац, авария на перекрестке.
– Ну, ну, – конечно же, не поверила она. – Ты давай воспользуйся своим удостоверением, и одна нога там, другая здесь, все понял, Грибов?
– Да понял я, понял, Лена, – закивал он, будто начальница его видеть могла.
А про себя твердо решил заехать в «Вэлку». Если и там безрезультатно – Грибов прекращает заниматься делом, навязанным ему Викторией Мальиной. Ее мужик брякнул ей что-то по неосторожности или чтобы нервозность свою объяснить как-то, а она на веру приняла, и Грибову вот теперь разрывайся на части.
Контора с претенциозным названием «Вэлка» напомнила ему, когда он туда подъехал, трущобы в советских фильмах пятидесятых годов. Горы кислородных баллонов во дворе, обнесенном хлипким деревянным забором. Скрипучие ступеньки крыльца, длинный барак в девять зарешеченных окон, деревянное строение в глубине двора с огромными буквами на дверях «М» и «Ж». Там же рядом со скворечником для нужд дыбились горы строительного мусора и покореженного металла. Чуть ближе к скрипучему крыльцу пыхтел старый «газон», возле которого возился в ящике с инструментами пожилой мужик.
– Добрый день, – вежливо поздоровался Грибов ему в спину.
– И вам не хворать, – тот даже не повернулся.
– Не скажете, как мне найти вашего начальника?
– Ларису Петровну, что ли?
И снова перед глазами Грибова маячила спина мужика, обтянутая засаленной курткой.
– Ее, ее. Так как?
И вот тут-то мужик повернулся. И пошел на Грибова с монтировкой, приговаривая:
– Я вот тебе сейчас, падла, как въеду промеж глаз, будет тебе начальник!
– А в чем, собственно, дело?!
Грибов опешил. А к мужику, вооруженному монтировкой, уже спешили на подмогу еще трое небритых парней, вынырнувших откуда-то.
– Хватай его, мужики, – орал, захлебываясь слюной, мужик с монтировкой. – Мы его сейчас в милицию сдадим и, глядишь, премию получим. Ларису Петровну ему! А нету у нас такой начальницы, понял, сукин ты сын!!! Нету!!! И не было никогда!!!
Грибов полез в карман за удостоверением, когда его уже взяли в кольцо сотрудники фирмы с претенциозным названием «Вэлка». Чем, интересно, они тут занимаются, в этих трущобах? И чем тут мог заниматься программист от бога – Синицын Виктор?
– Так бы сразу и сказал, что ты из милиции, – стушевался мужик, отшвырнул монтировку и сунул Грибову для пожатия руку. – Петрович я… Валентин Петрович, прораб здешний.
– Анатолий Анатольевич Грибов, – представился он и глянул на троицу, все еще посматривающую на него с подозрением. – Вы тут очень бдительны. Похвально!
– Будешь бдительным, когда такое случается!
– А что случилось?
– Была у нас девочка кассир, Ларисой ее звали, а отчество, как у меня, Петровна. Хорошая девчушка была.
– Почему была? – насторожился Грибов.
– Так убили Ларочку нашу полгода назад. Так же вот шныряли в округе всякие подозрительные типы. С тем постоит, покурит, с тем водки выпьет после работы. А рабочий люд, он на язык слабоват. Вот и разболтали, по каким дням у нас зарплата, кто за ней ездит и кто возит.
– А кто ездил и кто возил? – вцепился тут же в Петровича Грибов.
– Ездила Лариска, возил Колька, племянник мой. Может, в офис зайдем. – Валентин Петрович кивнул в сторону длинного барака в девять зарешеченных окон. – У меня там кабинет свой имеется.
Внутри оказалось ничуть не лучше, чем снаружи, такой же бардак. Кабинет Петровича был чуть больше собачьей конуры, место нашлось лишь небольшому столу и двум стульям. На одном уселся Петрович, второй был предложен Грибову.
