Текст книги "Черная корона"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Девицу звали так же, как и бабку, но она предпочитала называться Александрой. Была она невысокого роста и сама вся крохотная какая-то. Маленькие ладошки, маленькие ступни, крохотные грудки. Глазищи только были огромными и рот еще. Полный, яркий. И манящим бы наверняка показался на каком-нибудь другом лице. Александре же эти губы не шли, равно как и грива темно-русых волос, которые она никогда не убирала в хвост, предпочитая носить распущенными.

Девушка не понравилась Калинкину с первого взгляда. Еще тогда, когда, сунув ему в руку свою крохотную ладошку, с надменным достоинством представилась. Со второго взгляда он стал ее ненавидеть и старательно избегать. Так же, как и ее бабку. А совсем недавно…

Калинкин тогда девчонку едва не задушил. Его девушка, помнится, день как его покинула. Он взял отгул и в глубокой печали валялся в гостиной на диване перед телевизором. И тут звонок.

Отвратительная Шурка номер два – так он называл про себя вздорную внучку своей соседки – смотрела на него со странной блуждающей ухмылкой на полных губах, заявившись к нему якобы за солью почти голышом.

Всей одежды на ней было – узенькие шорты, короткая майка и резиновые шлепанцы на босу ногу.

– Если скажешь, что соли нет, – не поверю, – ухмыльнулась она еще более странно и поперла с лестничной клетки буром на него.

Он поначалу принялся пятиться, но потом нашелся и ответил ей в тон:

– Если скажешь, что ты и в самом деле за солью, – не поверю. Чего надо?

– Хм-мм… – Она уже успела сбросить шлепанцы в его прихожей и ходила теперь, вытягивая маленькие стройные ножки, по его гостиной. – Соль в самом деле нужна. Бабуля все запасы пустила на какое-то народное снадобье от ревматизма. Сунулась заправить салат, а там пусто. Но если тебе хочется думать, что мне нужен был предлог для того, чтобы увидеться с тобой, думай!

– А хотелось увидеться?

Разговор был глупым и ненужным. Калинкина упорно манило снова на диван, на подушку, которой за минувшие сутки досталось, с такой силой он бил по ней кулаками и кусал в бессильной злобе за наволочку. Хотелось снова уставиться в телевизор, с вялым оживлением отслеживая футбольный матч. И хотелось еще забыть хотя бы на один вечер обо всех женщинах сразу. Включая голоногую внучку любопытной соседки.

И чего приперлась, спрашивается? Соль ей нужна, как же! Торговая палатка за углом их дома. Надень портки, накинь куртку – и вперед. Нет же, к нему пришла.

– Увидеться? С тобой? – Огромные глазищи серого, как слежавшаяся пыль, цвета уставились на Калинкина в немом изумлении. – А с какой стати мне хотеть с тобой видеться, Дим? Только из-за того, что ты нравишься моей бабуле и кажешься ей очень положительным героем?

– А тебе не кажусь? – Он вдруг начал заводиться.

– Мне? Нет, конечно! – фыркнула она и рассмеялась.

– Да? Надо же! – с фальшивой радостью подхватил Калинкин, становясь спиной к окну, чтобы Шурка номер два случайно не обнаружила в его глазах неожиданной обиды. – А кем же я тебе кажусь, если не секрет?

– Не секрет, знаешь.

Она дернула узкими плечиками и совершенно без зазрения совести тут же принялась его хаять в его же квартире. Вроде и ничего оскорбительного не было в ее словах, а задело сильно. И неделю потом еще размышлял и все к себе приглядывался: в самом ли деле он распускает хвост перед всеми красотками? И так ли уж иллюзорен тот мир, который он для себя придумал? А высокомерия он, которое внучка его соседки сочла наносным и ненастоящим, и вовсе в себе не разглядел. Все придумала, мерзавка!

Соли он ей дал и поспешил выставить из квартиры. И прятался потом от обеих еще пару недель, боясь столкнуться нос к носу. Теперешнее приветствие тети Шуры было первым после визита ее внучки в его дом.

– Да, отработал, – буркнул Калинкин себе под нос и поспешил в подъезд.

Но прыткая тетка догнала его уже на третьем этаже. Тут же сунула ему в руки корзинку с продуктами, попросив донести до двери, и, уж конечно же, не упустила случая вспомнить об Александре.

– Защитилась девочка моя, Дима, представляете! На «отлично»! Все экзамены, диплом, все на «пять с плюсом». Умница какая!

– Да, молодец, – промямлил Калинкин, сморщившись.

Он бы теперь через три ступеньки перемахивал, да возможности такой не было. Тетя Шура цепко держала его под локоток, мотивируя необходимость данного действа застарелым ревматизмом. Он бы мог ей, конечно, припомнить ее скоростной подъем, который она совершила только что с рекордными показателями, но поостерегся. Сейчас доведет ее до двери, отдаст корзинку, скроется за своей дверью и тут же забудет и про тетю Шуру, и про внучку Шуру.

– В аспирантуре предложили остаться, а она отказалась, – опечалилась тетя Шура, но как-то без особой горечи.

Калинкина это с чего-то насторожило, и уже через минуту он едва не застонал вслух, поняв, что предчувствие его не обмануло.

– Она ведь параллельно еще и в юридическом обучалась. Я не говорила? – Тетя Шура с его помощью благополучно добралась до своей двери, но отпускать его локоток не желала. – Не говорила? Надо же! А она ведь два образования высших получила, Александра моя! Ну такая умница, ну такая умница… Работать вот теперь пойдет по специальности. Завтра первый день у нее рабочий. Вы уж там ее не обижайте, Дмитрий Иванович. Уж помогите на первых порах.

– Я??? – Корзинка едва не вывалилась из его ослабевшей вмиг руки. – А я тут при чем?! Я же не в школе работаю и…

– А я не сказала, что она не в школу пошла работать?! Ай, худая моя голова! – Старая бестия притворно удивилась. – Она же не учительницей пошла, а к вам в милицию, Дмитрий Иванович. И к вам в отдел попросилась. А ее уважили. Племянник мой в вашем управлении начальником каким-то, он и помог. Так что вы уж не обижайте Сашеньку мою, когда советом каким помогите. Когда, может, до дома проводите, работаете ведь допоздна.

Ему что же теперь, с работы увольняться?! Из-за этих двух баб-дур уходить с любимой работы, расставаться с коллегами, ставшими почти родными за недолгие годы службы?! Вот это сволочной подвох! Вот это удар, что называется, ниже пояса! Как же ему теперь быть? Представить себе можно, что завтра будет за представление!..

Представления никакого не случилось. Более того, Шурка номер два вообще сделала вид, что они незнакомы. Едва заметно кивнула, когда начальник начал представлять ее сотрудникам отдела, и все. Тут же затерлась в самый дальний угол за столом уволившегося полгода назад Виталика Конюхова и затихла.

– Александра Степановна станет работать пока под опекой…

Начальник сделал паузу, поочередно осматривая их всех четверых – Калинкина, Рогачева Серегу, Якимова Витю, Халева Илью. Смотрел так, будто приценивался. Будто и не решил заранее, кто станет ее наставником. Почему-то Калинкину казалось, что кандидатура давно заготовлена и без вмешательства племянника тети Шуры Бабкиной здесь не обошлось.

– Илья! Ты как, готов помочь молодому сотруднику? – удивил Калинкина начальник, глянув на Халева так, что тот и захотел бы, не посмел отказаться.

– Конечно, готов. Мы всегда рады помочь своим сотрудникам, особенно таким молодым и симпатичным, – оскалился Халев, поочередно подмигнув всем.

Александра как-то испуганно вскинула голову, и первым, на кого она бросила затравленный взгляд, был все же Калинкин.

– Вот и ладненько. – Начальник потер руки. – Вы тут, Александра Степановна, осваивайтесь, со всеми вопросами и жалобами сразу ко мне.

– Я не привыкла жаловаться, что вы! – пискнула она из своего угла. – Думаю, все будет хорошо. Ребята мне помогут. Так ведь?

Все дружно закивали. Все, кроме Калинкина. Тот настырно отвернулся, начав копаться на своем столе в бумагах.

Если она думает, что он станет ее поводырем, то сильно на его счет заблуждается. Ему некогда вытирать сопли настырным девицам, вознамерившимся женить его на себе всеми возможными способами. Надо же что придумали с бабкой, а! К нему в отдел работать устроиться! Чтобы появилась возможность мелькать у него перед глазами целыми днями и…

Странно только, что не его назначили ее наставником. Может, в том тоже какой тайный умысел имеется, а? Может, для того, чтобы ее упорство в достижении целей не было столь наглядным? Все может быть, все может быть. Он знает одно: на пушечный выстрел не подойдет к этой девице. Пускай уж Халев Илюха отдувается, раз ему поручено.

Халева, судя по всему, это ничуть не напрягало. Он без конца сыпал в адрес Шурки номер два комплименты, ослепительно улыбался и не отходил от ее стола. Остальные двое вели себя ничуть не лучшим образом. Одно зубоскальство и лесть! И стильная, и красивая, и…

А Калинкин ничего такого в ней и не находил. Все привычно глазу, за исключением ее прически. Наконец-то догадалась усмирить свою гриву, навертев что-то замысловатое на затылке и перетянув косынкой. Косынку подобрала в тон строгого платья чуть ниже колен. Туфли на высоких каблуках напялила, вроде выше сделается! Может, и шло ей все это, и казалось кому-то стильным и симпатичным, но не Калинкину точно.

– Димок, что там у тебя по наезду на Черешневу? – вдруг обернулся на него Илья, продолжая крутиться возле Александры, будто там ему медом намазали.

– Все в порядке, – буркнул Калинкин. – Все прояснилось как будто.

– Да? И что именно? – Халев и не думал отставать, придвинул свой стул к стулу Александры, взгромоздил локти на ее стол и тормошил теперь товарища с ответом. – Я почему спрашиваю, дело вроде бы так себе, а интересное. Пусть молодой симпатичный сотрудник вливается, пусть почитает. Интересно же…

– Ничего там интересного. Все просто до зубовной ломоты. – Калинкин со злостью задвинул нижний ящик стола ногой. – Он ее не любит, но живет. Она его ненавидит и всячески старается нагадить. Попала под колеса, тут же вбила себе в голову, что сможет использовать этот случай, оклеветав мужа. В тюрьму, может, его и не посадят, так хоть репутацию испортит.

– Да? – Халев растерянно заморгал. – А что же муж?

– А муж всерьез сомневается в ее вменяемости. – Дмитрий скептически скривился. – Как же! Разве можно подумать, что его – такого невозможно удачливого и прекрасного – может ненавидеть собственная жена. Ненавидеть и пытаться посадить за решетку.

– Слушай, а что по машине? Помнится, она утверждала, что машина, на которой ее сбили, принадлежала ее мужу? – Вопросы Халев задавал не для себя, а для стажера, задавал их как по учебнику, накручивая головой то в одну, то в другую сторону. – Что с этим? Подтвердилось?

«Ты еще указку возьми, умник!» – едва не фыркнул Калинкин, встал и поплелся в угол к чайнику.

И уже оттуда, плеснув себе жиденькой заварки в стакан, ответил:

– Ничего не подтвердилось. Машина простояла в тот день едва не до утра на стоянке возле офиса. Сам Черешнев работал. Свидетелей тьма. Ни единого намека на повреждения автомобиля, подтверждающих ДТП, нет. Либо ошибается, либо намеренно врет.

– Можно спросить? – Пухлые губы Александры разомкнулись, выпустив на волю едва различимый вопрос. – Где произошла эта авария и в какое время?

– Что-то около полуночи. На окраине города, – поспешил с ответом Халев, будто Калинкину успели за это время рот заклеить, лезет тоже еще, наставник.

– Как туда попала пострадавшая? Что делать там в такое время замужней женщине?

– Говорит, что муж ее туда вызвал телефонным звонком. – Калинкин пожал плечами. – Муж говорит, что не звонил.

– Это ведь можно проверить, – напомнила Александра, будто была самой умной. – Сопоставить время и…

– Сопоставили, – елейно улыбнулся ей Дмитрий. – Был звонок на их домашний телефон в это время. Звонок с мобильного, принадлежащего племяннице их домработницы. Та звонила своей тетке, чему тоже есть письменное подтверждение. Опрос проводился не мной, правда, но протокол опроса подшит в деле.

– Это может быть ложью, так ведь?

– Может быть ложью, но это правда. И мы не можем верить одной замороченной бабе, поставив под сомнение свидетельские показания десятка человек. Это вам урок номер один, Александра Степановна!

Ох, с каким удовлетворением он это выговаривал! С каким упоением наблюдал за тем, как лицо ее медленно наливается румянцем. Удалось-таки щелкнуть ее по ее же маленькому носику, еще как удалось! А то умничает, понимаешь, сидит. Учить его вздумала, как работать. И он ее еще не раз на место поставит, если захочет повторить подобное.

– Ладно, че ты, Димок, на бедную девушку наезжаешь?! – тут же вступился Халев, развернув свои плечи так, что в кабинете тут же сделалось душно.

Здоровяк был еще тот! С тренажеров не слезал все свое свободное время, а если оставалось, то бегал по стадиону. А чего не бегать? Семьи нет, детей тоже. Хочется спорта, так займись им.

Кстати, не потому ли, что Халев холост, начальник приставил его к Александре? Тогда почему его – Калинкина – обошел? Он же ведь тоже как бы не обременен узами. Хотя о чем это он печалится? Тьфу-тьфу-тьфу три раза! Упаси его, господи, от такого наставничества! Будет сверлить его своими серыми глазищами, то еще удовольствие.

– Свидетельские показания, согласна, брать под сомнение трудно. Тем более что они совпадают, тем более что их так много и они… – Тут она глянула на него так противно, как глядела тогда, когда пришла к нему за солью, и говорит: – И они могут быть хорошо подготовлены и согласованы. А как быть с машиной? Если она утверждает, что видела, как машина мужа ехала прямо на нее, а машина ее мужа тем временем была припаркована возле офиса, то…

– То, значит, это была машина точно такой же модели и цвета, это вы пытаетесь до меня донести? – перебил ее Калинкин, не простив этого ее едкого многозначительного взгляда.

– Ага.

– Надо же, я подумал о том же! – покачал он дурашливо головой, поморщился противному жидкому чаю без сахара, которого вечно на всех не хватало, и закончил: – Только что вот делать с номерами, Александра Степановна?

– Вы хотите сказать…

Она скосила растерянный взгляд на Халева, который, как дурачок, ловил каждое ее слово. Мало того, он просто глаз не сводил с ее пухлого рта и, кажется, даже облизывался при этом.

– Я хочу сказать, что гражданка Черешнева утверждает, что на той машине, что ее сбила, были номера машины ее мужа. Как вам это? Что на это скажете?

Калинкин в предвкушении ее падения на лопатки приосанился, скрестив руки перед грудью. Сейчас, вот сейчас она пожмет узенькими плечиками, покусает нижнюю губу, приведя тем самым в трепет бедного Халева, и промямлит растерянно: «Не знаю…»

Но черта с два! Не стала крохотная Александра теряться и губы терзать не стала. Она лишь подумала недолго. Вскинула на него глаза, в которых – ему точно не показалось – плескался самый настоящий охотничий азарт и еще, быть может, вызов и выдала, заставив его чертыхнуться про себя:

– Я скажу следующее, Дмитрий Иванович… Либо гражданка Черешнева врет… К слову, очень глупо врет! Неподготовленно врет, необоснованно и нелогично. Либо…

– Либо?

Илюха Халев развернулся к ней и уже готов был прямо сейчас клевать с ее ладони. Неужели она ему действительно так понравилась? Что он в ней нашел, интересно? Может, от безрыбья, правильнее, от безбабья в их отделе его так перекосило? Надо будет поинтересоваться при случае.

– Либо? – эхом повторил за Халевым Калинкин, поторапливая стажерку.

– Либо это очень хорошо спланированное преступление. И спланировано оно ее мужем.

– С целью?!

– Вы ведь говорили, что он очень стремился к тому, чтобы его жену признали невменяемой? Стало быть, очень хотел от нее избавиться. Здесь и нужно искать мотив.

– Ему-то это зачем?

Дмитрий был готов сейчас тряхнуть как следует эту самонадеянную глупую куклу, тряхнуть, чтобы привести ее в чувство и не позволить ей зарываться в собственных фантазиях. Часа не сидит за следовательским столом, а уже мнит о себе невесть что.

– Он при деньгах, а у нее их нет. И она, к слову, очень жаждет их получить. Сама мне в этом призналась. У нее мотивов – на троих хватит. А у него их просто-напросто нет.

– Знаете, я однажды фильм один смотрела, – вдруг перебила его глупая девчонка. – Так вот там главный герой перевел все свое состояние по какой-то причине на свою девушку или жену, не помню точно. И по этой самой причине не хотел ее потом от себя отпускать. Что, если…

– А вот вам урок номер два, Александра Степановна. – Калинкин судорожно рассмеялся, радуясь тому, что сейчас он щелкнет ее по носу вторично. – Сидя за этим вот столом, никогда не пытайтесь отождествлять себя с голливудскими киногероями. Здесь вам не кино! Здесь проза жизни! И быть так, как там, не может.

– Почему? – Она вздернула подбородок, глянув на него, как на врага.

– Потому что не может! Не мог Черешнев перевести свое состояние на свою жену без ее на то ведома! Не мог, понятно? – Сам не понимая, по какой причине, он как-то очень быстро перешел на крик. И даже откровенно укоризненный взгляд Ильи Халева его не способен был теперь остановить. – Она должна была хотя бы однажды подписать хоть какую-нибудь бумагу! Хоть какую-нибудь, даже если ей для ознакомления предлагалась последняя строка в документе.

– А она не подписывала? – Полный рот Александры Степановны самым непозволительным для этого кабинета образом приоткрылся и алел так, что Халеву едва не сделалось худо. – Она не подписывала никаких последних строк?

– Нет! Нет, нет и нет! Ничего Черешнева, кроме брачного свидетельства, не подписывала! Довольны, Александра Степановна?!

Почему он соврал? – мучился вопросом часом позже Калинкин. Почему?!

Он уже вернулся домой, для чего-то прихватив к молочным сосискам и бутылку пива, которое не очень-то жаловал. Принял ванну. Сварил картошки, отварил сосисок, откупорил пиво. Смотрел теперь, как медленно оседает мохнатая пена в высоком стакане, и мучился одним и тем же вопросом.

Почему он соврал?! Почему сказал всем, что Черешнева ничего не подписывала? Потому что хотел насолить Александре? Или потому, что не додумался спросить у потерпевшей об этом?! А вдруг она и в самом деле что-то подписывала, что тогда?..

Глава 6

– Бедная ты моя! Бедная…

Это уже не бабушка шептала над ней, а Марина. Они заявились к ней с Анной Ивановной и сестрой-хозяйкой Верой накануне выписки. Принесли две громадные жареные курицы, пакет мандаринов, двухлитровую упаковку сока и огромный букет желтых хризантем.

– А мы тебе нарочно розы не принесли, – доверительно сообщила ей Анна Ивановна, наклоняясь к самому ее уху. – Видели, как твой изверг тебе их тут таскает букет за букетом. Давно хотели навестить, да все на него нарывались. Раза три точно!

– Как вы узнали?

– В газете прочитали сводку ДТП, – ответила Анна Ивановна и снова пристала: – Признайся, Владимира, не обошлось без него?

Она молчала в ответ.

– Снова будешь продолжать упорствовать и жить с ним под одной крышей?!

– Ладно вам, Анна Ивановна, не приставайте к ней. – Это Марина за нее вступилась, заметив, как Влада поморщилась. – Ей сейчас не по себе, а тут мы еще! Вот выпишется, тогда, может, и к нам…

Выписывать ее должны были завтра.

Влада уже вставала, ходила по палате и даже выбиралась в коридор. Ужасную повязку с головы сняли, и оказалось, что волосы ей совсем не подстригли, а она-то переживала. Выщипали за ухом маленький клочок, рана там оказалась достаточно глубокой, и только. Пожилая медсестра помогла ей вымыть волосы, расчесала и все нахваливала, сокрушаясь, что ее детям бог не дал такой шикарной шевелюры. Корсет с шеи тоже сняли, сочтя лишним.

– Ничего с вами страшного не случилось, – утешил ее на последнем обходе врач. – Нервничать противопоказано, это может вызвать головные боли, а во всем остальном вы полностью здоровы и готовы к выписке.

Выписываться она не желала. Представить себе свое возвращение домой было невозможно.

Милиция могла думать все, что угодно. Черешнев мог продолжать врать, как врал все то время, что она лежала на больничной койке.

Она-то знала, что и как было на самом деле! И с ума она не сходила. И голос мужа своего в телефонной трубке слышала вполне отчетливо. И машину его рассмотрела, и номера.

А ей никто не верит! И еще разговаривают, как с душевнобольной или вообще как с преступницей.

К бабушке тоже было нельзя. Та, смущенно пряча глаза, сообщила, что Колька-плотник перебрался к ней и живет у нее уже как с месяц. Любовь у них, оказывается, обнаружилась. Толклись-толклись на одной кухне столько лет, иной раз и поругивались, а тут вдруг решили на старости лет хоть недолго, да в счастье пожить.

– Уважительный он, Коля-то, – винилась перед ней бабушка, будто и в самом деле была виновата. – А его из комнаты начали выгонять, без прописки или чегой-то еще… Вот и пришлось приютить…

Ее приютить оказалось некому, кроме Анны Ивановны. Та настойчиво продолжала склонять Владу к тому, чтобы та перебиралась к ним с вещами.

– Я подумаю, – пообещала Влада, стараясь не смотреть в сторону сестры-хозяйки.

Нехорошим она ей казалась человеком. Злобным каким-то и скопидомным. Несколько раз за время посещения напомнила ей, как дорого им обошлись фрукты и куры. Мол, нечего нос воротить от добрых людей, которые к ней, стало быть, с пониманием. А нужно выздоравливать да занимать койку напротив Маринкиной.

Марина оказалась единственным человеком из этой троицы, которая ничего от нее не хотела. Просто смотрела на нее, без конца покачивая головой, гладила по руке и приговаривала:

– Бедная ты, бедная… Могла бы и погибнуть, Влада! И инвалидом остаться…

Могла бы и погибнуть, могла бы лишиться рук, ног, зрения, зубов. Да мало ли что она могла! Все, что угодно! Разве это важно сейчас? Важным казалось другое: какую цель преследовал ее подлый супруг, затевая эту грязную игру?! Что он хотел?

Она много думала, валяясь без движения на больничной койке. Много слушала и следователя, и Игоря Андреевича, и Танюшу, которая тоже навещала ее со слезами на глазах. Слушала, сопоставляла и где-то уже через неделю пришла к выводу, что Черешнев не собирался ее убивать. Если бы собирался, непременно убил бы.

Не-е-ет, тут крылось что-то другое. Зачем тогда вся эта затея с машинами? Их ведь и в самом деле было две, она теперь в этом не сомневалась. И пускай этот настырный следователь думает, как ему хочется, она просто уверена, что машин было две.

Откуда могла взяться вторая – точно такая же?! И для чего? Для того, чтобы она запуталась во всей этой хитросплетенной дребедени и выглядела сущей дурой, рассказывая об этом?! Скорее всего, да. И тут же возникал вопрос: а зачем было выставлять ее дурой, зачем? Развестись можно и безо всей этой канители. Зачем тогда?

Игорь Андреевич в один из своих визитов, стоя перед ее кроватью на коленях и неистово зацеловывая ее ладони до мозолей, выдвинул вдруг свою версию происходящего:

– А что, если это происки моих врагов, дорогая?! Что, если кто-то хотел меня подставить, а?!

– Но ты же звонил мне, а теперь отказываешься!

Едва очнувшись в больнице, она перестала говорить ему «вы». И отчество теперь не произносила вслух, иногда про себя – по привычке. Но вслух теперь звала его только Игорем и без благоговейного «выканья».

– Я не звонил! Не звонил, Володька, как ты не поймешь?! – Он подскочил тогда с коленей и принялся метаться по палате, сделавшись невероятно жалким и растерянным.

– Но я слышала твой голос! – упорно стояла она на своем.

– И что с того?! Ты не знаешь, как сейчас разводят по телефону, ловко копируя голоса? Нет? Так я расскажу!

И Черешнев начал долго и пространно рассказывать ей о каких-то знакомых и о знакомых их знакомых, пострадавших от подобного пиратства.

– Понимаешь теперь?!

– Да, возможно. Возможно, кто-то очень ловко скопировал твой голос, вызывая меня на окраину города, но…

– Что опять?

Он всплеснул руками совсем по-стариковски. И Влада впервые подумала, что он не так уж и молод – ее супруг. И седина в волосах все гуще, и мешки под глазами не успевают за день расправиться, и пальцы рук подрагивают.

– Но как тот человек, который звонил, мог знать о нашем с тобой разговоре насчет развода? Ты же буквально перед уходом проговорил, и тут же кому-то становится об этом известно. И еще… – Она очень внимательно следила за ним в этот момент, очень. – Почему Татьяна все отрицает? Она же сама принесла мне трубку, сказав, что звонишь ты. Что ты хочешь порадовать меня тем, что благополучно добрался… А следователю она сказала, что ты не звонил. А зафиксированный телефонной станцией звонок был сделан ее родственницей. Как ты это объяснишь?!

– Я-то тут при чем?! Чего ты пристала ко мне?! К ней и приставай! И вообще… – Тут он глянул на нее привычным ледяным взглядом, способным поставить на место сдвинутую землетрясением гору, не то что ее. – Выйдешь из больницы – будем всерьез думать о твоем здоровье. Что-то и впрямь не в порядке с твоей головой. Зря я, наверное, бил тебя все это время. Что-то с твоими мозгами случилось однозначно.

Черешнев потом еще не раз намекал ей на то, что она сдвинулась. Говорил с ней ласково, как с больным ребенком. Уговаривал не капризничать и согласиться на обследование. Все гладил по голове, упакованной в кокон из бинтов, пытался даже кормить с ложечки – это когда кто-то из медперсонала присутствовал в палате и мог умилиться, глядя на его неуклюжие попытки поухаживать за больной супругой.

И вдруг все изменилось. Изменилось после последнего визита следователя Калинкина. Что уж он сообщил Черешневу, осталось тайной за семью печатями, но к ней в палату супруг влетел, как ведьма на метле.

– Суки!!! – разбрызгивал он слюни, прыгая по палате, как блоха. – Ментовские жалкие суки!!! Много понимать стали!!! Ничего, найду управу.

– Что случилось, Игорь? – осмелилась она задать ему вопрос.

Все предыдущее время он был ласков с ней и заботлив. Называл милой, любимой и единственной. Суетился, окружал заботой, вот она и осмелела. Какого же было ее удивление, когда Черешнев в ответ на ее вопрос рявкнул в своей обычной манере:

– Закрой пасть, идиотка! Что случилось, что случилось!.. Не твоего куцего ума дело, поняла! Лежишь тут и лежи, пока соблаговолю тебя домой забрать. Вот навязалась на меня, кукла чертова!

Пробыл недолго и вскоре ушел, и с тех пор больше не заявлялся. А завтра уже ее выписывают. Придется ехать домой, жить там, смотреть в его налитые холодной, хорошо обузданной яростью глаза. Наблюдать за их отношениями с Татьяной. Хотя теперь, может, этот цирк уже и не имеет смысла? Теперь, когда все попытки Черешнева сотворить что-то страшное с диким треском провалились.

– Приходи ко мне в гости. Знаю, что жить там ты не захочешь. – Марина с печалью вздохнула. – Приходи, Влада. Поговорить ведь даже не с кем. И возвращаться уже тоже некуда. Идиот-то мой такую же алкашку привел. Пьют, соседи говорят, на пару теперь. Придешь?

– Да, конечно.

Влада кивнула. Она теперь не станет ни от кого прятаться. Будет делать все, что захочет. И в центр непременно сходит, прямо послезавтра и сходит. И милого Удальцова навестит. Не успел он, интересно, переехать в отремонтированную квартиру? Если и успел, он собирался навещать свой дом. И они еще непременно встретятся. Непременно…

– Следователь посоветовал на тебя, на суку, заявление в прокуратуру написать, – прошептал ей на ухо Черешнев, делая вид, что целует ее в шею. – Стой, тварь, не дергайся! В окна полбольницы высыпало. Представление станешь устраивать?! Я его тебе дома устрою!

– Только попробуй, гад! – так же тихо, но внятно прошептала Влада в ответ, улыбаясь подрагивающими губами.

– Да-а-а?! И что же ты сделаешь мне, сучка?!

На глазах умилившихся до слез врачей и медсестер, облепивших больничные окна, будто мухи, Черешнев бережно свел ее со ступенек. Осторожно, будто хрустальную, посадил на заднее сиденье машины. И только захлопнул за собой переднюю дверцу, тут же понес:

– И что ты сделать мне можешь, гадина?! Вот пригрел на груди, вот пригрел!!! Я же тебя на цепь посажу в подвале! И ни одна живая душа о тебе не вспомнит, ни одна! Бабка твоя на старости лет в любовь ударилась. А больше ты никому не нужна! Ах да, совсем забыл! У тебя же теперь покровители имеются из реабилитационного центра для глупых баб! Так мы эту богадельню вмиг прикроем, если захотим. И того парня, что живет неподалеку, можем очень серьезно прижать и создать такие неприятности… Кстати, ты знала, что он бросил свою жену из-за ногастой шалавы и супруга его, не смирившись с подлой изменой, бросилась под электричку? Нет?! Так знай, дура набитая, с кем связалась! С подлецом ты связалась, сука подзаборная!!!

Влада горько усмехнулась.

Ну, хоть с одним стало ясно. Это Черешнев устроил за ней слежку, послав по ее следу того безликого парня в клетчатой кепке. Алена была сама по себе. А парень тот работал на Черешнева. Отсюда и такой кладезь информации. Все ведь узнал! Все буквально. А про Удальцова даже больше, чем ей хотелось бы.

– Нашла себе утешение, нечего сказать! – продолжал надрываться Черешнев в праведном гневе. – Он же ходок, он повеса, а ты ему сопли в жилетку вздумала лить! Вот дура, вот дура!

Он снова и снова изрыгал из себя гадкие ругательства, восстанавливая по ходу все ее передвижения по городу в последние несколько месяцев. В голове стучало, ухало и переворачивалось. Врач не велел нервничать, говорил, что это вызовет непременные головные боли, и даже снотворного ей выписал и антидепрессантов еще. Рекомендовал попить их первое время. И еще не нервничать. А разве это возможно?!

– Игорь! Игорь!!! – Она с силой сдавила разрывающиеся от боли виски. – Я прошу тебя, замолчи!

– Что?! Не нравится слушать правду?! Глаза очень сильно режет?! На сторону намылилась?! Да что ты станешь делать без меня, идиотка? Развод ей нужен! С Удальцовым жить наладилась? Так я ему скажу, как ты с другом моим однажды порезвилась. И покажу ту самую фотографию. Пускай он посмотрит и сделает выводы… Проститутка дешевая!

– Если ты это сделаешь… Если ты это сделаешь…

Однажды она как-то заговорила с ним о разводе. Пыталась уговорить его, дать ей свободу и хоть немного денег. А Черешнев в ответ указал ей на порог и на рваные тапки за ним, в которых Татьяна развешивала белье на заднем дворе.

– Уйдешь с котомкой и в этих рваных тапках, а чтобы неповадно было…

Этим же вечером ей в кофе подсыпали какую-то дрянь. Как она отключилась, Влада не помнила. И утром чувствовала себя отвратительно. Но когда, гадко ухмыляясь, Черешнев показал ей несколько снимков, на которых она голой лежала в объятиях незнакомца, ей просто расхотелось жить.

И теперь он собирался показать эту мерзость Удальцову?!

– Если ты это сделаешь, Черешнев, я тебя убью!

Она закричала это слишком громко. И он услышал, конечно же. И вдарил по тормозам, а потом ударил ее по губам. Не очень больно, наотмашь ладонью, но Влада тут же почувствовала во рту знакомый солоноватый привкус крови.