Текст книги "Черная корона"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 5

– Гражданка Черешнева, вы хотя бы понимаете серьезность ваших обвинений?

Она смотрела на молодого следователя очень серьезно, стало быть, и слова, с трудом проталкиваемые ею через боль, через вспухший разбитый рот, были серьезными. Почему он сомневается?

– Да, – шепнула она.

Хотела кивнуть ему, непонятливому, да не получилось. Шея была упакована в корсет. И голова плотно перебинтована, она пробовала ее руками, когда очнулась. Не повязка, а гермошлем просто какой-то.

– Странно… – Молодой человек нервно дернул плечом, поправляя постоянно сползающий белый халат, поудобнее пристроил на коленках тощий блокнотик и снова пристал: – Вы утверждаете, что покушение на убийство было совершено вашим мужем Черешневым Игорем Андреевичем?

– Да.

– Что будто бы он позвонил вам поздно вечером, вызвал на окраину города и совершил наезд на автомобиле… – Следователь заглянул в блокнотик и уважительно пробормотал марку машины, принадлежащую ее мужу.

– Почему – будто бы? – Влада удивилась, усиленно моргая, чтобы не уснуть.

Буквально перед его приходом ей вкололи что-то, объяснив, что это успокоительное. Зачем оно было нужно, Влада не понимала и даже не догадывалась. Она и не нервничала вовсе. Как раз наоборот, радовалась тому, что осталась жива. А они ей то и дело кололи эту дрянь, от которой она спала и спала. И теперь, кажется, она должна вот-вот уснуть. И не успеет объяснить все как следует этому неразумному молодому сыщику, с тоской поглядывающему в окошко.

На волю ему, видимо, хотелось. Подальше от больничных застенков, наглухо пропахших отвратительной смесью лекарств, крови и человеческих страданий.

Будто ей туда не хотелось! Там, на улице, было славно. Второй день как погода установилась. Солнце, почти не покидающее ее больничной палаты, отрывалось за долгие дни ненастного бездействия. Оно беспечно плескалось в графине с водой на подоконнике. Золотило до рези в глазах оранжевые апельсины в тарелке на ее тумбочке. Разбрасывало хулиганистых солнечных зайцев по стенам. И беззастенчиво плутало до самого заката в громадном букете сирени, непонятно откуда взявшемся в ее палате. Что оно там делало – среди мохнатых веток? Может, искало цветок с пятью лепестками, чтобы загадать свое собственное радужное желание?..

Громадная липа, которую хорошо было видно с того места, где стояла ее койка, распрямила ветви-плечи и на цыганский манер потряхивала, будто монистами, разомлевшими от тепла листьями. Еще совсем немного, каких-нибудь пару-тройку недель, и разорвавшиеся бутоны окутают больничный двор тягуче-медовым запахом липового цветения. И здешняя сестра-хозяйка непременно погонит к дереву местного завхоза с громадной лестницей. Вручит ему белоснежный холщовый мешочек и заставит собирать липовый цвет, потому что от простуды помогает ее детям, а может, и внукам. Тот станет ворчать, но ни за что не ослушается. И примется набивать мешок пахучими шуршащими цветками, так похожими на милых безобидных стрекоз.

– Потому что, уважаемая гражданка Черешнева, ваш муж не звонил вам в тот вечер. Он не мог находиться и на окраине, где вас сбила машина. Поскольку его автомобиль в это время стоял возле его офиса и никуда со стоянки не отлучался. Никуда! Равно как и ваш супруг.

– Он же уехал на неделю. – Она попыталась вспомнить что-то еще, но точно засыпала.

Лицо молодого следователя странно исказилось, приобрело форму неправильного эллипса и поплыло в сторону окна.

– Кто уехал? – вытаращил он на нее глаза. – То вы утверждаете, что он будто бы вызвал вас на окраину города для подписания документов о разводе. Теперь вот говорите, что он уехал на неделю! Что-то я вас не пойму, гражданка Черешнева.

На самом деле он все очень хорошо и отчетливо понимал, этот молодой и подающий надежды следователь – Калинкин Дмитрий Иванович.

Он уже успел переговорить с мужем этой странной особы, все время косившейся в его сторону с недоверием. С домашней прислугой – очень воспитанной и умной женщиной, проработавшей в их доме не один год. С соседями и подчиненными Черешнева. Выше лезть он не стал, счел ненужным тревожить влиятельных людей, с которыми у Черешнева были долгие дружеские либо деловые отношения. Зачем, если и так все понятно?!

Она была больна – эта красивая молодая женщина с тревожными красивыми глазами. Наверняка что-то с психикой. С этим придется разбираться специалистам, не ему.

Либо больна, либо изощренно хитра и всеми правдами и неправдами пытается теперь оговорить уважаемого человека с целью…

Цель была более чем понятна. Деньги! Всех вокруг сокрушили деньги и способы их добычи. Причем способы эти шли зачастую вразрез с законом, на страже которого был призван стоять Калинкин. Вот и дамочка эта вполне могла разыграть всю эту комедию с целью оттяпать у своего супруга как можно больше.

Не получится и не выйдет ничего у нее. Все подстроенное ею – если это, конечно, и в самом деле не острое психическое расстройство – при близком рассмотрении выглядит очень глупым, наскоро слепленным и совершенно нелогичным.

Утверждает, что муж собрался уезжать на неделю? Так никто, кроме нее, об этом не знал. О каком отъезде речь, если следующим утром у него была запланирована встреча с акционерами и накануне он работал допоздна? Сидел в своем кабинете, ему звонил туда кто-то из сотрудников и подтверждает, что он, Игорь Андреевич, действительно пробыл в офисе далеко за полночь. А его машина, на которой он якобы сбил ее, простояла на охраняемой автостоянке, чему также имеется подтверждение в виде запротоколированных показаний охранника и диспетчера. И не звонил он вечером домой, и не вызывал ее никуда, и никакого такси в тот поздний вечер никто не вызывал.

Калинкин целый день посвятил тому, что обзванивал все зарегистрированные таксомоторные точки и сверялся с их регистрацией. Ни одного вызова в тот район не было.

А гражданка Черешнева утверждает, что таксист только что будто бы кого-то высадил и собирался отъезжать.

Очень много несостыковок, очень. Даже для дилетанта, задумавшего проделать подобный фортель, все это выглядит как-то уж слишком… ненормально.

Да, Калинкин вздохнул тяжело, потом с заметным облегчением выдохнул и тут же поспешил захлопнуть блокнот. Видимо, придется передавать дело по инстанции. Пускай ею психиатры занимаются.

– Погодите, не уходите. – Влада шевельнулась, попыталась приподнять голову, но грубая толстая повязка намертво приковала ее к подушке. – Есть еще кое-что…

– Что? – Он уже успел подняться со стула и отнести его к батарее у дальней стены. Он его оттуда и взял. – Что еще вы можете мне сообщить, гражданка Черешнева?

– Днем, когда мы ездили с ним обедать. – Влада быстро назвала ресторан и имя человека, что смотрел на нее с таким сожалением. – Вы можете спросить у него, мы там обедали все вместе.

– Так, хорошо. Спросим, – кивнул Калинкин, тут же мысленно послав ее к черту.

Он не дурак, чтобы беспокоить такую шишку только потому, что тот имел несчастье отобедать с этой сумасшедшей.

– Я даже не об этом… – Влада зажмурилась, пытаясь вспомнить свое беспокойство, когда она не обнаружила в салоне знакомых царапин. – Мы ехали с Игорем Андреевичем в машине, и мне показалось, что машина не наша.

– Ага, показалось, значит. – Дмитрий Иванович Калинкин с силой сцепил пальцы рук за спиной, чтобы не ткнуть указательным в нее и не обругать ее ненароком. – А почему вам так показалось?

– Понимаете… Раньше я всегда сидела на заднем сиденье. Игорь Андреевич всегда меня туда усаживал. Я могла подолгу сидеть там и ждать, пока он поговорит по телефону или встретится с кем-то…

– Так, понятно, дальше.

Никакой жалости к подобной ее участи он не испытывал. Как вообще не испытывал жалости к дамочкам, выскакивающим замуж за крупное денежное состояние. На все их загаженные и отравленные временем иллюзии Калинкину было плевать. Он даже немного брезговал подобными представительницами прекрасной половины человечества. Считал их ничуть не лучше обозных подруг, выстаивающих почасовую вахту на объездной дороге. Уровень не тот? Может быть. Во всем остальном все так же: товар – деньги, деньги – товар.

– Так вот, когда я просиживала часами, ожидая Игоря Андреевича, я изучила все в машине. Все до мельчайших подробностей. – Ей вдруг показалось, что он немного заинтересовался. – И там были царапины на двери. Темное пятно на подголовнике. И еще маленькая дырочка…

– Какая дырочка?! – Он едва не застонал, все больше склоняясь к версии ее сумасшествия. – Где?!

– На сиденье была маленькая прожженная дырочка. Может быть, от сигареты или еще от чего.

– От вулканического пепла, возможно, – пробормотал он едва слышно. – Так, дальше что?

– А потом все это странным образом исчезло!

– Вместе с машиной?

– Да нет… Не знаю. Наверное, машина цела, раз вы утверждаете…

Нет, его не заинтересовали ее слова. Более того, он смотрел на нее как-то странно. Как смотрят на больного человека. И не на такого, который в бинтах по самые брови, а на такого, которого содержат в комнатах с мягкими стенами.

– Вы считаете, что я сошла с ума? – догадалась Влада и улыбнулась невольно. – Это глупо, Дмитрий Иванович, кажется…

– Кажется, кажется, – закивал он с идиотской улыбкой, ему сделалось как-то не по себе от ее прозорливости, и он задал ей вопрос, который задавать был совсем не обязан. Ему ведь и так с ней все было ясно. – Так что там с вашими царапинами случилось, гражданка Черешнева?

– Их не было в той машине, в которой мы ехали на встречу в ресторан.

Чтобы голос не вибрировал от обиды, Влада принялась покусывать край пододеяльника, что тут же воспринялось Калинкиным как одно из проявлений скрытого психоза. Раздражать таких людей не следовало, это он точно знал. С ними нужно было разговаривать мягко и вкрадчиво. Он именно таким образом и поинтересовался:

– А куда же, по-вашему, могли подеваться эти самые царапины, пятна и дырочки от сигарет?

– Я не знаю! Я села на привычное место – ровно посередине заднего сиденья. Привычно принялась искать взглядом эти отметины… Знаете, они мне даже нравились!

Вот этого говорить точно не следовало, потому что Калинкин тут же посмотрел на нее точно так же, как тот дядя в ресторане, – с брезгливым сожалением, как на дурочку. Но Влада все же проявила непривычное упрямство и повторила еще раз:

– Да, нравились! А почему нет?! Они не были столь безупречны, как все, к чему должен был прикасаться Игорь Андреевич! Они были уродливым напоминанием того, что мир далек от совершенства. И даже такая шикарная машина, принадлежащая ему, имеет свои некрасивые отметины!

Ого! Вот это была речь!

Калинкин даже позабыл ненадолго, что только что собирался уходить.

Ей, стало быть, хотелось сломать, скомкать, изувечить и изгадить его безупречный мир? Так, так, так…

Это что же значит? Что она не сумасшедшая, а очень умная и расчетливая? И еще, должно быть, очень сильно его ненавидит – своего удачливого и совершенного супруга, так и не полюбившего ее так, как ей хотелось.

– А вы ведь его ненавидите, дорогуша, – озвучив свои мысли, Калинкин сделал прозорливый взгляд, по его представлениям способный достать до печенок. Для этого много не требовалось, всего-то приподнять одну бровь чуть повыше и напустить в глаза побольше туману. – И достаточно сильно ненавидите, раз решились…

– Решилась на что?!

– На то, чтобы обвинять его в страшном преступлении.

Дмитрий Иванович теперь жутко нравился себе. Он разгадал с лету все хитрости гражданки Черешневой. Она очень умело имитировала сумасшедшую, таковой совершенно не являясь. Может, и были у нее какие-нибудь отклонения в психике, это еще предстоит выяснить. Не просто же так ее супруг озабочен состоянием ее душевного здоровья. Но…

Но барышня очень не проста, очень! Надо же чего придумала, царапин в салоне не обнаружилось. Куда же они могли подеваться-то, дорогуша?! Уж не языком ли их слизывал Игорь Андреевич перед тем, как везти тебя на обед? Хитра, умна и расчетлива. И словно расслышав его мысли, Влада в очередной раз подгадила себе, пробормотав:

– А за что его было любить, скажите?! За то, что он бил меня все пять лет совместной жизни? Вам врачи не рассказали о синяках на моем теле?

Он едва не расхохотался.

Ну рассказали и что? Что это может изменить? Под машину же попала, как тут обойтись без синяков? Кстати, неплохо совсем придумала насчет того, что Игорь Андреевич бил ее.

– Рассказали, – кивнул Калинкин, подошел к ее койке, чуть наклонился и, стараясь быть как можно более проникновенным, проговорил: – Все синяки, гражданка Черешнева, получены вами в результате странного дорожно-транспортного происшествия.

– Почему странного?

Она старалась говорить в сторону, не забывая ни на минуту о том, что не держала в руках зубной щетки уже как три дня. Вышколил ее Игорь Андреевич, сказать нечего! А тут еще, как на грех, этот молодой следователь опускает свое лицо все ниже и ниже. И говорит что-то снова неприятное, что-то против нее, а не наоборот.

– Потому странного, гражданка Черешнева, что на вашем теле отметины имеются, а на автомобиле, который, с ваших слов, сбил вас, отметин нет!

– Почему?

– Вы у меня об этом спрашиваете? – Из карих глаз Калинкина на нее брызнуло откровенной издевкой. – Нет никаких следов ДТП, а должны были быть, учитывая характер полученных вами повреждений. Я вот о чем хочу спросить вас, гражданка Черешнева…

Приблизив свое лицо настолько, что стала видна крохотная отметина от ветряной оспы на ее щеке возле носа, Калинкин сейчас собирался обрушить на нее коронный вопрос, могущий поставить жирную точку в этом смешном, на его взгляд, деле.

Вот если сейчас после его вопроса в глазах ее что-то дрогнет, или губы сожмутся непроизвольно, или руки, тискающие край пододеяльника, замрут хотя бы на мгновение, значит, он прав.

Она нарочно придумала это ДТП, чтобы оклеветать уважаемого всеми человека. А если не дрогнет ничего в ее красивом лице, то…

То она нарочно и давно (!) придумала это ДТП, с целью навредить своему мужу, который уважаем, благополучен и состоятелен.

Итак…

– Какую цель вы преследовали, бросаясь под колеса и клевеща потом на своего мужа? Надеялись посадить его в тюрьму? Думали поживиться потом его деньгами? Не пожалели собственных костей, ай-ай-ай, лишь бы от него избавиться. Не так ли?!

Она так мило и так странно заморгала, уставившись на него, что не будь он таким прожженным асом в своем деле, наверняка бы подумал, что она изумлена. Что все выше им перечисленное никакого отношения к ней не имеет. И что она чиста душой и покалечена телом не по своей преступной вине, а по какой-то там еще причине.

И что, может быть… Может быть, ее супруг и в самом деле как-то здесь замешан.

Но Калинкин Дмитрий Иванович за годы своей службы был сыт подобным милым изумлением по горло. И если на самой заре своей карьеры еще мог проникнуться слезами раскаяния привезенной с точки проститутки, мог протянуть ей свой носовой платок, помочь потом добраться до дома, то теперь…

Теперь он знал цену этим женским уловкам. Цена была грошовой. И пожалуй, даже гроша не стоила эта мерзкая женская изворотливость, стоящая на страже их самосохранения.

– Если сейчас скажете, что не нуждаетесь в его деньгах, я почему-то вам не поверю, – мяукнул Калинкин и удовлетворенно хихикнул, заметив, как она покраснела. – Вот видите, я снова прав.

– Да, возможно. – Влада шевельнулась осторожно, ей очень хотелось отодвинуть свое неумытое лицо подальше от его, но Калинкина словно магнитом тянуло к ее бинтам. – Извините, вы не могли бы отодвинуться?

– Что так? – Он тут же отпрянул, моментально раздражаясь.

Подумаешь, фифа какая! Не понравился, что ли? Не вышел кошельком или местом проживания? И не достоин лицезреть великолепно выточенное личико с такого вот близкого расстояния? Брезгуют, стало быть, им. Ну что же, ну что же… Он не гордый, он может и отодвинуться. И вообще ему пора давно было уходить, чего топчется, спрашивается! Девочка понравилась? Три ха-ха! Видел он таких, и не с такого расстояния, да…

– Я нуждаюсь в денежном пособии, я не отрицаю. И считаю, что за пять лет совместной жизни могу на что-то хотя бы претендовать. И Игорь Андреевич обещал мне дать развод и небольшое содержание. Собственно, поэтому я и поехала на окраину города…

На колу висит мочало, начинаем все сначала!

Калинкин подавил судорожный вздох. С этой Черешневой точно можно свихнуться. Может, ее супруг не так уж и не прав, акцентируясь на том, что его жена не вполне здорова? Ладно, у психиатров пусть будет своя версия. Он остановится на своей. А супруг ее пускай сам решает, что с ней делать после выздоровления.

Хочет, пускай домой везет. Хочет, в психушку определяет. А хочет, пускай возбуждает уголовное дело за клевету. Его право!

А он уходит теперь. Сыт по горло больничным запахом и противным враньем, прячущимся за ее невинным и как будто бы измученным взглядом.

С Игорем Андреевичем Черешневым Калинкин столкнулся на улице прямо у входа в отделение.

Высокий, холеный, очень красивый и до безобразия обеспеченный, сам того не желая, снова с ходу оценил его Дмитрий Иванович Калинкин, протягивая для приветствия правую руку.

Неприятно было осознавать, но что-то похожее на зависть ворохнулось у него где-то в левом подреберье. И подумалось попутно, что ему-то вот, Калинкину, каким бы умным, расторопным и сообразительным он ни был, никогда не ездить на таких машинах, не носить на левом запястье таких дорогих часов и не любить таких шикарных женщин, как жена его, к примеру. Не то чтобы ему этого очень уж хотелось и было смыслом его жизни, но…

Не отказался бы! Не смог бы отказаться от такой женщины, это уж точно.

– Как она? – Игорь Андреевич старательно уводил от Калинкина взгляд, без особой нужды то и дело посматривая на часы.

– Все так же, – уклонился от прямого ответа Дмитрий Иванович.

– Н-да… Кто бы мог подумать, такая молодая, с виду здоровая…

Тут Игорь Андреевич совсем уж некстати сжал свои глаза щепотью и судорожно вздохнул.

Калинкину это совсем не понравилось.

Во-первых, расстроенным Черешнев абсолютно не выглядел. И глаза его были сухими, чего, спрашивается, комедию ломать.

Во-вторых…

Во-вторых, к версии о сумасшествии его супруги Калинкин склонялся все меньше и меньше.

В деньгах все дело! В них, проклятых! Отсюда и вся свистопляска.

А в-третьих, по его представлениям, мужчина такого представительского класса не должен был сопливиться на глазах у изумленной публики. Он не имел на это права, думал Калинкин, с сомнением и более чем пристально вглядывался в расстройство Черешнева Игоря Андреевича.

– Хорошая у вас машина, – вроде как с завистливым уважением проговорил Калинкин, кивая на джип Черешнева, проигнорировавшего стоянку и приткнувшегося прямо к ступеням.

– Да, неплохая, – тут же откликнулся тот, перестав тискать свои веки и надбровья и трепетно оглянулся на автомобиль. – Надо же было придумать, а!.. Чтобы я посмел сбить ее на этой машине!..

А кого жалко-то было в этом случае: жену или машину?!

Ох, ну просто язык зачесался для такого вопроса. В частном порядке задал бы его непременно. А при исполнении нельзя, при исполнении подобное любопытство может быть наказуемо.

– Игорь Андреевич, мне нужно задать вам несколько вопросов, – для чего-то сказал Калинкин, хотя еще пять минут назад не собирался приставать с расспросами к Черешневу. – Только вот не знаю где… Может, в машине посидим, вдали от лишних ушей?

– Не вопрос. – Горделиво приосанившись, Черешнев с вальяжным достоинством перебросил брелок сигнализации меж пальцев, открыл машину и с улыбкой пригласил: – Прошу!

– Нет-нет, я лучше на заднем сиденье посижу. Вы не против?

Он, наверное, глупо выглядел теперь, и взгляд Черешнева на это намекал недвусмысленно, но Калинкину вдруг приспичило влезть именно на заднее сиденье, и осмотреть там все досконально, и в очередной раз убедиться в том, что Черешнева Владимира врет самым беззастенчивым образом. И…

Черт побери все на свете! А ведь были царапины на самом деле! И пятно темное на подголовнике водителя, и крохотное пятнышко на самом сиденье с оплавленными краями наверняка от сигареты. Оказалось ведь все именно так, как она и говорила!

Что же получается, что она не врала ему в этом? И если не врала в этом, то…

– Вам следует определиться, Игорь Андреевич, – нарушил неприличную паузу Калинкин, пару раз нарвавшись на откровенно недовольный взгляд Черешнева, – как вы поступите с вашей супругой.

– То есть… То есть как я должен, по-вашему, поступить?!

Печаль в его восклицании была ну до такой степени фальшивой, что Калинкин еле сдержался, чтобы не сплюнуть себе под ноги.

– Либо вы пишете заявление на вашу супругу, либо… либо забираете домой после выздоровления.

– Какого выздоровления? – вкрадчивым, как июльский полуденный ветерок, голосом поинтересовался Черешнев, снова уставившись на циферблат дорогих часов. – Вы думаете, что эта больница способна излечить ее заболевание?!

– Вполне здесь справятся с ее ушибами и вывихами! – с излишней беспечностью воскликнул Калинкин.

– Я не об этом заболевании! – вдруг разгневался Черешнев, убирая свою физиономию из прорехи между двумя передними сиденьями. – Я о ее душевном состоянии!

– По-моему, с ней все в порядке. Имелась цель оговора, клеветы, даже я бы сказал. Во всем остальном Владимира Черешнева вполне адекватна.

– Оговора! Клеветы! Много вы понимаете!!! – Игорь Андреевич вдруг с силой опустил здоровенный кулак себе на колено и сморщился, пробормотав: – Черт!.. Она в последнее время вела себя как последняя идиотка! То устраивала сцены ревности, приплетая сюда нашу кухарку. То находила вдруг в своей тумбочке ее нижнее белье, и снова следовала сцена ревности! То теперь эти выдумки! Как это понимать прикажете?!

– Она просто ненавидит вас люто, Игорь Андреевич, – не без удовольствия прояснил ситуацию Калинкин, зорко наблюдая за хозяином машины. – Ненавидит! И старается навредить вам всеми известными ей способами. Попав под машину, тут же передернула ситуацию, выставив вас в невыгодном свете.

– И что же мне теперь прикажете делать?! Если она вполне здорова, как вы оцениваете взглядом профессионала, – в этом месте в его сарказме можно было бы захлебнуться, – и вытворяет такое!.. Что дальше ждать?! И что мне делать прикажете?!

– Ну… У вас несколько вариантов. – Калинкин снова не без удовольствия принялся рассматривать царапины на дорогой обшивке двери. – Вы можете подать на нее в суд за клевету и нанесение оскорбления. А можете просто с ней развестись. И все.

– И все?! – Полыхающее гневом лицо Черешнева снова развернулось на следователя. – Так у вас, у молодежи, решаются теперь все внутрисемейные проблемы?! Либо в тюрьму посадить любимую женщину – либо развестись?!

Про любимую был явный перебор. Никакой любовью в наигранном поведении Черешнева и не пахло. Была, может, привязанность, чувство долга и что-то еще, но только не любовь.

Калинкин частенько натыкался на звучные фамилии в милицейских сводках по результатам рейдов по дорогим притонам. Фамилии Черешнева не попалось ни разу, здесь врать он не станет, но некоторые господа…

Короче, выплескивали накопившуюся физиологическую «усталость» направо и налево. И с бильярдных столов их снимали в чем мать родила, и из бассейнов с голыми русалками вылавливали, и из-под умелых рук и тел массажисток вызволяли. Господа тут же распахивали пухлые бумажники, пытаясь отгородиться от проблем гласности. И, как ни странно, тут же вспоминали про тех самых любимых, что в светелке их ночами поджидали, обремененные чадами и супружескими узами.

Может, и гражданке Черешневой приходилось долгими ночами поджидать этого холеного красавца. Кто знает!..

– Послушайте, Игорь Андреевич, не стоит так кипятиться. – Калинкин лучезарно улыбнулся Черешневу, который взирал на него теперь как на вестника конца света, не иначе. – Я всего лишь сказал вам, что жена ваша никак не сумасшедшая, а вы вроде как не рады!

– Почему это я не рад?! Вы на что намекаете, Дмитрий Иванович?! – Красивые холодные глаза Черешнева сощурились. – Считаете, что мне так хотелось упрятать ее в психушку? Что я сам все это подстроил? Вытащил ее из дома посреди ночи, заставил приехать на окраину города, где и днем-то ходить небезопасно, наехал на нее на этой самой вот машине, так?!

«Именно! Именно так!» – захотелось снова раскрыть рот Калинкину. За небольшим, пожалуй, исключением…

Гражданка Черешнева клянется и божится, что откуда-то взялась точно такая же, похожая на эту машина, в салоне которой не было глупых царапин, отметин и прожженных сигаретных дырочек. И именно на этой машине возил ее супруг на обед в ресторан, а потом, возможно, на ней ее и переехать пытался. А эта, для отличного алиби, простояла весь вечер и большую часть ночи перед зданием, в котором располагалась фирма Черешнева…

Калинкин вовремя себя одернул. Не притормози он, впору надевать наручники на бедного бизнесмена. Куда было лезть со своими «может быть» и «возможно»? Откровенная бытовуха же! Никто особо не пострадал. Все живы, пускай и не вполне здоровы. Кто-то кого-то не любит, кто-то кого-то откровенно пытается убедить в обратном. Обычное дело, называемое неудавшимся браком. Разберутся между собой.

– Я ни в чем вас не обвиняю. Просто взял на себя смелость дать вам совет, только и всего. Дело в суде однозначно рассыплется. Сумасшествие ее весьма сомнительно, так что…

– Так что?! – высоким напряженным голосом перебил его Черешнев.

– Разбирайтесь между собой, вот. – Калинкин взялся за дверную ручку, намереваясь выбраться из машины.

– Конечно! Вам бы побыстрее тесемки на папке завязать да в урну ее отправить! – фыркнул Игорь Андреевич, снова отвернулся, постучал по рулю пальцами и вздохнул: – Видимо, вы правы. Это дело касается только нас двоих. Покажу, конечно, ее специалистам, что они скажут…

Сколько заплатишь, то и скажут! Калинкина вдруг переполнила отвратительная горечь. И даже стало жаль бедную Владимиру Черешневу. Ведь запросто упрячет ее муженек в психушку. Ему стоит только захотеть и немного поднапрячься, и дело в шляпе, а Владимира в палате.

Ох и дурехи же эти длинноногие красотки, изо всех сил рвущиеся за такими вот холеными мерзавцами. Все-то им кажется, что в огромном доме за высоким забором их ждет удивительное счастье, которого нет и не может быть в двухкомнатной «хрущобе» на пятом этаже. И что муж непременно должен по вечерам выбираться из приятно пахнущего салона дорогого автомобиля, а не из вонючего жерла переполненного городского автобуса. И завтракать они непременно хотят ароматной клубникой и пышно взбитой с белком овсянкой, а не вечно пригорающей к старой сковороде глазуньей.

Разве в том оно, счастье, девчонки!!! Быть оно может за любыми стенами и любым забором. Главное – это двое: он и она. А все остальное – лишь приложение!

Приложение, которым владел Калинкин Дмитрий Иванович, мало кому приходилось по душе.

Он был симпатичным парнем с репутацией честного, не избалованного мздой мента. Физически здоров, аккуратен, не обременен алиментами и вредными привычками, но и только. Многим современным девушкам, особенно тем, которые ему нравились, этого казалось чудовищно мало. Им хотелось непременно много, всего и сразу. Они совсем не хотели ждать, когда пройдет время и наберутся деньги. И можно будет обменять его тесную квартирку на более просторную, в престижном районе. Всего и делов-то – немного терпения и максимум усилий.

Ан нет! Ждать никто не хотел. Тем более прилагать усилия. К чему, если природа-мама все усилия уже приложила? И красота имеется, и стать, и ума немного. Всего этого достаточно, чтобы выгуливать себя утром по широким дорожкам собственного сада, кутаясь в дорогие меха – если это зима.

Одна девушка, с которой Калинкин всего месяц как расстался, так и заявила ему, собирая свои вещи с полок его старого шкафа:

– Хороший ты парень, Дима. Очень хороший! Но уж больно беден. Может, и не особенно беден в общепринятом понимании, но недостаточно обеспечен для меня!

И ушла со своей сумкой, поставив жирный крест на их отношениях и оставив в его душе еще один жирный отвратительный шрам.

– Не там ищешь, Калинкин! – подшучивали над ним коллеги по работе. – Не там и не тех…

А он настырно хотел именно тех! Тех, чьи ноги, грудь, осанка не оставляли равнодушными ни один мужской взгляд, чья кожа под пальцами казалась бархатом, а лицо не требовало ежедневной косметической ретуши.

Они даже в печали, слезах и бинтах бывали прекрасными. И бледность казалась не синюшной, а аристократически прозрачной. И отвратительный больничный запах не мог заглушить головокружительного аромата молодого холеного тела. Трогать ее хотелось, прижимать к себе и жалеть еще, а не…

А не отправлять в сумасшедший дом только потому, что она вдруг начала мешать кому-то.

Калинкин вертел в руках упаковку опротивевших до тошноты пельменей, пытаясь прочесть состав и определить его полезность, но буквы на прозрачном полиэтилене корчились и не желали складываться в слова. Он вздохнул и швырнул килограммовую упаковку в корзину. Какая разница, чего в них напихали производители, все они на один вкус. Сейчас бы домашних пельмешков отведать! Тех, что лепила его матушка. И навернуть тарелочку с домашней сметаной или с топленым маслом. А потом выйти на улицу и топориком помахать, складывая готовые дрова поленницей возле сарая.

Калинкин вздохнул с горечью.

Не получится, как бы ни хотелось. Езды до отчего дома четыре с половиной тысячи километров. Кто же его отпустит? И до отпуска еще ой как долго. Да и разве поехал бы он к матери, случись отпуск завтра? Вряд ли. Поскакал бы в туристическое агентство тут же, чтобы выбрать маршрут подоступнее и помоднее.

Вспомнив о матери, Калинкин окончательно расстроился. Сколько звал ее к себе, сколько уговаривал, все бесполезно. Не может, видите ли, она от земли оторваться! Яблони побросать сил у нее нет. И десять огородных соток беспризорными жалко оставить. Зачахнет, говорит, мгновенно без земли в городе. Зачахнет и умрет. А ему, говорит, девушка скоро найдется, она, дескать, и скрасит его одиночество.

Девушка не находилась, хоть умри. Та самая, единственная, которая даже после смерти его все смотрела бы в окно и ждала.

Так было у его матери с отцом, а у него вот все никак не получалось. Он уж и надеяться устал, и знакомиться сил уже просто не стало. Что ни красотка, то с претензиями…

– Здравствуйте, Дима. – Возле подъезда толпились пожилые женщины, оживленно обсуждая новых жильцов, въехавших неделю назад. – Отработали?

Любопытной была его соседка по лестничной клетке – тетя Шура Бабкина. Любопытной была до такой степени, что Калинкин порой, выходя из своей квартиры и заслышав, как тетя Шура поднимается к себе, бегом мчался на лестничную площадку этажом выше и ждал там до тех пор, пока она не скроется в своей однокомнатной конуре. И мало ему было ее любопытства, так она в довесок второй год сватала ему свою внучку – студентку педагогического института.