355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Галина Романова » Исполнительница темных желаний » Текст книги (страница 4)
Исполнительница темных желаний
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 04:00

Текст книги "Исполнительница темных желаний"


Автор книги: Галина Романова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Он открыл дверь сам, хотя всегда звонил, чтобы она открыла ему. Чтобы встретила на пороге, подставила щеку для поцелуя. Хоть и неприятно ей было, но до недавних пор щеку подставляла. Сейчас все изменилось. Поцелуи теперь исключались. И все общение между ними не должно было выходить за рамки вежливого пустого разговора.

– Передай хлеб, пожалуйста.

– Да, да, конечно.

– Кофе сварить тебе?

– Если не сложно.

– Я выгладила тебе рубашку, которую ты просил.

– Спасибо огромное…

И так далее, и тому подобное.

Ей, кажется, было очень комфортно за этой словесной органзой. Она даже хмуриться стала реже. Она и не догадывалась, как ему хочется поймать эту руку, передающую ему хлеб. Стиснуть ее, потянуть на себя, заставить ее хозяйку соскользнуть со своего места и усесться к нему на колени…

– Антон!

Полина так неожиданно появилась у входной двери, как будто выбежала или выпрыгнула из комнаты, хотя это ему наверняка померещилось. Она никогда не делала резких движений, всегда несла себя с достоинством. Просто он не ожидал… Нет, не желал ее сейчас видеть, и ее внезапное появление заставило его вздрогнуть.

– Я, Антон, – ответил он, поворачиваясь к ней спиной.

– Антон, где ты был?!

Странно, но ее интонация показалась ему надломленной, словно она волновалась. Что тоже исключается, потому что они ведь теперь соседи, между которыми повисла, переливаясь всеми оттенками, этикетная завеса.

– Это так важно?

Он согнулся и принялся стаскивать с себя туфли.

Черт! Хоть бы ушла! Не может он смотреть на нее! Кажется, только глянет в ее глаза и примется каяться во всех своих грехах и вымаливать прощение. Только прощать-то его, кажется, некому. Полина уже отгородилась от него, и его грехи занимают ее мало.

– Важно! Очень важно!

И его жена, его уравновешенная, милая, всегда вежливая жена, вдруг топнула ножкой. Она позволила себе топнуть на него своей красивой ножкой, и сделала это так мягко и так неубедительно, будто репетировала какое-то балетное па, что Панову вдруг сделалось смешно.

– С каких это пор, милая Полина, тебя стало интересовать, где я был, с кем я был? – протянул он все еще со смешком.

Посмотрел на нее внимательно, наконец. Отметил припухшие веки и темные полукружья под глазами, явно намекающие на то, что Полина плакала. Неужели переживала? И судорожное дыхание тоже ведь не от веселья случается, так? А она именно так сейчас дышала, его жена – с обидой и горечью.

Она молчала, также прерывисто дыша и покусывая нижнюю губу. Тогда он продолжил с нажимом, двинувшись в ванную и на ходу раздеваясь:

– Если бы тебя интересовало, где находится твой муж, ты бы позвонила. Это ведь так просто, дорогая. Берешь в руки мобильный, жмешь на кнопки и следом жмешь кнопку вызова. И ты сразу бы узнала, где я. С кем я…

Рисковал? Рисковал, без сомнения. Мог ведь нарваться и на истерику. Кто знает, что хранится в сокровищницах ее великолепной души.

А, плевать, решил он вдруг в какой-то критический момент! Плевать, какие чувства она сейчас испытывает. Ее так долго не волновали его чувства, что и устыдился бы, да желание пропало.

– Я знаю, с кем ты был, – вдруг пронеслось за ним следом по коридору, догнало, больно ткнуло под левую лопатку и заставило остановиться. – Я видела вас, когда вы уходили из ресторана, Антон.

– То есть? – внутри отвратительно и трусливо заныло. Он повернулся, и совершенно детским, шкодливым каким-то движением подергал плечами. – Я не понимаю, о чем ты, Полина.

– Я не хочу, чтобы ты врал мне, Антон.

И Полина потерла переносицу, будто тоже, как и Ольга вчера, поправляла очки-невидимки. Только у нее они наверняка розового цвета, с необъяснимым злорадством вдруг подумал Панов. И стекла розовые, и оправа из розового перламутра. И смотрит на мир эта красивая утонченная женщина сквозь свои, невидимые остальным, розовые стекла, и видит только свой мир. Мир, отфильтрованный от горя, от пошлости, от вожделения. Вожделение-то для нее – самый страшный из пороков.

– И прежде чем ты начнешь врать мне снова, я скажу тебе, что вчера, не дождавшись тебя, я пошла в дежурный магазин. А он как раз напротив того ресторана, где ты вчера отдыхал с девушкой.

– Она не девушка, она официантка, – буркнул он, поняв, что спалился на все сто.

– А официантки разве не могут быть девушками? – Полина недоуменно подняла аккуратные бровки. – Это не имеет значения, потому что я видела, как вы вместе вышли, обнялись и пошли в противоположную от дома сторону.

– А по-твоему, я должен был с ней идти по направлению к своему дому? – зло оборвал он ее.

Разозлился, потому что очень уж уравновешенным тоном Полина рассказывала о том, что вчера подглядела. Разве так ведут себя, уличая в измене?! Разве стоят восковыми куклами и аккуратно цедят слова, не меняясь при этом в лице? И непонятно тогда, почему глазки припухшие, и дыхание срывающееся было минут пять назад. Может, по поводу сломанного ногтя такие переживания случились?

– Ты… – осторожно, будто ступая на припорошенный снегом ледок, начала говорить Полина, – не должен был идти с ней сюда, это не обсуждается. Но ты и не должен был…

– Слушай, хватит уже! – взорвался он, поняв, что она ни черта его не ревнует к возможной сопернице. – Мне не хочется слушать, что я должен, а чего нет! Я любил тебя, понимаешь! Очень сильно любил! У меня к горлу комок подступал, когда я смотрел на тебя, и дышать невозможно было. Я же боготворил тебя, Полина! И не мог оставаться равнодушным, когда такая прекрасная женщина находилась рядом со мной! Поэтому я… Может, я бывал груб или слишком порывист, может, не спорю. Но это от любви, понимаешь, а не от неотесанности моей, как утверждает твоя тетка!

– А кто дал тебе право говорить с ней о нас, кто?! – вдруг тоже закричала она.

Впервые за все время их совместной жизни закричала. Он даже не знал, умеет ли она повышать голос, или это прерогатива грубиянок.

– Ты должен был со мной говорить об этом, а не с друзьями, не с тетей Полей! И не с этой ужасной женщиной, которую ты тащил куда-то!

И на последних словах его милая, уравновешенная жена, не способная, по его мнению, на ревность, грубость, непозволительный тон, подбежала к нему и влепила такую пощечину, что у него в голове зазвенело.

– Оп-па! – выдавил он и вымученно улыбнулся, потирая щеку. – Что это на тебя нашло, Полинка? Ты что, ревнуешь? Ты же сама…

– Что сама? – перебила она с вызовом и уперла кулаки в бока, чего тоже никогда не допустила бы прежде, это же некрасиво. – Вот что сама, что?!

– Ты же сама отказалась от меня. Ты потребовала моего переселения.

– Я не требовала! Я попросила дать мне время!

– Ах, вот как это у нас называется.

Господи, он боялся верить! Он даже с места сдвинуться боялся и стоял, будто ему носки кто к полу приклеил, чтобы не распугать, не разогнать сгущающиеся тучи семейного скандала. Он был так благодатен, так сладостен для него – этот бабий ор. Ему и смеяться и плакать хотелось одновременно от того, с какой искрой в глазах Полинка сейчас на него орала. А она ведь ревновала, точно ревновала, спокойствия ее мнимого хватило лишь на пять минут, и все. Лопнуло оно, ее спокойствие, как мыльный пузырь.

Ха-ха, вот это да! И куда хорошие манеры подевались! Наскакивает на него, кричит…

– Да! – голосила Полина. – Да, я, возможно, была не права. Но я молода и неопытна. Тебе надо было набраться терпения, а ты вместо этого!.. Как ты посмел?! Как ты посмел, бессовестный гад!

– Ух, ты! – он попытался поймать ее и привлечь к себе, но тут же получил по второй щеке. – Полинка, ну больно же!

– А мне не больно?! Мне, думаешь не больно вот тут!! – И изящная щепоть ее пальцев ткнулась ей в грудь. – У меня все разрывалось здесь минувшей ночью!

– Так позвонила бы.

– Я?! Я стану звонить, когда ты возишься там с этой шлюхой?! Ты бессовестный, беспринципный идиот!! И я тебя никогда не прощу…

Все, она выдохлась. Выдохлась, ударив его еще и еще, но уже не по лицу, а по плечам и груди. Потом совершенно неожиданным и нелогичным образом обвила его руками за шею, прижалась к нему и зашептала сквозь слезы:

– Прости меня! Прости меня, пожалуйста, Антоша! Я так никогда больше не буду себя вести, никогда. Но и ты… Не нужно больше никаких дурных женщин, Антоша… Пожалуйста, не надо!

Ох, как бы он хотел поставить в этом месте точку. Нет, не точку, а огромный восклицательный знак. Нет, три огромных, жирных восклицательных знака, после слов – наконец-то!!! Наконец-то свершилось, получилось, удалось! Все, теперь все будет по-другому, все будет славно, хорошо, станет искриться желто-оранжевым счастьем.

Ему ведь именно такого цвета счастье виделось всегда. Даже сочинение писал на эту тему, где объяснял долго, нудно и подробно, почему непременно желто-оранжевое счастье должно быть у людей, а не зелено-голубое, к примеру. Пять получил, как ни странно, за то сочинение. Пять и уважительное понимание учительницы.

Все предыдущие месяцы жил и ждал, жил с Полиной и ждал, ну когда же, когда хоть отблеск какой в их жизнь, утрамбованную вежливостью, просочится. Когда пробьется сквозь плотные слои учтивости, когда ослепит. И вот наконец-то!!! Наконец!!!

Он зажмурился, чтобы не резало так глаза, не выбивало слезу, то ослепительно золотое, что накрыло их сейчас облаком.

– Ты все еще любишь меня, Антон? – вдруг встрепенулась Полина, и пелена вокруг них задрожала жидким золотом.

– Конечно, глупая, – еле выдавил он, не открывая глаз, смотреть сил не было, так ярко пылало, что жгло даже сквозь веки. – Я буду любить тебя вечно, как ни заезженно это звучит. Только тебя одну…

– Сейчас позвонят в дверь, – вдруг сказала Полина и начала вырываться из его рук. – Кто-то стоит за дверью, Антон, ты разве не слышишь?

– Нет. Не слышу, – ему очень не хотелось выпускать ее, но в дверь в самом деле позвонили. – Может, не откроем?

– Нельзя, вдруг что-то важное, – прошептала она и глянула на него с непонятным испугом. – Или нехорошее…

Она угадала – его жена, добавив к списку своих достоинств еще и проницательность. То, что сообщили, ввалившись к ним в квартиру, Сергей Хаустов и Виталий Прохоров, было не нехорошим – было ужасным. Оно было страшным и черным и мгновенно поглотило золотистое облако, висевшее за минуту до этого над ними.

– Ее нашли, Антоха! – странно кривя губы, прошептал Хаустов, едва вошел.

– Кого? – не понял он, а по спине тут же поползли услужливые мурашки – вот, мол, мы тут, как тут.

– Зою нашли! – встрял Виталий, потому что Хаустов ответить не смог, зажав рот рукой.

– Где?! В каком городе?! – ахнул Антон. – Как она попалась?!

– Ее нашли не в городе, Антон, – простонал Сергей, сползая по стене на пол. – Ее нашли в нашем гараже!

– К-как в гараже?! В каком гараже?! Что она там делала? Пыталась угнать служебную машину?

Вошедшие друзья переглянулись, Виталий опустил глаза, а Сергей вдруг начал громко орать, будто так Антон сумеет понять быстрее:

– Ее нашли в нашем служебном гараже, Панов. В гараже, рассчитанном на двадцать четыре автомобиля. Зойку там нашли, понимаешь! Но она не могла угнать машину, потому что нашли ее под толщей бетонной стяжки.

– Как под бетонной стяжкой?!

– В виде аккуратно уложенного трупа ее нашли там, Панов! – продолжал надрываться Хаустов.

– Так она что же, не сбегала никуда, не скрывалась все это время?!

Одна самая крупная мурашка, величиной с грецкий орех, втиснулась меж позвонками и давай там ворочаться и колоть, пришлось по примеру Хаустова на пол усесться, а то сил просто не было от боли такой.

– Она не сбегала, – повторил он уже не вопросом, а утверждением.

– Да, – кивнул за всех Виталий. – Она не сбегала никуда. Она все это время была мертва, господа!

Глава 6

– Кому-то просто нужно было, чтобы она считалась сбежавшей.

Тая принялась облизывать ложку от варенья, отвратительно причмокивая языком. Очень хотелось отобрать у нее эту ложку и с силой шлепнуть ею Тайку по лбу, чтобы не умничала с отчетливо проступившим ехидным намеком. Чтобы не чмокала, как большая медведица, облизывая ложку. И чтобы вообще не вваливалась к нему под вечер в кабинет, где он собирался подумать в тишине. Что за моду взяла – входить без стука!

Но разве скажешь ей об этом, разве попросишь уйти? Что ты, орать начнет, на пруду будет слышно. А ему сейчас вопли ни к чему. Ему подумать надо. Многое вспомнить. Назавтра у него визит к следователю, где станут задавать те же самые вопросы, что и три года назад, присовокупив к ним много всяких других. А он разве вспомнит, что он говорил тогда? Разве повторит из слова в слово ту единственную правду, о которой знал? Наверняка где-нибудь что-нибудь да не так скажет. Сразу ведь вцепятся, сразу начнут душу мотать.

– Слышь, Сергей, что говорю-то? – повторила настырная Тайка, продолжая посасывать ложку. – Кому было выгодно, чтобы все считали Зойку убийцей, а, как думаешь?

– Я никак не думаю, – скрипнул он зубами, отворачиваясь.

Смотреть на обрюзгшее тело жены, обтянутое ярко-зеленым трикотажным сарафаном, не было мочи. Она напоминала ему огромного попугая в этом наряде, да и не только в этом, впрочем, тоже.

– А почему ты никак не думаешь? – вытаращила на него блеклые водянистые глаза.

Странно вот, да. Почему у нее глаза-то со временем поблекли? За счет чего иссяк в них небесно-голубой оттенок, уступив место мути непонятной? Вроде и не так давно они вместе, девять лет всего, а такие метаморфозы с бабой произошли. Ладно вес, тут понятно, жрать поменьше надо, тем более на ночь. А с глазами то что, с глазами? Может, от вредности, или от упрямства блекнут краски? Нужно будет подумать об этом…

– А почему ты никак не думаешь? – повторила Тая и села в плетеное кресло, истошно взвизгнувшее под ее весом, понятно: уходить она не собирается.

– А потому что, дорогая, – последнее слово он произнес с явным усилием, как ругательство оно у него прозвучало, – ты не даешь мне такой возможности. Я пришел к себе, чтобы посидеть и подумать.

– О чем? О том, кому это выгодно, так? – обрадовалась она, найдя в его лице единомышленника.

– И об этом тоже, – не мог он не согласиться. – Но для начала я хотел бы вспомнить, что говорил три года назад. Все заново перетряхнуть в своей памяти и…

– Какого хрена ты об этом-то голову ломать собрался, дурак! – Полные щеки Тайки заходили ходуном. – Тебе разве об этом нужно думать?!

– А о чем?

Нервозность жены, обычно сопровождающаяся желейным подрагиванием ее большого тела, вводила его в ступор. В эти моменты, как никогда, он не мог видеть ее. В эти моменты, как никогда, он готов был бросить все к чертям собачьим и начать свою жизнь заново. Не с фундамента даже, а с котлована, полного грязной воды, которую черпай и черпай, не убавляется. И готов был не спать ночей, не иметь ни гроша ломаного за душой, только бы не видеть ее больше никогда.

– Тебе нужно думать о том, что с тобой рядом, возможно, находится убийца!! – страшно засипела Тайка, дико глянув на него потемневшими от страха глазами. – Очень изворотливый и страшный убийца, который все эти три года врал, изворачивался. А у нас же дети, Сережа! Кто знает, что взбредет этому уроду в голову?! А Володька с Ванечкой еще такие маленькие!..

Все, это был удар под дых. Хаустов моментально съежился за своим рабочим столом. Намерения остаться нищим, сирим и голодным съежились тоже, и о строительстве новой – более счастливой и великолепной – жизни больше помышлять не хотелось. Ванька и Володька – его сыновья, за которых он кровь отдаст по капле. И Тайка, как бы порой отвратительна она ему не была, все же права. Думать сейчас стоило прежде всего о детях. Об их безопасности.

– Это ведь очень страшный человек, Сережа, – продолжила зловеще сипеть его жена. – Надо было так все подстроить… Ах, боже мой!! Я поняла!! Я поняла, наконец, как все случилось!!

Она поняла! Хаустов чуть не фыркнул, но поостерегся. Сколько людей было задействовано в расследовании, да и сейчас не меньше, они ничего не поняли до сих пор. А она поняла! Скажите, что делается, скажите, какие мы проницательные!

Хотя, с другой стороны, предсказывала ведь постоянно Тая, что с Зойкиной стороны нужно ждать какой-нибудь гадости? Предсказывала. Без конца ведь повторяла, что от родни его жди чего-нибудь нехорошего. Накаркала, вещунья, ох, и накаркала!

– Что ты поняла? – нехотя отозвался Сергей.

– Я поняла, что убийца Зойкин был с ней в сговоре, Сережа! Они вместе убили твоего брата, потом выкрали деньги, собрались удрать.

– А как она в нашем гараже-то оказалась служебном? Зачем? – не выдержал он и повысил на бестолковую жену голос.

– Как зачем? Ты что же, совсем не догоняешь? – Она глянула на него, как на несмышленыша, на пацанов порой так посматривала. – Стрелка там у нее с любовником была, который ее соучастник… Она убила Алексея, или они вместе его убили. Потом рванули в гараж за машиной и там он ее…

– Постой, за какой машиной они рванули в гараж? На чем же они тогда до гаража добирались?

– На такси, болван! – тяжело вздохнула Тая, закатив водянистые глаза под набрякшие веки. – Ты что, не помнишь, что тебе следователь рассказывал три года назад?

– Что?

– Что Зойка выскочила из подъезда с кожаным кейсом…

– Ну не выскочила, а спокойно вышла, между прочим, – возразил Хаустов, припоминая подробности давней истории.

– Пусть так. Спокойно вышла с кейсом, села в такси и уехала. Куда, спрашивается?

– Куда?

– В фирму вашу, где ее ждал уже любовник.

– Постой! То ты говоришь, что они вместе Лешу убили и вместе в гараж приехали, теперь…

– Я подумала и поняла, что, скорее всего, Зойка одна его убила, а ее любовник ждал ее в служебной машине в служебном гараже, – выкрутилась тут же Тая. – Или на своей машине ждал ее там.

– Ну и дальше-то, что?

Хотелось ему это признавать или нет, но что-то, отдаленно напоминающее логику, в словах его упрямой бестолковой жены все же просматривалось.

Зоя приехала к ним в фирму самостоятельно. Хаустов так думал потому, что именно таким образом она вышла из своего дома и таким же образом села в такси. Никто ее не гнал плеткой, и дулом пистолета в лопатки не подталкивал. Так же самостоятельно, не по принуждению, она приехала к ним в фирму. Спустилась в подземный гараж, где ее уже ждал ее любовник…

Кстати, а кто он?! Кто тот человек, который намеревался сбежать вместе с ней? И который ее за что-то убил и залил бетоном в одном из ремонтных боксов, где в тот момент шла реконструкция.

Хаустов точно помнил, что тогда там шел грандиозный ремонт. Он еще, когда на своей машине выезжал к Терехову, отпустив водителя и оставив служебный автомобиль на положенном ему месте, колесил через весь гараж, потому что центральный вход был загроможден лесами, мешками с песком и цементом. И бетономешалка на глаза ему попадалась, это он тоже отчетливо помнит, и даже место может указать, где она тогда стояла. И еще помнит, как бригадир строителей матерился перед уходом домой, что бетон не выработали: мол, целая груша осталась. А назавтра, мол, все застынет…

Скандала по поводу этому не было, это Хаустов тоже помнит отчетливо. Значит, бетон тот был израсходован. Кто-то похоронил под ним Зою. Вероятно, этот человек заранее все спланировал, и бетон не позволил выработать, отпустив строителей. Кто же он?

КТО??

– А что такого могло между ними произойти, что он ее убил? – пошел Сергей на поводу у жены, нехотя принимая ее версию случившегося.

– Так понятно, дорогой, что! Деньги! Она же к нему приплелась с полным чемоданом денег. Может сказала, что Лешку убила, тот испугался, что его за соучастника примут… Ну, тут могут быть варианты. Что там и кто из них знал, кто кого направлял, кто кого убивал… Одно ясно: Зойкин убийца до сих пор разгуливает на свободе. И он великолепный актер, если так долго сумел подыгрывать всем и даже принимать участие в ее поисках. Помнишь, сколько в свое время мы спустили средств на частные сыскные агентства, которые занимались ее поисками?

– Как думаешь, милая, кто это может быть? Ну… Кто мог быть ее любовником и убийцей?

Сергей взволнованно смотрел на жену. С ее прорицательскими способностями они, возможно, узнают имя убийцы, а? Вот и грядущие неприятности с семьей брата предсказала. И Зойке никогда не верила. Всегда твердила, что в ее показной любви к Алексею фальшь сквозит. Может, она замечала что-то уже тогда, к чему его глаза, к примеру, слепы были…

То, что сказала Тая потом, буквально сделало его прибитой дождем пылью. Никогда еще ни разу в жизни ему не делалось так страшно оттого, что кто-то о нем узнал что-то тайное, постыдное.

– Каждый! Каждый из вас ее трахал потихоньку, милый. И каждый мог польститься на деньги, если, конечно, не убил ее по неосторожности или из ревности. Что ты крутишь шеей, Сереженька? Что ты плечиками дергаешь и глазки такие недоуменные на меня таращишь? Ты что же думал, что я не знала, что ты трахаешь жену своего брата?..


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю