Текст книги "Как Кузька домовят помирил"

Автор книги: Галина Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Галина Александрова
Как Кузька домовят помирил

Глава 1. Как домовята заблудились

В избе расписной, нарядной, узорной, в деревушке над Быстрой речкой жил-поживал маленький домовенок Кузька. Молод он еще был – и семи веков не исполнилось, а у домовых это все равно, как для людей сказать, что седьмой год идет.

Но хоть и молодой домовенок, но вот дело свое знал: хозяевам помогал, за порядком следил.

Однажды ранним-ранним зимним утречком, когда люди еще крепко спали, проснулся домовенок Кузька, как всегда, прежде всех. Разлеживаться не стал, бодро и весело вскочил. Как будто и не мела за окном метель-пурга неугомонная.

Вылез Кузька из-под печки, в избе хозяйничает, пока никто его не видит. Горшки, сковородки да чугунки домовенок быстренько выскреб, порядок навел, да пыль подмел.

Тут бабка Настасья проснулась, зашевелилась, сейчас печь разжигать станет.

А Кузька уже в конюшне порядок наводит – вчера поздней ночью хозяин из города приехал. Домовенку и здесь надо за всем проследить, лошадок почистить, накормить. А потом можно и гриву им расчесать, в косички заплести – любимое занятие домовых.

Подошел Кузька первым делом к телеге, вдруг слышит – что-то в сене шебуршится.

– Никак опять мышь? – подумал вслух домовенок, обращаясь к стоящей рядом кобылке. – А-я-я-й! Она же лучшее зерно у вас погрызет, жеребеночка маленького напугает. Непорядок!

Но тут среди сена возникла чья-то лохматая головенка и блестящие черные глазки. Следом за головой появился и весь домовенок в яркой рубашке.

– Белебёня! – завопил Кузька радостно.

Брат дорогой из родной деревушки, друг-товарищ во всех озорных проделках да играх пожаловал! Как тут домовенку не обрадоваться. Прыгает Кузька, скачет, лапотками притоптывает, руками прихлопывает.

Успокоился немного Кузька, да поспешил доброго гостя в избу вести, к себе под печку в красный угол усаживать, яствами-угощениями со вчерашнего дня оставшимися баловать.

Поел Белебеня щи да кашу, закусил пирогами, что бабка Настасья уже испечь успела, да принялся новости рассказывать – с рождения он говорливый был, ни минутки не помолчит, все чего-то тараторит.

– В нашей-то деревне, Кузька, все о тебе скучают, часто вспоминают, приветы передают. Особенно дед Палила, а также Сюр, Вуколочка, Афонька, Адонька, Сосипатрик.

Кузька слушает, гостю не нарадуется. А Белебеня уже тараторит о том, что его в Кузькину деревеньку привело, далеко так занесло.

– Наши-то все кланяются тебя, Кузька, зовут на новоселье, очень просят пожаловать.

Кузька обрадовался:

– Кто ж у нас теперь переселяется, в новую избу перебирается?

– Вуколочка! – важно проговорил Белебеня.

Кузька опять запрыгал от радости. Большое событие для домовых, когда кто-то в новый дом отселяется. Взрослеет, значит, своим хозяйством жить начинает.

Но через несколько минут загрустил домовенок:

– Да как же я, – Кузька даже растерялся, – хозяйство свое брошу? А потом зима, добраться до нашей деревеньки нелегко. Ты-то сам как здесь очутился? – спохватился Кузька.

– Нам воробей Серыш рассказал, что из твоего села в город кто-то приехал. А от нашей деревни до города недалеко. Вот я и добрался потихоньку.

Но вдруг Кузька вспомнил, что рядом в избе хозяин коней собирать будет, в соседнюю деревню за зерном едет. А уж от нее до кузькиной – рукой подать.

Кузька в дорогу мигом собрался – оделся потеплее, подпоясался, вот и готов. И сундучок свой заветный, волшебный взял – авось пригодится, да пирога кусок, чтобы в дороге поесть.

Вскарабкались домовята в сани, да в сене от холода спрятались. Ничего им теперь не страшно – только красные носишки торчат, да черные бусинки-глазки выглядывают.

Не знали домовята, что хозяин передумал и поехал за зерном совсем в другую деревню.

Долго ли ехали, Кузька с Белебеней сами не поняли. Только проснулись они, а сани въезжают в незнакомую деревеньку, едут к большому крепкому дому. Домовята тихонько соскочили, да в дом и забежали. Огляделся Кузька – изба большая, а грязная какая! Видать, не следит за ней домовой, хозяевам не помогает.

Отправились первым делом продрогшие домовята за печку – замерзли в дороге. А там домовенок сидит – маленький, лохматенький, немытый, нечесаный, на гостей с любопытством посматривает, глазками поблескивает.

Белебеня-болтун тут же вперед выскочил, с домовенком познакомился, обо всем принялся ему рассказывать – куда да зачем едут. И познакомиться успел, узнал, что домового зовут Литяней. А Кузька отогрелся и есть захотел – кусок пирога, что они с собой захватили, давно уж съеден.

– Что же это ты, хозяин, – обратился он к Литяне. – Гостей и не поишь, и не кормишь? Не по-нашему это!

– Нечем, – вздохнул домовой. – Бедная у нас деревня, и гостей не угостишь.

– Стоит деревенька на горке, а хлеба в ней ни корки, – тут же сочинил Кузька и недовольно насупился. – Что же это у вас так?

Рассказал домовой им о том, что как-то залетела в деревушку Баба Яга, да и перессорила всех домовых. С тех пор домовые обленились, по дому не радеют, за порядком не следят. И деревушка совсем обеднела.

– Да, – Кузька покачал головой. – Плохо ваше дело.

Все же поискал, порыскал Литяня, нашел сухую корку, угостил домовят. Белебеня же хозяина потешил, рассказал ему обо всех приключениях Кузьки.

Поведал все, что слышал, да и то чего не было прибавил. Так уж расписал, что Кузька от гордости раздулся, нос задрал.

И оказалось, что когда тебя вот так расхваливают, а ты от этого нос задираешь – потом очень нехорошо получается.

Был наш Кузька смелый домовенок, большой выдумщик. Всегда еще трусоватого Нафаню подбадривал. Но теперь, как вы дальше увидите, стал Кузька всех бояться. Но пуще всего того, что его, такого пухленького да румяненького, кто-то незнакомый да страшный вместо пампушечки съесть захочет. Но давайте продолжим нашу историю по порядку.

Утомились домовята, угомонились в конце концов, да под печку спать и завалились. Заснули крепким сном, никто и не заметил, не подумал, что пока Белебеня о Кузькином волшебном сундучке рассказывал, сорока-белобока у трубы печной грелась да подслушивала разговоры домовых. Уж очень ей интересно было, какие гости в глухую деревушку пожаловали, какие вести привезли. Услышав, как домовята похрапывают, белобока полетела скорей по деревушке всем знакомым новости докладывать.

Позже всех услышал новости старый домовой, дед Скалдыр, что жил на мельнице, на окраине деревушки, у самого леса темного. Ночами ему не спалось, вот и сидел домовой у окошка. Выслушал он прискакавшую к нему ранним утром сороку.

– Скалдыр, Скалдыр, вести-новости, чудеса чудные, диво дивное! – затараторила сорока у окна. – Слышал ли ты, видел ли, к нам заявился богатырь неведомый, страшный-опасный. Кузькой его зовут. Бабу Ягу перехитрил, Дрему болотную одолел и самого Смерча-Неуча! Лешие у него в подручных ходят, во всем подчиняются! А еще есть у Кузьки сундучок – волшебство в нем такое, что как откроешь, так сразу вместо лета зима будет, а вместо зимы лето. Все в мире разом изменится-переменится.

Надоело Скалдыру слушать сорочье стрекотание, шикнул он на болтливую птицу, а сам задумался. И знал ведь, что сорока соврет – недорого возьмет, а все-таки жуть как захотелось необычного домового увидеть, на чудеса полюбоваться. Посмотрел Скалдыр за окно – во дворе еще темным-темно. Кафтанчик тогда он накинул, да зашагал в сторону того дома, куда Кузька с Белебеней попали.

Тихонько дед Скалдыр за порог шагнул, прислушался. Спят домовята за печкой. Прошел тогда Скалдыр осторожно, смотрит, где же обещанный Кузька-богатырь, победитель? Видит, лишь маленький домовенок в красной рубашонке посапывает, во сне похрапывает, а рядом другой, тоже спит-сопит. Растерялся было Скалдыр, но затем углядел – у домовенка в красной рубашонке в изголовье стоит сундучок. Ох и красивый сундучок – с блестящими уголками и замочком, украшенный цветами.

Скалдыр тогда схватил сундучок в одну руку, спящего домовенка в другую и быстро-быстро побежал к своей избе.

Глава 2. В чужом доме

Проснулся Кузька – что такое, что случилось? Белебени рядом не видать, Литяни не слыхать. Только мыши кругом шебуршатся, нахально усами щекочут, в лицо тыкаются. Отмахнулся домовенок, огляделся. А изба-то не та, где он заснул, чужая, незнакомая изба.

Загрустил маленький домовенок, пригорюнился.

– Ох, беда-беда, огорчение! Один я, одинешенек. Нет мне пути-дороженьки, не принесут меня домой ноженьки.

Скалдыр присел рядом, послушал и говорит:

– Нечего тебе, Кузька, грустить, печалиться. Будешь теперь со мной жить, мне помогать. Сам видишь – стар я стал, один с делами не управлюсь.

Кузька лишь промолвил тихонько:

– Ас Белебеней-то что? Его тоже, как и меня, неведомо куда унесли?

– Ничего с твоим Белебеней не случилось, – усмехнулся Скалдыр. – Я его в проезжие сани положил, сенцом укутал – проснется как раз в городе. А уж оттуда найдет дорогу до своей деревушки, не заблудится.

Повеселел немного Кузька. Не с ним, так хоть с Белебеней все в порядке. Ну а пока, раз уж выбраться-спастись не может, решил Кузька на месте не сидеть, как и положено хорошему домовому, за порядком следить, избу подчистить.

На другой день Кузька проснулся поздно. Выглянул из-за печки, а кругом солнечно, светло. Кузька весело подпрыгнул и радостно заголосил на всю избу:

– Солнышко-ведрышко вышло из-за речки. Быстро по небу пошло, деткам радость принесло…

Хорошо хоть мельника и Скалдыра в избе не было, вот бы они удивились такому ликованию. А радовался Кузька не напрасно: наконец-то метель улеглась и выглянуло зимнее солнышко. Домовенок радостно проговорил высунувшимся из-за печки любопытным мышкам:

– Задумал бежать – так не лежать!

И не тратя времени зря, схватил сундучок и побежал из избы. Только лапотки засверкали, да дверь скрипнула. Бежит домовенок по двору, только не к мельнице, а к полю заснеженному, в сугробах путается, в снег по самую шею проваливается. Бежать по снегу тяжело, устал, запыхался.

Огляделся тогда Кузька. Рядом, оказывается, тропка проложена. Невесть кем проложена, невесть кем хожена. Может, лиса бегала, проверяла, не появились ли еще у мельника курочки. Но для домовенка маленького в самый раз. Ох и побежал по ней Кузька! Ему даже жарко стало.

Глава 3. Девочки-сенежинки

Долго ли, коротко ли бежал – сам не понял. Вот только оказался он не в деревушке, куда путь держал, а в лесу темном и страшном. Даже солнечные лучи сквозь мохнатые еловые лапы не проходили. Лишь снег под ногами поскрипывал. Видимо, и вправду лисья тропка была, к норке вела. Неожиданно его ноги заскользили, и Кузька плюхнулся на мягкий снежок, прикрывающий ледяную речку.

Тут домовенок опомнился, осмотрелся. Что делать? Куда идти? Назад пути не найти. Кругом темные огромные ели, загородившие мохнатыми лапами голубое небо. Под ногами только лед.

Остановился Кузька, а мороз тут как тут. Подбирается к маленькому домовенку потихоньку, щекочет ледяными пальцами, залезает под рубашку, под кафтанчик и в лапотки.

Загрустил домовенок. Размышляет. Вот придет весна, проснется Лешик и дед Диадох, а домовенок так и будет стоять здесь, как ледяная сосулька, а когда все растает, провалится под лед. Кузька даже заплакал от жалости к себе. Сперва тихонечко, а затем на весь лес! Рыдает и голосит:

– Ох, бедненький я, ох, несчастненький…

Так сильно слезами обливается, что ничего вокруг себя не видит. А за спиной его, оказывается, уже давно слышны смешки и тихие, нежные голоски:

– Это кто, кто так голосит?

– Кто лесных жителей пугает, покой нарушает?

– Это, это… неведомая зверюшка?

– Нет-нет-нет! Это пенечек большой, его снегом засыпать забыли, вот он и обижается.

И тут эти невидимые озорницы принялись засыпать Кузьку снегом. Мягонькие снежинки мигом припорошили домовенка. Теперь он действительно стал походить на пенек в большом сугробе. Одни глаза только хлопали, а все остальное под снегом.

– Кто вы? – испуганно проговорил Кузька басом.

Обернуться он боялся.

– Ой, ой, пенек разговаривает! – засмеялись неведомые голоса.

Домовенок ощутил, что его овевает легкий ветерок, и внезапно перед ним предстали полупрозрачные легкие фигуры девочек, словно сотканных из снежинок. У них были белые личики, голубые глаза и длинные русые косы с синими бантиками. Из их широких рукавов беленьких шубок беспрерывно сыпались снежинки. Они летали, кружились, скользили перед перепуганным домовенком. Кузька даже не мог сказать, сколько их, так как снежные девочки ни одной минутки на месте постоять не могли.

– Ты живой… живой… живой… – затараторили вразнобой девочки, внимательно разглядывая Кузькины вытаращенные от удивления глазищи.

– Кто же ты? Кто?

– Я домовой! – важно ответил Кузька, пытаясь стряхнуть с себя сугроб. Ничего не получалось. На нем было уже слишком много снега.

– Нет-нет-нет! – расхохотались девочки и нежными, переливчатыми, словно колокольчики, голосками проговорили:

– Домовые в доме живут. Они злые, красные, жаром пышут и страшные, как огонь! А ты беленький.

– Я не страшный! – Кузька даже обиделся. – И жаром не пышу! То есть не пыху… Не пыхаю. – Кузька совсем запутался. – А вот вы кто?

– Мы снежинки, Деда Мороза внучки, Вьюги, Пурги и Метелицы племянницы.

Домовенок уставился на девочек. Он так и не понял, сколько их, так как полупрозрачные личики и белые снежные шубки так и мелькали перед его глазами. Непоседы заливались веселым смехом и посыпали все вокруг чистыми снежинками.

– Помогите мне! – жалобно проговорил Кузька, барахтаясь в сугробе. Его лапоточки скользили на ледяной поверхности речки, а пушистый снежок забивался в рот и под одежду. Бедный домовенок совсем продрог.

– А ты правда не горячий? Жаром не пышешь? – опасливо осведомились снежинки. Они боялись прикасаться к Кузьке.

– Нет, – Кузька стучал зубами от холода. Но на всякий случай одной рукой пощупал другую свою руку. Она совсем не была горячей. Окоченевшая ладошка из последних сил удерживала сундучок.

– Ну ладно. – Несколько девочек быстро подлетели к Кузьке и стряхнули с него снег. Затем, подталкивая его со всех сторон, вытащили на бережок.

– Какой тяжелый! Какой теплый! Какой кругленький! Глазищи-то какие! И не беленький, совсем не беленький! – верещали при этом смешливые девчонки.

Оказавшись на берегу, Кузька вновь плюхнулся на снег. Ему казалось – весь он так сильно замерз, что даже шевельнуться не может. Поэтому домовенок вновь горько заплакал.

– Ой, не ходят мои ноженьки, не шевелятся мои рученьки. Ой, замерзну я здесь в страшном лесу, пропаду пропадом!

Кузька зубами стучит, на холод ворчит. Снежинки закружились, завертелись вокруг домовенка. Лепечут о чем-то между собой. Наконец одна девочка-снежинка подлетела поближе к Кузьке и проговорила:

– Ты, наверное, погреться хочешь? К огню, к жару опасному, ужасному вернуться решил?

– Да!

Кузька с загоревшимися глазами посмотрел на девочку. Сейчас она путь укажет. И действительно, девочка-снежинка продолжала:

– Тогда пойдем с нами. Здесь рядом совсем. Немножко пролетишь с нами и будешь там.

Кузька попробовал было снова подняться, но замерзшие и усталые ноги его уже не держали. Тогда девочки-снежинки сказали:

– Ничего, сейчас придут тетушка Пурга, тетушка Метелица, тетушка Вьюга. Они помогут. Они подкинут, подбросят и долететь поспособствуют.

– Ну нет уж, – рассердился Кузька. – Метель и пурга меня совсем здесь заморозят, снегом запорошат!

Вскочил домовенок и по тропинке припустил. Девочки-снежинки, увидев, как странно он передвигается, вновь захихикали, показывая пальчиками на ноги домовенка:

– Какие странные подпорки! Ты почему не летишь? Лети! Лети с нами!

Но Кузька, крепко прижав к груди сундучок, вначале бежал впереди всех. Хотя куда ему равняться с девчонками! Через мгновение снежинки оказались перед ним и повели домовенка в глубь леса. По дороге они успевали играть в салочки и смеяться, присыпая снежком обнажившиеся ветки елок.

– И зачем только эта зима нужна! – обиженно бормотал домовенок. – Всем от нее плохо, всем нехорошо…

– Что ты, что ты говоришь, – тут же расслышали его девочки и возмущенно загалдели.

Они даже замедлили свой полет.

– Зима всем нужна – деревьям, полям, зверям.

– Зачем это она нужна?

– Ну как же? А отдыхать когда? Видишь, деревья спят, отдыхают. Трава отдыхает.

– Ну тогда снег не нужен, – домовенок сердито стряхнул снежинки, запорошившие его волосы.

– Ну уж нет! – Тут девочки совсем обиделись. – Смотри, снежок деревья и землю укутал – и им тепло, хорошо. Они как под шубой спят себе и спят. Давай мы тебя снежной шубой прикроем, и тебе хорошо будет.

– Ну, нет уж! Я совсем тогда замерзну. И найдут весной только сосульку. Мне такая шуба не подходит. Мне бы к печке, к теплой.

– Приведем, приведем мы тебя сейчас к этому страшному, ужасному огню.

– Так, значит, там печка? – обрадовался Кузька. – Вот согреюсь-то у огонька!

– А что это такое, печка?

– Ну как же, – важно проговорил домовенок. – Печка это… Это такая штука. Заслонка в ней открывается, дрова туда кидаются, а оттуда огонь вырывается.

Девочки-снежинки внимательно слушали Кузьку, но после его слов вновь обрадовано загалдели:

– Да-да, туда мы и летим. Там что-то открывается – а оттуда огонь, огонь. Только вот мы подлетать не будем близко. – Девочки все приостановились. – Беги вон туда, мимо этой маленькой елочки – пушистые лапки и вон того кустика с красными ягодами. А мы не можем дальше. Мы от огня растаем-таем-таем…

Кузька радостно припустил по указанной ему дорожке. Девочки-снежинки недолго смотрели ему вслед, кружась хороводом вокруг маленькой елочки и присыпая ее снежком. А затем улетели.

Глава 4. Живая печка

Пробежав по дорожке, Кузька вдруг оказался рядом с большущей норой. А в глубине была дверь деревянная, крепкая.

– А где же деревня? Может, я не дошел? – удивился домовенок.

Побежал Кузька вперед – а там лес непроходимый, непролазный. В такие дебри и зайдешь, так сразу пропадешь. Кинулся назад – а нет уже девочек-снежинок, улетели, исчезли.

Где теперь искать путь-дорогу? Стоит Кузька, по сторонам глядит, а куда податься и не знает. Бестолковые снежинки-смешинки совсем не туда, куда надо, Кузьку завели.

Кто в такой пещере жить будет? Человек не поселится – это же не домик. И не избушка, пусть даже и на курьих ножках. Так что и Бабе Яге делать тут нечего. Но и медведь в такой берлоге не спит – уж больно большая. А больше медведя никого в лесу домовенок и не знал. Разве что только леший, может быть, отец маленького Лешонка. Он-то большим может становиться.

А мороз все крепчает, воздух холодает. Вот-вот пурга да метель пожалуют. Все следы заметут, снегом ослепят, дорогу преградят. Что делать маленькому домовенку? Ничего Кузьке не осталось, как только нырять прямо в эту нору. Раз уж снежинки говорят, что там огонь да печка, хоть обогреться можно будет.

Подошел домовенок к двери, постучался кулачками замерзшими. Никто не открывает.

Стучал-стучал, аж устал. А стоять на морозе холодно, до костей пробирает. Повернулся тогда Кузька спиной к двери, да как принялся в нее пятками колотить! Пусть что угодно хозяева делают, только бы пустили погреться у огонька. Недолго домовенок настукивал – после третьего удара дверь заскрипела и приоткрылась. Не намного, но домовенку как раз чтобы пролезть. Не запер, видимо, хозяин свое жилище.

Нырнул Кузька в пещеру, огляделся – а там кто-то точно живет-поживает, добро наживает. Сперва только темно домовенку показалось. А как только глаза к полумраку привыкли, разглядел он большой коридор. Тапочки там домашние стоят. Большие-пребольшие. Кузька бы в таком тапочке речку переплыть смог.

Рядом на гвоздиках три шляпы висят. Шляпы нарядные, парадные. Одна бы упала, Кузьку целиком спрятала, накрыла и следа бы не осталось. Как в домике в ней домовенок может жить. Стул деревянный большущий стоит. Вот и все, что Кузька в прихожей разглядеть смог. И непонятно домовенку – раз одни тапочки, но три шляпы, то, значит, здесь один хозяин, который тапочки обувает, а шляпы все время меняет? Или же три хозяина-великана. У каждого своя шляпа, но только одни на всех тапочки и один стул. Загадка!

Кузька-то заскочил в нору, от ветра-холода укрылся, но про вежливость не забыл. Во весь голос домовенок кричит:

– Хозяева дорогие, здравствуйте! Гостя принимать, привечать извольте!

Кричал он так, а никто навстречу не вышел, не встретил. Что это значит? Вроде бы и должен кто-то быть – в норе тепло, чем-то вкусненьким пахнет. Но откликаться никто не откликается. Примолк тогда Кузька, решил дальше идти.

Следующая дверь тоже приоткрыта оказалась. Вошел домовенок и очутился на кухне. Очаг большой, над ним котел, а в котле что-то варилось. Ох и большущий котел! Домовенок бы в нем как в озере плавать смог бы.

Смотрит Кузька на это чудо чудное, дивится. А тут вдруг все кругом загудело, зашумело, как будто ветер сильный поднялся, буран закружился. Испугался Кузька, а шум все ближе и ближе. Дверь входная со стуком сама распахнулась, настежь открылась. Огонь под котлом сильнее загорелся, в котле что-то забурлило, зашумело. А от входной двери голоса громкие Кузьке послышались.

Ох и испугался домовенок! По кухне заметался, забегал. Хотел было за поварешку большую спрятаться – а весь не умещается. Нога или рука остаются на полу. Под половицу – не залезет. Под столом его видно, под стулом еще лучше разглядеть можно.

Забежал тогда домовенок за дверь и очутился в комнате. Спят там, видимо, хозяева. Забился Кузька под кровать, а сквозь открытую дверь на кухню смотрит – что-то будет? Кто пришел?

Только домовенок скрылся, как дверь на кухню с громким стуком отворилась, и вошло страшное чудище.

Посмотрел Кузька, и в глазах у него потемнело. Большущее, зеленое. Длинный хвост за ним волочится, как за настоящей змеей. На двух лапах стоит, в тапки домашние обутый, двумя лапами к котлу тянется. На спине крылья кожистые сложены, только перьев не хватает, а то совсем бы как птичьи. На чудище этом ужасном, громадном, жилеточка надета нарядная, атласная. С золотою каймою, бирюзовыми каменьями отделанная. Поясок шелковый, золотом расшитый-вышитый. Загляденье просто.

А голова-то у чудища не одна! Целых три у него головы! Вспомнил Кузька, что в сказках, которые дед Папила и Скалдыр ему рассказывали, такое чудище Змеем Го-рынычем величали. Только вот не чаял, не гадал маленький домовенок, что когда-нибудь и ему придется такое страшилище увидеть, в его логове оказаться. Даже дышать Кузька боится, лежит под кроватью и трясется.

А Змей Горыныч на кухню вошел, в котле ложкой помешал, правая голова, в желтой шляпе, попробовала. Левая голова в красной шляпе тут же возмутилась:

– Ты чего ешь, а нам не даешь? Опять поперек всех торопишься?

Тут первая голова в желтой шляпе вдруг завертелась, закрутилась. Ноздрями воздух втягивает, глазами по сторонам поглядывает, что-то выискивает:

– Чую я, чую человечий дух. Кто к нам незван-неждан явился? Кто потревожить решился?

Третья голова в красной шляпе тоже воздух втягивает, переговаривается с первой:

– Ох есть, есть тут дух! Только вот не человеческий, а другой какой-то.

– Почему это другой? – рассердилась первая голова. – Я говорю человеческий, значит, человеческий. Сейчас мы его найдем и съедим!

И так уж голова страшно челюстями клацнула, зубами щелкнула, что Кузька под кроватью чуть под пол не провалился. Жаль только, что проваливаться дальше было некуда – итак под землей, в норе находился.

А головы все принюхивались. Даже средняя голова, которая до этого все время спала, прикрыв глаза, проснулась и принюхалась. А затем, широко зевнув, сказала:

– Да почудилось вам все. Над деревнями налетались, человечьим духом надышались, вот и напридумывали. Нет у нас никого здесь и быть не может. Давайте-ка лучше поскорее поедим, да спать завалимся.

Первая и вторая голова нюхать прекратили, друг на друга поворчали, а затем есть кинулись. Двумя лапами половник ухватил Змей Горыныч. Правой лапой варево в рот у правой головы отправляет, левой лапой в рот у левой головы. Затем сразу двумя лапами один половник в рот своей средней голове запихивает. А третья голова все время старается себе что-нибудь перехватить, отнять у средней головы. А та все также сонно помалкивает, не возмущается.

А первая и третья голова переругиваются.

Кузька же под кроватью сидит ни жив ни мертв. Смотрит, с каким аппетитом Змей Горыныч ужинает. Представляет себе, как найдет сейчас его какая-нибудь голова, увидит и решит закусить маленьким пухленьким домовенком.

Кузька хоть и боялся, а все-таки подметил, что одна голова, которая посерединке, сонная все время. Ничего ей не надо, только бы поспать, а вот левая, третья голова поесть любит. Ну а первой, правой головы домовенок боялся больше всего. Ох и сердитая она была!

Тут Змей Горыныч котел свой опустошил, а из коридора целый мешок притащил. Третья голова тут же так громко слюнки глотать стала, зубами в предвкушении щелкать принялась. Кузька даже глаза закрыл. «Вот оно что! – думает. – Там, наверное, полным-полно маленьких упитанных домовят. А этот страшный-страшный Змей Горыныч сейчас как примется, словно плюшки, домовяток беспомощных трескать».

Кузька уши зажал, глаза закрыл – мученья домовят видеть не хочет. Но не слышно было ни страшных криков, ни плача. Лишь чмоканье и чавканье раздается. А запах! Кажется домовенку, что пахнет сладкими ватрушками, медовыми пряниками и вкусными плюшками.

Кузька один глазок открыл, потом другой. Смотрит – а Змей Горыныч из мешка достал коврижки, коржики, пироги сладкие, медово-ягодные плюшки-ватрушки, пышки, крендельки сахарные, лепешки, оладушки. Все свежее, мягкое, пышное. Полный мешок сладостей да лакомств! А коврижки еще сверху медом свежим поливает, плюшки вареньем намазывает и уплетает.

Кузька даже под кроватью привстал от удивления. Так вот чем страшный Змей Горыныч питается, вот чем он увлекается! Не маленькими домовятками, а сладкими печеньями! Вот что он, оказывается, из деревень похищает и к себе в нору тащит.

А Змей Горыныч опять сам с собою переругался. Первая голова правой лапой ухватила медовую плюшку. Плюшка большая, красивая, вкусная. Третья голова, которая больше всех ела, все к себе в рот тянула, тут же левой лапой эту же плюшку постаралась к себе утащить, в свой рот запихать. Чуть не подрались между собой две головы. Если бы средняя не вмешалась, не проснулась, да не успокоила неугомонных, неизвестно чем все бы и закончилось.

Поел Змей Горыныч. Смотрит домовенок – а-я-яй! Какое безобразие! На столе мусору осталось – видимо-невидимо. А чудище убирать ничего не собирается, даже не пытается. Думает Кузька, может быть, со Змеем какой местный домовенок прилетел? Может, он порядок и наведет?

Да только не показалось ни одного домовенка, никто убираться и не стал. Лишь Змей Горыныч подальше от стола отошел, все три пасти свои открыл, да как дыхнул, как огнем полыхнул – весь мусор и загорелся.

«Так вот про какую печку девочки-снежинки говорили! – догадался домовенок. – Действительно, как живая – как откроешь заслонку, так оттуда огонь и летит».

Тем временем хозяин норы, наведя таким образом порядок, завалился на пуховую перинку, под шелковое одеяло спать. Средняя голова тут же захрапела, засвистела. Через некоторое время прекратили переругиваться и две другие головы.

Домовенок хотел уж было вылезти да убежать, куда глаза глядят. Уж лучше ночью в глухом лесу, чем в этой страшной норе со страшным чудищем. Как вдруг почувствовал он, что постель над ним опять заколебалась. Проснулась, видимо, какая-то голова.

Кузька высунул голову из-под кровати и увидел, что третья голова Змея Горыныча, левая, та, которая поесть любит, поднялась уже на своей длинной шее и тихонько потянулась к оставшимся от ужина кренделям и плюшкам.

Две головы спят, похрапывают, а третья тем временем леденцами закусывает, плюшками и пряниками зажевывает. Кузька смотрит, дивится. Понять не может, как одним телом сразу три головы управляют?

Тем временем третья голова все плюшки доела, еле-еле дух перевела, да с размаху на перину плюхнулась. А две другие даже глаз не приоткрыли.

А вот домовенку не поздоровилось. Видимо, так много Змей Горыныч плюшек съел, что не на шутку отяжелел. Перина-то вместе с кроватью под ним и просела, домовенка придавила.

Кузька уж пыхтел, охал, а вылезти из-под кровати никак не мог: пухленький, упитанный – вот и не получается. Закручинился Кузька, запечалился над своей невеселой долей, да не заметил, как и уснул.

Вот и раздавалось в темноте и тишине пещеры похрапывание. Громкое – Змея Горыныча, а тихое, с присвистом – маленького домовенка. Так и ночь пролетела.