Текст книги "Ника Лосовская и законы физики"

Автор книги: Галина Полонская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 10

Всю вторую половину дня девушка усердно хозяйничала, помогая еще недостаточно окрепшей после болезни бабушке. Прополаскивая выстиранное белье, сквозь шум воды в ванной она услышала телефонный звонок и затем строгий голос Любови Эмильевны:

– Здравствуйте!.. Нет, я вам не звонила… Простите, а с кем я говорю? Мне ваш голос определенно знаком. Может быть, вам моя внучка звонила? Подождите, сейчас я ее позову…

Внучка наскоро вытерла руки и взяла протянутую бабушкой телефонную трубку:

– Я слушаю!

– Так это вы меня с премией разыграли?! – заорал на нее свирепый мужской голос. – Как же вы, разлюбезная, не догадались, что у меня телефон с определителем номеров стоит? Из-за вас я, как последний идиот, в отделение за премией побежал, а мне там подтвердили, что я действительно не в своем уме…

– Ой, извините, что так глупо вышло! – заверещала, оправдываясь, Ника. – Я просто проверяла, тот ли вы Зефиров, который мне нужен. А теперь точно знаю, что именно тот.

– И для чего это я вам, интересно, понадобился? – зловещим тоном спросил Зефиров.

– Я привет вам хотела передать, от Семена Мармеладова из Питера! Мы с ним друзья…

– Так что ж вы сразу не сказали? – моментально подобрел Зефиров. – За привет спасибо. Сёмка еще что-нибудь просил передать?

– Да… То есть, нет, – пролепетала Ника. – Дело в том, что я вас сама искала.

– Чтобы привет передать? Это я уже понял.

– Я вас не только за этим искала, – призналась девушка. – Я хотела побеседовать с вами об одном деле, которое вы вели, когда работали в милиции.

– Наверное, вы имеете в виду дело о взрыве в доме Бориса Сергеевича Романова, – догадался Зефиров. – Ведь ваша бабушка была знакома с погибшим. Я ее узнал по голосу… Но сразу скажу вам, что дело о взрыве закрыто. И добавить мне тут нечего.

– Но Семен посоветовал мне обратиться именно к вам! – в отчаянии воскликнула Ника. – Хотя он даже не знал, что это дело вели вы.

– Ну что ж?.. – после долгой паузы вздохнул бывший мент. – Если уж вам так хочется поговорить, приходите завтра ко мне домой в первой половине дня. Сможете?

– Ну конечно! – обрадовалась Ника.

Зефиров продиктовал свой адрес и добавил:

– Это недалеко от Феликса, вы сразу найдете.

– От какого Феликса?

– Железного, естественно, – усмехнулся Зефиров. – Феликса Эдмундовича. Его бюст стоит лицом к отделению милиции, а затылком к улице Красной. Жилой дом по диагонали налево от его носа – мой…

– Так я вчера ездила в милицию. Бюста у нее не было, – пробормотала Ника.

– Я, девушка, говорю про другое отделение милиции. Не про то, в котором я работал и где вы вчера побывали. У нас же не деревня, и много их, этих самых отделений!..

Глава 11

На следующее утро бабушка накормила се оладушками со сметаной и, услышав про бюст Дзержинского, улыбнулась:

– Знаешь, Никуся, для меня этот бюст служит сезонным определителем погоды.

– Как это? – удивилась Ника.

– А так. Где-то весна знаменуется прилетом грачей, где-то – цветением авокадо и папайи. У нас же в Ангарске, кроме сосулек и орущих котов, есть своя весенняя примета. Всю долгую сибирскую зиму на голове «железного Феликса», контролирующего работу милиции в здании напротив, красуется папаха из снега. С приходом первых оттепелей эта папаха уменьшается до размеров узбекской тюбетейки, а к концу марта от нее остается сдвинутый набекрень мини-беретик. Как этот беретик на макушке у Феликса растает, так и я свою шапку снимаю…

* * *

Аркадий Зефиров оказался невысоким и рыжеватым, одет он был в обычный спортивный костюм.

Ника сидела в тесной «хрущевке» на старом диванчике и разглядывала мармеладовского приятеля. «Волосы он носит ёршиком, чтобы казаться выше ростом, а усы отрастил, чтобы придать более строгий вид своему не по годам юному лицу», – решила девушка.

Зефиров рассказал ей о том, как проходило следствие, и повторил, что не обнаружил в этом деле никакого криминала.

Она задала ему тот же самый вопрос, что уже задавала следователю Ушастову, – о возможной причастности к загадочному взрыву «шапочника» Шпырина. В отличие от Ушастова, Зефирову эта фамилия была знакома.

– Не думаю, – покачал он головой. – Ведь он получил от Романовых все деньги, и даже в срок. К тому же, погибший Романов подробно описывал в дневнике все свои встречи. После того, как Романов-младший отдал Шпырину деньги, тот в дневнике ни разу не упоминался.

– А вы с Романовым-младшим беседовали? – спросила Ника.

– К сожалению, нет, – ответил бывший следователь. – Мы не смогли его разыскать. Я звонил его матери в Благовещенск, куда он собирался уехать после того, как деньги были возвращены Шпырину. Она сообщила, что сын не вернулся и даже не звонил. Где он теперь – неизвестно.

– А почему вы не объявили его в розыск? Вы не думаете, что он каким-то образом причастен к смерти своего отца и поэтому скрывается?

– Вряд ли, – подумав немного, возразил Зефиров. – Несмотря на неприятности, которые он доставил отцу, отношения между ними не испортились. Да и ваша бабушка никакой агрессивности в нем не заметила.

– Возможно, это и так, – протянула Лосовская, а потом добавила: – Но все же я попытаюсь найти этого незадачливого предпринимателя. Кто его знает… А бабушке моей ангельские крылышки за спиной не мерещатся разве что у Сатаны.

Глава 12

Итак, Ника решила провести собственное расследование гибели бабушкиного друга. Первым делом она наметила осмотреть остатки дома, где Романов-старший поселился незадолго до своей внезапной кончины.

Резвый трамвайчик домчал ее до окраины города. Попав в частный сектор Ангарска, она долго бродила в поисках улицы Весенней, удивляясь местным контрастам.

Новые кирпичные особняки, построенные с архитектурно-финансовым размахом, соседствовали здесь с убогими дощатыми сараюшками-развалюшками. Вычурные каменные ограды с фигурными башенками примыкали к заборчикам, составленным из старых кроватных сеток.

Сквозь груды мусора, скопившегося, видимо, за годы забвения апрельских ленинских субботников, девушка пробиралась по улочкам Заводской, 40-летия Октября, Крупской, Жданова… И вдруг ее взору предстало то, что наверняка шокировало бы вышеупомянутых пролетарских лидеров: новенькое добротное здание – «Дом Молитвы».

«Ну и ну!» – удивилась Ника. И тут же, за поворотом, обнаружила улицу Весеннюю. Прошла ее почти до середины и остановилась.

Полусгоревший домик просматривался насквозь в пустые проемы окон и дверей. Вдавленные в землю осколки оконных стекол устилали весь участок вокруг. Глядя на них, Ника почему-то вспомнила детскую игру под названием «секретики», когда под стеклышки в земле прятались разноцветные фантики от конфет. Какой же секрет хранят эти стекла? И этот дом? Помнит ли он того, кто погубил его хозяина?

Нике всегда казалось, что дом, в котором давно не живут, со временем обретает свое собственное лицо, проявляет черты, затушеванные или сглаженные до этого его хозяевами. Она ощущала сильное волнение при виде разоренных домов, зданий на капитальном ремонте, какой-то инстинкт тянул ее к ним… У каждого из этих домов была своя тайна, возможно, опасная для окружающих.

Она осторожно приблизилась к дому и почувствовала укор, исходящий от почерневшего кирпича и перламутрово-обугленных деревянных балок. Переступила через порог, осмотрелась. Наверное, всё, что осталось здесь после взрыва, растащили окрестные бомжи… А это что такое?!

На одной из стен почему-то висела на гвозде пружина. Обычная пружина, возможно, от старой кровати. Приподнявшись на цыпочки, девушка сняла ее с гвоздя и задумалась: пружина в ее руках была закопченной – наверное, в пламени пожара. Но гвоздь был новеньким и блестящим. Неужели кто-то принес его сюда уже после пожара и вбил в стену? Но зачем?

Может, теперь здесь устраивает сходки какая-нибудь необычная секта? Странно… Сколько Ника не вертела в руках пружину, никаких других предположений у нее не возникло.

Она в последний раз взглянула на железяку, туго закрученную на одном конце и растянутую – на другом, повесила ее обратно на гвоздь и пошла к выходу.

Самый простой способ для смягчения душевной смуты – посмотреть куда-нибудь повыше собственного носа. Возвращаясь к трамвайной остановке, Ника смотрела на крыши.

Вот вырезанный из дерева якорь под коньком одной из них. А вот вращающийся на ветру разноцветный петушок-флюгер… Дальше, над красноватой черепицей дома побогаче, круто выгнул спину и задрал хвост трубой металлический черный кот. Ника вспомнила, что таких котов она часто встречала в Прибалтике.

Подняв взгляд еще выше, она залюбовалась четким рисунком телевизионных антенн и хитросплетением проводов, сквозь которые проплывали редкие облака и пролетали птицы. Над одним из домов несмотря на июль ностальгически поднимался дымок печной трубы…

К остановке девушка подошла уже умиротворенной. Она мечтала поскорее оказаться дома, где ее встретит любимая бабуля и обязательно попытается облизать с ног до головы веселая бульдожка Илюша.

Глава 13

За чаем Ника пересказала Любови Эмильевне свой разговор с Зефировым. Про посещение улицы Весенней и найденную в доме пружину она упоминать не стала.

– По-моему, надо еще раз позвонить бывшей жене Бориса, – рассудительно заявила Любовь Эмильевна. – Ведь уже целый месяц прошел с тех пор, как следователь с ней беседовал. Скорее всего, Георгий уже вернулся.

– Мне, Ба, точно такая же мысль в голову пришла. Я даже взяла у Зефирова номер телефона этой женщины в Благовещенске. Давай прямо сейчас туда и позвоним, а то позже будет неудобно – у нас ведь с ними разница во времени.

Ника дозвонилась в Благовещенск с первого же раза. Мать Георгия Романова потребовала у девушки отчета в том, зачем ей нужен сын, потом спросила, как ее зовут, сколько ей лет, где она живет и по какому адресу прописана. Лосовская уже готовилась сообщить этой бдительной женщине номер своего паспорта, а также группу крови, но не успела: властный голос в трубке вдруг дрогнул и перешел в плач.

– Девушка, я вас не знаю, – сквозь рыдания проговорила бывшая жена Бориса Сергеевича, – но чувствую, что вы человек неравнодушный. Я не знаю, куда пропал мой сын… Я просто с ума схожу от переживаний… У вас есть какие-то сведения о нем?

– К сожалению, нет, Ираида Ивановна… Поэтому я вам и звоню. Но скажите, Георгий знает о смерти отца?

– Да, – проговорила мать Георгия, – я ему сообщила. Он звонил мне три недели назад, и я не поняла откуда. Он говорил, что доставил отцу ужасные неприятности, подвел его и поэтому возвращается в Благовещенск. Я спросила, когда его ждать. Гоша ответил, что через некоторое время, потому что якобы он собирается заменить на работе какого-то своего друга. Тогда я сообразила, что он не знает о несчастье с отцом, и рассказала ему то, что знала… Он ужасно закричал: «Это моя вина, это я его убил!» Я стала его уговаривать, чтобы он поскорей приезжал домой, но Гоша повесил трубку… – Она зарыдала снова.

– Успокойтесь, пожалуйста, – растерянно пробормотала Ника. – Я постараюсь разыскать вашего сына… И обязательно сразу же свяжусь с вами.

* * *

На желто-зеленом клетчатом пледе, укрывавшем Никину кровать, белел почтовый конверт, надписанный почерком ее мужа – Вовки Иванова. Незадолго до Никиного отъезда из Питера Вовка отправился в собственное путешествие. Сейчас он находился не так уж и далеко от Ангарска.

Никин муж всегда был неравнодушен к Китаю. Посмотрев как-то по телевизору рекламу, сулившую покупателям китайской лапши «Доширак» многочисленные призы, в том числе и поездку в Китай, он полностью отказался от любых кулинарных изысков и мужественно перешел на трехразовое потребление многообещающего «Доширака». Конечно, уже через неделю Вовка его возненавидел, но все же продолжал покупать в прежних объемах, однако теперь не ел его сам, а великодушно предлагал жене, всем забегавшим в дом знакомым и даже бездомным кошкам. На двадцать первый день доширакомании безумец был вознагражден. Под крышкой очередной упаковки он нашел приглашение получить свой законный приз. Причем упорный и везучий Вовка выиграл именно то, что вожделел – двухнедельное путешествие по Китаю!

Ника вскрыла скромный нерусский конверт и развернула пахнущий нерусским духом лист бумаги. Сердце ее сладко сжалось уже от одного только Вовкиного приветствия:

Здравствуй, ясноглазая моя!

Как там твоя бабуля? Очень огорчился из-за ее сердца.

Впечатления от Поднебесной у меня пока сумбурные. Сейчас, после положенных мне в качестве выигрыша двух недель, путешествую на свои деньги автостопом. Гулял сегодня по Пекину. Его название переводится как «Северная столица», но этот город больше нашей северной столицы – то есть Питера – раза в два. Народ здесь душевный, но невероятно шумный. На улицах все толкаются и не извиняются.

Описывать то, что я повидал, сложно. Лучше посмотришь потом все на фотографиях, а я прокомментирую. Пока же насладись дивными названиями тех мест, где я побывал: Сад Пурпурных Осенних Облаков – в Шанхае, Сад Гармонии и Добродетели – под Пекином. И там же – Алтарь Неба и Павильон Нефритовых Волн. В парках повсюду звенят нежные колокольчики на крышах беседок и домиков. Тебе бы понравилось!

Пишу тебе, сидя на тенистой лавочке в пекинском скверике. Жара здесь невыносимая! Сейчас вот подошел пожилой китаец, повесил на ветку березы (да, да!) клетку с орущим скворцом и сел рядом со мной. В отличие от России, самые любимые домашние зверюшки тут не кошки и собаки, а всякие разные птахи. Днем их выносят проветриться на свежем воздухе!

Скворец моего соседа по лавочке оказался говорящим. Я китайский язык, конечно, не осилил, но китаец объяснил мне по-английски, что его питомец верещит одну и ту же цитату из философа Конфуция: «Благородный человек всегда доволен, низкий человек всегда удручен».

Конечно, это не значит, что благородные люди вечно хохочут, а неблагородные – сплошь и рядом меланхолики. Просто умные и тонкие люди воспринимают жизнь шире и ярче, а дураки не видят ничего дальше своего носа и всегда найдут повод быть недовольными.

Конфуций здесь в большом почете – не только у скворцов, но и у людей, даже если они никогда не читали его трудов. И это вполне объяснимо. Его благочинная философия отражает мышление среднего китайца – жутко регламентированное. А еще его учение – идеальная государственная идеология: оно обязывает уважать вышестоящую власть.

Ты пишешь, что в Ангарске вещевой рынок называют «шанхайкой» из-за обилия продавцов-китайцев, и поражаешься тому, что ни один из них не смог прочитать иероглифы на будильнике, который ты там купила. Не удивляйся – двести пятьдесят миллионов китайцев, то есть пятая часть населения страны, не умеют читать и писать. Наверное, тебе попались субъекты именно из этого числа.

Китайцы смеются над очень длинными, по их мнению, носами европейцев и называют пас «долгоносиками». Наши волосы для них «желтые» (даже если они темно-русые, как у меня), а голубые и серые глаза – просто «белые». Купил тебе очаровательный шелковый шарфик и зеленого чаю с хризантемой и лотосом…

Обнимаю, целую.

И еще раз в обратном порядке.

Твой «желтоволосый белоглазый долгоносик»

Вовка

Глава 14

Прочитав несколько раз долгожданное письмо, Ника отправилась отчитывать Любовь Эмильевну – за то, что та не сообщила о письме сразу.

Бабуля сидела в любимом плетеном кресле на благоухающем цветами балконе и отгадывала очередной кроссворд. На столике перед ней лежала кипа полезных справочников: географический атлас мира, мифологический словарь, краткая зоологическая энциклопедия…

Ника устроилась на балконном половичке, погладила спинку блаженно посапывающей Илюши и высказала свои претензии.

Любовь Эмильевна своей вины явно не ощутила и лишь театрально захлопала глазами, изображая раскаяние.

– Никуся, дорогая, ты же пришла с улицы, голодная. Тебе было совершенно необходимо подкрепиться в спокойной обстановке. В Ленинграде в блокаду иные дистрофики толще тебя выглядели! Так что я решила, что сначала обед, а потом уже все остальное. Мало ли что тебе твой муж-шалопай мог из своего Китая написать?

– Ба! – возмутилась девушка. – Кто из нас лежал в больнице и занят сейчас выздоровлением?! Я сюда приехала тебе помогать, а не брюхо ежедневной пятиразовой кормежкой набивать!..

– Ну ладно, ладно, – примирительно проговорила Любовь Эмильевна и перевела разговор в другое русло: – Попробуй-ка лучше отгадать слово в моем кроссворде. Специалист по Китаю, семь букв, четвертая и шестая – «о».

– «Китолог», – мгновенно выпалила Ника.

– Ну, ты, внучка, даешь, – рассмеялась бабушка. – Если уж такое слово и есть, то, наверное, означает специалиста по китам… У тебя другие варианты есть?

– Нет, – призналась внучка.

– «Синолог», темная ты моя, – наставительно произнесла Любовь Эмильевна и стала вписывать слово в клеточки. Помолчав немного, она задумчиво продолжила: – Вот ведь как все интересно получается… Все мои мужья Китаем интересовались, – а их у Любови Эмильевна было трое, – и твой Вовка тоже на этой стране помешался, раз уж смог ради поездки туда столько резиново-целлюлозной китайской лапши слопать… Интересно, как бы это прокомментировала моя знакомая экстрасенша Маргарита?

– Ты имеешь в виду ту Маргариту, которая несколько лет назад в психушке лечилась? – ехидно спросила Ника.

– Ту самую, – спокойно подтвердила Любовь Эмильевна. – Нервный срыв у нее прошел. А теперь она людей как-то по-своему лечит и ясновидение у нее открылось, представляешь?

– Представляю, – ухмыльнулась внучка. – В Питере таких ясновидящих много…

– Не знаю, как у вас в Питере, Никуся, а у меня такая знакомая всего одна. Я вас как-нибудь познакомлю.

– Ну, ты, Ба, отвлеклась, – сказала девушка. – Расскажи-ка лучше о синологических пристрастиях своих мужей. Я ведь ничего об этом не знала…

Любовь Эмильевна перевела взгляд с внучкиного лица куда-то в пространство и начала рассказ:

– Мой первый муж вырос в детдоме. Повзрослев, он устроил себе праздник живота на всю оставшуюся жизнь… Когда завод, на котором он работал, стал сотрудничать с Китаем, муж увлекся китайской кухней. Тогда ведь у нас китайских ресторанов не было. Так что кулинарные шедевры, которые он готовил для наших праздничных застолий, всегда становились главным номером программы. Во время одной из служебных командировок в Китай он даже купил палочки для еды, с такими рельефными дракончиками, и быстро научился ими орудовать, а у меня все как-то не получалось…

При этих словах проснулась Илюша и потянулась к стоявшей на плетеном столике вазочке с конфетами. Угостив свою любимицу конфеткой, Любовь Эмильевна продолжила:

– В общем, осточертела мне эта кухня и мы тихо-мирно развелись…

Внучка рассмеялась, бабушка тоже улыбнулась.

– А второй мой муж был помешан на китайской гадательной системе «И-Цзин». Время от времени он шесть раз подбрасывал в воздух пятнадцатикопеечные монетки и смотрел, орлом или решкой они упадут. Записывал результаты на бумажке и сверял потом с какими-то таблицами. А гадал он на всякую ерунду: даст ли ему начальник премию, брать ли на службу зонтик… Выяснял, есть ли у меня любовник… А потом он узнал, что гадать лучше не на монетках, а на высушенных стеблях тысячелистника. Стал дожидаться лета, чтобы набрать тысячелистника, да не где-нибудь, а на Байкале, в благодатном месте. А когда лето пришло, уехал он на Байкал и не вернулся…

Обделенной вниманием Илюшке окончательно надоела болтовня двух ее хозяек, и она запросилась на колени к старшей.

– Что-то холодать уже стало, – сказала Любовь Эмильевна, поглаживая бульдожку. – Пойдемте-ка, девочки, в комнату.

И они дружно переместились в гостиную. Устроившись на диване и уютно обложившись диванными подушками, Ника потребовала продолжения «китайских рассказов».

…Последнего бабушкиного мужа девушка помнила. Николай был на десять лет моложе Любови Эмильевны. В начале девяностых годов завод, где он работал инженером, остановился, но надо было чем-то кормиться, и решил бабушкин муж ездить «челноком» в Китай. Она сильно переживала – не хотела, чтобы ее муж торговцем становился. Он и не стал, вернее, не сумел стать. Магнитофоны ломались у него, не доехав до границы, а расклеившиеся кроссовки покупатели возвращали на следующий же день. Хорошо, что вскоре бывший коллега организовал фирму по продаже импортных холодильников и пригласил туда незадачливого бизнесмена на должность механика.

Но оказалось, что Китай уже успел занять важное место в его душе. Перестав ездить туда, третий бабушкин муж в порядке компенсации начал собирать библиотеку китайской поэзии, а жену, которую всегда называл Любаней, переделал в Бань Лю. Себя же он попросил именовать не иначе, как Ко Лянь…

Бань Лю рассталась с Ко Лянем на пике культурной китайской революции, совершаемой в одной отдельно взятой российской квартире. Причиной развода послужили, естественно, не какие-то банальные бытовые разборки, а глубокие и серьезные идеологические разногласия.

Пока супруги читали друг другу перед сном китайские стихи о невыразимо прекрасных лунах и камышах на полуночных озёрах, их души запросто сливались в сладком унисоне. Но когда они взялись с утра дискутировать о китайской философии, между ними разверзлась пропасть.

Ко Лянь безмерно уважал законопослушного Конфуция, а Бань Лю предпочитала ему вольнодумца Лао-Цзы.

К философскому компромиссу они, увы, так и не пришли.