Текст книги "Два Вальки Моторина"

Автор книги: Галина Панизовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

В этот вечер Лиза сидела за столом и что-то рисовала. А в моей голове уже шевелилась мысль, что она не из этого другого, а из моего измерения. Чем-то она была похожа на девочку именно из моего измерения… Кроме того, мне стало теперь известно, что Лизина мама испытывала луч, причем испытывала на себе. И небось догадывалась, что он перемещает… И наверняка она не оставила бы свою дочку в ином измерении одну…

Я наклонился и постучал в оконное стекло к бабушке Сафроновой:

– Можно к вам?

…У бабушки пили чай не из чашек, а из тонких стаканов. Сперва я, конечно, от чая отказался, но бабушка была глуховата и все равно накрыла на три прибора. На самом деле пить мне хотелось: я съел возле больницы пирожок с соленой сосиской. Лидию же так и не увидел. Не мог я прийти в палату к незнакомой женщине. Тем более что там должны были появиться тетя Нина со своим спутником. А в больничном саду Лидии не было.

Лиза с бабушкой потащили меня к столу и уселись сами напротив, а посредине в полосатой тарелке лежали мои любимые ванильные сухарики… И можно было кое о чем расспросить:

– Лиза, а где вы жили с мамой раньше?

Лиза как раз откусила кусок сухаря.

– У тети Нины, – с полным ртом сказала она.

– А до этого?

– На даче у маминых друзей.

– А еще раньше?

– Еще до весны?.. До весны мы жили в Петропавловске-на-Камчатке.

Вот оно что! Разматывается ниточка Лидьиных тайн! Петропавловск-на-Камчатке – как раз то место, куда ездит в командировки папа…

– А где твоя мама там работала? Не помнишь?

– Помню. Институт анти… анти… Трудное такое слово… Ленинградский филиал…

ПРОСТО НОВЫЙ ЭТАП

Удивительно, как эта девчушка Лиза умела отвечать на вопросы – выпалила сразу самое главное!.. Филиал – это часть завода или института, которая находится в другом городе. Значит, в Петропавловске-на-Камчатке есть часть папиного института, а Лидия – его сотрудница, вот почему у папы все ее знают. В филиале тоже, наверное, есть испытательная база, Лидия работала на ней и направила на себя лучик. Потом Лидия заболела. Случилось это скорее всего потому, что лучик у них там в филиале получился какой-то не очень хороший. Не такой хороший, как тут у папы. Вот почему папу вызвали в Петропавловск на помощь, а Лидия приехала лечиться хорошим папиным лучом.

Наконец-то все уразумев, я радостно обмакнул кусочек сахару в чай – у бабушки Сафроновой пили чай вприкуску… И подумал, что о любви папы и Лидии – это, безусловно, тети Нинины враки. Просто один человек лечит другого больного человека…

Но тут в окошко стукнули, и в его проеме проявилась тень.

– Ты, значит, у Лизки, Валет? – произнесла тень задорным голосом Динки из сорокового подъезда. – А что моя мама про тебя ска-за-а-ла!.. Я такое теперь знаю про твоего папку. Про твоего папку и про Лизкину мамку… Эх вы!..

* * *

Было совсем темно, и другая мама могла уже начать волноваться, а я считал, что волнений у нее достаточно и так из-за этой папиной тайной базы. Поэтому я пустился бегом.

Возле низенькой ограды, поставив на нее туфлю, спиной к прохожим стояла Ника. Мне было совсем не до нее, хотелось проскочить мимо, но вдруг из-за ее ноги выкатился лохматый шар и запищал-заскулил тонюсеньким голоском. Ника обернулась:

– Это ты, Валет? Не бойся, он не кусит. Кузя, ко мне!

Но Кузя и не думал слушаться. Он подпрыгивал, толкался мне в ноги, облизывал мои руки шершавым язычком. Лаять он, наверное, еще не умел.

– Сколько ему? – спросил я.

– Четыре месяца.

– Твой?

– А чей же? – И она взяла щенка на руки. – Ах ты хороший песик, мой единственный дружок!

Ника терлась щекой, носом и лбом о мохнатую мордочку. Но и в темноте было видно, что лицо у нее грустное.

– Ника! – спросил вдруг я. – Что бы ты сделала, если б узнала, что твой папа влюблялся много раз?

Она быстро спустила Кузю на траву.

– Много раз?.. Ну… не знаю… А сколько?

– Два.

– Всего два раза, да?.. То есть один раз – в твою маму, а другой раз в…

– Ага. В кого-то другого…

– А когда в кого-то другого? Теперь или давно?

– Ну, например, давно.

Ника вздохнула:

– Тогда… Тогда я думала бы о той женщине, с которой он расстался. И мне было бы за нее грустно.

Она снова взяла Кузю, и он уткнулся ей в шею.

И тут мимо нас с обычным своим холщовым мешочком в руке прошествовал, помахивая джинсовым клешем, Коля-студент. Он кивнул нам чуть-чуть. А Ника уткнулась носом в Кузю и зарылась лицом в его шерсть.

* * *

– Мамуль! Ты когда с папой познакомилась, то уже в больнице работала?

– Да.

– А папа… он уже был немолодой?

– Ну, как тебе сказать? Двадцать восемь лет и два месяца.

– А вы в каком году поженились?

– Ты разве не знаешь? Ровно за два года до твоего рождения.

– Мам, я еще хотел спросить… Вы с ним, когда я уже был… вы не разводились?.. Ну, на время?

– Насколько мне известно, нет, – она пожала плечами, и по тому, как она спокойно это сделала, стало ясно, что сказки насчет наших моторинских семейных неурядиц просто зеленая мура.

Все это время мама заплетала себе на ночь косичку. Но тут она на меня глянула, будто собиралась спросить: "А что это ты вдруг заинтересовался?" Моя настоящая мама так бы обязательно и спросила, и пришлось бы отговариваться: мол, просто так, а она бы настаивала: "Нет, уж ты скажи!" Но другая мама только слегка вздохнула. И от этого вздоха захотелось броситься к ней и рассказать все-все… Если бы можно было хоть иногда навещать эту маму, когда я наконец возвращусь к своей…

– Мамуль! А тетя Нина не такая уж добрая, правда?

Я сказал это, чтобы хоть намекнуть ей, кто наш настоящий враг. Надо же ей знать это, когда она останется здесь без меня… Но поняла ли мама намек, я заметить не успел, потому что раздался длинный звонок и принесли телеграмму: "Все хорошо буду десятого целую люблю Антон папа".

– Ура! – заорал я.

Десятое августа – это было послезавтра.

* * *

«Завтра, наконец-то завтра я буду уже у себя дома! Я прищурюсь от голубоватого лучика, а когда глаза откроются, это будет уже мой мир, мои крыши, мой воздух!» – Я представлял себе, как станет смеяться своим серебристым смехом моя настоящая веселая мама. Папа будет приходить домой только вовремя. И даже если он и там (у нас!) работает на базе, то все равно мой папа наверняка придумал что-нибудь такое, чтобы мама не волновалась… А как, раскрыв в изумлении рот, будет слушать о моих приключениях мой настоящий Герка!..

А может быть, все наши все-таки отправились в Дагестан? Тогда, наверное, я окажусь в Дагестане… В самом деле, мой двойник переместится сюда, а я – на его место в Дагестан, в сине-розовые горы, где падает вниз река Сулак…

– Валь, а Валь! Ты не спишь?

– Сплю! – ответил я.

* * *

Я снова ехал через весь город на трамвае к Лидии в больницу. Но Нины Александровны и заместителя папиного директора тут на сей раз не было. Путешествие проходило в гораздо более приятном обществе: Лиза, Нильс и его Эдик.

Они глядели в окно. А я размышлял о разных разностях. И еще вспоминал сон, что приснился мне утром, когда мама ушла к своим больным.

Снилась мне Катерина – настоящая, не другая. Катерина шла по чему-то туманному, серебристому и улыбалась своей тихой полуулыбкой.

Вдруг из тучи выскочило что-то косматое, большое, завертелось волчком, завыло и из него, загораживая Катерине дорогу, возник Коля-студент в джинсах и с большим гибким хвостом. Коля размахивал хвостом, и тянулся к Катерине, и хрипел: "Птичка-синичка, погодь да погодь!" Но Катерина, не переставая улыбаться, смела его с пути чуть заметным движением ресниц. Коля покатился по мостовой; он катился и катился, свертываясь в странный клубок. А Катерина протянула руки, и ей на шею, смеясь и рыдая, теряя на бегу длинный красный халат, бросилась наша настоящая Ника. Сестры обнялись, а Коля все катился вдаль грязно-бурым клубком…

Наш трамвай дотащился до больницы. Пока вылезали из вагона, пока переходили на другую сторону улицы, Лиза болтала, вертелась и принималась хохотать, да так, что вокруг оборачивались и думали: "Хохочет или плачет?" Но в больничном саду она разом примолкла, вытянулась, будто вдруг выросла, и заспешила подпрыгивающими шажками. Я придерживал ее за ладошку:

– Постой. Спросим, где тут второй корпус…

Но Лиза рванулась вправо, потом влево, завернула в аллейку и замерла: впереди, почти спиной к нам, сидела на садовой скамье похожая на карандаш и, кажется, еще похудевшая Лидия. Она поддерживала рукой ворот больничного халата, на коленях у нее лежала раскрытая книга, а смотрела она прямо перед собой, будто окаменела. Нас она не видела.

Я подтолкнул Лизу: иди, мол, иди! Идти к матери она должна была одна, а мы – ждать ее у ворот, это все было между нами уже оговорено.

Лиза сперва резко дернула плечом: мол, не тронь меня, когда захочу, тогда и пойду! Потом она рванулась к матери. Обернулась на бегу.

И с криком "мама!" бросилась к Лидии на шею. – Почти как Ника в моем сне.

– Уйдем! – потянул меня Нильс.

Он был малыш деликатный.

* * *

Шествие возглавлял кот. Он все еще тренировался на ходьбу в поводке, но вместо ленты на нем была уже настоящая ременная петля, и это увеличивало обоюдную ответственность. Кот прыгал по газонам, проскальзывал под оградой, непринужденно проходил сквозь колючий шиповник, а после оборачивался и презрительно ждал, пока все это проделаем и мы со своими неуклюжими, за все цепляющимися телами.

– А лучом ее лечить больше не будут! – объявил вдруг Нильс безо всякой подготовки.

Он говорил, конечно, о Лидии и чуть повел своей патлатой головой в ту сторону, где она должна была сейчас находиться. Я тоже только что думал о Лидии. Думал, что вот наконец приезжает папа, он возьмет Лизину мать к себе на базу…

– Это почему же? – естественно, поинтересовался я.

А сам даже приостановился от удивления. Но Нильс, уже приученный к ходьбе в поводке, проскочил на три шага дальше к дереву, о которое Эдик вздумал как раз поточить свои кошачьи когти.

– Так почему? А? Откуда ты взял? – спрашивал я, едва их догоняя.

– Потому что уже вылечили. Ну, вылечили, насколько вообще можно. Мне тетя Инга сказала.

– Тетя Инга? Тебе?

В моем вопросе звучало недоверие. То есть я знал, что Нильс вовсе не врун. Но чтобы железная тетя Инга, из которой даже я не смог вытянуть ни словечка…

Нильс понял меня и насупился:

– Тетя Инга, между прочим, ко мне в гости приходила…

– Ну, уж так прямо и к тебе?

Она приходила, наверное, к Нильсовой маме за ключом от колясочной (там все хранят велосипеды) или, может быть, соли одолжить.

– Ко мне! – настаивал Нильс. – Перенимать опыт, как воспитывать котов и щенков. Они себе взяли щеночка Кузю. А этот Кузя такой невыученный…

Образцово выученный Эдик драл кору дерева мощными когтями. Но тут он оглянулся на меня с самодовольной мордой. Я дернул Нильса за рукав:

– Ну и что она тебе сказала?

– Про Эдика?

– Тьфу ты! Про Лизину мать.

– А-а-а… Она сказала, что ее мама теперь вообще-то в порядке, только у нее почему-то тоска.

– Чего?

Нильс придвинулся ближе и взглянул на меня снизу:

– Вообще-то про это тетя Инга сказала не мне. Я как раз к их щенку Кузе Эдика приводил, а она стояла у телефона… Тетя Инга сама нас с Эдиком пригласила, чтобы Кузя брал пример, понимаешь? А когда я вошел, она и говорит в телефон: "Все бы пошло на лад, если бы не эта ее неистребимая тоска".

Нильс вдруг опустился на корточки и, забыв про поводок, принялся вытягивать из земли огромный пучок травы. Смотреть на это было странно: ну зачем этот пучок ему нужен? Трава не поддавалась, а он тянул обеими руками. Ни на меня, ни на пораженного Эдика он не смотрел. Но произнес:

– Как думаешь, это у всех от луча будет тоска? Если, например, лечить лучом кого-нибудь другого?..

Он имел в виду, конечно, свою маму, Я тоже о ней не позабыл, я собирался непременно говорить с другим папой перед тем, как он станет возвращать меня в мое измерение… Но возможно, этот малыш опять прав: лучше, если бы его маму вылечили бы как-то иначе – без этого небезопасного лучика…

Я и Лидия – мы были пока, наверное, единственные люди, которые переходили из измерения в измерение. И то, что происходит с Лидией, мог по-настоящему понять только я. А я вдруг подумал, что, может быть, в этом другом измерении Лидия тоскует по тому, а в том она хочет обратно в это…

* * *

Я вписывал в «Записки Вали Моторина» самую последнюю страницу:

"Полночь, двенадцать часов. Значит, папа приедет уже сегодня. Сегодня я проведу в комнате другого Вали последнюю ночь. А мне еще надо написать ему письмо-наказ. Папа отправит меня, а взамен получит собственного сына. Что он сможет это сделать, я узнал вчера точно от самой Лидии… Конечно, Лидия – взрослая и надо бы называть ее по отчеству, но ведь мы с ней все равно что родственники – дети голубоватого луча! Этот луч в одно короткое мгновение разлагает человека на крошечные элементы и создает его в другом измерении почти что снова…"

Тут я почесал затылок и отодвинул «Записки», потому что не знал точно, как луч все это осуществляет. С Лидией мы говорили не об этом.

Мы встретились с ней, как родные и как люди, у которых есть общая тайна. А разговаривали так, чтобы понимали только мы и чтоб никто, если даже случайно подслушает, не смог ничего заподозрить… Как она догадалась, что я тоже побывал под лучом? Этого я не понял. Может быть, она бывала здесь прежде и видела другого Валю? Возможно, она переходила из мира в мир не один раз, а много.

Лидия оставила Лизу на скамейке и подошла ко мне:

– Валентин Антонович! Здравствуй! Спасибо за дочку.

– Не за что, – брякнул я.

Я еще не знал, к чему этот разговор, а она знала.

– Я представляла тебя совсем-совсем другим.

Слово «другим» она сказала по складам и поглядела на меня испытующе: понимаю ли я, что это значит? Я быстро кивнул:

– А я и есть как раз другой…

– Ты другой или все вокруг другие?

– Я другой для тех, кто вокруг, а те, что вокруг, другие для меня.

Теперь она смотрела сочувственно:

– Со мной так бывало несколько раз. Живу-живу, потом присмотрюсь, а вокруг все совсем другие…

– А вам хотелось обратно к тем?

– Еще и как!

– И вы возвращались!

В глазах Лидии появилась грусть, и она медленно помотала своей черной головой.

– А я знаю, что возвращусь, – объявил я, но увидел безнадежность в ее глазах и спросил быстро: – Разве это невозможно?

– Это очень-очень трудно, – она помолчала. – И этого, наверное, не надо. Надо просто сказать себе, что настал новый жизненный этап…

Она ежилась, хотя день был жаркий. Худые пальцы, перебирая халат у ворота, мелко дрожали. Видимо, этот "новый жизненный этап" дался ей нелегко.

– Но ведь так же нельзя! Ведь там остались дорогие люди!

Я почти кричал, а она смотрела на меня влажными, черными, совершенно Лизиными глазами и мотала головой… Просто странно, какие у нее были Лизины глаза. Может быть, из-за этого я решился спросить прямо:

– Вы хотите сказать, что папа мне не поможет?.. Папа приедет завтра. Я жду его и надеюсь… Он не сможет или не захочет?..

И тут она улыбнулась облегченной улыбкой:

– Папа? Ну, папа – это совсем иное дело. Папа захочет, сможет и, конечно, поможет. Я очень верю в твоего папу.

* * *

Солнце лежит на полу большими желтыми квадратами. Яркая змейка метнулась по стене – туда-сюда и опять туда.

– Иду! – кричу я, распахивая окно. – Мячик брать?

Внизу, щурясь от солнца и нацеливая на меня ослепительное карманное зеркальце, топчется мой Герка.

– Ага, брать, – кивает он. – И еще – транзистор.

– Как? А маг?

Я спрашиваю удивленно; зачем транзистор, когда моему Герке только-только купили переносной магнитофон? Разве Герка не берет его?.. Но Герка похлопывает в ответ по кожаному футляру – маг спрятался, оказывается, за Теркиной ногой… Значит, берем и транзистор и маг? Отлично!

– Идет! – кричу и сгребаю с тумбочки свои кассеты.

В дверях в пестром платье с васильками улыбается мне моя мама:

– Валёк! Вы с Герой тоже за город? А мы с папой – к тете Нине на дачу. Там будут все наши: тетя Инга, дядя Олег, Лидия Федотовна… Как там будет весело!

Да, верно, сегодня воскресенье, и наша тетя Нина приглашала всех к себе на дачу в Петергоф… Внутри у меня легко-легко: не надо ни враждовать, ни что-то скрывать… А моя мама смеется. Она смеется глазами, и нежными складочками у губ, и самими губами, и мягким подбородком. Она смеется, смеется, смеется, будто звонит маленький колокольчик…

– Надюша! Надюшка! А где у нас ракетки? – рокочет в прихожей мой папа.

Я сбегаю с лестницы. На каждой лестничной площадке меня настигает сквозь окно Геркин солнечный зайчик. Герка хохочет внизу. Сверху летит смех моих родителей. Мои губы складываются в трубочку и насвистывают-высвистывают что-то веселое, ритмичное, летнее: "Хорошо-хорошо!"

И вдруг рядом раздается то ли писк, то ли плач. Слабенький, он чуть слышен сквозь веселый рокот. Но ноги мои сами собой останавливаются: им уже не хочется бежать. "Эдик? – всплескивается внутри. – Это что, Нильсов Эдик?"

Солнце разом гаснет. Потемневшие лестничные стены будто смыкаются над головой. Внутри растет тревога. А в ушах стоит теперь лишь один тихий плач…

Я поднял голову: в соседней комнате поскрипывает мамина тахта, под настольной лампочкой – ворох записей: мой дневник путешествий. Я заснул прямо за столом другого Вали и нахожусь пока еще в чужом измерении.

* * *

«Привет, Валя! Эту записку сразу порви на мелкие кусочки, а то мало ли что… А теперь о главном. Маме не говорят, где папа пропадает по вечерам из-за тайны базы, но надо срочно что-то придумать, чтоб она из-за этого не волновалась. Нина Александровна подлиза, ябеда, хвастунья и вредная врунья, ее надо разоблачать и разоблачать… А еще, Валя, тут есть отличные малыши: Лиза и Нильс – и красивый кот Эдик. Ты с ними, пожалуйста, дружи, и пусть никто-никто…» – в этом месте авторучка, которой я писал, сделала жирную фиолетовую кляксу, я ойкнул… и услышал вдруг ответный звук, будто на полу кто-то тоже поставил кляксу.

– Эй, кто тут?

Ответа не последовало… Со странным чувством, что такое со мной уже было, я быстро наклонился. В самом деле, у моих тапок на коврике лежал мой двойник – другой Валя Моторин.

– Привет! – шепнул он. – Значит, утречком меняемся?.. А я вот что… тебе тут купили маг? Нет? Как же тогда быть? Мне купили.

Его рыжие глаза были от меня совсем близко. И вообще – это здорово, поговорить перед обменом.

– Послушай, Валь! – я отодвинул свое уже не нужное письмо. – Тебе тут остаются очень важные дела. Во-первых, Нина Александровна и…

– Так как же быть с магом? – перебил он.

– Валь! Нет, ты послушай! Ведь сам предостерегал про своего папу и про Лидию… И вот выходит…

– Об этом потом!.. А вот как у тебя складывается с дядей Гришей?.. Я-то торчу, знаешь, и торчу у него в гараже… Устроит он тебе «права» или нет?..

Разговор получался, будто с глухим. Я так и спросил:

– Послушай, ты оглох? Ведь с твоими же родителями не все тут в порядке. Не с моими – с твоими! Хочешь, чтобы я поговорил перед обменом с твоим папой?

Он не перебивал, будто что-то понял. Но вдруг как брякнет:

– А может быть, я заберу свой маг с собой? А? Вот только как его взять-то?..

Попробуй, друг, проглоти его со шнуром. Может, в брюхе и перевезешь.

Этому кретину маг был дороже своего родного мира! Хотелось плюнуть с досады на его макушку. Но блеснул голубоватый луч, и двойник исчез, оставив смятый коврик и смятение в моих мыслях.

Так вот, значит, каков этот другой Валя! А он будет здесь вместо меня, и с виду он все равно что я… Утречком он выйдет во двор, к нему бросится Эдик. Что он сделает? Скажет «брысь»? Замахнется ногой?.. А что он выкинет, когда подойдет Лиза?..

От этой мысли сделалось страшно…

Я изо всей силы зажмурил глаза и замотал головой, чтобы только себе этого не представлять. Я говорил себе: "Не думай об этом. Незаменимых людей нет. Имеешь же ты право вернуться к своей маме!"

Да, право-то я имел. Но только переставал трясти головой – и картинка: "Мой двойник встречается с моими малышами" возникала опять как тоскливая заноза… И если бы я хотя бы мог забыть, какой беззащитной перед тети Нининой «дружбой» останется тут другая мама… Но я знал, этого мне не забыть никогда!

А небо за окном голубело. Папа должен был приехать уже вот-вот. Дневник, что я вел здесь, чтобы взять с собой, лежал уже приготовленный в моем кармане. Нащупывая его, я думал: "Если бы еще только вчера кто-то сказал бы, что я засомневаюсь хоть на минутку возвращаться мне или нет, как бы я тогда смеялся!"

Сейчас хотелось зареветь. Но глаза смотрели в щель занавески абсолютно сухие. В конце переулка показалось такси. Оно двигалось почему-то очень медленно… Будто оставляло мне время подумать. "Хочу к своей маме! И всегда, всегда буду хотеть!" – подумал я. Но тихий голос Лидии будто шепнул мне откуда-то прямо в ухо: «Это очень трудно. И этого, наверное, не надо…» Я понимал теперь, что она имела в виду. Лидия была права. И, сунув дневник в самую глубь стола, я бросился к дверям с криком:

– Папка!.. Мамуль, приехал папка!..

Я знал теперь, что за болезнь возникает от бледного луча. Она возникает от луча у всех, кто попадает под луч… "В этом измерении я мечтаю о другом, а в другом – тоскую по этому" – вот что такое болезнь «изо-тер-поко-кония», которой мы с Лидией неизлечимо заболели.

Релиз Книжного трекера

Попаданцы, вселенцы, засланцы

Автор Vakloch

http://booktracker.org

http://http://booktracker.org/viewtopic.php?t=12657

–

Сб. «Синяя дорога», Ленинград, Детская литература, 1984

Иллюстрации Клима Ли