355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Галина Куликова » Одна помолвка на троих » Текст книги (страница 4)
Одна помолвка на троих
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 06:14

Текст книги "Одна помолвка на троих"


Автор книги: Галина Куликова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Пока что я не готова говорить об отце моего ребенка. Но обещаю, что в самое ближайшее время мы с тобой к этому вернемся. А пока я позвала тебя просто… просто, чтобы с тобой поделиться.

– Да уж, поделилась так поделилась. Лучше бы ты мне сразу выложила, что там произошло между тобой и этим… Глебом Аркадьевичем. Хотя догадаться нетрудно. И да, кстати, по закону он не имел права тебя увольнять. Так что, считай, прежняя работа у тебя в кармане.

– Да не нужна мне эта работа, – заявила раздосадованная Кареткина. – Я уже устроилась на другую. В государственный фонд поддержки детства и старости. Там зарплата лучше и социалка такая, что Шагарину и не снилась. И вообще забудь о моем боссе, поняла?

– Да все я поняла… Какой у тебя срок?

– Семь недель. – Кареткина потупилась, ковыряя штрудель вилкой. – Я, разумеется, скажу тебе, кто отец ребенка, но… Мне нужно немного времени. Позже ты поймешь почему.

– Господи, да и черт с ним, с этим типом, – встрепенулась Агата. – У тебя появится малыш! Крошечный мальчик или крошечная девочка… Ведь это гораздо, гораздо лучше, чем свадьба! Перестань мне завидовать и наслаждайся тем, что подарила тебе судьба.

– Агата, – Кареткина торжественно положила свою руку на руку подруги, – говорю тебе как на духу: я тебе совсем не завидую.

По ее губам скользнула быстрая змеиная улыбка. Агата ничего не заметила.

– Но все же начала ты с того, что мне не стоит выходить замуж, а не с потрясающей новости о ребенке, – напомнила она.

– Я плохо сплю в последнее время. Думаю обо всем на свете… – Кареткина не знала, как выкрутиться. – И мне кажется, что такой девушке, как ты, Роман просто не подходит. Он человек совершенно другого склада. Ты творческая, активная, и уж если ты решила быть счастливой, тебе подавай все счастье целиком. А Роман очень земной, очень предсказуемый…

– Приземленный, ты хочешь сказать. – Агата нахмурилась. – Но пойми ты: Роман – моя синица в руках. Устала я гоняться за мифическими журавлями. Нет, я выйду замуж, и точка. И можешь меня не отговаривать.

Судя по физиономии Кареткиной, ей стоило большого труда с этим согласиться и не отговаривать. Тем не менее она превозмогла себя и тему свадьбы закрыла.

Подруги еще немного поговорили о том о сем и расстались, недовольные друг другом.

Выбравшись на улицу, Агата остановилась возле высокой металлической урны, где кучковались курильщики, достала мобильный и позвонила в больницу, чтобы узнать последние новости. Ей сообщили, что Раиса Тихоновна Нефедова все еще в тяжелом состоянии и поговорить с ней никак нельзя. Агата окончательно пала духом. Мысль о том, что с ее мамой связана какая-то тайна, не давала успокоиться. А уж то, что она может спасти живую душу и не спасает… То есть ничего не делает, совсем ничего! Эта мысль ее просто убивала.

Агата села в машину, положила руки на руль и некоторое время неподвижно смотрела перед собой. Ничего не оставалось, как ехать в отчий дом. Туда, где она выросла. «Что ж, – подумала она, – визит не из приятных, но другого выхода, похоже, нет. По крайней мере, я не смогу себя упрекнуть в том, что сидела сложа руки».

* * *

Глеб позвонил матери по телефону, но та не ответила. Ничего удивительного: они договаривались, что он приедет только вечером. Однако днем ему пришлось отменить большое совещание, и он решил, что вполне может воспользоваться свободным временем, чтобы рассказать матери о свадьбе.

Вернее, он уже ей все рассказал, но только по телефону. Она же жаждала посидеть с ним рядышком и поговорить по душам. Как он мог ей отказать? Несмотря на то что мать много лет сильно пила и за свою жизнь успела наделать множество ошибок, Глеб все равно очень ее любил. И она его любила.

Именно ему она дала ключи от своей квартиры и разрешила приходить в любое время дня и ночи, даже в ее отсутствие. Хотя он появлялся не так уж часто, на холодильнике всегда висела записка: «Глебка, попробуй блинчики, не забудь полить их малиновым джемом». Или: «Сырники обязательно разогрей в микроволновке, их надо есть горячими». Она каждый день готовила что-нибудь вкусненькое, даже если сын не заходил неделями.

А вот Кристинка мать так и не простила. Сестренка была младше и не помнила хорошего, только плохое. «Как ты можешь вести себя с ней, будто ничего не случилось? – поражалась она. – Я на нее смотреть спокойно не могу: слишком хорошо помню, как она валялась пьяная на полу или гонялась за нами по квартире, бросаясь тапками, чашками, стульями… У меня на голове три шрама! Я готова с ней общаться, но в разумных пределах, без фанатизма».

Вдобавок ко всему Глеб чувствовал себя перед матерью виноватым. Ведь это именно он, и никто иной, сделал так, что много лет назад их семья развалилась, как домик из песка. Именно он в свои двенадцать лет стал детонатором взрыва, изменившего вселенную. Пожалуй, отец так и тянул бы свою лямку, и мать, уверившись в том, что он никуда от нее не денется, перестала бы прикладываться к бутылке.

«И все были бы несчастливы», – шепнуло подсознание. Этот голос из подсознания Глеб считал врагом номер один. Зачастую подсознание советовало ему всякие глупости, но он никогда не шел у него на поводу.

Взбежав по ступенькам на второй этаж, Глеб привычно отпер оба замка, вошел в коридор, включил свет и сразу же понял, что мать дома, к тому же не одна – у нее гостья. И какая! Бабушкины туфли с лакированными бантиками он узнал сразу. Они стояли возле вешалки, пяточка к пяточке, послушно ожидая хозяйку. Вероятно, женщины болтали и телефонных звонков просто не услышали.

Глеб с изумлением смотрел на туфли: он понятия не имел, что его мать тайком встречается с бывшей свекровью. В тот же миг до него донеслись голоса. Судя по всему, женщины обосновались на кухне: кроме разговора, он уловил звон посуды и звук льющейся воды. Глеб уже хотел было заявить о своем присутствии, как вдруг услышал бабушкины слова, заставившие его замереть с открытым ртом:

– Нет, ну ты подумай, Инга! Такой золотой парень, мог ведь жениться на ком захочешь, а выбрал красивую, но хитрую девку. Она еще к тому же и бессердечная, вот что.

«Кто это хитрая и бессердечная девка? Дана?! – пронеслось в его голове. – Нет, не может быть, чтобы бабушка так думала!»

Однако бабушка именно так и думала, что и подтвердила немедленно, продолжив свою гневную тираду:

– И ладно бы, он влюбился до беспамятства! Так нет же, выбрал ту, что покрасивее, чтобы перед другими хвастаться. И все-таки сидит у него в голове эта зараза. Будто все у него должно быть идеальным. Чтобы и в работе он был первым, и чтобы если уж жена, то непременно царевна.

«А разве плохо, когда жена – красавица?! – изумился Глеб. – И почему это она считает, что я не влюбился?»

– Да, Клавдия Васильевна, вы кругом правы. Дана мне тоже не нравится. Но что я могу поделать, раз мой сын ее выбрал?

Глеб прокрался до самого конца коридора, остановился и весь превратился в одно большое ухо. Он подслушивал самозабвенно, как в детстве, когда каждая фраза взрослых становилась для него откровением, ради которого он готов был вытерпеть все, даже порку.

– Помню, Глеб в первый раз привел ее домой. И она так нос задирала, будто мы все должны были от восторга об пол хлопнуться. А когда поняла, что дело не выгорит, быстренько все переиграла и такой овечкой прикинулась, я прямо диву далась. И сразу стала вокруг Марго виться. Сообразила, что та в доме влияние имеет.

– А эти ее бабочки? – неожиданно вспомнила мать. – Лучше бы она коров выращивала.

– Гадость, – поддержала ее Клавдия Васильевна.

«Гадость?! – снова возмутился про себя Глеб. – Привозить на праздники тропических бабочек и устраивать сказочный живой салют – это гадость?! Да они что, с ума сошли, что ли?»

– Понятно, что все эти парусники и калиго живут лишь несколько недель… Но все равно их ужасно жалко, – продолжала мать.

– Еще я слышала: они на своей фирме из крыльев дохлых бабочек выкладывают картины, – подлила масла в огонь Клавдия Васильевна. – Чтоб добро не пропадало. Брр!

– А Глеб тебе рассказывал, как делал предложение?

Запел на огне чайник со свистком, и стало слышно, как по чашкам разливают воду. Глеб стоял и старался не дышать. Боялся переступить с ноги на ногу, чтобы не скрипнули ботинки. Если его обнаружат, он никогда в жизни не узнает, как мать и бабушка на самом деле относятся к его будущей жене.

– С предложением тоже история. – в голосе Клавдии Васильевны появилась горечь. – Он как младенец, честное слово. Говорит: все вышло будто по писаному! Еще бы не вышло, ведь Дана и тут постаралась.

– И все так ловко обставила, – согласилась мать. – Или она уезжает в другой город, или он делает ей предложение. Нет, конечно, иногда мужика надо подтолкнуть, я ничего не говорю… Но это если он полный тюфяк, а ты его до смерти любишь. Но тут какая любовь-то? Нет, не любит она нашего Глеба. Мать всегда чувствует такие вещи.

– Не знаю уж, чего Дана в него так вцепилась, – проворчала Клавдия Васильевна.

– Зато я знаю. – Мать тяжело вздохнула. – Она отбила его у лучшей подруги. Та до сих пор ей этого простить не может. Кстати, подруга очень и очень успешная девушка, живет в Швейцарии, занимается недвижимостью. Но и сейчас не против заполучить Глеба назад. Да ты ее наверняка помнишь – Наташка Пономарева.

– Наташку Пономареву помню, – согласилась Клавдия Васильевна. – Значит, ей назло? Вот тебе и на. А наш-то небось ничего и не понял.

– Да наверняка.

Из легких Глеба будто выкачали весь воздух. И это его собственные мать и бабка?! Да как они могут ТАК говорить о Дане?! О волшебной, милой, ласковой Дане, с которой он собирается связать навеки свою судьбу?

Экзекуторши между тем продолжали виртуальную казнь.

– Знаете, я в ее присутствии всегда чувствую себя неуютно. Она сразу дает понять, что она вся такая из себя воспитанная, вся такая из высшего общества… Короче, само совершенство.

– А мы вроде как второй сорт, – поддержала ее Клавдия Васильевна.

– Бедный мой мальчик… Детство я сама ему испортила, а теперь эта девица испоганит лучшие годы его жизни.

Глеб чувствовал себя так, словно побывал в кресле у дантиста, который сделал ему обезболивающий укольчик, и по какой-то странной случайности укольчик заморозил его целиком. Он не ощущал ни рук, ни ног и сомневался, что сможет ворочать языком. Однако стоять на месте больше не было никаких сил.

Он на цыпочках вернулся к двери, открыл ее и захлопнул с таким ожесточением, что едва не развалил дом. И тотчас крикнул:

– Мама! Мам, ты дома? – Собственный голос показался ему жалким.

До него донеслись сдавленные восклицания, потом послышался звук отодвигаемых стульев, и мать с бабушкой воздвиглись перед ним с лицами, на которых было написано откровенное изумление.

– Привет, Глебка! – воскликнула мать, раскрывая объятия. – Я тебя только к вечеру ждала!

– Я начальник, – ответил Глеб, переводя взгляд с одной заговорщицы на другую. – Могу уходить, когда захочу.

– А мы тут вот… чай пьем!

– Надо же! То-то я удивился, что это вдруг бабушка к тебе в гости пришла? А оказывается, на чай! Раньше-то она, мне кажется, не особо тебя визитами радовала…

– Ну как же? – вступила в бой Клавдия Васильевна, пожевав губами. – У нас, между прочим, кое-что общее имеется. Внук и сын жениться собрался. Нужно же это обсудить.

– А по-моему, обсуждать нечего, – с вызовом заявил Глеб. – Дана входит в нашу семью, и это достойнейшая девушка.

– Ты выбрал настоящую красавицу! – от души похвалила мать.

– Да! Такая рослая, такая… ух! – подхватила Клавдия Васильевна. – Волосы у нее потрясающие. И зубы очень хорошие.

Глеб с подозрением посмотрел на бабушку. Та стояла с невинным видом, сложив руки на животе.

– Глебка, да ты проходи, проходи! – спохватилась мать. – Что же мы в коридоре стоим? Ты голодный? У меня есть фаршированный перец.

Они потащили его на кухню, усадили на стул и в четыре руки принялись за ним ухаживать. Глеб сидел и кипел, как тот чайник, с которого убрали свисток, но забыли снять с огня. Обалденные запахи пробудили в нем зверский аппетит, но чувство справедливости не позволяло наброситься на еду.

– Так что вы тут обсуждали? – спросил он, отхлебнув компот из сухофруктов, который так любил в детстве.

Женщины переглянулись, словно спрашивали друг друга, успел ли Глеб что-нибудь услышать. И если успел, как теперь выкручиваться.

– Хм. Мы говорили о том, что у тебя скоро день рождения.

– Я уже сто раз повторял: не хочу его отмечать. Так что и говорить не о чем. Ну, а еще?

– Знаешь, Глебка, мы за тебя здорово переживаем, – сказала мать. – Нам очень важно знать, что ты влюбился без памяти и именно поэтому женишься. А не потому, что запланировал жениться в тридцать лет и просто выбрал самую достойную кандидатуру…

Она твердо посмотрела ему в глаза, и Глеб вдруг почувствовал такое сильное желание увильнуть от разговора, что даже удивился. Странно. Он ведь совершенно уверен в Дане, в том, что из них двоих получится – уже получилась! – идеальная пара. Почему же тогда трогать эту тему, все равно что нажимать на больной зуб?

– Я вот все думаю, – продолжила Клавдия Васильевна, подлив ему компот, – как это вы с Даной легко спелись? Все у вас просто да ясно. А ведь любовь – это смертная мука.

– Цитируешь какого-нибудь Шекспира?

– Какого-нибудь! Великий человек наверняка перевернулся в гробу, – проворчала бабушка.

Тридцать лет она преподавала в школе литературу и до сих пор время от времени впадала в учительский пафос.

– Ну а почему должно получаться нелегко? – вознегодовал Глеб.

– Когда влюбляешься по-настоящему, кровь твоя меняет электрический заряд, – ответила Клавдия Васильевна и, усевшись напротив внука, в упор посмотрела на него: – И ты искришь, как оголенный провод.

– Когда я узнала, что ты женишься, знаешь, о чем вспомнила? – встряла мать. – О том, что, когда вы с Даной начали встречаться, я долго-долго ни о чем не догадывалась. Месяца два ты крутил роман и по-хорошему должен был вести себя как помешанный.

– А я, значит, не искрил, – с горькой иронией заметил Глеб, – и поэтому нашей с Даной любви вы вынесли приговор.

– Ну, разубеди нас! – воскликнула мать.

– Докажи, что Дана не шла у тебя из головы после первой же встречи, – приказала Клавдия Васильевна.

«Не шла из головы после первой же встречи». Назойливый колокольчик звякнул раз, другой, и Глеб мгновенно вспомнил Агату. Ее невозможное красное платье, гневные глаза и губы, накрашенные ядовитой помадой. Даже хорошо, что она шарахнула его папкой по голове, иначе он глазел бы на нее как идиот. Он вспомнил, что говорил что-то такое обидное про Кареткину, кажется, даже передразнивал ее… Нечто из ряда вон выходящее. Что на него тогда нашло?

Мать и бабка, заметив, как изменилось лицо Глеба, снова переглянулись. До его прихода они были убеждены, что мальчика надо спасать, а сейчас вдруг одновременно засомневались в этом.

– Честно говоря, я не помню, шла или не шла Дана у меня из головы, – рассеянно ответил Глеб, поглядев на бабушку. – Мы познакомились на каком-то вечере… Наверное, не шла, раз мы стали встречаться. Слушайте, хватит разговоров. Если я хочу жениться на женщине, я делаю предложение. Не хотел бы – не сделал.

– Ладно, ладно, – поспешно согласилась мать. – Раз ты совершенно уверен…

– До свадьбы еще целый месяц. Надеюсь, вы не превратите этот месяц в душераздирающий бабский сериал? – У Глеба непонятно почему поднялось настроение.

Хотя это было странно после всего того, что он недавно услышал о своей невесте. Да ладно, бог с ними… В конце концов женщины всегда все драматизируют, им по штату положено.

Глеб съел четыре фаршированных перца, выпил через край тарелки сметанный соус, вытряхнул из стакана с остатками компота изюм и заявил, что ему пора бежать. Женщины немного покудахтали, но возражать не стали. Клавдия Васильевна крепко обняла внука, надела фартук и принялась мыть чашки. Мать отправилась провожать Глеба.

– Кстати, хорошо выглядишь, – сказал тот, поцеловав ее в щеку.

И это было правдой. Она немного поправилась, на щеках появился легкий румянец.

– Я же тебе говорила, что уже полгода не притрагиваюсь. А точнее, сто восемьдесят дней три часа и тридцать шесть минут.

Глеб покачал головой. Он не заметил, чтобы мать смотрела на часы.

– В тебя что, вживили часовой механизм?

– Что-то вроде того. Прости, если мы с бабушкой тебя расстроили, – вздохнула она. – Но это не со зла.

Она похлопала его по плечу, и Глеб вдруг понял, что в горле у него стоит комок. Он вышел из квартиры, сбежал вниз по лестинце, быстро дошел до машины и сел за руль. Оглянулся на дом, из которого только что вышел. Пятиэтажка, остро нуждающаяся в капитальном ремонте, обшарпанный фасад, балкончики с проржавевшими прутьями. В ту же секунду чувство вины вновь скрутило его, как приступ острой боли. Если бы не он, все могло быть иначе. Мать жила бы с ними в их общем доме. Отец по-прежнему царил бы в своем хирургическом отделении, спасая жизни, а дома по ночам шепотом воюя с подвыпившей женой. Верная медсестра Марго трудилась бы с ним бок о бок, и их роман все еще оставался бы на нелегальном положении.

Все рухнуло в ту самую ночь, о которой Глеб не забывал ни во сне, ни наяву. Отца тогда пригласили на благотворительный бал, куда нужно было прийти с семьей, и он рискнул взять с собой жену, которая обрадовалась возможности побыть на людях. Маленькая Кристинка осталась с няней, а Глеба нарядили в настоящий фрак и посадили в лимузин. Он был так рад, что отец с матерью помирились! Всю дорогу он с наслаждением смотрел в окно и горланил какие-то глупые песни.

Очутившись в огромном празднично украшенном помещении среди сотен нарядных людей, Глеб слегка оробел. Пока произносились речи, он стоял между родителями тише воды ниже травы. Но после короткой торжественной части начался фуршет. Глеба отпустили поиграть с другими детьми. Он надолго отвлекся и, только когда по залу, словно предвестник бури, пробежала волна возмущения и испуга, очнулся от грез и посмотрел туда, куда смотрели все.

Там происходило что-то нехорошее. Его мать, расхристанная, лохматая, со сбившимся на сторону лифом, хохоча, зачем-то лезла на стол, обрушив вниз водопад серебряных приборов и сверкающего стекла. У нее было абсолютно белое лицо со сползшей вниз помадой и оскаленная улыбка, как в мультике про мертвецов.

– Музыку! – закричала эта страшная, незнакомая мама, утвердившись на столе и взмахнув бокалом, из которого выплеснулась жидкость.

К месту происшествия уже бежал отец, и глаза у него были дикими и несчастными. За ним неслись охранники, громко топая и держась за дубинки, и Глеб так испугался, что едва не закричал.

Когда отец схватил мать за руку и потянул вниз, она громко завизжала, и этот визг пробудил в Глебе первобытный ужас. В ту же секунду он бросился прочь, петляя, как заяц. Люди расступались и смотрели на него с жалостью. Кто-то попытался его остановить, но он вырвался и вылетел на улицу, в холодную ночь, хватая ртом безвкусный воздух. Продрался через табун сверкающих автомобилей на парковке и, не помня себя, бежал до тех пор, пока нестерпимо не закололо в боку. Он согнулся в три погибели, бросился животом на газон и горько заплакал…

Отец нашел его в одном из отделений милиции, где он сидел на стуле и грыз печенье, которое подсунул ему какой-то толстый, одышливый дядька в форме. Увидев отца, мрачного, грозного, с дрожащими руками, Глеб вытянулся во весь рост и звонким голосом сказал, глядя ему прямо в глаза:

– Папа, я так больше не хочу! Лучше я совсем уйду из дома!

Отец некоторое время молчал, потом прижал его к себе:

– Тебе не надо уходить из дома. Теперь все будет хорошо. Я обещаю.

В считаные дни жизнь изменилась жестоко и непоправимо. Отец развелся с матерью и отправил ее лечиться. Уволился из больницы и занялся пластической хирургией. В доме стали появляться незнакомые женщины, как правило, неприлично молоденькие. Однажды Глеб, играя на улице, увидел отца, который подъехал на машине к дому, и помахал ему рукой. Отец тоже помахал и направился к подъезду.

– Здрас-с-те, Аркадий Николаевич! – поздоровались с ним старухи, сидевшие на лавочке.

Но как только начала закрываться дверь, одна из них бросила ему в спину:

– Вчера опять новую девку привел. Совсем разум потерял, старый козел!

Глеба словно ударили под дых. Стыд раскаленной спицей вошел ему в сердце. Он был совершенно уверен, что превращение уважаемого хирурга в старого козла – целиком его вина. Если бы он в ту ночь просто поплакал, все как-нибудь утряслось бы. А он сказал, что убежит, и маму навсегда забрали из дома, а отец «совсем разум потерял».

…И вот ему уже тридцать лет, а чувство вины все не проходит. «Дана не пьет, – сказал Глеб сам себе, заводя мотор. – Дана умеет держать себя в руках. Она никогда не выставит меня идиотом, никогда не опозорит при всех. Она знает, как надо себя вести, умеет правильно одеваться и с честью выходит из любых сложных ситуаций. Она идеальна».

Поддавшись порыву, он без предупреждения махнул к офису фирмы «Порхающая магия» и перепугал собственную невесту до смерти, ворвавшись в кабинет и схватив ее в охапку.

– Я думала, это медведь, – смеялась Дана, отбиваясь от поцелуев. – Глеб, ты что? Я же на работе.

– Буду ждать, когда твоя работа закончится, – сообщил он не допускающим возражений тоном и уселся в кресло для гостей, вытянув длинные ноги. – Потом поедем в ресторан, закажем вина и станем целоваться.

– От вина не откажусь, а вот поцелуи прибережем до дома. – Дана поправила прическу и одернула жакет.

Глаза ее сияли, но Глебу показалось, что она не одобряет того, что он вломился без предупреждения. Однако после разговора с мамой и бабушкой ему необходимо было еще раз удостовериться, что он сделал верный выбор. Да еще эти воспоминания о том банкете… И давешняя стычка с Кареткиной и ее подругой, не дававшая ему покоя… Эмоций было слишком много, их следовало израсходовать, а ни в коем случае не подавлять.

И он совершенно неожиданно для себя сказал:

– Знаешь, у меня тут произошел совершенно дикий случай с секретаршей. Вернее, с подругой секретарши. Представляешь, ее зовут Агата! Ты когда-нибудь слышала подобное имечко? Я имею в виду, чтобы так звали нашу русскую девушку?

Дана, разбиравшая бумаги, повернула голову и недоверчиво посмотрела на него:

– Агата? Надо же. Наверное, ее родители любили детективы. И что за дикий случай?

– Я уволил Кареткину, и эта Агата так рассердилась, что начала со мной драться.

Дана повернулась к нему лицом и схватилась рукой за лоб:

– Драться?!

– Да, на автомобильной стоянке! – радостно сказал Глеб. – Меня это здорово завело, я потом часа два в себя приходил. Да еще я со злости ногой топнул, а там была лужа, и я забрызгал Кареткину с ног до головы…

– А эта ее подруга? – недоверчиво улыбаясь, спросила Дана.

– И ее тоже забрызгал. Да я и сам был похож черт знает на что. Знаешь, у нее еще глаза такого странного цвета… Вроде бы серые, но не совсем серые… Она во мне чуть дыру не прожгла: так гневно смотрела.

Он понятия не имел, кто тянул его за язык. Вероятно, ему просто необходимо было с кем-то поделиться, рассказать эту историю, которая так его взбаламутила. А кому и рассказать, как не Дане?

– И чем все закончилось? – спросила та, покачав головой.

– Пришлось отдать в чистку брюки и заняться поисками новой секретарши, – ухмыльнулся Глеб.

– Если хочешь, я тебе помогу подобрать правильную.

– Ага. И она будет страшной, как смертный грех. Впрочем, тебе ли бояться конкуренции? – польстил он. И неожиданно для себя спросил: – Слушай, а ты не знаешь, где сейчас Наташка Пономарева?

– Наташка Пономарева? – Дана безразлично пожала плечами. – Где-то за границей, а что?

– Да ничего, так. Просто вспомнил, что это ведь благодаря ей мы познакомились.

В этот момент у Даны на столе зазвонил телефон, и она мгновенно подобралась.

– Глеб, извини, у меня очень важный разговор. Мне нужно десять минут, потом я смогу закруглиться и уйти.

– Ладно, ладно. Подожду тебя на улице. – Глеб одним рывком поднялся из кресла. – Заодно подышу воздухом.

Он вышел на крыльцо, постоял под козырьком, потом спустился вниз, в небольшой скверик, где можно было расхаживать взад и вперед по дорожке, накрытой кружевной тенью листвы. Порасхаживал немного, достал мобильный и позвонил Артему Ващекину.

– Алло, вас внимательно слушают, – донесся до него голос друга.

– Темыч, вот ты мне скажи, почему женщина не выходит из головы?

– Если женщина не выходит из головы, – мгновенно откликнулся тот, – значит, она либо проникла глубоко в сердце, либо сидит у тебя в печенках. Все, мне некогда, пока!

Глеб послушал короткие гудки, засунул телефон в карман и засмеялся. Агата не могла сидеть у него в печенках, потому что он ее почти не знал. Нет, он совсем ее не знал! Он видел ее всего какие-то три минуты, даже не смешно. Значит, что же? Проникла глубоко в сердце? Глупость какая-то. А Дана? Она сразу проникла в его сердце?

Глеб стал вспоминать, как познакомился с будущей невестой. Какое она произвела на него впечатление? Безусловно, благоприятное. Она показалась ему очаровательной и веселой. И хотя дала ему свой телефон, он ей не позвонил. В конце концов он тогда ухаживал за Наташкой и на вечеринку пришел именно с ней. Дана сама позвонила ему неделю спустя и попросила о помощи. У нее сломался ноутбук, как водится, пропали важные документы. Отличный повод встретиться с понравившимся парнем, который разбирается в «железе». В знак благодарности Дана пообещала угостить его обедом. Он согласился, на этот раз проигнорировав тот факт, что считается Наташкиным бойфрендом. Обед плавно перетек в ужин, ужин в завтрак… В общем, все случилось быстро и ко всеобщему удовольствию.

То есть радовались все, кроме Наташки. Она назначила Глебу встречу, явилась, заехала ему по физиономии, развернулась и ушла. После этого он посчитал себя совершенно свободным.

Кажется, когда они с Даной начали встречаться, она не стала сразу же неотъемлемой частью его жизни. Он мог весь день спокойно заниматься делами, а вечером позвонить своей девушке. Она не будоражила его настолько, чтобы мечтать о ней и трезвонить каждые две минуты, лишь бы услышать ее голос.

Но оно и понятно: Дана не била его папкой по голове и не смотрела так, словно собиралась снять с него скальп. Перед его мысленным взором в который уже раз возникла разгневанная девушка в красном платье. Может быть, именно это его так подогрело? Стычка, конфронтация? Он вдруг сообразил, что колокольчик внутри звенит не переставая. Это был тревожный, раздражающий звон. Однако как только на улицу вышла Дана, колокольчик в последний раз тренькнул и замолчал. Глеб вздохнул с облегчением, подошел и нежно поцеловал невесту в висок.

* * *

Агата остановилась перед дверью квартиры, в которой провела свое детство, и сделала несколько медленных вдохов, как будто ей предстояло глубокое погружение. Впрочем, так оно и было. Ее ожидало погружение в прошлое, и никакой радости это не доставляло.

Елена Викторовна будто поджидала внучку в коридоре. Не успел звонок отзвенеть, как дверь распахнулась, и она возникла в дверях, невысокая, полная, но крепкая, с лицом, похожим на луну. Маленькие глазки мгновенно замаслились, словно Елена Викторовна собралась прослезиться. Она вообще любила игру и позерство.

– Гафа, дорогая! – пропела Елена Викторовна голосом лисицы, задумавшей заговорить зубы глупой вороне. – Как давно мы с тобой не виделись. Ты еще больше расцвела!

– У меня дело, бабушка, – сказала Агата, изо всех сил стараясь вести себя естественно.

Хотя по старой памяти так и хотелось вытянуть руки по швам и опустить глаза в пол. «Как и положено примерным девочкам».

– Ну, так ты заходи, заходи! Можешь надеть вот эти прелестные тапочки. – Елена Викторовна первой прошла в комнату, маня гостью за собой. – Я привезла их из Испании. Я тебе говорила, что побывала в Испании? Ах, ты так редко меня навещаешь!

Хмурая Агата последовала за Еленой Викторовной. Стыдно сказать, но родная бабка рождала в ней чувство острой неприязни, хотя с виду милее женщины и на свете не было.

Комната встретила ее знакомым запахом апельсинов и корицы и старыми фотографиями в темных рамах, которыми были увешаны стены. Отовсюду на Агату смотрел дед, Мирон Александрович Лебедев, в застегнутом на все пуговицы кителе или в строгом пиджаке, с суровым и непроницаемым лицом крупного административного работника. На некоторых снимках рядом с ним картинно улыбалась молодая Елена Викторовна, всегда в чем-то светлом, присборенном, издали похожая на раскисшее пирожное.

– Садись на диван, я принесу тебе чаю, – повелительным тоном сказала хозяйка дома, указав перстом на новый диван.

Диван мгновенно возмутил Агатин вкус. Хотя сам по себе он был невероятно стильным, в этой комнате, набитой старыми вещами, казался инородным телом. Агата уселась на него, огляделась по сторонам и буквально провалилась в прошлое. Старые часы тикали так медленно, словно тянули время назад, тяжелые портьеры наводили на мысль об астматической одышке, а густой тюль старательно процеживал дневной свет, пропуская внутрь лишь бесцветную солнечную жижу. И при этом все вокруг было пропитано нелюбовью, как будто отравлено каким-нибудь инсектицидом. «Немедленно успокойся, ты уже совершеннолетняя», – приказала себе Агата, намертво сцепив руки в замок.

– Вот, деточка, все готово. – Елена Викторовна вновь появилась в комнате, теперь уже с подносом, на котором стояли большие чашки, такие же яркие и безвкусные, как все вещи, которые бабка считала по-настоящему роскошными. – Печенье из кондитерской при ресторане, пальчики оближешь. Ты же знаешь: если уж я покупаю, то это гарантия качества. Бесподобная вещь!

Тем не менее у чая, который заварила Елена Викторовна, был вкус несчастливого детства. И никакому печенью из ресторана справиться с этим вкусом оказалось не по силам. Агата сразу решила взять быка за рога.

– Тебе знакомо такое имя: Раиса Тихоновна Нефедова? – спросила она, держа чашку с чаем в руках и словно отгораживаясь ею от бабки, угнездившейся напротив.

За два года, что они не виделись, та хоть и не сильно, но все же изменилась. Она изо всех сил следила за собой, бегала по косметическим салонам, но добилась лишь того, что кожа на ее лице натянулась в одних местах и обвисла в других, и Елена Викторовна стала слегка напоминать карикатуру на саму себя.

– Впервые слышу, – уверенно заявила хозяйка дома, собрав губы в маленький хоботок и отхлебнув чаю. – А в чем, собственно, дело?

– Есть какая-то тайна, связанная с мамой, – сказала Агата, пристально глядя на бабку. – Мне позвонили из больницы. Незнакомая женщина, как раз вот эта самая Нефедова, лежит там в реанимации. Медсестры говорят: она все время просила, чтобы вызвали меня. Хотела рассказать мне что-то… Про нашу семью. Что она имеет в виду, бабушка?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю