Текст книги "Блудная дочь"

Автор книги: Галина Артемьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Тут только до нее дошло, что она не знала о нем ровным счетом ничего. Три месяца вместе и ничего не знать друг о друге! Ах, им вдвоем было так хорошо, зачем расспросы… У них находились дела поважнее.

Но что же сейчас?

Страшная тоска охватила ее душу. Тоска эта клокотала, увеличивалась с каждой минутой, как каша в волшебном горшочке. Вот ею заполнилась комната, где им было так хорошо раньше, вот вся квартира, вот уже на улицу вываливалась тоска: заморосил мелкий дождик. Только его и не хватало в этот серый невзрачный день. Знать бы магические слова, которые бы остановили расползание тревоги и страха!

Полина решила набраться терпения и ждать. Позвонила верной своей Катьке. Та сразу посоветовала:

– Есть бюро несчастных случаев. Туда обратись. Раз никогда не исчезал, вдруг правда…

…Веселый голос что-то жующей женщины бодро, вполне по-утреннему расспрашивал о приметах пропавшего. Полина с ужасом поняла, что не знает, в чем был Митя, когда уходил. Опять она виновата!

– Высокий, метр восемьдесят восемь, стройный, волосы каштановые, густые, на лбу челка. Глаза светло-карие. Иногда зеленые. Над левой бровью маленький шрам. Ушел в брюках, свитере и куртке. Куртка коричневая, замшевая, с меховой подстежкой. Свитер какой, не знаю.

– С глазами надо бы почетче определиться, – хмыкнула женщина и велела подождать.

Она задорно перечисляла кому-то Митины приметы – это было хорошо слышно Полине.

– Девушка-й, – неожиданно громко, в самое ухо, обратилась она к Поле, – в морг такой не поступал. А на розыск заявления принимают только на третьи сутки с момента пропажи. Так что ждите. Погуляет – придет.

И на следующий день Митя не вернулся.

Раньше Поля думала, что, если с ним вдруг что-нибудь случится, она умрет. Но вот – случилось. Что-то же случилось. И она не умирала. Жила, ждала, надеялась. У нее даже тошнота пропала от нового ужаса. Сейчас она думала только о том, чтобы снова увидеть Митю живым. Больше ей ничего от жизни не надо было.

Как прошел еще день, Полина потом и не помнила. Ожидание тянулось бесконечно. Вечером она вышла в магазин: дома не было хлеба, а Митя любил свежий хлеб. Надо было купить, чтоб он, вернувшись, знал: она его ждала.

Еще с порога Полина учуяла: Митя был дома! Она, не разуваясь, побежала к нему. Митя, в одежде, в ботинках, лежал на кровати. Пахло от него ужасно. Лицо серое, осунувшееся, под глазами темные круги.

И все равно она почувствовала облегчение, настоящее счастье.

– Митенька, где ты был? Плохо тебе?

Можно было и не спрашивать. И так было видно, что плохо.

– Попить дай, – попросил Митя, еле ворочая языком.

Он жадно выпил принесенную воду, обвел комнату непонимающим взглядом. Закрыл глаза.

– Митя, да что же это такое! Митенька, дорогой мой, что это? Где ты был? Давай я доктора позову, – заплакала Поля.

– Химия это, – затухающим шепотом пролепетал Митя.

И забылся.

И снова Полина ощущала полную свою беспомощность. Кому звонить? У кого узнать, что это за «химия» такая? И что с ним теперь будет?

Решила ждать. Как бы там ни было, на душе воцарился дивный покой. Он же здесь, с ней. Он вернулся. Он жив. Все будет хорошо. Он отоспится. А она будет рядом.

У нее даже возникло желание позаниматься, поиграть на скрипке. Она ушла в дальнюю комнату, усердно играла пару часов. Форму совсем потеряла. Надо же! Столько лет ежедневной каторги, а растеряла почти все за три каких-то коротких месяца. Она вдруг поняла, что соскучилась по музыке, по творчеству. Раньше она ведь много своего сочиняла. Впервые за три месяца она ощутила не любовный, а творческий порыв. В голове стоял гул от надвигающейся музыки. Она стала лихорадочно записывать. Проигрывала на скрипке фрагментами и записывала, забыв обо всем на свете.

Надвигалась ночь. Поля устала, но ей не хотелось оставлять свое занятие. Она чувствовала себя свободной и счастливой.

Пронзительно зазвонил телефон. Кто это мог быть так поздно?

«Пусть себе звонит, мне-то что», – пронеслась мысль.

Но тут же пришел страх за Митин сон. Пришлось взять трубку.

– Дымытрый пазави, – сказала трубка с анекдотическим кавказским акцентом.

Сквозь первую реакцию – улыбку – прорвалась почему-то смутная тревога.

– Нету его, – отрезала Полина, говоря по-бабьи. Она с ходу вошла в роль то ли дворничихи, то ли продавщицы. Ей это прежде здорово удавалось.

– А ты кто, жэншына? – не успокаивалась трубка.

– Уборщица я тут, домработница, а тебе чевой надо? Ты сам-то кто будешь? – великий Станиславский наверняка воскликнул бы: «Верю!», услышав Полины интонации.

– Пышы тилифон. Сослан с Владыкавказа прыехал.

– Ну, записала, дальше чево?

– Слушай, жэншына! Дымытрый скажешь: Сослан прыэхал. Ждет.

– Ладно, – грубо ответила Поля, не выходя из роли.

– Если сыводня не званыт, скажи, мы прыэдем, галаву всем отрэжем.

Сердце Полины забилось часто-часто. Она поняла, что Сослан не шутит и что уютный его акцент из любимых народных анекдотов про кавказские народы – единственная уютная деталь во всей ситуации.

– Да кому ты что отрежешь, нет их никого. Хозяева за границей давно, а этот, Дмитрий твой, вообще тут не бывает. У меня ключи, я хожу по договоренности.

– А жына его кыде? – недоверчиво поинтересовался Сослан.

Жена… Неужели это он о ней, Полине? Странно… Никогда и никому Митя не представлял ее женой. Это она все «муж» да «муж». В любом случае – она знала, как отвечать.

– Жена! Была и сплыла жена! Ты когда его видел в последний раз? Давно уж разошлись. Ищи-свищи жену эту.

Сослан не успокаивался:

– Найдем! И жыну найдем, и Дымытрий найдем, и, – продолжил он после короткой паузы, – и тыбя найдем.

– А мне-то че? Мое дело маленькое – пыль вытерла, посуду вымыла и ушла, – стараясь казаться равнодушной, сказала Полина.

Сердце ее стучало уже в ушах.

В трубке уже слышались короткие гудки: Сослан передал все, что хотел, и закончил деловой разговор.

Поля положила трубку и повернулась, чтобы уйти.

В дверях стоял Митя: разбудил его все-таки этот проклятый телефон. Что же он мог слышать? Сколько времени тут простоял?

– Это какой-то Сослан тебе звонил, Мить. Вот, телефон оставил. Сказал, что всех найдет и перережет, если ты не позвонишь.

Митя кивнул.

– Ты извини, – продолжала Полина ласково. – Он про жену говорил, что и ее зарежет. Я сказала на всякий случай, что вы давно разошлись. Испугалась за тебя. Он страшно угрожал.

– Спасибо, – еще раз кивнул Митя. – Ты меня к нему не подзывай. И вообще лучше телефон отключи. Кому надо, мы и сами позвоним.

Митя был все еще жалкий, больной, серый. Говорил еле-еле, с передыхами.

– За жену не переживай. Она давно в Штатах. Там не найдут.

– А ребенок? – неизвестно почему спросила вдруг Полина, просто выговорилось у нее само собой это слово – ребенок.

– И ребенка зарезать грозился? – усмехнулся Митя. – Герой! Все боятся до усрачки!

– Мить, – решилась вдруг ошеломленная Полина. – Что же ты мне раньше не сказал?

– Про что?

– Про ребенка. Про жену. Про свою жизнь.

– А ты-то тут при чем? – равнодушно произнес «муж».

– Как при чем? Мы же любим друг друга.

Митя молчал.

– Мы живем вместе. Как муж с женой, – Поля осеклась, только сейчас осознавая смысл Митиного молчания.

Он хмыкнул:

– Как муж с женой у меня уже было. К этому интереса не имею. Ничего хорошего. Я свободный человек. Поняла?

– А как же я? – ужаснулась Полина.

– А что ты? Я тебе что-то обещал? Я тебя обманывал? Тебе что – плохо было? Денег не хватало? Квартира не устраивает? Я тебя в свой дом привел. Нравится – живи. Нет – уходи. А по-другому мы не договаривались.

Чем жестче говорил Митя, тем скорее сходила с него его серость и болезненный вид. Он за секунды, на глазах становился самим собой, каким был в последнее время.

– Митя, а если и у меня… ребенок? – вырвалось внезапно у Полины.

– Вот знаешь, кого терпеть не могу? – с ожесточением начал Митя и, выдержав паузу, объявил:

– Шантажисток, вот кого на дух не переношу. Уж не думал, что и ты туда же. Как трахаться, давай-давай, еще-еще. А чуть паленым запахло: «Митя, у меня ребенок». Сучки! Тогда в поезде ты о ребенке думала? Самой хотелось, больше чем мне.

Он вдруг улыбнулся уголками губ.

– Помнишь, сама за мной в купе пошла? А как целоваться стали? Как разделась сама передо мной? Я еще подумал: вот молодец, беби! Не то что все эти сучки блядские. Ты ж хотела только меня! Ведь так? Честно хотела, честно дала. Больше тебе ничего не было нужно. Я это и заценил. Будь такой, как раньше. Не становись бабой. Живи просто. Хоти – и получай. Больше поимеешь.

Он подошел к Полине и одним движением спустил с ее плеч просторную майку. Толкнул на диван. От него ужасно пахло. Грязным мужиком, куревом, затхлостью какой-то. Но Поля почему-то почувствовала себя счастливой. Она так скучала по нему все эти дни!

Он не ласкал ее, медленно двигался, наблюдая. Она то закрывала глаза от наслаждения, то открывала, заглядывая в его внимательные глаза. Он смотрел с иронической улыбкой. Вдруг замер, остановился, спросил:

– Ну что? Продолжать?

Полина кивнула с закрытыми глазами.

– А если ребенок? – насмешливо спросил Митя.

Но девушка уже вся тянулась навстречу ему:

– Пожалуйста! Скорее!

– Вот то-то же! – довольно прорычал он.

Когда они перевели дух, Митя подытожил:

– Ну что? Бросила дурить? Не будешь нам ничего портить?

Поля кивнула, счастливая от пережитого наслаждения и несчастная при мысли, что с ребенком надо что-то решать в ближайшие дни. Поздно или не поздно? Надо скорее узнать.

Митя ушел в душ. Поля лежала и пыталась додумать музыку, которая совсем недавно рвалась из нее. Музыки не было. Ушла.

Зато вернулся Митя – свежий, душистый, с чашкой кофе в руке.

– Парфюм и свежий кофе – настоящий мужской запах, – восхитилась Поля. – Только смотри, ночь ведь. Не уснешь.

Митя с довольной улыбкой уселся у ног девушки и, глотая кофе, принялся внимательно ее разглядывать.

– Нет, правда, ты худей давай, – по дружески посоветовал он. – Сиськи – на пять с плюсом, вполне меня устраивают, я сегодня ощутил. Но вот в талии надо убрать. И как следует убрать. Это ты дома засиделась. От безделья. Ты учти: при твоем росте толстеть – значит бабой становиться.

– Ладно, Мить, я уже и так стараюсь, не продолжай, – взмолилась Полина.

– Ты пойди, купи себе что-нибудь облегающее, каблуки повыше носи. Тогда еще сгодишься.

Он похлопал ее по голому животу.

Поля поймала его руку, поцеловала. Митя был совершенно прежний, хороший. Челка падала на лоб. Он широко, белозубо улыбался своей прекрасной юной улыбкой.

– И запомни: хочешь быть с мужиком счастливой, не ревнуй его ни к прошлому, ни к будущему, – наставительно произнес мужчина ее мечты. – Это важнейшее правило молодого бойца. Ты заметь: я тебя ни разу не спросил, кто у тебя был до меня. И сколько их было. Ты не говоришь, я не спрашиваю. Какая мне половая разница? Тебе сейчас со мной хорошо, мне сейчас с тобой хорошо. Все! А как, с кем, когда было – кому это надо? Главное – СПИД не подцепить. Но иногда риск – благородное дело. Как тогда мы с тобой в поезде, а? Я, конечно, прифигел: девчонку первый раз вижу, весь в непонятках про нее, черт его знает, что можно подхватить, но презеры тогда кончились, а я перед поездом подкупить забыл, да и ты не предложила. Я думаю: ладно, была не была: и какой же русский не любит быстрой езды!

Митя глотнул кофе и снова улыбнулся молодому бойцу. Все было как в самом начале.

– Ну, ты такое вытворяла, просто класс! Высший пилотаж! Я потом в Питере друзьям рассказал, мне никто не поверил, представь! Ведь кто-то ж научил, как надо? Как правильно? А? Может, муж? Или мужья? Ну-ка, беби, признавайся, чей ты будешь?

– Твой, – радостно откликнулась Поля.

– А до того? – настаивал Митя.

– А до того – ничей. А сейчас – твой, – Поля тянулась поцеловать любимое лицо.

Митя обиженно отстранился:

– Нет, а правда. Ты вон про жену знаешь. А я о твоих – вообще ничего. Как у тебя было в первый-то раз?

– С тобой и было. В поезде тогда. Ты чего, Мить? – Поля не могла понять, он всерьез сейчас или шутит так. Неужели действительно нельзя было понять, что был он у нее первым?

Митя помрачнел:

– Ладно, не хочешь – не говори. Только вот что я у тебя первый, это ты брось. Ты вспомни сама, когда еще нетраханая была, небось сколько тебя уговаривать пришлось? Вот! То-то! Вы ж боитесь, что больно будет, что мама заругает, что ребеночек получится! А ты со мной сама в бой рвалась, меня за собой тянула. Это ж сразу было видно, какой у тебя опыт за плечами. И нечего из меня-то дурака делать! Но, конечно, если хочешь, давай играть так: я у тебя первый, ты у меня первая. И без вопросов. Годидзе?

Ошарашенная Полина молча кивнула.

Ей стало понятно: каждый из них судил о другом по собственному жизненному опыту. Митя был у нее первым и единственным. Вся прежняя жизнь ее складывалась удачно, счастливо, поэтому она так безоглядно рванулась навстречу совершенно незнакомому, чужому человеку. В общем-то, первому встречному. Она даже не осознавала тогда всю степень риска. Митя соответствовал идеальному образу мужчины, и она, привыкшая получать то, что ей нравится, «рвалась в бой», по Митиной терминологии, совершенно не представляя, что он расценит ее отчаянную безрассудную смелость и искренний любовный порыв как маленькое дорожное приключение похотливой шлюшки.

Вдруг Полине вспомнился совсем недавний эпизод. Всего лишь прошедшей весной это было, а кажется, в другой жизни. И она – теперь не она. Совсем другая. Вот у той, прежней Полины, ученицы выпускного класса, был поклонник с журфака, на год ее старше. Они иногда встречались: времени у той Полины не было совсем, она все занималась, готовилась к зачетам, экзаменам. Они даже целовались, было и такое. О большем она и не помышляла. Макс ей нравился. Не нравился – не целовалась бы. Ей льстило, что он влюблен. И вот весной полкласса отправились на дачу к однокласснику, отмечать день рождения. Родители героя торжества проявили сознательность – их не было. Макс поехал с Полей. Все выпили, закусили и разбрелись кто куда по комнатам. Полине и Максу досталась крошечная светелочка с диваном и журнальным столиком. Поля подустала от свежего дачного воздуха, прилегла на диванчик. Макс лег рядом. Они долго целовались. Потом он расстегнул ее кофточку, дотронулся до груди. Полина вскочила, как ошпаренная, застегнулась, села, подтянув коленки к груди, обхватила их руками. Макс закурил и высказался:

– Знаешь, я не могу с тобой просто так встречаться. Я слишком тебя хочу. Если сейчас ничего не будет, лучше нам не видеться больше.

Как же она тогда оскорбилась!

– Ты что? Только ради этого со мной встречался? Только этим я тебе интересна?

Она обиделась по-настоящему и действительно больше с ним не встречалась, хотя он, конечно, звонил и даже приходил в консерваторию на концерты, в которых она участвовала.

Поля тогда даже маме нажаловалась. И та, гордая поведением дочери, хвалила ее:

– Умница, деточка! Будет еще все в твоей жизни. Будет красиво, чисто. Не на пыльном дачном диване тайком. И твой муж будет уважать, ценить твою чистоту, твое целомудрие.

Оценил! Зауважал!

А кого винить? Она сама же в каком-то журнале недавно читала, что в каждом мужчине сидит охотник: он ценит только ту добычу, за которой надо долго гоняться, идти по следу. А то, что само в руки падает, ценным не кажется.

Значит, в глазах Мити она дешевка. Почему же он позвал ее жить к себе? Можно ведь было встречаться время от времени, а не так серьезно… Она бы тогда училась…

– Мить, а почему ты решил жить со мной вместе? – с надеждой спросила она.

– Потому что нам с тобой одного и того же хотелось, а? И у нас это здорово получалось. Пока ты честно была молодым бойцом, а не сволочью. И потом – почему было не попробовать? Всегда же можно разбежаться. А ты почему со мной решила?

– Потому что люблю тебя, жить без тебя не могу, потому что ты – все для меня, вся моя жизнь, – Поля расплакалась, уткнулась в подушку.

Митя похлопал ее по спине:

– Слушай, ну хватит нагнетать, ну не выдумывай давай. Иди завтра купи себе красивые шмоточки. Давай. Я спать хочу. Ночь.

И чашка кофе не повлияла: уснул немедленно.

Поля долго лежала без сна, решая, что должна сделать в первую очередь: уладить вопрос с ребенком или пойти все-таки в свое учебное заведение, пока ее еще не отчислили. Ей очень захотелось стать обычной студенткой, не иметь никаких забот, кроме занятий, никаких тяжких мыслей. Но она не представляла себе, как это – расстаться с Митей. Она хорошо помнила собственную тоску этих дней ожидания. Где он был? Что за «химия» такая? У кого спросить?

В конце концов она поняла: долго в таком состоянии она не выдержит. Даже если она не оставит ребенка, на длительные прочные отношения с Митей рассчитывать нереально. Снова вернулась мысль о расставании. И откуда они только берутся, эти мысли? Зачем стучатся в самое сердце?

На этот раз рассуждения ее были трезвы, практичны. Да, возможно, самое правильное – уйти от него. Набраться сил, собраться и бежать без оглядки. Только в этом случае она оставит ребенка. Как память о своей любви. Ребенок будет похож на Митю. И получится, что она так с Митей и останется. Вопрос – куда уйти. К своим возвращаться она не хотела. Даже не представляла себе, как к ним вернется. Как отец на нее будет смотреть, как бабушка не даст покоя причитаниями. А мать вообще запилит. Полина за это время привыкла распоряжаться собой по-своему. Или по-Митиному? Назад дороги в любом случае не было. Но были деньги, немалые, те, что велел тогда спрятать Митя. Она и спрятала их у Катьки. Туда уж точно никто не нагрянет. Никто не знает ее адреса и телефона. Может, стоит попроситься к Катьке пожить, перевести дух, а потом снять квартиру? Хватит надолго. Получить академический отпуск. Родить. Зажить по-человечески. Прокормить-то она себя сможет в любом случае. Катька вон одна, мама умерла два года как, и не пропадает, подрабатывает в ресторане, еду домой приносит, деньги клиенты отстегивают немалые. Что она – не сумеет? Жалко было своей любви. Но какой-то, будто чужой, взрослый голос внутри хладнокровно произнес:

– Человек не бывает всю жизнь счастлив. Когда-то приходится испытать и горе. Теперь твой час. Какую дорогу выберешь, по той и пойдешь. Тебе решать. Счастье всегда заканчивается, а горя не миновать.

Она дала себе почему-то три дня. Ну, три, понятное дело: магическая цифра. Пусть будет три. Проживет их на прощание и на добрую память в радости с Митей. И потом уйдет. Пора.

Тогда она еще думала, что сама принимает решения, что все зависит только от нее.

Но думать так оставалось совсем недолго.

5. Агата

Полина поднялась рано утром. Митя еще спал. Она подоткнула его одеялом, как делала мама, со всех сторон. Поцеловала. Оделась в соседней комнате и тихо вышла. Отправилась за «красивыми шмоточками», как велел вчера Митя. Для последних трех счастливых дней.

На улице было совсем холодно, дул резкий ветер. Скоро зима.

И вдруг Полина вспомнила, что сегодня-то у нее день рождения! Ничего себе! Первый раз в жизни напрочь забыла. Раньше всегда заранее готовилась, ждала подарки, собирала гостей. Что с ней такое произошло? Если уж человек о собственном дне рождения вообще не помнит, это что-то должно означать.

С другой стороны – вот, вспомнила. Даже за подарками себе пошла. Подсознание сработало, значит. Теперь она уже точно совершеннолетняя, должна решать за себя. Пришла пора. Да. «Пришла пора – она влюбилась…» Пришла пора – любовь разбилась…

А может, ничего не разбилось? Может, вернуться сейчас домой, лечь рядом с Митей, угреться, вдыхать его запах, ждать пробуждения…

Нет, все это было. А у нее только три дня. И надо делать все по плану.

Полина огляделась. Надо было найти какой-нибудь магазин поприличнее, чтоб купить сразу несколько вещиц. Таких, чтоб разили наповал.

Магазин нашелся очень быстро. Она купила туфли на высоченных каблуках. Сразу превратилась из коротышки в стройную фотомодель. Порадовалась себе. Вошла во вкус. Добавила к туфлям ботиночки на еще более высоком каблуке.

В одежном отделе она была совсем одна: никто в такую рань за шмотками не отправляется.

Продавщица с готовностью принесла ей отличный костюмчик и великолепное платье. И то и другое – на размер меньше.

– Странно, – недоумевала продавщица. – У меня глаз наметанный. Обычно в размерах не ошибаюсь. У вас фигура более женская, что ли. Лицо детское, а фигура…

И эта туда же, расстроилась Поля. Что им далась моя фигура?

Но торговая девушка, сияя, уже бежала к ней с другими вещичками. Помогала примерять, хвалила, льстила, одобряла.

С высокими каблуками и правда выглядело шикарно.

Продавщица восхитилась:

– Вот-вот! Самое то! Фигурка подтянулась. А то при вашем росте… – она деликатно замялась, но все же продолжила: – Ну, надо бы капельку похудеть. На размерчик. И будете просто супер.

Настроение Полины не ухудшилось из-за нового упоминания о ее раздавшейся фигуре.

«Ладно, похудею, – думала она, – рожу вот только – и похудею».

Главное, сейчас она выглядела потрясающе.

Она так и пошла домой: в новом костюмчике, в новом дорогущем пальтишке, в новых ботиночках. Подкрасилась в примерочной – не узнать.

В приподнятом настроении она поднялась к квартире. Остановилась у двери, доставая из сумочки ключи. Она и не заметила, как открылась соседняя дверь и к ней приблизилась дородная представительная дама.

– Девушка, можно вас на минуточку? – почему-то шепотом позвала соседка.

Поля даже вздрогнула от неожиданности и, недоумевая, подошла. Соседка за рукав втащила ее к себе и резво заперла солидные замки.

– Вы сейчас у Галактионовых живете? С Митей?

Поля молча кивнула.

– Я очень уважаю Елену Матвеевну и Бориса Константиновича, поэтому хочу вас предупредить. Митю я что-то давно не вижу. У него все в порядке?

Поля опять кивнула. Ничего хорошего она от этого разговора не ждала. Все настроение улетучилось.

– Так вот, – соседка опять перешла на шепот, – все утро двое кавказцев в их дверь звонили, буквально ломились, кричали, что дверь взорвут, требовали Митю. Я им в конце концов из-за двери погрозила, что милицию позову. Я на всякий случай сказала, что здесь давно никто не живет. Они убежали, но думаю, что Мите надо какие-то меры принять. Предупредите его. Может, и правда милицию вызвать? Могут ведь подкараулить и что угодно сделать.

– Давно это было? – спросила Поля.

Сердце ее бухало со страшной силой.

– Примерно час назад, может, чуть больше.

«Значит, почти сразу после моего ухода», – поняла Поля.

– Спасибо вам большое. Митя все уладит. Я ему передам. Извините за беспокойство, – еле смогла она выговорить.

Прежде чем ее выпустить, соседка долго бдительно вглядывалась в глазок. Потом все-таки решилась и рывком распахнула дверь. Поля вынырнула и тут же услышала, как звучно поворачиваются замки. Руки ее тряслись, к сердцу подступала какая-то вдохновенная злоба (у нее так бывало иногда перед выступлениями). Она быстро вошла в квартиру и, не разуваясь, направилась к телефону, возле которого так и лежала бумажка с номером Сослана. Не представляя, что сейчас скажет, она набрала номер.

– Але, – тут же отозвалась безмятежная женщина. Поле показалось, что она услышала какой-то акцент.

– Сослана позови, – велела Поля низким голосом. Дыхание у нее перехватывало от дикой ненависти.

– Сослан, иди, тебя, – уютно, невозмутимо позвала женщина, и стало понятно, что акцент не послышался, а действительно был.

Гнездо сучье, пронеслось в Полиной голове, своих бы баб пугали. Если бы мы у них так… На их баб… Смелые какие… Только с женщинами и умеют…

Но тут в трубке раздалось сиплое мужское:

– Але…

Знакомый голос.

– Сослан, – низко, с придыханием прошипела Полина.

Она сама не узнала звучание своего голоса: сердце подступило к горлу, мешало говорить, она как бы проталкивала слова сквозь гулкое его биение.

– Я хозяйка квартиры, где вы были сегодня и имели наглость угрожать моему дому и моему сыну. Знай, что твой номер телефона и показания свидетелей уже в отделе по борьбе с организованной преступностью. Тобой уже занимаются, понял? И еще запомни: ты в чужом городе смеешь угрожать, что убьешь моего сына. У нас в твоем городе тоже есть люди. И если ты, мразь, еще посмеешь нам угрожать, вам там не поздоровится, ясно?

Полина, не дожидаясь ответа, бросила трубку. Ее злое вдохновение подсказывало, что именно так и надо. Пусть думает, когда угрозы свои кидает. Ее колотила дрожь, трудно было успокоить дыхание.

И опять она не сразу заметила безмолвно стоящего в дверях Митю. Он смотрел на нее с восхищением. Она и забыла, что принарядилась. Ничего себе день рождения!

– Супер выглядишь, – одобрил Митя, – и с этим классно поговорила. Но больше так не делай. Я сам собирался с ним разобраться. Ты в это не лезь.

– День рождения у меня сегодня, – угрюмо сообщила Поля. – Иду домой, а соседка мне сообщает, как этот приходил, взорвать тут все грозился.

– День рождения? Что ж ты молчала? Отметим как следует. А этих я слышал. Смысла не было открывать. Разберутся с ними. Мы вот что с тобой сделаем! Мы давай-ка к Агате пойдем. Там и отметим. Собирайся.

– А кто такая Агата? – поинтересовалась Поля.

Дима никогда не знакомил ее с друзьями и ничего о них не рассказывал. Что-то все-таки меняется к лучшему. И – кто его знает, как еще все повернется?

Шел первый день из назначенных Полей трех прощальных счастливых дней. И, похоже, неплохой день будет, раз ее собрались показать кому-то.

– Агата? – голос Мити звучал необычно. Нежно и уважительно. – Сама увидишь. Агата – это все.

– Что собирать? – с готовностью откликнулась Поля.

– Бери всего побольше. Мы на несколько дней заляжем. Скрипку бери. Может, сыграешь ей там. Укладывайся иди. А с этим – даже не думай. Агата все сделает.

– Тебе что брать? – Поле не терпелось попасть к людям, отметить свой праздник. Она сердцем чувствовала, что стоит на пороге чего-то нового и очень хорошего.

– Мне? – засмеялся Митя. – Не, мне ничего не бери. У меня там все есть.

Полина собралась основательно. Кто знает, сколько они там пробудут? Митя, скорее всего, решил ее обезопасить, так она понимала. Себе вещи не берет, значит, сюда будет возвращаться. Но за нее беспокоиться не хочет. Она наспех запихала в сумку почти все свои вещи. Оставила только ноты – там столько не понадобится.

– Все. Готова.

– Классно выглядишь, – снова похвалил Митя. – Похудела вроде.

– Я ж обещала. Стараюсь.

– Ну, пошли.

Митя свободно, не таясь, не опасаясь, вышел на лестницу, закурил, предложил Поле. Она с удовольствием затянулась.

Последние три дня курю, решила она про себя. Втянулась слишком. А ребенку вредно.

Ей нравилось нравиться Мите. И при этом росла внутренняя убежденность, что ребенок останется с ней. А Митя – нет. И что все сейчас – прощание. Пусть оно будет красивым. Даже вещи собирать не надо. «Все уже при мне. Может, от Агаты и…»

Подошел лифт. Митя как-то лениво полез ей за пазуху, больно тронул грудь. Она слегка отстранилась. Приехали.

Оказалось, что к Агате действительно надо было идти, а не ехать. Они шли пешком по переулкам, Митя нес тяжелую сумку с Полиными вещами. У нее за спиной висела скрипка. Ноги устали в новой обуви. Каблуки не давали широко шагать, приходилось семенить.

– Скоро?

– Уже пришли.

Они стояли у подъезда высокого сталинского дома с башенками. Красивый дом! Поля всегда им любовалась, мечтала побывать. Вот – довелось. Мечты сбываются. И прямо в день рождения.

Митя не стал звонить в домофон, достал из кармана связку ключей, нашел нужный, открыл подъезд.

– Ого! – удивилась Поля. – Ты тут свой?

– Ага, – подтвердил Митя. Он был какой-то другой. Может, ее стеснялся?

– Слушай, а ты уверен, что это удобно? Что вот я иду? Ты же не спросил, можно ли?

– Раз иду, значит, можно. Ты только веди себя уважительно. Агата – особенный человек. Она всех видит насквозь.

Поля впервые замечала, что Митя волнуется. Он всегда был таким уверенным, даже наглым слегка. Ему это очень шло. А сейчас он даже стал будто бы ниже ростом.

– А кто она, Агата?

– Она… Ну, врач. Но это так… Увидишь…

Все было непонятно, кроме одного: Агата для Мити являлась действительно кем-то очень значимым.

Они поднялись на верхний этаж. Выходя из лифта, Полина обернулась к Мите:

– Куда теперь: направо, налево?

На площадке было две двери.

– Все равно. Тут все ее. Она выкупила. Соседи свалили, она теперь тут повсюду хозяйка.

Он опять погремел ключами, отпер дверь. Почему-то его волнение передалось Поле. Хотя, казалось бы, ей-то чего беспокоиться? У нее и счет идет на три дня. Плевать ей должно быть на все тут, в том числе и на Агату. Но плевать не получилось.

В квартире было очень тепло, даже жарко.

– Раздевайся, – велел Митя, вешая свою куртку в шкаф.

Он взял из ее рук пальто, повесил.

– Можешь не разуваться.

Явно хотел, чтоб она перед Агатой предстала во всей красе.

Он вел себя как в собственном доме, как если бы к родителям пришел или к сестре, например. Совершенно по-хозяйски.

Ощущалось, что квартира огромная. Где-то в глубине слышались голоса, шла жизнь.

Прихожая была светлой, оттого что несколько застекленных полуоткрытых к тому же дверей вели из нее в комнаты.

Одна дверь распахнулась. На пороге появилась – сомнений не было – Агата.

Сердце Полины ухнуло.

Перед ней стояла и пристально ее разглядывала грузная высокая женщина с темными волосами, слегка прихваченными на затылке костяной заколкой. Сказать грузная – не сказать ничего. Сколько она весила? Ну не меньше ста пятидесяти килограммов, уж точно. Лет ей было непонятное количество, наверное хорошо за пятьдесят. Собственно, какие пятьдесят? Пятьдесят скоро исполнится маме, пронеслось у Полины в голове. А мама по сравнению с Агатой казалась бы девочкой. Ну ладно, пусть шестьдесят. Это был тот случай, когда возраст абсолютно не играл никакой роли. В целом ощущалась мощь и уверенность. Глаза Агаты походили на огромные темные черешни. Они блестели, затягивая того, кто в них смотрит. Одета она была очень странно: в почти прозрачную рубаху, не доходящую до колен. Под рубахой просматривались все подробности громадного тела.

– Дома жарко, раздевайтесь совсем, – велела Агата. – Ну что, школа молодого бойца пришла?

Агата кивнула Мите, поведя глазами в сторону Полины.

Митя заулыбался и кивнул.

– Восемнадцать-то есть молодому бойцу?

– Сегодня день рождения. Пришли к тебе отмечать, – с готовностью ответил Митя.

– На сколько останешься? – деловито спросила Агата.

– Ну, как ты скажешь. Нам бы на подольше. Я тебе объясню. И мне бы капельницу… Прокапаться…

– Срывался? – грозно произнесла Агата. – А молодой боец тогда на что? Она тогда зачем? Куда смотрит?