Текст книги "И в сотый раз я поднимусь"
Автор книги: Галина Артемьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Но по-прежнему возникали эпизоды, после которых не верилось в возможность счастья. Вроде пустячные истории, пора бы привыкнуть, а задевало каждый раз, как в первый раз.
До свадьбы оставалось несколько дней. Они встретились в воскресенье утром у метро «Парк культуры». Пошли гулять. В храме Николы в Хамовниках, одном из немногих действующих в то время, шла служба. Саша предложила зайти. Она не ожидала увидеть столько верующих – люди стояли плотно, сосредоточенно молясь. Иногда Сашу трогали за плечо, прося передать свечку к иконе Богоматери или Николая Угодника. Она так же тихонько передавала свечу дальше.
Кто-то в очередной раз коснулся ее. Она оглянулась, уже протягивая руку, чтобы взять свечку.
– Николаю Угоднику, – пародийно-поповским голосом прогнусил Витька, вкладывая в ее ладонь палочку от эскимо.
Саша испытала нечто схожее с тем, что чувствует человек, которому плюют в лицо.
Сжала в кулаке обглоданную плоскую деревяшку и выбралась наружу.
Она не была крещеной и думала, что вера не имеет к ней никакого отношения.
Однако шутка была столь кощунственной, что сердце ее зашлось от стыда перед Богом.
Оказавшись на паперти, Саша сунула Витьке в карман его дар и побежала к метро. Витька ее не догонял.
Она и подумать не могла, что виделась с ним последний раз в жизни.
Обычно он первый звонил мириться. Но к вечеру воскресенья он не позвонил. И в понедельник днем не ждал ее после занятий. Она долго просидела в библиотеке, выписывала что-то по курсовой. Домой вернулась в десять вечера. Первый вопрос: звонил ли Витя. Нет, не звонил.
Тогда она сама набрала его номер, что делала обычно крайне редко. Обрадовалась, услышав голос его мамы: обычно подходил кто-то из соседей, допытывались, кто звонит, зачем.
Поздоровавшись, Саша попросила подозвать Витю.
– А его нет дома. Он будет позже, перезвоните, – беззаботно откликнулась мать.
Однако куда уж позже! В те времена после десяти звонить не полагалось ни в коем случае, кроме чего-то самого непредвиденного и печального. Их разговор вполне можно было отложить до завтра.
Утром тетя, всегда спускавшаяся до завтрака за почтой, принесла Саше невзрачный конверт без обратного адреса.
Знакомый почерк.
Саша достала из конверта открытку с пышным букетом цветов и птичками над ним. С обратной стороны было написано: «Все получилось, как ты хотела. Я улетаю на год на стажировку. Писать оттуда нельзя. Когда получишь это письмо, я буду далеко, в другой стране. Прощай».
Так Гораций отомстил за не состоявшуюся летом свадьбу. Дождался новой даты, заставил разослать приглашения, купить платье и кольца (летом они думали обойтись без всей этой ненужной мишуры и даже без гостей).
Из Витькиного института действительно посылали на стажировку за границу. Подготовка к этому занимала месяцы. Значит, он знал, проходил все комиссии, собирал документы, получал загранпаспорт и – молчал. А чему удивляться? Он – такой. Он именно так и мог. Разве можно допускать мысль, что переделаешь человека, указывая ему на некоторые не устраивающие тебя черты? Так не бывает, просто потому, что не может быть никогда. Но наивные девицы на заре своей туманной юности все как одна уверены в силе своего слова и влияния на избранника.
Саша долго не могла понять содержание открытки. Вдумчиво прочитывала по предложению, раз за разом. Задавала себе неразрешимые вопросы.
«Все получилось, как ты хотела».
Как это? Что она хотела? Чтоб он улетел? Чтоб не состоялась свадьба? Чтоб они расстались?
Нет, она ничего этого не хотела.
Что же содержалось в этой фразе? Злорадство, удар под дых или, скорее, в спину. Нечеловеческий поступок. Ведь вполне достаточно было высказать свою обиду, не продолжать отношений, наконец. Хватило бы и боли, и слез. Значит, этого показалось мало. Гораздо лучше так: с безопасного расстояния. И наповал.
И, главное, мать его знала о том, что он затеял. Может, именно она и порекомендовала развернуть весь этот сюжет. Как вчера весело советовала перезвонить позже! Это когда уже проводила в аэропорт. И даже узнала, что сынок долетел.
Что же за черви копошились в душе этой женщины? И женщина ли она вообще, если приготовила такое терзание подруге своего сына? Да, конечно, женщина, к тому же большую часть жизни проведшая в специфической атмосфере мести врагам всех сортов и мастей.
«И за око вырвем мы два ока, и за зуб всю челюсть разобьем!» – именно этим девизом эпохи позднего сталинизма и руководствовались многие обитатели державы, в которой повезло родиться Саше.
Саша очень хотела плакать. И не могла. Превратилась в ледяной камень.
Мир потерял краски. Все виделось серым, как на старой затертой пленке немого кино.
Странно, обиды поначалу совсем не было. Вертелись обрывки чувств: как же он будет без нее? Ведь ему там станет так одиноко. Дурацкие вопросы. Надо было заставить себя думать о себе. Или хотя бы разозлиться.
Совсем растерявшаяся тетя пыталась как-то утешать.
Саша попросила только забрать куда-нибудь из дома все свадебные причиндалы, хоть выбросить, хоть отдать, главное, чтоб не было этого в одном с ней пространстве.
Как она прожила первые несколько дней, потом не могла вспомнить. Помнила только серость вокруг и отсутствие звуков.
Слезы пришли неделю спустя.
Она радовалась им, освобождаясь от собственной холодной окаменелости. Она знала, что будет счастлива, что все у нее впереди. Сейчас главное – собрать все силы, начать улыбаться и потихонечку различать краски жизни.
– Я хочу, – рыдая, говорила она тете. – Я мечтаю, чтоб ему было когда-нибудь так же больно, как он сделал мне. Он мог как угодно поступить. Орать, ругаться, обижаться. Но мстить такой черной злой местью… Он совсем не человек, что ли?
– Конечно, пока не человек, – подтверждала Сашину догадку тетя. – Вот поймет, что такое боль, тогда, может, и станет человеком. А может, и не станет. Кто его знает.
– Пусть, пусть ему будет плохо, – повторяла Саша, но вдруг спохватилась: – Хотя что мне с того? Я же про это все равно не узнаю…
– Узнаешь, – пообещала тетя. – Узнаешь. Только не тогда, когда тебе этого захочется, а когда придет пора.
6. Отрицание мести
Они много говорили тогда о возвращении причиненного зла.
Тетя настаивала на древнем знании и неукоснительном следовании главному закону человеческой жизни: не делай другому того, что самому себе не желаешь.
В ее изложении все получалось легко и просто: перед тем как что-либо предпринять по отношению к другому человеку, примерь это на себя. Представь себе ситуацию, побудь в ней сама мысленно. Если удобоваримо – вперед. Если больно или хотя бы немного неприятно, лучше не затевайся, все зло, причиненное другому, непременно вернется, причем многократно умноженное.
– Никогда не мсти, – учила тетя. – Бог правду видит, да не скоро скажет. Все мы иногда обижаем тех, кто рядом, случайно, невольно. Если на каждую такую обиду отвечать, вся жизнь человеческая превратится в непрестанную драку.
Тетя была уже в том возрасте, когда сама жизнь давала возможность увидеть, каким же образом возвращается к некоторым содеянное ими когда-то зло. Примеры были дикие и пугающие.
Тетина единственная дочка погибла в результате грубой врачебной ошибки. Умирал ребенок долго и мучительно. Уму непостижимо, откуда брались силы видеть эти ежедневные муки, сопереживать им, пропуская через страдающее материнское сердце, а потом… потом проводить дитя в последний путь.
Как жить с этим грузом?
Тетя пыталась через суд наказать врача, которая не только не признавала своей вины, но даже не выражала положенного в таком чудовищном случае сочувствия. Бумаги все подчистили, подделали. Врач вышла сухой из воды. Покидая зал суда, она смеялась тете в лицо: «Ну, что? Добилась своего? Нечего было огород городить».
Тетя только смотрела в лицо, не казавшееся ей человеческим. Смотрела со всей болью души, познавшей страшную потерю.
Она не могла себе позволить думать о мщении, иначе ее рана никогда бы не затянулась. Надо было продолжать жить, отвлекаясь на повседневные мелочи.
Прошло несколько лет, и тетя узнала, что врач, по вине которой погибла ее дочка, была убита в собственном подъезде. Возвращалась с работы, поднималась на свой этаж, следом за ней в подъезд вбежал охваченный припадком белой горячки алкоголик с молотком в руке. Он нагнал женщину и, в необъяснимой ярости, несколько раз ударил ее по голове этим молотком. Умерла она не сразу, в страшных мучениях. Убийца потом не мог ничего объяснить: ни как оказался именно в этом районе, ни почему вбежал в подъезд и принялся преследовать жертву. Он действовал безотчетно.
Вот как мстит судьба, если ее не опережать.
Или вот еще одна история.
Похоронив дочку, тетя вышла на работу. Работала она в военной академии, начальником ее факультета был человек свирепый в своей беспощадности. Время было опасное: начало 1953 года. Шли повальные аресты, и никто даже представить себе не мог, что скоро тиран покинет этот мир, оставив страну на растерзание «тонкошеих вождей». [1]1
О. Мандельштам.«Мы живем, под собою не чуя страны…»
[Закрыть]
Тетин начальник вызвал несчастную женщину и объявил ей об увольнении, не скрывая причины.
– Мне тут евреи не нужны, – объяснил он.
Оглушенная новым горем, отправилась тетя на прием к начальнику академии, славному боевому генералу, давно знавшему ее – еще с довоенной поры.
– Мне увольняться? – только и могла выговорить она, ступив на красный ковер строгого генеральского кабинета.
– Иди, Танечка, работай. И ни о чем не волнуйся, – успокоил ее тот, кто знал настоящую цену жизни.
Тетя осталась на прежнем своем месте, начальника факультета перевели командовать другим факультетом.
Прошло несколько лет.
Наступили времена хрущевской оттепели.
Тетин давний гонитель рассказывает в тесном дружеском кругу анекдот про кукурузу, любовью к которой прославился новый лидер советского народа. В принципе времена помягчели настолько, что анекдоты не могли привести рассказчика к высшей мере наказания, как это систематически происходило в недобрые прежние десятилетия. Но именно в той дружеской компании нашелся некий доброжелатель, донесший куда надо, какие истории распространяет представитель воинской верхушки страны. Начальника факультета лишили генеральского звания, разжаловали в рядовые без права на получение генеральской пенсии. Единственное место, куда он смог устроиться работать, было место сторожа на лодочной станции.
У этого сюжета было свое продолжение, о котором Саше довелось узнать позже. Через пару лет после несостоявшейся ее свадьбы с Немчинкиным, когда все забылось и быльем поросло, сидели они в теплом семейном кругу на просторной дачной веранде и слушали «вражеские голоса», как принято было тогда называть западные радиостанции. В Москве слушать их было попросту невозможно: глушили. А за городом, видимо, не получалось, поэтому каждый вечер долгого летнего подмосковного дня сопровождался привычными звуками: легким потрескивание радиоэфира и доверительными интонациями русскоговорящих чужеземных дикторов.
Объявили, что выступать сейчас будет известный правозащитник, борец за права евреев, генерал такой-то.
Тетя замерла в изумлении.
– Сашенька, слушай, слушай внимательно! Это тот самый, который меня с работы выгонял из-за национальности. За рубеж выбрался, правозащитник мой! Жаль, не поняла я тогда, что он меня защищал. Напраслину на него подумала! Вот сукин сын!
Все немножко вслушались в топорную речь далекого от Отчизны генерала-диссидента.
– Если он защитник евреев, то я антисемитка, – подытожила тетя.
Конечно, о таком, как Витька, полагалось просто забыть. И как можно скорее. Саша всеми силами старалась отвлечься. В юности раны затягиваются быстро.
Готовясь к зимней сессии, Саша случайно наткнулась на слова Демокрита: «Враг не тот, кто наносит обиду, но тот, кто делает это преднамеренно».
– Это о нем, – поняла Саша.
Она именно так и вспоминала о своем женихе – враг.
И с каждым днем враг уходил от нее все дальше и дальше.
Навсегда.
7. Хочу покоя
После экзаменов Саша поехала на Домбай. Собирались туда со всей страны любители на свой страх и риск испытать острые ощущения. Увлечение горными лыжами массовым пока не стало. В иностранных фильмах показывали иногда роскошные альпийские отели, лыжников и лыжниц в ярких стильных костюмах. Днем они лихо скатывались с головокружительных вершин, вечерами собирались у камина и красиво выясняли отношения… В этих картинках, безусловно, виделся особый шик. И все же никогда раньше Саше не пришло бы в голову трястись зимой на поезде полторы тысячи километров, селиться на турбазе, совсем не такой комфортной и уютной, как в кино, да еще вставать на лыжи и сигать на них с почти вертикальной поверхности. Для этого она была не очень ловкой и слишком осторожной.
Красота местности околдовывала. Вечерами всегда шел густой снег. Казалось, его хватит на то, чтобы весь грязный мир, оставшийся далеко-далеко, был погребен под толстым слоем снежинок. Утром же светило солнце, можно было загорать.
Компания подобралась веселая. Почти все парни приехали с гитарами. Саша смеялась чужим шуткам, подпевала песням. На сердце было пусто и холодно.
В первый же день она решила, что обязательно встанет на лыжи и скатится. Случится что – и плевать. Боязнь и ощущение опасности совершенно покинули ее.
Она предупредила инструктора, что это ее первый опыт. Тот давал какие-то указания, Саша ничего не слышала. Смотрела, как двигаются другие, уверенная, что у нее все равно ничего не получится, да и не надо.
– Ну, давай, пошла, – опасливо сказал инструктор, не понимая Сашиного настроя.
И она полетела. Оказалось, тело само знало, как двигаться, если ему не мешать страхом и скованностью.
Спуск длился какие-то мгновения, минут семь. Но это короткое время проживалось не как обычно на твердой почве в привычной обстановке.
Саше хотелось повторять и повторять полеты.
Дверь в прошлое закрылась. Оглядываться не имело смысла. Она и не думала оглядываться.
А что означает закрытая дверь за твоей спиной? Только одно: ты в преддверии чего-то нового.
Так и получилось.
В нее влюбился студент-медик. Не отходил ни на шаг. Крепкий, красивый, надежный, трогательный в своей влюбленности.
Перед возвращением в Москву он предложил Саше стать его женой.
Ей было с ним необыкновенно спокойно. А больше всего на свете ей хотелось покоя.
– У нас будут красивые дети, – улыбнулась Саша будущему мужу.
Ну, разве это не самое лучшее обещание в ответ на признание в любви?
Вернувшись, они немедленно оповестили родных о своем решении. Удивительно: никто не был против. Тетя, как оказалось, семью Антона знала давно: когда-то работала под началом его деда.
И вообще получилась настоящая ирония судьбы: Антон оказался сыном генерала и генеральским внуком к тому же. То есть на редкость завидной партией. И все произошло само собой, без усилий, продумывания ходов и расставления капканов на крупную дичь (как называли женихов, подобных Сашиному, ее одногруппницы).
Антону оставался год до окончания института. Потом, пройдя положенную годичную интернатуру, он, согласно семейной традиции, собирался стать военврачом.
В марте состоялась свадьба.
В декабре родились близнецы, девочка и мальчик, Элечка и Ромочка. Полный набор.
Саша больше не чувствовала себя одинокой. Она была счастлива. Теперь у нее было все, о чем только можно мечтать.
Вообще уровень притязаний людей в те времена способен поразить нынешних мечтателей своей скромностью.
Пределом вожделений заядлых материалистов были отечественная машина и квартира-дача. Дамы мечтали о сущих пустяках: импортной косметике, туфлях-сапогах и модной одежде, которая свободно, а не через алчных спекулянток, продавалась бы в магазинах. Все материальное доставалось огромными усилиями, на которые уходили лучшие годы жизни.
Саше очень повезло в направлении ее интересов. Ее воспитала женщина, когда-то потерявшая самое дорогое. Саша знала, что деньги и вещи – это, конечно, хорошо, но ни за какие деньги не купишь любовь, доверие, нежность. Не мог смысл жизни человека сводиться к накопительству и стяжанию. Зачем-то людям, как самое ценное и ощутимое, давалась душа. Душу необходимо было питать в первую очередь. Только чем и как? Этот вопрос оставался открытым.
Правда, одна мечта, глобальная, руководящая всеми ее устремлениями, постоянно грызла душу. Саша мечтала увидеть весь мир. В раннем детстве на полу ее комнаты лежала карта мира. Девочка путешествовала по океанам, морям, горам с причудливыми названиями, беспрепятственно пересекала границы, говорила со всеми людьми мира на их языках.
Осознавать, что в сложившихся условиях свободно путешествовать не удастся, было непроходящим разочарованием.
Когда появились дети, Саша мечтала, что пусть не она, пусть они увидят весь многоцветный манящий мир. Не может быть, чтобы и им пришлось всю жизнь провести за железным занавесом.
Возвращаясь к себе т о й из нынешнего времени, Саша многому удивляется: взрослости совсем юной матери, отсутствию жалости к себе (не нагулялась, мол) и иррациональной убежденности, что жизнь скоро переменится. Никаких внешних оснований для такой убежденности не было. Однако ветер перемен чуялся. Его ждали, звали, на него надеялись.
8. Мы все здесь не случайно
С появлением детей Саша ощутила свою полную зависимость от жизни. С долгожданным счастьем в мир ее вошло чувство полной несвободы, связанности по рукам и ногам. Она с раннего детства усвоила, что рассчитывать может только на себя. Она верила своему мужу, думала прожить с ним до старости, вырастить детей, внуков, увидеть правнуков. При этом все ее усилия были направлены на достижение материальной независимости. Всякое бывает, а дети, раз осчастливили ее своим появлением, могут всегда положиться на мать. Все теперь подчинялось детям.
Саша вновь стала боязливой и осторожной, не верила самой себе, вспоминая, как бесстрашно слетала с гор. Она теперь должна была предвидеть даже малейшую опасность, могущую причинить вред ребенку: от слишком горячей или слишком холодной пищи до сквозняка, инфекции, невнимательного врача, плохо проветриваемого помещения и так далее. Все это устроила всеобщая мать-природа. С появлением младенца на свет у новоявленной матери тут же включается инстинкт его защиты. Он-то и дает силы обдумывать отныне каждый шаг.
Однако инстинкт инстинктом, а надо было еще и учиться, писать курсовые, сдавать экзамены. Муж очень помогал, вставал к малышам по ночам, давая Саше выспаться. Хотя ребята им достались сознательные: по ночам в основном спали, болели редко, ели хорошо, радовались родителям, сияя беззубыми улыбками, играли друг с другом.
Ночами Саша просыпалась, вслушивалась в едва различимое в сонной тишине младенческое дыхание. Она начала понимать, что все они пришли в этот мир не случайно. А зачем? За счастьем? За радостью? За неведомой удачей?
Ответа она не знала. Просто вспоминала всю цепочку рождений тех, кто пришел в жизнь, чтобы потом на свет появились ее дети.
Она записывала семейные истории в специальную тетрадку, чтобы потом передать ее выросшим детям.
Так или иначе, но получалось, что всех, составивших семейное древо ее близнецов, вполне могло бы и не быть.
Семья ее папы до войны жила под Смоленском. Немцы дошли до них в два счета. Городское руководство эвакуацию организовать не успело. Сами смылись по-быстрому, а жителям предоставили самостоятельно решать, как спасаться. Старший сын Иосифа и Берты (будущих деда и бабушки Саши) уже был в армии. Младший, шестнадцатилетний, еще оставался с ними. Иосиф был намного старше своей Басечки, у него имелся военный опыт. В 1914 году он служил в военном оркестре, играл на кларнете и попал в немецкий плен. Воспоминания о жизни в плену он сохранил в памяти как лучшие годы своей жизни. Их поселили на хуторе, дед ухаживал за лошадьми. Каждое утро работники вместе с хозяевами пили кофе со свежевыпеченными булочками. Дед, воспитанный в большом страхе перед Богом, имел возможность совершать свои молитвы столько, сколько положено. Днем каждый перекусывал поблизости от того места, где работал, а вечерами снова собирались вместе за красиво накрытым столом, беседовали дружески. Дед хорошо говорил по-немецки. Вот он и предложил:
– Зачем нам бежать? Будем жить, как жили. Немцы такие культурные люди. Худа не будет.
Но Басечка, худенькая и болезненная, всегда полагавшаяся на мужа, почему-то твердо решила:
– Немедленно уходим. Бросаем все и уходим.
Так они и сделали. Бежали, взяв только самое необходимое. Их подобрал какой-то грузовик, после долгих мытарств оказались они в тылу, откуда через год с небольшим Сашин папа ушел на фронт.
Все их еврейские родственники и соседи, оставшиеся «жить, как жили», были расстреляны немцами в первые дни оккупации.
Старшему папиному брату было суждено погибнуть под Сталинградом.
Если бы бабушка не решила бежать, погибли бы и все они, вместе с папой. Исчез бы с лица земли их род.
Отец довоевал, получил несколько серьезных ранений, но дошел до Праги. Это для тех, кто был на фронте, значило многое: на Прагу наших ребят направили уже после объявления конца войны. Эсэсовцы, не желавшие сдаваться, затеяли в Праге боевые действия. Чехи умоляли о подкреплении, кричали по радио: «Русские братья, на помощь! Русские братья, на помощь!» Русские братья, как обычно, на помощь пришли. Много их полегло, уже переживших радость победы и надежду на возвращение…
На Родину отец вернулся через четыре года после Победы. Он много видел, но рассказывать о войне не любил: «Ничего интересного», – вот и все разговоры.
Вообще Саша заметила закономерность: тех, кто прошел через серьезные испытания, войной ли, тюрьмой ли, как ни проси, трудно было заставить вспоминать «о доблестях, о подвигах, о славе». Воспоминаниям предавались обычно те, кто наблюдал за трагическими событиями с безопасного расстояния. Хотя известны и исключения.
Дед Саши по материнской линии тоже мог погибнуть, не дождавшись продолжения своего рода. Во времена коллективизации его старший брат боролся за создание колхозов. Деду Ване тогда было лет пятнадцать. Жарким весенним днем работали они со старшим братом в поле, уморились. Отвели лошадь в тенек, Иван лег под телегу, задремал. Проснулся от криков: мужики пришли выяснять отношения с братом, потом раздались выстрелы. Брата убили. Лошадь заржала в испуге. Подросток вцепился в щелястое дно телеги, лошадь понеслась, не разбирая дороги. Так дед остался в живых, женился, родилось девять детей. Старшая его дочь стала потом Сашиной мамой.
Со стороны мужа наблюдалась такая же цепочка случайностей.
Его дед семилетним ребенком мог погибнуть в знаменитое Кровавое воскресенье 9 января 1905 года, с которого началась первая русская революция. Его нес на плечах отец, рабочий Путиловского завода, когда началась стрельба. Люди замертво падали. Отец схватил мальчишку и кинул его через кованую решетчатую изгородь, приказав лежать и не двигаться.
– Я за тобой вернусь, – пообещал старший.
Ребенок скрючился и затаился в сырой январской петербургской стуже. Отец пришел за ним, когда стемнело.
Мальчик вырос, стал видным военачальником.
Видя, с каким вниманием слушает его Саша, дед Антона рассказывал ей удивительные детали собственной жизни. Некоторые пугали и настораживали Сашу: слишком жестокую правду приходилось слышать. Она записывала на будущее все-все.
Мы все здесь не случайно, убеждалась Саша. И если нам позволено родиться и жить, то что мы должны? Этот вопрос возвращал и возвращал к себе. Ответа на него пока не было. Был и еще вопрос: по чьей воле одни живут, другие умирают? И этот вопрос был лишь предчувствием чего-то главного.
Но кое-какие загадки с рождением детей оказались решенными. Те Сашины удушья перед тем, как проснуться, полностью прекратились после родов. Она не сразу даже заметила, что свободна от привычных мучений. И вдруг поняла, будто кто-то ей открыл книгу знания о самой себе, что с ней происходило. Она несла в своем сознании память о родах! Все эти муки продирания через узкую пещеру, вся эта невозможность пошевелиться и вздохнуть – оттуда. Потом вдох, вскрик – и жизнь. Да, ее память хранила многое, она ярко помнила даже раннее свое младенчество. Оказалось, можно помнить и такое. И даже – освободиться от преследующего годами воспоминания.
