355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Галина Каган » Окно в другое измерение » Текст книги (страница 2)
Окно в другое измерение
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 19:25

Текст книги "Окно в другое измерение"


Автор книги: Галина Каган



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Маршрут второй
Экскурсия в мой музей оружия

Конечно, все думают, что любовь к оружию привил мне папа. Наверное, это так. Но мне кажется, что и не совсем так. С самого моего детства я помню, что папа, чтобы меня развлечь, вырезал мне из дерева своим перочинным ножиком (этот ножик я храню до сих пор) шпаги, ножи и даже мечи. И все наши друзья приносили нам разные палки, ветки деревьев, даже распиленные куски старой мебели – в общем, все, что могло пригодиться для этой цели. Я мог часами смотреть, как он это делает, мне сразу понравилось это занятие. Именно это! Ведь папа еще лепил мне разных зверей из пластилина, строил замки из кубиков, рисовал корабли и машины, но все это было мне не так интересно. А когда я видел новый меч, когда я наблюдал за точными и нежными движениями папиной руки, полирующей изогнутую поверхность, я был самым счастливым!

С тех пор мы с папой начали изучать все, что можно было найти о мечах. Это сейчас есть Интернет и там можно найти все что хочешь. А тогда было счастьем, если попадалась какая-нибудь книжка о самураях или рыцарях, и там были рисунки мечей и шпаг, и папа мог по этим рисункам делать мечи. Иногда, когда папа бывал в командировке, мама пыталась тоже что-то выпиливать. И она научилась здорово это делать, как будто бы знала, что ей придется заменить папу. Теперь-то, здесь, в Израиле, у меня очень много книжек и о рыцарях Круглого стола, и о самураях, и об их мечах. Когда мне исполнилось 30 лет, мне подарили целый комплект самурайских мечей с настоящей подставкой, с очень красивым орнаментом и обвитой кожей рукояткой. И я запомнил их странные названия – катана, тати, вакидзаси. И я знаю, как их правильно положить на подставку – обязательно лезвием вниз – и как их крепят к поясу...

У меня есть и меч короля Артура (ну, конечно же, не настоящий, но очень похожий), и испанские мечи, и короткие женские кинжалы, которые женщины прятали в складках широких юбок, чтобы защитить себя от нападения. А на отдельной подставке лежат сабли. Одна – очень старинная, мы ее купили на арабском рынке в Иерусалиме. Есть у меня и шпаги мушкетерские, и две рапиры спортивные, и даже есть настоящий морской кортик – нам его продал бывший капитан Северного флота, человек замечательный, но большой любитель выпить, и однажды, когда у него не было денег на водку, он его и продал нам недорого.

В отдельном ящике лежат разные пистолеты, кольты, браунинги и револьверы, а на стенке висят только два самых красивых дуэльных пистолета. Конечно, все это не настоящее, но сейчас так хорошо научились делать подарочные экземпляры, что сразу не отличишь. О мечах, и вообще об оружии, я могу рассказывать долго, но ведь это может быть не всем интересно...

А когда я вижу такой меч, какого у меня еще нет, я жалобно смотрю на маму, и она понимает, что тут делать нечего – придется покупать... Хотя, наверное, скоро у нас стенка рухнет от мечей, пистолетов и другого оружия. Но что же делать, если очень хочется потрогать своими руками, рассмотреть рисунок на лезвии меча, узор на ножнах? Я понимаю маму, а она – меня. Каждый раз мы с ней договариваемся: «Это последний.» Какое-то время мы даже близко не подходим к этим магазинам, а потом приближается мой день рождения, и все у меня спрашивают, что бы я хотел. хотя заранее знают мой ответ. А что еще я могу хотеть?..

Помню, что когда я был маленький и не хотел кушать манную кашу, бабушка мне часто говорила:

– Чего же ты хочешь? Дордочки с паутинкой? Или достать луну с неба?

Что такое «дордочки с паутинкой», ни она, ни я, конечно, не знали. И луну, понятно, не достать, и вряд ли ее можно кушать. В общем, мы тогда вместе смеялись, и приходилось кушать манную кашу. «Хотеть, – говорила бабушка, – можно только то, что можно купить, а мечтать – это другое дело, мечтать можно даже о совсем несбыточном».

У меня-то, конечно, своих денег тогда не было. Но позже я завел себе копилку и собираю деньги, которые мне иногда дарят вместо подарков на день рождения. А потом уже покупаю то, что мне больше всего хочется: или оружие, или книжки об оружии, или исторические книги, или конструктор ЛЕГО, чтобы строить замки. Иногда мне хочется купить красивую одежду и красивые туфли. Но это всегда дарят мне мама или родственники. Я очень люблю красиво одеться и пойти в гости или с мамой на концерт, если в зал можно проехать на коляске.

Мама очень редко мне отказывает, если я что-то прошу. И всегда говорит с грустной улыбкой: «Хотеть – не вредно!». Но мне так мало чего можно хотеть, что даже можно было бы и купить! А мечтать-то, конечно, можно о чем угодно. Чаще всего я мечтаю о разных странах, и если бы меня спросили, куда я хотел бы поехать, то я ответил бы: больше всего я хочу в Японию. Мне так много читали о загадочных самураях и их обычаях. Интересно было бы своими глазами посмотреть на знаменитую японскую сакуру. Иначе как понять, что предназначение самураев – «быть похожим на опадающие лепестки сакуры»?

Я хотел бы побывать и в знаменитом саду камней Реандзи, в котором человек попадает в какое-то особое состояние. Может быть, и я почувствовал бы там что– то особенное?

Но самое, конечно, удивительное, это самурайский кодекс чести – «Бусидо» (какое красивое слово!), что означает – «Путь воина». Мне кажется, что самое главное в нем – это защита чести. И если самурай совершает какой-нибудь нехороший поступок, который по правилам «Бусидо» считается недопустимым, то он предпочитает совершить самоубийство – харакири, вспарывая себе живот кинжалом. Такая смерть считалась такой же достойной, как смерть в бою. А самое интересное, что женщины тоже обучались этому, и даже в день совершеннолетия им дарили маленький кинжал, которым в случае необходимости они должны были совершить этот ритуал. Но женщина вскрывала себе сонную артерию на шее. И в отличие от мужчин делала это, если оскорбление нанесли ей и затронули ее честь. Обычай, конечно, очень жестокий. Но тут уж ничего не поделаешь: так принято. Один наш знакомый, побывавший в Японии в конце Второй мировой войны, видел своими глазами, как один японский генерал сделал себе харакири из-за того, что его армия сдалась в плен.

Но вообще в этом «Бусидо» мне не все понятно, а со многим я не согласен. Разве это правильно, что путь воина означает смерть? И что жизнь не имеет никакой ценности? Даже для меня это не так – я ни за что не хочу умирать! Наверное, все-таки я никогда не был самураем. Может быть, я был просто мушкетером где-нибудь во Франции? Или рыцарем Круглого стола? Они мне как-то понятнее. Если бы я мог побывать в Англии, то обязательно бы поискал чашу Грааля и настоящий меч короля Артура – а вдруг бы они исполнили мои желания?! Ну хотя бы одно на нас двоих с мамой.

А пока мы собираем самые разные мечи и шпаги, сабли и кортики, дуэльные пистолеты. И каждое утро сражаемся за каждый наступающий день.

Когда мне исполнилось тридцать лет, мама посвятила мне стихотворение, которое мне очень нравится:


 
Нам тридцать лет, нам тридцать бед
На долю выпало нести,
И каждый день встречать рассвет,
Как будто в трудный бой идти.
 
 
Нам тридцать лет, нам тридцать бед!
Быть может, еще будет случай,
И нам поможет пистолет
И самурайский меч могучий.
 
 
И враг невидимый падет,
И майский гром по поднебесью
При блеске молний нам споет
Свою излюбленную песню.
 
 
Нам тридцать лет, нам тридцать бед,
Но день встречаем мы с улыбкой.
Луч солнца, возвестив рассвет,
Смычком провел по синей скрипке...
 

Это правда. Но ведь у нас столько оружия! И мы не сдаемся. Но, как говорит мама, к сожалению, стареем. Вот мне уже 40!

А теперь я хочу провести вас по тропинкам, ведущим к моим родителям. Ведь я – это они. А им тоже пришлось из-за меня перестроить всю свою жизнь.


Маршрут третий
Дорога к маме

С мамой, я думаю, мне просто повезло. На протяжении сорока лет она почти всегда была рядом со мной – днем и ночью, на расстоянии слышимости моего негромкого и невнятного голоса. Я чувствовал ее спокойное дыхание, я знал, что она готова выполнить любое мое желание. Ее друзья стали моими друзьями. Я всегда был рад видеть их приветливые, улыбающиеся лица. Наш гостеприимный дом встречал их пирогами и чаем, задушевными разговорами, стихами и песнями.

Я очень люблю свою маму. А обо всем остальном она расскажет сама.

Человек думает, что все, что с ним происходит в жизни, происходит случайно и он волен поступать, как ему хочется. Но однажды, бросив взгляд на цепочку давно свершившихся событий, он понимает, что все его поступки оказываются связанными в один сложный узор, который создавал кто-то другой. А он просто вязал ряд за рядом, где нужно закругляя, поворачивая, меняя стиль вязания, но двигаясь только вперед, все дальше и дальше, и если даже ошибался, то распустить уже связанное было совершенно невозможно. И чем дальше он вязал, тем понятней становилось ему, что каждая очередная петля соединена с множеством предыдущих, на них держится, ими подготовлена и обусловлена.

Сейчас, оглядываясь назад, на годы своей юности, я вспоминаю некоторые факты, которые, возможно, готовили меня к предстоящему испытанию, сталкивая, как бы случайно, с проблемами инвалидов и накапливая опыт их понимания. Недаром ведь говорят, что Бог, посылая человеку испытание, дает ему силы, чтобы с ним справиться.

Приговор врачей перевернул всю нашу жизнь. Но вопреки всему где-то в глубине сознания оставалась не подчинившаяся разуму надежда. И именно она провела нас по трудным дорогам, которые нам предстояло пройти.

...Когда нашему сыну исполнилось семь или восемь лет и мы поняли, что ни лекарства, ни евпаторийское лечение не помогают, в наш город приехал китаец – как нам рассказали, потомственный врач, который мог лечить многие болезни методом иглоукалывания. Нам удалось с ним договориться, и он пришел к нам домой. Ничего у нас не спрашивая, доктор подошел к нашему сыну, как будто видел его уже не первый раз. К нашему удивлению, он сразу нашел к нему подход, что-то ему рассказывал, о чем-то спрашивал, стучал какими-то молоточками по позвоночнику, а потом сказал:

– Если бы у вас была возможность переехать в город, где я живу, в Ташкент, я бы попытался что-то сделать, хотя, конечно, гарантии, что он пойдет, я дать вам не могу. Но вы должны знать, что у вашего ребенка интеллект почти не затронут. И это главное. Поверьте мне, для человека это главное. Можно быть счастливым, не умея ходить, и можно быть несчастным, даже если ты физически совершенен. Попытайтесь сделать его счастливым!

И еще одна встреча помогла нам принять и преодолеть все, что пришло в наш дом с рождением сына, помогла не потерять надежды, не отпустить ниточку жизни.

Однажды мы вместе с сыном были в гостях, на дне рождения моей подруги, которая работала в то время переводчиком в группе инженеров, приехавших из Индии, – как тогда говорили, «перенимать опыт у советских сталеваров». Она пригласила несколько человек из этой группы на свой день рождения. Нам было интересно посмотреть и послушать людей из другой страны, тем более такой экзотичной, как Индия. У меня были свои причины для этого интереса. Я в то время много читала о йогах и их удивительных способностях, о семье Рерихов, о знаменитой Шамбале и о прозрениях Елены Блаватской. И где-то в глубине души все равно жила надежда: а вдруг?! Вдруг случайно я что-нибудь узнаю о лечении этого тяжелого заболевания – ДЦП?!

К сожалению, разговор шел на английском языке, который я знала не слишком хорошо. Поэтому мы с сыном сидели немного в сторонке, чтобы не мешать разговаривающим. В какой-то момент я заметила, что на нас смотрит один из гостей – высокий красивый индус средних лет. Он что-то сказал моей подруге и вместе с ней подошел к нам. Приветливо улыбнувшись и протянув руку сыну, он спросил у меня:

– Это ваш ребенок ?

– Да...

Тогда он вдруг неожиданно поклонился мне, молча взял мою руку и с каким-то удивительным выражением лица поднес ее к своим губам и поцеловал.

Потом он рассказал нам, что в Индии к родителям такого ребенка относятся с особым почтением, так как считают, что Бог доверил им (!) этого ребенка, потому что они достойны быть его родителями, и что только они могут исправить его карму и сделать его счастливым! Но они должны понять главное: ребенок может быть счастлив только в счастливой семье!

Детские рисунки Саши

– И это – ваш путь, – сказал индус, глядя мне прямо в глаза.

Так во второй раз я услышала то, что как бы само собой входило в нашу жизнь: мы обязаны быть счастливыми!

И теперь я думаю, что знаю секрет такого счастья: это ЛЮБОВЬ! Мы укрыли своего сына от всех невзгод покрывалом любви, дали ему скатерть-самобранку, сапоги-скороходы и ковер-самолет! Что еще нужно для счастья?

Но чтобы дать счастье кому-то, нужно быть счастливым самому. Нельзя же дать то, чего у тебя самого нет. Ведь и слово «счастье» – это со-частье. То есть общая часть, это со-владение чем-то. Чем? Это я сейчас пытаюсь разложить по полочкам нашу жизнь. А тогда решения приходили интуитивно. Просто хотелось видеть улыбку ребенка. Значит, нужно улыбнуться ему. И он улыбался в ответ. И это входило в привычку, в характер.

Нам пришлось переосмыслить само понятие счастья. Оказалось, что у него множество лиц. И в этом множестве мы должны были найти свое, доставшееся нам, вернее – оставшееся. Нет, мы не жили по какому– то намеченному плану. Нас будто бы вела чья-то умная, добрая и уверенная рука. У нас не было выбора. Нужно было учиться искренне улыбаться, смеяться, жить, любить, работать, писать стихи, печь пироги, принимать гостей. Сделать так, чтобы сын никогда не увидел слезы в глазах, печаль в сердце. Не только не увидел – не почувствовал. Это сыграть нельзя. Нужно было изменить жизненные приоритеты, во главу угла поставив главное – интересы ребенка. И при этом не переступить ту узкую грань, за которой этот приоритет лишил бы нас обыкновенного человеческого счастья. Ведь именно его мы должны были дать сыну. Мы должны были сделать его счастливым! И я надеюсь, что это у нас получилось! И та, казалось, неподъемная печаль, – отступила. Спряталась в панцирь, как черепаха. И только иногда, по ночам, слышен ее тихий – тихий царапающий шепот: «Я здесь».

Да, это трудное, особое счастье – счастье преодоления. Именно оно дало нам силы выжить. Ведь у нас был замечательный учитель – это, конечно, он сам, наш сын: самый сильный, никогда не унывающий, жизнерадостный, ни разу нас не упрекнувший, прощающий, научивший и нас не унывать, радоваться жизни и понимать ее неповторимость и красоту, научивший нас терпимости и терпению, и прощению! Это он уверенно держит в своих слабых-сильных руках поводья нашей жизни. Мы только помогали ему на поворотах. А он – нам! Благодаря ему нам удалось стать мудрее, добрее, сильнее.

На днях ему исполнится 40 лет. И он улыбается и говорит, что счастлив! Значит, счастливы и мы.

Нет, я не ошиблась, написав «мы», хотя со времени смерти его отца прошло много лет. Потому что все эти годы он был с нами – верный друг, нежно любящий муж и необыкновенный отец, самозабвенно преданный своему сыну, не растерявшийся, не потерявший надежды до последнего своего дня.

Через девять дней после его похорон, когда ушли наши друзья и родственники после поминок, я вдруг услышала странный треск над головой. Я подняла голову – и буквально онемела от ужаса: вокруг лампы кружился голубой сверкающий шар размером с яйцо. Это было похоже на шаровую молнию. Хотя на улице была солнечная морозная погода, не было никаких туч и тем более грозы. Я знала, что в таких случаях нельзя двигаться, но если бы и не знала, то сдвинуться просто не смогла бы. Не знаю, сколько времени это длилось. Когда я пришла в себя, шар пропал, а через мгновение в комнате, примыкающей к кухне, раздался страшный треск. Когда я туда вошла, я увидела, что в оконном стекле образовалась маленькая круглая дырка, будто бы кто– то бросил камень в окно. Но камня я не нашла, а дырка была совершенно круглая, как оплавленная. И не было никаких осколков стекла на подоконнике, и на стекле – ни одной трещины. А за окном, не шелохнувшись, замерли два дерева, когда-то посаженные мужем, и медленно падал снег на их ветки, на землю, чтобы охладить боль потери...

Так он ушел. С тех пор прошло двадцать лет, но мы ведь знаем, что он все равно с нами...


 
...Я думала, что воздух пуст,
А он наполнен был любовью,
Той, что прильнула к изголовью,
Снимая слепок с влажных уст.
 
 
Я думала, что воздух пуст,
А в нем металась и горела
Душа, парящая вне тела
В четвертом измеренье чувств.
 
 
Я думала, что воздух пуст...
 

Маршрут четвертый
Путешествие с папой

Мой папа! Он так меня любил! Я до сих пор не верю, что он ушел навсегда. Ведь каждый день в течение двадцати лет, часов в шесть вечера, я начинал прислушиваться: я знал, что с минуты на минуту начнет поворачиваться ключ в замке и вместе с потоком папиросного воздуха, на ходу раздеваясь и бросая на пол портфель, он ворвется в комнату и обнимет меня. Этот звук поворачивающегося в замке ключа и запах его сигарет никак не хотят забываться. Когда мы уезжали в Израиль, я очень волновался. А вдруг он вернется, а нас нет? Ведь теперь у нас другие двери, и старый ключ к ним не подходит! Иногда такие глупые мысли приходят мне в голову.

Однако рассказывать о папе я не могу. И хотя я знаю, что он тоже не любил это делать, я думаю, что если я попрошу, то он мне не откажет. Теперь ведь другое дело!

Записная книжка моей памяти начинается с самого страшного дня в моей жизни. Мне только недавно исполнилось шесть лет. На каком-то вокзале толпятся сотни людей, и мы с мамой и старшей сестрой зажаты в этой толпе. Мама бросается с нами из стороны в сторону, но никак не может пробиться к вагонам. Какой-то незнакомый мне мужчина подходит к нам и что– то взволнованно объясняет маме. Она начинает плакать и прижимает меня к себе. Потом достает из сумки ключи и клочок бумаги, что-то на нем пишет и отдает мужчине и ключи, и записку. И я слышу ее дрожащий голос: «Сыночек, иди домой, дядя Петя тебя отведет и позовет папу». Мужчина берет меня крепко за руку и, не дав опомниться, уводит с вокзальной площади.

Конечно, я не могу точно воспроизвести все события того дня. Помню только, что в конце концов дядя Петя приводит меня к нашему дому, открывает нашу квартиру и говорит мне: «Ты не волнуйся, я сейчас пойду на завод и все расскажу твоему папе, и он к тебе скоро придет».

Не знаю, по какой причине, но дядя Петя на завод не попал. Отец дни и ночи был занят – завод готовили к эвакуации. И папа не знал, что я дома. Он пришел случайно через три дня, чтобы собрать свои вещи. Когда я уже выплакал все слезы от страха и голода. Этот ужас одиночества в закрытой квартире, без еды, без надежды увидеть кого-то близкого, и эта страшная обида на самого родного и любимого человека, маму, – остались на всю жизнь.

Подробности я узнал много позже. Дело было в том, что моя мама – немка. Говорят, что депортацию немцев с Украины начали еще за несколько дней до войны. Тысячи людей должны были собраться в считанные минуты и покинуть свои дома. Немцы из смешанных семей также подлежали депортации. Что заставило мою маму отправить меня назад, к отцу? Этого уже никто никогда не узнает. Может быть, она понимала, что ей одной с двумя детьми не справиться в этом ужасе? Много позже до меня доходили слухи, что мальчиков забирали у матерей и отправляли в детские дома. А в вагонах, переполненных перепуганными людьми, не готовыми к длительному путешествию, без запасов воды и продовольствия, умирали сотни людей, так и не доехав до мест назначения в Сибири и Казахстане. Не знаю. Не берусь ее судить. Но больше никогда своей мамы с сестрой я не видел. Что с ними стало? И простить ее я так и не смог. С тех пор в нашем доме даже имя мамы никогда не упоминалось.

Эвакуироваться мы с папой уже не успели и уехали в небольшое заброшенное село, где жили какие-то наши дальние родственники. А к концу войны папа сошелся с маленькой худой женщиной, которая стала моей мачехой. Что греха таить, я ее не любил никогда, да и она меня не любила. Не обижала – но и не любила. Вся моя нежность и любовь остались в далеком прошлом, откуда как живая улыбалась мне моя мама. Но она не смела ко мне прикоснуться: знала, что я не простил ее.

Я об этом сейчас написал, чтобы было понятно, что именно я интуитивно искал в женщинах. Та, которую я смог бы полюбить, никогда не бросила бы своего ребенка, ни при каких обстоятельствах. Разве я знал, что Бог пошлет мне такое испытание? Но что должно было случиться, то случилось, – выбор ведь не за нами. А женщина, которую я встретил и полюбил, была той, единственной, и на нее я мог положиться.

Она безропотно прошла со мной весь путь, начертанный нам Судьбой. И не сошла с этого пути, когда меня не стало. А наш ребенок – маленький голубоглазый человечек, такой несовершенный физически, со взглядом мудреца и безоблачной улыбкой младенца, – стал для меня всем: в нем был источник моей боли и счастья, отчаяния и надежды. И видит Бог, я их оставил не по своей воле. Но они знают, что я и сейчас с ними.

Это – правда. Я так часто его вспоминаю, хотя уже прошло двадцать лет!

– Мам, я помню, мне это папа читал!..

– Мам, я люблю черный кофе, как папа.

– А я помню, что папа тоже любил кисло-сладкое мясо готовить.

– Мам, испеки пирог, который папа любил.

Я часто спрашиваю у мамы:

– Сколько же можно ждать?

А она всегда отвечает:

– Еще ведь не научились лечить эту болезнь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю