Текст книги "Варвара. Случайные совпадения с реальной жизнью. (СИ)"

Автор книги: Галина Шестакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Моя тетушка жила в Чечено-Ингушской ССР, по тогдашнему названию. Для бледнолицых жителей Урала – та еще экзотика! Мы собрались всем семейством, за исключением брата. Его еще не придумали. Папа, мама и я – туристическая семья.

Тетушка работала главным агрономом в совхозе Аргунский, рядом с Грозным. У нее был свой дом в совхозе, много друзей разных национальностей, которые почему то тогда умели жить дружно. Весть о том, что приезжают родные с далекого и загадочного Урала быстро разнеслась по совхозу. Это было большое событие. Всем было интересно нас посмотреть. Ну, и зная по "Новостям", что Урал это где то очень далеко, где всегда страшно холодно, все время зима, соседи решили подготовится к встрече родственников тетушки серьезно. Ей приносили арбузы, помидоры, абрикосы и все что растет и колосится в благословенном крае. Часто выходя утром на крыльцо, она обнаруживала там ящик персиков, или ведро помидор. Это было совершенно нормально угостить соседа. Рядом жила ингушская семья, еще через дом украинцы, через дорогу чеченцы.

И мы готовились. У тетушки тоже был дефицит. Страшный и невосполнимый дефицит черного хлеба. В Чечено-Ингушской республике его не пекли. Там было все что угодно – клубника в мае, молодая свежая картошка в середине мая, черешня в начале июня и круглогодичная петрушка – запросто! А вот черного каравая – нет. Просто беда. Караваи высылалась всеми родственниками в посылках – сухарями и свежими, на свой страх и риск, вдруг почта сработает на удивление быстро и каравай прибудет в Аргунский еще съедобным. Тогда у тетушки собирались все многонациональные друзья и наслаждались этим невиданным лакомством, слушая одновременно рассказы, о странных привычках уральских зимогоров есть пельмени с хлебом, выращивать помидоры в парниках, и редко видеть черешню. В каждом доме, в зависимости от национальности соседа были свои порядки, все их уважали и не лезли со своим. В доме у тетушки все были одной крови, все сидели за одним столом и все вместе, потом мыли посуду. У соседей чеченцев – женщину уважали, если она русская, она была – гостем, без половой принадлежности. А гостя принимали с размахом. Гость усаживался на лучшее место, рядом с хозяином, его угощали все, что есть в доме – самым лучшим. Таков закон гостеприимства. Жена хозяина стояла в дверях с подносом и ловила малейшее движение мужа – чем еще порадовать гостя.

Но, женщины, независимо от национальности, все равно остаются женщинами – наряды – наше все. Особенно восточные женщины. Она с детства воспитывается так – что она должна быть прекрасна в любое время, что бы радовать своего мужа. Тетушка была не замужем, поэтому радовать могла только себя. В жару, когда в тени было под сорок, а кондиционеров еще не придумали, она предпочитала носить простой хлопковый халат и нежаркие тапочки. Вот, так без затей, главное, что бы не закаленный жарой организм не умер где то под шелковицей. А восточные красавицы в это время парились в химическом кримплене, в босоножках на каблуках, при килограмме золота. Так принято. Все лучшее и дорогое с утра на женщине. А может они привычные и не испытывали тех мук, какие нам казались. Втайне тетушку осуждали, и считали распустехой. Уважаемая женщина, главный агроном, а ходит в халате. Не хорошо.

– Нелли, вам надо следить за собой,– выговаривала обычно тетушке соседка по кабинету, тоже кандидат сельско-хозяйственных наук, свободная игнушская женщина, – вы большой начальник, а в халате.

Она презрительно пожимала кримпленовым плечиком и звякала полукилограммовыми золотыми сережками.

– Вот, смотрите, – она вытягивала ножку в босоножке на высоченном каблуке, – в магазин привезли. Страшный дефицит, импортные, но я могу поговорить, вам оставят.

Тетушка скорей из вежливости, чем из интереса спрашивала:

– Да? А чье производство?

– Маде ин Kungur! – по слогам выговаривала свободная ингушская женщина и в доказательство импортности стягивала босоножку и тыкала тетушке в нос.

Тетушка делала вид, что ее одолевал кашель, что бы не оскорбить смехом заботливую подругу, вспоминая кривые Кунгурские улочки. Пермская область по праву гордилась Кунгурским обувным комбинатом, который выпускал по лицензии то ли венгерскую, то ли польскую обувь. Красивую, надо сказать. И продавал ее по всему Союзу, немного стесняясь надписи на английском языке "Made in Kungur".

Мы долго добирались до тетушки. Правда, я не помню как. Я помню только сам момент, когда мы выгрузились из маленького автобуса на центральной улице совхоза, нас встречала сияющая тетушка и соседи. У нас отобрали тяжелые сумки, сетки с вожделенным черным хлебом. Нас тискают, хлопают по плечам, что то радостно говорят. Пока взрослые целуются и обнимаются, я вижу длинную вечернюю улицу, маленькие разноцветные заборчики, вдоль улицы, как у нас тополя, растут абрикосы. Ветки гнуться под тяжестью солнечных, истекающих соком и ароматом фруктов. Все это несметное богатство валяется тут же, под деревьями. И, единственный, кто всем этим наслаждается – коза. И я понимаю, что попала в рай.

Мама, очнувшись от объятий и радости встречи с сестрой, смотрит на абрикосы хозяйским взглядом.

– Неля, – строго говорит она, – у тебя есть свободный кулек?

– Нет. А зачем?

– Ну, что то... – мама озадачена. – Ведро, чашка, ну что то...

– Да, нет, зачем тебе?

– Ладно, потом... – мама вздыхает и идет спасать абрикосы от козы.

И, правда, это безобразие! Продукты на земле! Продукты, дефицитные, между прочим, жрет скотина, место, которой в загоне и еда у нее – трава.

Я стою и соображаю, какого цвета будет молоко? Про вкус и говорить нечего – вкус будет самый абрикосовый!

Мама бегает вокруг дерева и отбирает абрикосы у козы, складывая их в подол. Коза возмущена. Она всегда их ест. Это ее законная добыча. Соседи в шоке. Они еще больше теперь убеждены, что жизнь на Урале возможна, примерно как на Марсе. Там, говорят, тоже будут когда-нибудь цвести яблони, но когда это будет.

– Нина! – тетка выходит из оцепенения, бросает сетки с бесценным хлебом и идет спасать козу и свою репутацию. – Нина, – тетушка пытается поймать маму. Но куда там, мама спортсменка, комсомолка и красавица, тетушке не угнаться. – Нина! Это жердели!

Мама не разбирается в агрономических тонкостях, она отобрала у козы абрикосы, обеспечив семье радость и счастлива.

– Нина! Это не едят! – безжалостная тетушка выкидывает из подола все добытые абрикосы, смущенно улыбается соседям. – Это жердели, не абрикосы, их едят только на Урале. У нас, нет. У меня во дворе растет абрикос, сортовой, с кулак! – тетушка трясет кулаком перед носом разочарованной сестры. – Пошли, я покажу, ты успокоишься и оставишь животное в покое!

Утром, на крыльце, я нахожу пять арбузов, ведра абрикосов, сетки кукурузы, томаты... все крыльцо заставлено подарками для диких, но забавных родственников Нелли.

Варвара и спорт.

Я всегда была спортивной барышней. Чем только я успела позаниматься в школьное время: волейболом, легкой атлетикой, плаваньем, баскетболом, лыжами, гандболом, туризмом. Всем этим я занималась серьезно, до каких-то успехов. Успехи были разными, если честно.

В плаванье я наплавала до "Первого взрослого", на этом моя карьера плавчихи была безжалостно загублена папой. Папа пришел на соревнования, увидел девочек-плавчих, которые выступали после нас, там были уже серьезные спортсменки – КМСы, чемпионки области и еще какие-то чемпионки. Папа посмотрел, порадовался за меня и мой новенький разряд. И все – это был торжественный конец моей плавательной карьеры. Как папа мне не объяснял, что нельзя себя уродовать, я не понимала. Я серьезно обиделась, и простила папу только в классе в десятом. Когда к нам в класс пришла девочка – чемпионка области. Я посмотрела, посмотрела... и решила, что папа был прав и лучше я буду любителем.

После этого я бегала и прыгала в легкой атлетике, наверное, год. И мне надоело. Потом Панама уговорила пойти меня позаниматься лыжами. Я, как то предпочитаю все же летние виды спорта, но не могла противится уговорам и обаянию Панамы – пошла. База находилась на зашифрованной остановке ДКЖ, и от нее надо было топать довольно прилично по лесу. Помещение маленькое, темное, запашистые раздевалки не произвели на меня нужного впечатления. Тренер у нас была жилистая громкая тетка, и сразу нас взяла в оборот. "Так, упал-отжался", – оборот звучал примерно так.

Все упали и начали отжиматься с энтузиазмом – мальчики от пола, девочки, с послаблением, от низенькой скамеечки. На десятом отжатии, я упала совсем, и получила презрительное – "слабачка". Панама, закаленный боец, она отжималась, когда сломались уже все мальчишки. Все стояли вокруг нее кольцом и хором считали:

– Семьдесят... восемьдесят... сто!

– Фу, что то я устала. – сказала Панама поднимаясь.

– Отлично! А теперь на лыжи! – скомандовала тетка, и выгнала всех в мороз.

Это мазахисткое удовольствие продолжалось около месяца, затем настали соревнования. Ну, бегать я умела, и надеялась, что не совсем опозорюсь на этих соревнованиях. Хотя бегать по снегу и по хорошему легкоатлетическому манежу, большая разница.

– Пуф! – судья дал мне персональный старт.

Я рванулась, ветер свистит в ушах, ветки хлещут по морде, снег и белки радуются всему этому безобразию.

На финише меня ждала только Панама. Через два часа. Она прыгала то на одной ноге, то на другой. Всем меня ждать надоело, и все ушли. Но подруги не бросают своих.

– Наверное, этот спорт не для меня. – только и смогла сказать я, ненавидя тренера, лес, лыжи, белок и снег. Нет, тренера я ненавидела больше всех.

С этого момента я отдавала, предпочтение благородным видам спорта, где нельзя потеряться.

Но в школе не выбирают. Там программа, и ты обязана заниматься тем, что решили за тебя другие. Но, до окончания восьмого класса, до перехода в старшие классы, я как то сумела договориться с нашим физруком. Он – хороший дядька, немного смущался нашими, к восьмому классу обретенными формами, и поэтому отмазаться от физры – было плевым делом.

– Валерий Николаевич, – глаза в пол, краснеешь, немного заикаешься, – я не могу сегодня идти на физкультуру...

Все остальное он придумывал сам, и, краснея, отпускал меня с каждого лыжного занятия. Зато я отрабатывала ему все эстафеты и "Веселые старты". По честному. Всех это устраивало. Но нас, всех восьмиклассников, без исключения тревожил переход в старшую школу. Девятые и десятые классы, по традиции вела преподаватель физкультуры Ада Алексеевна. Имя, имя ей очень подходило. Маленькая, сухонькая женщина, закаленная, высушенная ветрами, темная от постоянного загара. Весу в ней – килограмм сорок, ну ладно, сорок пять. Мы молились всем школьным богам, чтобы она ушла на пенсию, ей уже давно было пора, уже лет пять... все поговаривали, что уж к началу следующего учебного года, ее точно отправят, не зря же взяли новенькую физручку. И мы тогда сможем жить спокойно. Сидя на уроках, на третьем или четвертом этаже нашей старинной школы, с толстыми, по полметра стенами, из кирпича, мы каждый раз вздрагивали, когда Ада Алексеевна начинала кого -то несильно отчитывать, почти спокойно. В этом маленькой, сушенном теле, хранился такой мощный голос, что она совершенно спокойно обходилась без мегафона на городских соревнованиях. Но если она сердилась, мы слышали каждое слово, какое она сказала нерадивому ученику, или... учителю. Вся школа, после этого разноса знала кто, за что получил выговор от Ады. Это было страшно. Страшно представить, что и мы попадем к ней в ученики. Мы истово молились школьным богам. Но без толку. От нас ушел Валерий Николаевич – на телевидение, читать спортивные новости. Это был удар, мы были обречены...

Справки на освобождение от физкультуры у нее не действовали, слабые отмазы про... – тоже. "Готов к труду и обороне" – вот девиз! В любое время, в мороз, в ливень, всегда ученик должен быть готов поставить новый рекорд во славу школы!

Страшный день настал. Первый урок физкультуры под руководством Ады Алексеевны. Она, плотоядно улыбаясь, обозначила нам свои правила. Ладно, решила я, до зимы доживем, там – разберемся.

Но лыжи я ненавидела больше, чем боялась Аду Алексеевну. Поэтому гордо на них забила, решив, что двойка по физре – это лучше, чем снова потеряться в лесу. И потом Панама, меня не будет ждать, она учится в другом классе и узнает о моей гибели только от бесчувственных одноклассников. Ада Алексеевна терпеливо ждала, ждала, в итоге поймала меня и устроила разнос. Я уперлась рогом – не пойду. Хорошо, она легко согласилась, будешь все зимнее каникулы отрабатывать и наматывать круги на лыжах в школьном дворе. Я бегала, на время, без времени, долго, быстро – все каникулы.

– Не понимаю, – в итоге удивилась Ада Алексеевна, – у тебя одни из лучших результатов по школе. Почему?

– Ненавижу. – только и объяснила я.

Мы договорились – с меня все остальные соревнования, и я свободна от лыж навсегда!

Через девять лет, когда мой братец заканчивал восьмой класс, и его трясло только при одном упоминании имени Ады Алексеевны, и того что предстоит, когда он станет у нее учиться. Я снисходительно хлопала его по плечу и ухмылялась до ушей, что я то... я то уже отучилась у нее, тьфу-тьфу-тьфу.

Когда самые ранние дети мои одноклассников поступили учиться в первый класс нашей школы, мы смеялись, что уж к их девятому классу, поди, уйдет на пенсию наша бессмертная Ада Алексеевна. Но, некоторым еще повезло – они успели, у нее поучится.

Она умерла прямо на уроке. Несколько лет назад. Бессмертная Ада Алексеевна.

Варвара и выяснение некоторых подробностей.

Вопрос про дур, которые, изображают неземную страсть при поцелуях с Гришей, меня продолжал занимать, как ни крути. Но теперь, я вполне могла воспользоваться служебным положением, то есть положением, что мы теперь пара, а такие вопросы вполне подлежат выяснению в паре. Во взрослой паре. Где взрослая и уверенная в себе женщина, красивая, умная и так дальше... думаете это я себя нахваливаю? Нет. Это я себя так настраивала, что бы подобраться к этому вопросу. Потому что мне было стыдно и страшно.

И я решила зайти с огорода. Сначала я поспрашивала у Аллы, когда мы с ней медитативно пили кофе со свежим маникюром. Алла работала на год больше чем я и могла знать гораздо больше.

– Гришка? – она задумчиво посмотрела на меня. – Думаешь это пара для порядочной девушки?

– Ну... мне просто интересно. – соврала я.

– Только не влюбляйся в него. Он, конечно, забавный... но страшный. Ты только представь себя с ним в постели, ты испугаешься и не станешь в него влюбляться. Точно. Метод проверенный.

Представить я этого не могла, так как была девственницей, а сознаваться в этом было еще стыднее, чем признаваться, что в Гришку то я уже влюбилась.

Но Алла оказалась проницательней, чем я предполагала.

– Ты с ним встречалась?

– Ну... – я замялась, придумывая, как бы соврать правдоподобно. – Мы пили спирт.

– Все. – Алка обреченно махнула рукой. – Влипла.

– Куда? – опешила я.

– В любовь... – так же медитативно, как в начале разговора пропела Алла. – Колись уже.

Я честно раскололась. Алла с каждым мои предложением удивлялась все больше.

– Он привел тебя домой? К себе домой? Просто на брудершафт поцеловались? И все? И отвез домой? Странно. – сделала экспертное заключение Алла, чем испугала меня еще больше.

– Почему?

– Ну... я слышала, – уточнила она, что бы у меня не возникло нелепых подозрений, а они, как водится, после такого уточнения возникли, – я только слышала от девочек, что у него есть специальная квартира. К себе домой, к еврейской маме и еврейскому папе, он никого не водит. Даже друзей показывает маме и папе избирательно. Он уже переспал со всеми нашими вешалками, ну почти со всеми, – во время уточнила она. – Мне он не нравится. Все девицы мечтают заполучить его, он... неуловимый.

Информация не утешала, однако.

Дуська, как всегда знала все раньше всех, и спешила меня поздравить с новым статусом. На мой молчаливый вопрос "откуда ты уже знаешь", тут же меня обрадовала:

– Учти, весь город это большая постель, в связях надо быть осторожнее, вокруг манекенщиц постоянно вертятся всякие мужики.

– Фу, Дуся...

– А что? Ты девица видная, вон, даже Гришка на тебя, говорят запал. А отбить девушку у Гришки считается просто подвигом. Даже просто подобрать после того как он бросил и утешить.

– Фу, Дуся... – только и могла повторять я, услышав такие подробности светской жизни. – Фу...

– Только не говори мне, – увидев мои расширенные от ужаса глаза, забеспокоилась она, – не говори мне, что ты еще...– Дуська выразительно приподняла бровь.

– Говорю. Нет.

– Что, нет? Ни разу? Кошмар. И это с тобой я должна работать и дружить? Что, нормальной девки, нет?

Да, Дуська, конечно девочка красивая, эпатажная, но мозгов нет совсем. Впрочем, не зря она Дуська.

Так ничего толком не выяснив, я решила узнать у Гриши. Он, посмеялся, сказал, что это сплетни завистливых "дусек", и он чист "аки ангел". На этом и закончилось. Меня представили родителям. Я была одобрена для дальнейших отношений с милым еврейским юношей.

Как представить Гришу своим родителям – был тот еще вопрос. Он ни как не подходил на роль жениха для милой воспитанной девушки, работающей в библиотеке. А родители мои озаботились постоянными гуляниями под луной, и настойчиво попросили осчастливить их знакомством с будущим членом семьи.

Но, для начала я очень аккуратно постаралась поставить их в известность о настоящем возрасте Гриши. Как и полагается это вызвало много эмоций и не всегда положительных. Но вмешалась бабушка и сказала веское слово:

– Надо посмотреть на мальчика.

Я получила отсрочку от расстрела всем семейством. Но долго это продолжаться не могло.

Варвара и друзья

– Ну, что, теперь будем знакомиться с моими нормальными друзьями! – весело сказал Гришка и потащил меня в гости. – Сегодня у нас Саша. Это очень нужный доктор. И хороший друг, для меня ну и для всех вешалок.

Что за нужный доктор, я выяснить не успела. Мы подъехали к большой медсанчасти. Вечер, ворота заперты и строгий усатый охранник.

– Эй, Петрович, открывай!

Петрович ворча, вылез из будки, хмыкнул и открыл нам ворота.

– А разве на территорию больницы можно? – наивно спросила я.

– Конечно. Мне можно. Ну, и тебе заодно.

Мы попетляли среди мрачных зданий и остановились у приемного покоя гинекологического отделения.

– Ты, – осторожно начал Гришка, – только не пугайся. Сейчас Валька начнет орать матом, но ты ее не слушай. Она дура.

Он попинал дверь. Из глубины послышалось "Щас" и тяжелые шаги.

– Кого принесло? – дверь открыла толстая бабища в застиранном больничном халате.

– Опять, бл...ть привез?

Я уже была готова сразу упасть в обморок, но Гриша держал крепко.

– Валя! – строго сказал он. – Сашке нажалуюсь, он тебя дуру – уволит! Кто тебе бесплатно аборты будет делать?

Я только пискнула на такие откровения. И закрыла глаза. Гришка потащил меня вглубь темного коридора, в след нам неслись отборные матерные слова: про баб-проституток-кобелей-сволочей... дальше я уже не услышала, меня затащили в лифт, и дверь отрезала вопли Валентины.

– Гриша! – ноги у меня были ватные и подкашивались. – Гриша, куда ты меня приволок? Фу, мерзость, какая!

– Да ладно, – махнул он на меня пухлой ручкой, – Сашка – просто душка, он тебе понравится. Будем пить спирт по всем правилам. В ординаторской, с дежурным врачом, ночью.

– Я бросила.

– Это надо попробовать!

Саша оказался приятным, интеллигентным доктором. Заведующим гинекологическим отделением. Смущенно улыбнулся, сначала пожал, а потом поцеловал мне руку. Рука у Саши была нежная, почти девичья. У него в отделении работали почти одни молодые мужчины, я себе представила, каково женщинам у них лечиться, но женщинам, которые беспрерывно заглядывали в ординаторскую и с любовью и обожанием смотрели на Сашу, это страшным не казалось.

– Сашка, закрой дверь, а то эти влюбленные кошки от нас не отстанут и не дадут спокойно выпить. – грозно скомандовал Гриша.

Саша выглянул в коридор, крикнул:

– Вера, я занят. – и закрыл дверь на ключ.

Гришка по хозяйски, вытаскивал стаканы, спирт из шкафов. Из своей сумки – закуску, вполне подходящую к напитку. Кильку, тушенку, колбасу, хлеб.

– Ты хочешь поить Варю спиртом? Нет, таким девушкам это противопоказано. – Саша достал бутылку коньяка, шоколад и лимон.

– О, – Гришка довольно пихнул меня в бок, – ты ему понравилась. Сорок пять лет выдержки! Даже меня таким не угощает!

Для меня было все равно, спирт, коньяк, по ужасу, внушаемому мне, они находились рядом. Однако, я оценила достоинство этого напитка, чуть позже. И расхрабрившись, спросила:

– Саша, а вам не противно? Как вы потом с женщинами общаетесь?

Гришка бессовестно рассмеялся. А Саша, смущенно улыбнувшись, ответил:

– Чем больше смотрю, кхм... туда, тем больше люблю женщин.

Варвара и черешня.

Через несколько лет, меня решили снова отправить к тетушке в гости, в Чечню. Но уже одну. Я была вполне взрослая барышня лет двенадцати, на паровозе я доехала с родственниками, сдали меня с рук на руки тете Неле. Приехала я в самом конце мая, сразу после окончания учебного года.

– Тебя ждет сюрприз! – сообщила тетушка.

Но на все мои приставания тетушка хранила гордое молчание, но видно было, что ей нелегко это давалось. Сюрприз обнаружился сразу, при входе в квартиру – запах стоял такой, что сомнений не было – клубника! На кухне стояло десять, десять ящиков спелой, с одурительным запахом клубники! На двоих! Десять ящиков! Я никогда не ела ее так – до состояния "фу, я больше не хочу". Без ограничения – лопай, сколько хочешь.

И жить нам предстояло в новом доме, где она получила квартиру, на седьмом этаже, откуда открывался замечательный вид на Грозный, совсем рядом с кафе "Минутка" и площадью Ленина.

Коллекция тетушкиных кактусов прекрасно расположилась на лоджии. Таких лоджий я не видела на нашем диком Урале, и даже не могла представить, что такое счастье существует. На нее было два выхода – с кухни и из комнаты. Широченная, длинная лоджия – просто поразила мое воображение, на ней разместился стол, кресла и получилась летняя столовая. На кухне мы практические не ели. Первый ужин свежая, представляете, свежая картошка в мае, и клубника со сметаной. Я снова попала в рай.

Утром нас забирал автобус и увозил в совхоз. Узнав, что приехали дикие родственники, тетушке снова, по старой памяти несли угощения, в таких количествах, что от половины пришлось отказаться – нас же только двое! Мне очень понравилась работа тетушки, особенно лаборатория. Там стаяли всякие склянки, колбы и чашки Петри, и прочие химические устройства, но проводились опыты не на мышах, фу... жалко ведь скотинок, а на ягодах, зеленом горошке, бобах, картошке и на всем, что произрастало в совхозе. Приносили громадные корзинки овощей и фруктов для опытов, из них выбирали самых-самых, штуки три, остальное выкидывали. Я, с детства не переношу выкидывание продуктов, поэтому я боролась с этим, как могла – лопала.

Первые два дня, я ходила красивая, в новых лаковых босоножках, в платье и причесанная, кукла, а не девочка. Чем вызывала восторг у работниц, в особенности у поклонницы "Made in Kungur", которая постоянно ставила меня в пример моей же тете. Но, в тридцать с лишним градусов жары быть примерной девочкой, это слишком. Я залезла в шорты, майку и тапки и пошла знакомиться с населением. Получила рекомендации от тетушки, о девочках моего возраста, дочках друзей. Вышла в поселок. Жарко, немного пыльно, на окнах шторы плотно задернуты, и никого нет. Про шторы вспомнила, что тетушка объясняла – так создают тень и берегут прохладу в доме. У нас, конечно, все наоборот, как можно больше света в квартиру, солнца нет полгода, летом успевай – хватай! Тихо. Все на работе. Дошла до дома рекомендованной девочки, постучала. Меня, как то скучно приняли, и с не скрываемой радостью попрощались. Ну, и ладно. Двинулась дальше. Выйдя за поселок, увидела пыльные просторы и малюсенькую, но характерную речку. Там плескались, бегали и радовались жизни разновозрастные дети.

Когда я вернулась вечером, к тетушке в лабораторию, после войнушек, лазанья по берегам речки, купания, грязная, вся в глине, растрепанная и тоже довольная жизнью, тетя чуть не грохнулась в обморок.

– Там же гадюки! Там же мальчишки! Они тебя могут обидеть!

– Гадюки лучше, чем эта снулая Ларочка. – сообщила я тете, в предвкушении завтрашнего дня.

Домой возвращались всегда по одному маршруту. Автобус высаживал работников совхоза на площади Ленина, и мы шли тихими улочками до нашего нового дома. На улочках были старенькие домики, немного новых, и все они усажены громадными кустами разноцветных плетистых роз. Розочка размером с пятикопеечную монетку, белые, желтые, розовые, красные и так вкусно пахнущие, я бессовестно надирала себе новый букет, каждый день. На ужин клубника, клубника и еще раз клубника по разному. Чай на балконе, среди гигантских махровых календул, солнце, постепенно гаснущее за городом, прохлада, слипающиеся глаза. Точно, это рай.

Что бы отвлечь меня от гадюк и мальчишек, которые уже с утра ждали меня у лаборатории, тетя решила отправить на плантацию черешни, которая как раз созрела. Прочитав мне длинную нотацию, о технике безопасности подрастающей белой девушки, из северных краев, отпустили под честное слово, и под грозный взгляд в сторону работниц, собирающих урожай. Мы долго тряслись в грузовике, среди ящиков и кошелок и выгрузились на просеке. Слева плантация вишни, справа плантация черешни. Посредине грузовик и куча ящиков. Я петляла от черешни к вишни, я пробовала ягоды снизу, сверху, сбоку, лежа, сидя на верхушке, из собранных ящиков, снова снизу и сбоку и сверху. Потом легла посередине раздела между вишней и черешней и думала6 "Жаль, что больше в меня не влазит. А еще хочется. Это тебе не уральская вишня, от которой на второй ягоде сводит скулы. Это тебе не привозная черешня, которая спела в дороге. Надо съесть еще ягодку вишни... и черешни. Я ведь буду жалеть, когда вернуть домой. Нет, я буду жалеть, еще раньше, уже сегодня, когда мы приедем в Грозный. Нет, еще раньше, когда мы поедем в совхоз. Да, нет же, я уже начинаю жалеть, что в меня так мало поместилось!". Я чуть не заплакала от обиды. Я лежала на теплой, почти горячей земле, смотрела сквозь пляшущие листья на солнце. Ягоды призывно блестели красными боками, почти просвечивая от своей зрелости, такие сладкие, такие черешнего-вишневые... нет, больше не лезет.

Я встала, обиделась на всю черешню с вишней на свете и пошла пешком до совхоза. Когда дошла, тетя меня чуть не убила. Меня могли украсть и продать в жены, я же беленькая и блондинка, я могла потеряться, я могла заблудиться, опять потеряться, опять быть украдена и продана, опять заблудиться... но мне было все равно, я была обижена на себя и вишново-черешневое изобилие, которое не желало поместиться в меня всё, и уехать со мной на Урал, я была несчастна... даже оставшиеся еще пять ящиков клубники не смогли меня утешить. Даже обещанные каждый день мне ведра с черешней и вишней в лаборатории не смогли утешить мое горе. Я чувствовала себя изгнанной из рая, на Урал. Что значат эти гипотетические "могла", по сравнению с тем, что я потеряла?