Текст книги "Варвара. Случайные совпадения с реальной жизнью. (СИ)"

Автор книги: Галина Шестакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Шестакова Галина Геннадьевна
Варвара. Случайные совпадения с реальной жизнью.

Я – Варвара.

Будем знакомы – меня зовут Варвара. Вот такое странное варварское имя. Не стоит называть меня Варей, Варюшей и прочими ласкательными глупостями. Я не люблю. Строгое имя – требует строгости в обращении. Когда я родилась, меня долго не могли придумать, как назвать. Очень долго. Потом пришла строгая тетька из ЗАГСа и утроила безответственным родителям форменный разнос. Поставив условие, что имя дадут ребенку в течение трех дней. Конечно, родителя меня как то звали. Не обращались ко мне просто "ребенок". И звалась я Гулена, где то до полугода. Не надо глупо улыбаться и придумывать идиотские шутки. Я наслушалась за свою жизнь уже. Просто у мамы девичья фамилия Гуляева, ее все друзья звали – Гуля. Она – Гуля, а маленькая я – Гулена. Все логично. Вариантов для официального названия меня было выбрано несколько. Папа предложил Галя, мама предложила – Ульяна, но потом вспомнила, что у них в старом доме, во дворе все время гуляет старенькая скрюченная бабка Ульяна, представила меня такой же и отказалась. Решила, что я буду Варварой. Почему, родителям не пришла в голову мысль назвать меня каким то нормальным, спокойным именем, не знаю. Они немного поспорили, не договорились и решили отдать мою судьбу на волю случая. Сами виноваты. Написали все имена на бумажках, засунули в шапку. Ну, что вытянули, то я и получила.

Варвара и возраст.

Когда меня спрашивают:

– Сколько вам лет?

Я всегда впадаю в ступор. Нет, я знаю, в каком году родилась, но сколько мне лет – нет. Мне всегда надо напрячься и посчитать. Это все потому, объяснила мне моя подруга, что я личность творческая, мне такими глупостями, как запоминание собственного возраста заниматься некогда. И правильно. Мне есть о чем подумать. А возраст – я точно знаю, что где то в районе двадцати с хвостиком. И совершенно не важно, что в паспорте по другому. Вот, все и выяснили.

Варвара и работа.

Конечно, мне задают еще много дурацких, на мой взгляд, вопросов. Причем это делают как официальные лица, так и нет. От дурости никто не защищен. Любят спрашивать "Где вы работаете?" и на основании этого делают какие то умные выводы. Ну, или так считают, что умные. А с работой у меня отношения сложные, как с возрастом. Я работать люблю, но так, что бы не было скучно. А скучно мне становится довольно часто. Поэтому я начинаю искать, чему бы такому новому поучится, и интересно поработать. Поэтому я поучилась быть и бухгалтером и юристом, потом маркетологом, потом дизайнером, потом копирайтером, потом камнерезом, потом ... еще много кем. Всем этим я поработала и еще библиотекарем, манекенщицей, продавцом, директором и замдиректором и ... еще много кем. Завидная трудовая деятельность. Я так считала. Но кадровая служба, при приеме на работу начинала задавать бессмысленные вопросы:

– Почему вы так часто меняете род своей деятельности? Почему вы перестали работать бухгалтером?

Задают дурацкие вопросы, а потом делают точно такие же выводы. Я, честно считаю, что человек с таким послужным списком должен быть нарасхват. А как иначе? Раз человек смог работать на всех этих должностях, значит он просто гений. Ну, или очень талантливый. Правда, ведь? Много вы видели бухгалтеров, которые смогли потом работать дизайнерами? Нет? То-то!

Но мама только вздыхает и называет меня непутевой. Папа, ничего не говорит. Просто вздыхает. А бабушка, по секрету мне сказала, что мне так повезло, что я родилась сейчас, а например, а не вместо моей мамы, называлась бы "летуном", и на работу меня бы точно уже никто не взял и стала бы я – тунеядцем, и я точно получила 101-ю статью. А если бы я родилась, вместо нее, моей бабушки, статьей бы не обошлось, а точно расстрелом. Так что можно считать, что я не только талантливая, но и везучая.

Варвара и штамп.

Еще любимые вопросы окружающих – это о наличии штампа в паспорте. Нет, не о прописке, а о наличии личной жизни. Будто, без штампа, эта личная жизнь невозможна. Про это любят спрашивать все: родственники, почти все друзья, соседи, кадровые работники, просто посторонние люди. Создается такое впечатление, от штампа в моем паспорте, зависит судьба планеты. Сначала я честно пыталась объяснять, про свою личную жизнь, но потом решила не разочаровывать людей. А просто и загадочно говорить:

– Я решила остаться старой девой и посвятить свою жизнь искусству.

Все реагируют по разному, и меня это радует.

– Какому искусству? – так спрашивают творческие и причисляющие себя к ним люди.

– Я еще не решила. – обычно отвечаю я. После этого люди впадают в ступор, это избавляет меня от дальнейших расспросов.

– Старой девой? С твоими ухажерами? – так возмущаются соседки и пожилые женщины. Часто пожилыми женщинами становятся, гораздо раньше, чем по паспорту.

– Почему? – так, скучно и не интересно спрашивают всякие официальные лица. Или не спрашивают, а опять же подозрительно смотрят. Будто это запрещено законом.

Варвара и тараканы

Я, как и Петр I, "зело сих избяных зверей пужаюсь". Не просто зело, а до обморока. Вот как показывают во всех кино и мультиках, что все девицы, должны прыгать на руки к кавалерам, за неимением оных на стол, лавку или просто истерически поджимать ноги и орать благим матом при виде мышей – так я делаю при виде тараканов. А мышей не боюсь. Совсем. Милейшие существа – маленькие, серые и глазки бусинками. Что их пугаться? На людей не нападают, получат свой кусок счастья (сыра, но сойдет даже крошка хлеба) и дружат с тобой всю свою маленькую жизнь.

Всегда меня удивляло, что все знакомые девицы, ну почти все, боятся мышей, орут, закатывают форменную истерику, а таракана могут прихлопнуть, не моргнув глазом – тапком, размазать по стене. Да, что там тапком, видала я, нежнейшее создание спокойно размазывала эту мерзость пальцем. Хруст, кишки по стене, а ей хоть бы что. А мышей боится. Странно, правда?

А я боюсь. Визжать, конечно, не визжу, ниже это моего достоинства, но в предобморочное состояние погружаюсь. Спасает только то, что если хлопнусь, тараканище куда захочет туда и попрется. А вдруг в мою сторону?

Сейчас то, почти извели эту мерзость. А во времена развитого социализма и тараканы были развитые. Ходили, дружно – почти пионерским строем, только, что без барабана. Хотя с барабаном было б лучше, я, услышав, бежала бы без оглядки. Но ничто их не брало.

Панама, пойдя, учится на геолога – быстро мне объяснила, что сии создания – бессмертны. Ну, извести их точно не возможно. И если они пропали – значит – все, конец цивилизации нашей. Как тараканы связаны с цивилизацией, до сих пор не понимаю. Неужели мы без них прожить не сможем? Живут они со времен динозавров, только в размерах слегка поуменьшились, слава богу.

– Значит, они тогда со слона были? – в ужасе спросила я, сразу представив это чудовище, и подумала, что, пожалуй, что я точно предпочла б малодушно броситься со скалы, нежели жить с ними, такими, в одно время.

– Не паникуй, только с ослика.

Думаю, мне бы и этого размера для умопомешательства вполне хватило.

– Да, – задумчиво сказала Панама, – больно ты, подруга впечатлительная, это для нормальной жизни плохо. Как ты Кафку то в школе осилила?

– Ни как. Только я поняла, про что этот роман будет, с визгами выкинула. Получила заслуженную двойку, гордо сказала, что этакую пакость я читать не в состоянии и хлопнула дверью.

Когда Панама от теории изучения геологии перешла к практике, их загнали на лабораторные работы, дали в руки образцы минералов и микроскоп. Но, как и всякий любопытный человек, Панама, ну и другие студиоузы стали пихать в микроскоп, кому, что придет в голову. Панаме пришло. Гениальное. Она запихала таракана под самое большое увеличение в самый большой микроскоп в лаборатории, и тихо грохнулась в обморок. Теперь у меня есть подруга по боянию тараканов.

Варвара и брат.

Родители долго собирали осчастливить меня братом или сестрой, как я не упрашивала. Видимо им хватало такой радости, как я. Но потом почему то согласились, даже не поставив меня в известность. Я на тот момент была девица взрослая, целых девять лет, и всякие глупости, в виде моего младшего приемника меня уже не занимали. Но деваться было некуда. Появился брат. Но теперь уже у меня появилась возможность сознательно оторваться в выборе имени. И наученные родители, горьким опытом со мной, не стали дожидаться строгой тетки из ЗАГСа, а почти сразу, через три месяца после рождения наследника озаботились его наименованием. Папа предложил Ивана, я – потрясённая недавно прочитанной книгой про революционного героя Корчагина – Пашкой, мама, как всегда не терпела обычности и предложила Епифания. По традиции написали, кинули в шапку, как самой мелкой, если не считать брата, который на тот момент права голоса не имел, ну голос имел, ещё какой, а права – нет, тянуть доверили мне. В общем из всех зол, с легкой моей руки, брата нарекли Павлом. За что, я считаю, должен мне быть благодарен по гроб жизни. То был бы Епифанием, по маменькиному желанию. Кто бы за него тогда замуж согласился? Вот, то то и оно. Маменька, правда, теперь все отрицает, и списывает все на мою буйную фантазию, но я то знаю правду... Тем более, что бумажка с Епифанием, написанная мамой до сих пор хранится у меня, в банке с сокровищами и компроматом. Что, в принципе, одно и тоже.

Варвара и запретное наслаждение.

Вся жизнь состоит из запретных удовольствий. У каждого свои удовольствия. Кому то и кокаин уже не радость, тем более не запретная, а кому то порадоваться чужой неприятности страшный грех.

У меня они тоже есть. Я, девушка, как ни крути из интеллигентной семьи, и эта самая интеллигентность вдолблена в меня с молоком матери всеми поколениями родных. Поэтому у меня свои запретные наслаждения.

И вот, когда ты молодой начинающий специалист – у начальства есть большой вариант получения запретных удовольствий за счет тебя. Подай – принеси, дальше развивать тему не буду – все через это проходили. Кому то больше повезло с начальником, кому то меньше. А когда у тебя работодатель женщина, при этом довольно молодая и считающая себя красавицей, неотразимой красавицей, а ты у нее вроде домашней, плохооплачиваемой прислуги, только потому, что ты моложе, и честно скажем красивей, радоваться приходится мало. Прислуживать у меня получается плохо, с оскалом, но интеллигентным.

– Это из тебя гордыня выпирает! – учит меня, почти мое каждое начальство.

Самоуважение, не в почете на работе. Если ты с уважением относишься к начальству – это правильно. А если при этом еще и к себе – это как то оскорбляет начальство до глубины души.

Поэтому каждая мелочь на счету. А такая мелочь, как выпавший зуб начальницы – просто счастье, хоть и запретное.

– Не должен уважающий себя, интеллигентный человек радоваться чужой беде. – наставительно глаголет мне моя совесть голосом бабушки.

Почти молодое начальство, прибывая со мной в командировке в Москве, решило провести летучку в кафе. Насладиться хорошей погодой, мужским внимание и пирожным. В поезде, мне, начальство прожужжало все уши и проулыбало все глаза новыми вставными зубами. Я, ко всем своим недостаткам еще и брезглива. Терпела, как могла.

По новой технологии ей спилили все ее здоровые зубы под корень и накрутили новые, голливудские, невозможной белизны. Для поднятия настроения, видимо моего, начальница, постоянно сравнивала мои и свои зубы, разве что только в рот мне не лазала пальцем для наглядности.

Устроившись в летнем открытом кафе, загоняв официантку, начальство обозрело просторы и увидело достойного кандидата для голливудской улыбки. И принялась ее демонстрировать. Чопорно, отставив по купечески мизинчик, отопьет кофию – улыбнется. Отопьет – улыбнется. Улыбок отсыпали и мне, полную пригоршню. Я улыбчивость начальства не поддерживала, сидела мрачная. Официантка, оценив ситуацию, принесла и пирожное начальству и мне – сердечную, сочувствующую улыбку. Добрая душа. Пирожное, большое, дорогое, сияло искусственными взбитыми сливками и демонстрировало всем статус его обладателя, хороший аппетит и железный желудок.

Кандидат, совсем ослеп от сверкающих зубов начальницы, и не знал, то ли его съесть готовятся, и показывают, что такими зубами это будет не больно, то ли все же соблазняют. А про такой способ рекламы, тогда в перестройку, еще не догадались.

Еще раз, картинно отвив кофею, начальство, сверкнув зубами, впилось в пирожное. На этом торжественную часть, можно считать законченной. Пирожное не поддалось очарованию голливудских клыков начальницы и оставило их себе.

Начальство, сначала не осознало всей катастрофы, проглотив взбитые сливки, широко улыбнулось кандидату. Кандидат поперхнулся и сбежал. Начальница, по изменившейся циркуляции воздуха в ротовой полости поняла, что дело плохо, посмотрела на удиравшего кандидата, потом на пирожное и сдавлено закричала. Зубы, весь блеск голливуда остался в пирожном.

Я интеллигентно улыбнулась официантке, и попросила счет.

Варвара и комплексы.

Ну, не все, конечно комплексы можно обнаружить у меня, которые описаны в психологической литературе. Но один, со школы... самый-самый. Иногда в приступе грусти и саможаления, я думаю, что именно это испортило мне всю мою жизнь.

Я – длинная.

Это жестока и неприкрытая правда. Я длинная, до безобразия. Когда я училась в школе, я всегда стояла вторая по высоте, как бы не выстаивали, наш класс – сначала девочки, потом мальчики, или все вперемежку. Все равно вторая. Анька была первая. Ей не повезло совсем. Но это утешение, скажу я вам, маленькое. Кстати, сейчас, я эту Аньку переросла, сантиметров на пять-семь. Так, что если собрать одноклассников, то буду первой каланчой.

Не буду вспоминать, что я наслушалась за время учебы, хотя, надо отметить, школа у нас была, практически элитная, по советским временам, хотя, в то время были все равны, но дети учились почти все из хороших семей. Дети, есть дети. И взрослые, тоже не лучше. Чего стоило только на уроке физкультуры:

– Варвара! Помоги Леночке, ей тяжело лыжи тащить.

Леночка маленькая и хрупкая, с большими тревожными глазами. А я длинная и спортивная. Мне не тяжело.

– Так, кто у нас будет готовить класс к собранию? – вопрошает классная и обшарив всех глазами останавливается на мне и Аньке. – Варвара и Аня, расставят парты и стулья, – решает она, – а остальные украсят класс.

Вот так, мы с Анькой взмыленные таскаем парты и стулья, потные, красные и злые, а субтильные мальчики и девочки, которым повезло уродится девочками, в понятиях взрослых, развешивают бумажные гирлянды, расставляют цветы, веселые и красивые. Потом нам же с Анькой и попадает, что мы неряхи, растрепанные, и вообще, на девочек не похожи.

Что я только не делала, что бы казаться меньше. Я отказывалась от туфель на каблуках. В то время балеток еще не изобрели, а медицина настаивала, что полезно носить каблук четыре сантиметра, и вся школьная обувь была на этом каблуке. Я настойчиво для второй обуви использовала домашние тапочки, где резиновый каблук был даже меньше сантиметра. Борьба шла за каждый сантиметр роста! За эту настойчивость я постоянно огребала от классной и от родителей, после родительских собраний. Мама утром проверяла мешок второй обуви и следила, что бы там были школьные туфли. Я прятала тапки в портфель. Это была партизанская война с ростом. С мая месяца, я пыталась и на улицу ходить в этих тапочках. Мама отлавливала меня, отбирала тапки и пыталась меня убедить, что высокой быть красиво. Конечно, с ее среднестатистическим ростом и хрупкой фигурой, можно убеждать.

К десятому классу, в газетах и телевизоре заговорили про акселерацию, что мол, таких как мы с Анькой становится все больше и больше. Просто бум. Но, мы у себя в городе, этого бума не наблюдали. Но жить стало немного легче. Мы уже были не дылдами, а акселератками. Название сменилось, суть осталась, парты таскали мы с Анькой, правда в мальчиках уже стал проявляться рыцарский романтизм и нам стали помогать. Но трепетного взгляда и хрупкости, как у Леночки мне было не добиться. А она, коварная, этим взглядом могла заставить тащить за нее портфель, перенести себя через лужу, через которую вполне можно перескочить.

Ей помогали без просьбы, а меня всегда просили помочь.

На выпускной я объявила бунт. Я купила себе роскошные туфли на девятисантиметровой шпильке. Сама, чуть в обморок не грохнулась, когда на эти шпильки залезла. Красиво. Но страшно. Но тапочки, на всякий случай взяла. Пригодились. Где то минут через двадцать.

После школы я работала в библиотеке, и там познакомилась, ах... со своей первой настоящей любовью. Но сейчас, не про любовь. Он отправил меня работать в Дом моделей, сказал, что у него там знакомые и давно ищут такую красоту как я. То есть такую длину. Я боялась, но позвонила.

– Какой у вас рост? – первое, что спросили меня.

– Высокий. – осторожно ответила я.

– Хы, высокий. Низкорослых не берем.

Бальзам на мою душу!

– Если у вас меньше 170, даже разговаривать не о чем. – заявила мне трубка.

– Сто семьдесят восемь.

– Приходите. – скомандовали мне благожелательным дамским басом.

Шпильки, я все же не решилась надеть на просмотр, но советские четыре сантиметра надела. Меня повертели, как манекен, рассмотрели со всех сторон, как телушку на базаре. Поставили диагноз – годна.

– Ну, тут еще работы... – прогудела дама. – Красится, надо учить, что это, только прилично-девические реснички намазаны, стричь – обязательно!

Я, старательно приближаясь к хрупкому девическому идеалу носила длинные волосы, трепетно взирала накрашенными ресницами на мир. А тут стричь и красить!

– Ну, одеться потом ты и сама сможешь как человек, а не как романтичная дура. Я руководитель, меня зову т Лина Павловна. Телефон запиши – парикмахер Ева, пусть к чертям собачим обрежет твои патлы. – скомандовала она и крикнула куда то в коридор. – Олечку позовите, пусть посмотрит на напарницу.

Я старалась немного сжаться, что бы стать меньше и перестать светиться романтичной дурью.

– Лина, – прогудело таким низким контральто, что завибрировали все стекла в комнате, – нашла девочку?

В комнату вошла Олечка. Что бы увидеть лицо Олечки мне пришлось задрать голову. Красавица, с волоокими глазами, с сигаретой на таких высоких шпильках, какие в советских магазинах, продавали только с черного хода.

– Ты, что ли со мной в пару? – Олечка критически обозрела меня, стоящую с открытым ртом. – Маловата, конечно, но если на каблуки, и мне поменьше каблук... не люблю я маленький каблук! – возмутилась она. – Ну ладно, я Оля Буранова. – протянула мне руку.

Комплекс съежился, зашипел и пропал. Началась новая жизнь, где место только высоким на шпильках.

Но иногда, хочется быть маленькой и хрупкой, что бы предлагали помощь, заботились, оберегали и лелеяли.

Варвара и первая любовь.

Как барышня из хорошей семьи, я прочитала всю большую и художественную литературу, как по школьной программе, так и далеко за ее пределами. Везде говорилось о большой и светлой любви, которая всегда достается хорошим девочкам. Ну, иногда, она бывает несчастна, но это очень красит человека, развивает все его лучшие качества и облагораживает душу. Страдания казались мне возвышенными и утонченными. Я закончила школу, и не поступив на истфак устроилась работать в библиотеку, где продолжила изучать все большое и возвышенное.

Я уже была готова, к приходу большого и светлого чувства, которое обрушится на меня, нападет из-за угла, накроет волной, и я вся растворюсь без остатка. Стану возвышенной до невозможности, счастливой и несчастной одновременно...

Но чувство задерживалось. Ни как не шло по расписанию. Это несколько омрачало, мою готовность страдать и любить. Робкие признания от одноклассника не вызывали трепета чувств, ожидания катастрофы и погибели и трагедии. И потом, он никак не мог определиться, кого он больше любит – меня или Панаму. Мы, поэтому и не обращали на него ни какого внимания. Определится – подумаем.

Я ходила на работу в общий читальный зал, где обычно обслуживались студенты и не определившаяся интеллигенция. Длинные волосы, круглые очки и рюшечки – мечта студента-филолога. Робкие заигрывания, усиливали мою тоску о грядущей любви, но не приближали ее. Вздыхавший в спецхране библиотекарь Борюньчик, в коротких, мятых брюках и очках с толстыми стеклами, уже начинал вселять в мятущуюся девичью душу панику, что так и пройдет вся жизнь, в бесплотном ожидании.

– Я откладывал "Альтист Данилов", барышня. – сообщил молодой человек, когда я тоскливо заполняла бумажки на выдаче книг.

– Одну, минуту.

– А вы читали эту книгу?

– Она с закрытой полки. – сурово сообщила я. – У вас есть разрешение на пользование книгами с этой полки?

(Помните, я работаю в Горьковской областной библиотеке, при умирающем социализме?)

– У меня специальный читательский билет. – он протянул билет, и я наконец соизволила посмотреть на его владельца.

– Только не влюбляйтесь в меня. Я плохой. – сурово сказал он.

Видимо вся тоска о неведомой разрушительной силе любви была выражена в моем взгляде. Я влюбилась.

Варвара и первая любовь-2 и прочие глупости.

Потом я прочитала "Альтиста Данилова", и все-все с Закрытой полки. Книга произвела впечатление.

Молодой человек, Андрей, тоже произвел впечатление. Он каратист, буддист, манекенщик, и студент-филолог. Таких студентов-филологов, в то время еще не было.

Первым делом, у меня ликвидировали все рюшечки и томный взгляд. Потом отправили устраиваться работать в Дом моделей, где меня лишили части романтических кудрей и научили краситься.

Жизнь заиграла другими красками. Оказывается, тоскливое ожидание любви, не есть самое интересное в жизни дело.

Мы ходили на закрытые тусовки каратистов-буддистов, махали на рассвете деревянными мечами, учились правильно дышать и махать нунчаками. Но мне регулярно напоминали:

– Не вздумай в меня влюбляться. У меня, между прочим, девушка есть.

Этой мифической девушки я так и не увидела. И вообще, пропускала это занудство мимо ушей.

Попутно парикмахерша Ева сделала мне такую залихватскую прическу, что бабки стали оборачиваться и плеваться мне в след. Я обрезала все юбки, списав в негодность сантиметров тридцать лишней материи, и внезапно открыв, что у меня тааакие ноги, что закачаешься! А если их поставить все же на каблук, то начинают качаться окружающие мужчины.

Папа, посмотрев на все эти резкие перемены, решительно заявил маме:

– Ее надо увольнять из этого притона, иначе принесет в подоле.

Мама не согласилась, и уговорила папу оставить меня на работе и в библиотеке и в Доме моделей. Мама всегда мечтала быть балериной, но мечта не сбылась, она была ребенком военного времени, и из-за нехватки витаминов, щиколотки приобрели благородный изгиб. Что нанесло неизгладимую травму ее самолюбию. И она решила спасти мое самолюбие от такой участи.

Тем временем меня учили не горбиться, ходить красиво от бедра, улыбаться. Лина Павловна, доставала нам всем в лучшем случае до плеча, стояла на репетициях у нас за спиной и била при первой же попытки согнуть спину офицерским кожаным хлыстом. По спине, резко и чувствительно. Так, что через месяц я разучилась портить осанку. Посадка головы тоже была под строгим надзором:

– Нельзя смотреть в пол, там не валяются пять копеек! Нельзя иметь унылую рожу! Нельзя поднимать плечи! Втяни живот! Подтяни попу! Поставь правильно ноги! – малая часть указаний получаемых от Лины. Если забываешь "нельзя" – чувствительное напоминание. И как втянуть живот и подтянуть одновременно попу оставалось загадкой.

Потом, эта посадка головы, не раз сыграла против меня – опять обвинение в гордыни, не гнется ни спина, ни голова не склоняется. Но, это минусы профессии.

Через полгода я сама себя не узнавала в зеркале. И надо отметить, что коллеги в модельном бизнесе были барышни сплошь из приличных семейств, девочки все учились на докторов, юристов и учителей. Всем им выговаривали за несоветский вид и даже грозили отчислением.

У меня прибавилось воздыхателей в библиотеке, которые мне читали стихи, робко держали за руку. Но я любила Андрея. Читала Кастанеду, но грибы есть не желала. И вообще пользовалась своим положением библиотекаря, что бы читать запрещенную литературу из закрытой секции. Страдания и ожидания любви меня как то не занимали, было некогда.

Я подружилась с манекенщицей Дусей. Точнее ее звали Наташей, но я назвала ее Дусей. Имя прилипло и осталось навсегда. Даже Лина Павловна периодически, когда злилась, называла ее Дуськой. Дуська вывела меня первый раз в ресторан. С этого момента жизнь сделала крутой поворот, и я поняла, что у меня ужасный вкус на мужчин.

Варвара и ресторан.

К ресторану Дуська меня готовила очень серьезно. Макияж, укладка и одежда продумывалась не один день, и все мои предложения отметались. В итоге остановились на короткой черной юбке, черной прозрачной блузке (вызов обществу!) и черных колготах. Но эта была самая страшная проблема. Черных колготок было не сыскать в советском королевстве. Выпускали, какие угодно – поносные, цвета недавней утопленницы, белые, цвета советского асфальта. Какие угодно, но только не черные. Но, у всех манекенщиц такие были. Дуська раскрыла мне страшный секрет. Покупается куча, т.е. штук двадцать лысвенских колготок самых поносных цветов и анилиновый краситель. Все это грузится в эмалированное ведро и варится минут тридцать. В итоге мы получаем прекрасные колготы черного цвета, целое ведро! Я потом, как барышня творческая усовершенствовала процесс покраски и цвета. Колготы появились у меня темно-синие, вишневые, антрацитовые – любые, под цвет костюма.

Редко, можно было купить польские колготки с золотой нитью на одной щиколотке – шик и зависть всех была обеспечена. Этим нас снабжали фарцовщики – веселые мальчики с барахолки. Это был статус – "у меня одевается, или закупает косметику манекенщица такая то...". К такому фарцу идет доверчивый народ и желающие быть модными барышни, только мечтавшие быть манекенщицами, в простонародье – вешалками. Зарплата была у нас небольшая, полставки – пятьдесят рублей, и весь полтинник мы спускали на косметику и шмотки. Надо соответствовать. Для работы нам никто не выдавал ни колготки, ни косметику – все свое. Тебе и так повезло, так что соответствие – твоя проблема. Свою первую зарплату я спустила на диоровский косметический набор – помады, тени, румяна, и тушь – все в черной сверкающей коробочке с золотыми буквами. Только от коробочки можно было упасть в обморок! Тени и румяна были превосходны, но тушь быстро умерла. Самой проверенной и стойкой тушью была ленинградская, в коробочке. Для лучшего накрашивая ресниц, в коробку надо было смачно плюнуть, размазать щеточкой и вывести такие ресницы, которые только сейчас обещаются французы – и загиб и длина и эффект накладных. Мы про это все не подозревали, но секрет правильного накрашивания держали в тайне! Маму коробило это чрезвычайно:

– Ну, что нельзя туда не плеваться, а водой развести!

– Нет, тогда не получатся хлопалки!

– Ну, это же противно!

– Ай, мама...

Все было подготовлено – колготки, одни запасные в сумке, боевой раскрас, юбка и блузка – красота невозможная. Поставлено на каблуки. Рубль на такси и трешка на ресторан. До Дуськи, благо она жила не далеко решила дойти пешком, срезав расстояние – через деревяшки, еще не снесенные деревянные дома. Вот, выбравшись из деревянных катакомб, перешагнув, через пару палисадников и не порвав драгоценные колготки, я вышла на улицу Большевисткую, еще чуток и свисну Дуське, живущей на Ленина, что б выходила. Для перехода в неположенном месте, надо посмотреть направо и налево, чтобы впечатленные водители редких машин не задавили тебя в приступе экстаза. Я так и сделала. Но это не помогло, меня чуть не сбили, и колготки порвались таки. Из зеленой шестерки выскочил мужчина с извинениями, страшный, как смертный грех.

– Я вас подвезу!

– Нет. – я оскорбленная невинность, в порванных колготках. – Сама дойду.

Гордо обхожу машину и удаляюсь к улице Ленина. Пока ковыляю туда, синяк все же получила, уже издали вижу – стоит зеленый, ждет. Рядом с ним Дуська, с выбранным кавалером, в качестве сопроводителя нас в ресторан, мы же приличные девушки, одни по злачным местам не шляемся, стоят, смеются. Я, сделав, надменное лицо подхожу.

– Варвара! – страшный, галантно кланяется и целует мне руку. – Простите, ради Бога. Но я просто ослеп от вашей красоты.

– Познакомься, это Гриша. – Дуська цветет и с обожанием на него смотрит.

Фу, все лицо в оспинах, с бородой, нос картошкой, глазки маленькие, еще и упитанны, как Карлсон, и ниже меня сантиметров на пять. А она с обожанием на него смотрит. А рядом стоит тоскливый Вадик, красавец и хороший мальчик.

– Может, и меня в ресторан возьмете? – Гришка радостно лыбится. – Я конечно не так хорош, как ваш кавалер, фиалковые глаза, стройный, красив как бог... я то, не тяну, на бога...

– Да ладно, Гриша! – Дуська кокетливо хохочет и машет ручкой.

– Ну, – продолжает прибедняться он, – у меня не глаза, а дырки прописанные в снегу, я толстый, и морда в оспинах, – он продолжает с удовольствием перечислять свои недостатки, ни сколько не переживая по этому поводу. – но, я умный.

– Карлсон. – не удержалась я.

– Да, и такой же обаятельный. – он радуется. – Спасибо за комплимент.

– Это не комплимент. – продолжаю я упорствовать в нерасположении к этому толстяку. – Я не люблю Карлсона. Он безответственный, наглый и в меру упитанный. – аккуратно схамила я.

– Да, ладно, Варя, фрекен Бок, из тебя все равно не получится. Ты, добрая и нежная девочка в драных колготках. – Гриша улыбнулся. – Не хочешь, что бы я тебя компрометировал, хорошо, я довезу тебя до ресторана, а потом встречу.

Все пребывание в ресторане свелось к тому, что я выслушивала от Дуськи диферамбы посвященные Грише, и укоры – мне. Что я, бестолковая девица, что не понимаю счастья, что это самый завидный жених, самый богатый, успешный адвокат в городе, что все манекенщицы мечтают, что бы он обратил внимание на них. Да, он страшен, но мил, обаятелен и умен. Что я дура.

Сэкономленный рубль на такси пригодился, я обиделась на Дуську, и ушла из ресторана, не дождавшись танцев, приехала домой в девять часов вечера и прочитала всю ночь Франзуазу Саган, обливаясь слезами.

Варвара и Серебряный век.

Гриша стал появляться в моей жизни часто и внезапно. То, встретит после показа у Дома моделей, чем вызовет шушуканье и пересуды всех вешалок. То появится в библиотеке, чем вызовет у тихих библиотекарш состояние близкое к коллапсу. То, просто где то в городе. Все его появления были культурны и воспитаны. Ни каких наездов машиной на мои ноги, ни Дусек, он морщил нос при упоминании ее имени. Все благопристойно – театр, музей, кино и обсуждение продвинутых книг. Я постепенно перестала быть пугливой трепетной ланью.