Текст книги "Чёрная Луна Лилит"

Автор книги: Галина Евдокимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

1.

Поднималась молчаливая заря.

Мрак, оккупировавший город ночью, неохотно отступал, прячась в провалах, разломах, трещинах.

Спасаясь от пронизывающего холода, Сатрэм спешил к Сен-Долор, единственному месту во всей Актории, где он чувствовал себя в безопасности с наступлением утра. Время от времени озирался, – не преследует ли кто? Он хорошо знал, как ненадежна и изменчива стылая предутренняя мгла.

От пробоины в стене полуразрушенного дома, выпустив облако едкого дыма, отъехала машина Акторианской патрульной службы. Увернувшись от света фар, Сатрэм спрятался в ближайшем закоулке.

Он умел оставаться незамеченным.

Он, странное ночное существо, изгой, катаморф.

Сатрэм перебежал на другую сторону улицы, обогнул ограду, скользнул в ворота и вышел на соборную площадь.

Сотканный из мглы и света, отливающего красным там, где сохранились стекла витражей, перед ним возвышался Сен-Долор. Самое грандиозное строение в старой части Актории. Величественное, несмотря на искореженную временем форму. Чистая готика – стрельчатые арки, башни, пинакли, химеры и горгульи по краям контрфорсов, – казалось, это строение существовало всегда, на протяжении всех дней и ночей, до начала дней, до Кольца.

Сатрэм пересек площадь, прошел вдоль западной стены, где на почве, богатой мертвой органикой, густо разросся просвирник, и через потайную дверь проник в западный неф. Возле центральной колонны присел, сунул окоченевшие пальцы под слой мха, нащупал отверстие люка и потянул на себя тяжелый металлический круг. В ноздри ударил тошнотворный запах. Сатрэм сошел вниз на несколько ступеней и осторожно опустил крышку.

Его бил озноб. Прислонившись спиной к стене, он откинул голову назад и затылком почти физически ощутил, как, цепляясь за известковые швы между камнями, ползут вглубь почвы корни растений, стараясь укрепиться в ней как можно прочнее.

Он начал спускаться по винтовой лестнице. От бесчисленных поворотов закружилась голова, зато выпуклые фасеточные глаза отлично видели в темноте.

После того, как Актория вычеркнула его из списков законных обитателей, он устроил здесь что-то вроде норы. Сатрэм не знал, почему в ту ночь оказался именно в катакомбах Сен-Долор, – случайно или сработало что-то вроде инстинкта, ведь ему необходимо было спрятаться, – но здесь, среди древних, но еще очень крепких нормандских стен он чувствовал себя защищенным.

Любые попытки согреться бесполезны. Единственное, чего можно добиться, укрывшись в сыром подземелье, – это перестать ощущать резкие порывы ветра. И все же это не самое плохое место для ночлега.

На площадке перед входом в один из горизонтальных ярусов Сатрэм едва не поскользнулся.

– Вот дерьмо! – ругнулся он.

Из проема хлынула волна ледяного воздуха. Это вспорхнул и заметался, ударяясь крыльями о стены, испуганный микрохироптер.

– Ну, ну, успокойся, Просперо! – устало проговорил Сатрэм, подставляя локоть.

Микрохироптер вцепился коготками в жесткую ткань плаща и что-то проверещал.

– Ладно, ладно, не ворчи, – сказал Сатрэм, почесывая мышь между ушами. – Я ужасно устал, зато кое-что тебе принес. Вот, держи.

Сатрэм порылся в кармане и извлек оттуда крупный перезрелый плод знаменитой атленской сливы. Он разломил его и предложил кусочек Просперо. Микрохироптер схватил фрукт и упорхнул в темноту.

Уходящая ночь – как и все предыдущие – потрачена на поиски пищи. И теперь оставалось только одно: закутаться в плащ, натянув рукава до самых кончиков пальцев, и скорчиться в каком-нибудь углублении.

Он впал в привычное полузабытье.

Переживания по поводу унизительности существования мучили его только в первое время. Постоянное чувство голода свело к нулю остатки человеческого достоинства. Из прежнего дома он перетащил несколько книг, но его зрение сумеречного насекомого, воспринимающее ультрафиолетовые лучи и способные различать колебания света до трехсот герц, слишком плохо различало мелкие детали. В конце концов, подземелье одержало верх. Раздавленный собственным ничтожеством, преодолевая омерзительные импульсы животных потребностей, какое-то время он пытался сохранять прежние привычки и элементарную чистоплотность. Оставаясь в вынужденном заточении, он постепенно утратил почти все чувства, кроме обоняния. Вдыхать зловоние невыносимо, он так и не смог к этому привыкнуть. Смрад, заполнявший ноздри, состоял из запахов экскрементов, собственного пота и одежды, снятой с мертвецов.

Как быстро ему, профессору Акторианского университета, автору многочисленных научных трудов по древним культам и религиям, удалось опуститься до полуживотного состояния! Но пережив первую и самую страшную ночь в катакомбах Сен-Долор, он дождался рассвета и изменил судьбу, став обитателем трущоб, подземного мира, ада, тартара.

Разум его помутился, но он не умер.

Скорчившись в своем углу, Сатрэм припомнил одну из университетских вечеринок, на которой зашел разговор о Кольце, о том, что осталось за его пределами, об иных мирах…

– … Возможно, там, за пределами Кольца все иллюзорно, – рассуждал Сатрэм. – Там ничего нет, одни вибрирующие формы…

Один из коллег перебил его:

– Брось, все это идеалистическая чушь! Не станешь же ты подобно экзальтированным и малообразованным акторианцам, утверждать, что Кольцо – знак высшей милости, оградившей город от мерзостей, творящихся в мире? Как учит их новая религия портенианство: Актория – чистилище, а Кольцо – врата в мир идеальных форм! Чудо-Об-Избранных!

Коллега нарисовал рукой воображаемую идеальную форму.

– Возможно, это и впрямь чудо, – сказал Сатрэм. – Ибо сказано в пророчестве: «И небеса свернутся, как свиток; и все воинство их падет, как спадает увядший лист с лист с виноградной лозы, и как увядший лист – со смоковницы» [1]

– Чепуха! – усмехнулся коллега. – Древние сказки! А я предпочитаю факты! Что мы знаем? Кольцо появилось над Акторией после прохождения вблизи Земли гигантского облака космической пыли. На большой высоте над городом образовалась гигантская фигура в форме тора, состоящая из вязкого темного вещества. Можно предположить, что внутренний шлейф Кольца сформирован из продуктов горения, оставшихся после вторжения в атмосферу некоего небесного тела при его резком торможении, а затем распаде. Вот внешнее силовое поле – это загадка посложнее. Кто его создал? Что стало с миром за его пределами? Вероятнее всего, там не осталось ничего, кроме гари и пепла.

Сатрэм отрицательно покачал головой.

– Пылевое облако, продукты горения, небесное тело…, – возразил он. –Что за тело? Все это догадки, и нам, похоже, не остается ничего другого, как обратиться к астрологической космограмме Земли. А она говорит о наличии оскулирующей Черной Луне, физический смысл которой – математическая идеализация, усредненное движение истинного апогея лунной орбиты.

Коллега фыркнул:

– Это что, астрология?!

– Именно! И вот, что написано в древних трактатах: «Она Черная Луна, сумеречная всадница, похотливый дух, порождение тьмы, дочь огня, рожденная из лавы кровоточащей горы Атлен еще до возникновения звезд… Она Лилит».

– Черная луна? Да это же полная чушь! Ты ученый, в конце концов!

Коллега повысил голос, но Сатрэм продолжил:

– Нет, позволь! Что мы наблюдаем сегодня? По городу бродят странные создания. Существа с клыками хищников или птичьими перьями вместо волос, с повадками гиен или мелких грызунов. Откуда они? Эти твари черпают ментальную энергию людей, раскидывая что-то вроде невидимых сетей, в которые попадают легко внушаемые и управляемые люди. Кто они? Продукты горения, углеродная сажа? А давай-ка вернемся к нашим «сказкам». Ведь я посвятил их изучению всю жизнь! «Она не будет нуждаться ни в отце, ни в матери, ни в детстве; она прямо явится путем черного чуда в облике женщины. Она желанна и прекрасна, но недоступна обычным людям. Ее поцелуй дарит смерть. Ее дети ни на кого не похожи. У них по три пары рук, змеиный хвост и огромная сила. И князь тьмы совершит еще одно чудо – при помощи воплощенной Лилит он породит полулюдей-полуитв. Размножаясь стремительно, как рыбы или земноводные, они через две-три генерации достигнут численности почти в миллион. Античеловечество хлынет на лицо земли» [2]. Не в этом ли ключ к разгадкам глубочайших тайн человеческой природы? Что ты скажешь на это?

Скрывая досаду, коллега возражал:

– Скорее всего, постепенные изменения фенотипа человека и млекопитающих, похожие на мутации, происходили уже давно под влиянием неблагоприятных факторов среды, как результат болезней. Регрессивная эволюция организмов при переходе к сидячему образу жизни, паразитизму. А длительная и вынужденная замкнутость внутри Кольца лишь запустила катагенетические процессы. Изменения, стремительные и необратимые, породили существ, напоминающих одновременно и человека, и животное, – катаморфов…

… Как давно это было! Что бы он сказал теперь?

Как удивительно зыбок переход из одного состояния в другое. Но это утвердило Сатрэма в мысли, что сознательная жизнь может продолжаться независимо от формы физического тела. Ему снились сны, в которых сплеталось былое и еще не свершившееся…

–

Он часто возвращался туда, в полуразрушенную башню на окраине Актории.

Здесь давно царило запустение – повсюду толстый слой пыли, осклизлая грязь…

Растянувшись на полу, он мысленно вымаливал прощение у Милолики. Он считал себя виновным в ее гибели. Память вновь и вновь возвращала его к тому роковому дню…

…Сатрэму нравилась работа в Университете Актории. Общение со студентами, взаимодействие с коллегами – все это позволяло поддерживать баланс жизненной энергии и давало средства для содержания уютного дома в одном из самых престижных кварталов.

Милолика была образцовой женой. Она наводила порядок, готовила еду, встречала его с улыбкой. Возможно, она и догадывалась об его интрижках и знала о рыжеволосой преподавательнице с кафедры математической лингвистики, но никогда не заговаривала об этом. И все же он чувствовал себя виноватым.

Именно он спланировал ту поездку. Покупкой изысканного тура он словно извинялся перед женой, предполагая, что это поможет им вернуть утраченную близость.

В кругу преуспевающих акторианцев считалось хорошим тоном кутить и предаваться опасным развлечениям, пренебрегая любыми запретами. Излюбленным занятием представителей высшего общества было наблюдение эффектного вращения внешнего шлейфа Кольца возле самой его границы. Иногда в Кольце возникал разрыв, и можно было увидеть Древний Город.

«Откройте для себя величественную красоту Кольца! Приподнимите завесу волнующих тайн древности! Погрузитесь в волшебные миры прошлого!» – призывали рекламные табло.

Когда они с Милоликой поехали туда? Он не мог назвать точную дату. Да и незачем теперь считать дни. Но события хорошо помнил.

Около часа в поезде, и вот они на тихой станции, окруженной полями и перелесками, в которых уютно прятались небольшие коттеджи для персонала, обслуживающего Кольцо.

Стоял теплый майский вечер. Запахи расцветающей природы казались особенно сильными, волнующими.

Небоскреб, декорированный под живописные руины старинного готического замка с дозорной башней, напичканный дорогими бутиками, спа-салонами, с бассейном и солярием на крыше, будто испокон веков стоял там, среди девственных полей.

Поужинав в ресторане, они поднялись на специально оборудованную смотровую площадку и подошли к самой балюстраде.

То, что называли границей Кольца, представляло собой дорогу вдоль внутреннего шлейфа, более низкого и плотного чем внешний, и почти непрозрачного, выполнявшего функцию своего рода крепостной стены. Вдоль нее теснилась искусственная посадка гигантских аспарагусов и акаций, сверху виднелись их пышные кроны.

Из-за края Кольца вдруг набежали тучи. Ломаные линии молний вспарывали их толстые животы, и вниз хлынули водяные потоки.

Внешний шлейф вибрировал, излучая тепло, и вскоре раскалился докрасна. Оттуда полетели бесформенные куски какого-то полупрозрачного вещества, оставляя за собой полосы ослепительного света. Сатрэм схватил Милолику за руку и увлек под навес.

Вой ветра, треск ломающихся деревьев, крики людей – все слилось в мрачное созвучие.

– И звери пустыни будут встречаться с дикими кошками, и лешие будут перекликаться один с другим. Там будет отдыхать ночное привидение и находить себе покой [3]… – прошептала Милолика.

– …и зарастут дворцы ее колючими растениями, крапивою и репейником – твердыни ее; и будет она жилищем шакалов [4], – продолжил слова древнего пророчества Сатрэм.

Гроза бушевала минут тридцать, и оборвалась также внезапно, как началась. Место будущего разрыва расчертила сверкающая линия, просвет медленно увеличивался. В появившейся бреши возникли мрачные силуэты: базальтовые блоки, сложенные в огромные тяжелые сооружения.

– Пойдем поближе, – прошептал Сатрэм.

Милолика бросила на него испуганный взгляд.

– Не бойся, – сказал он как можно спокойнее.

Ее трясло, но она кивнула и пошла за ним к балюстраде.

На фоне бледного неба перемещались какие-то темно-серые точки. Мир праотцев – мрачный, хмурый, холодный – жил за пределами Кольца своей жизнью.

Вдруг раздался оглушительный грохот. Сатрэма подбросило и отшвырнуло в сторону. Сверху полетели искры и бесформенные выплески странной серой субстанции. Обжигающая боль разлилась по всей поверхности кожи. Потом наступил миг абсолютной тишины и пустоты.

Все исчезло внезапно. И он увидел, что все куда-то бегут.

Долго осыпалась бетонная крошка, летела удушливая пыль. Сатрэм ничего не мог понять, только вдруг почувствовал, что его опущенная вниз рука пуста.

И тело Милолики под обломками.

В отчаянии он ползал по полу, наугад хватал что-то, пытаясь вытащить ее...

Дом как злобное насмешливое существо выставлял напоказ бурые камни, обгоревшие стены.

Он ощущал поднимавшийся снизу удушливый запах гниения и распада…

…У вины ужасный привкус…

Он оставался во рту каждый раз после того, как проходил очередной приступ ярости, в порыве которого он желал себе самой изощренной смерти. И каждый отправлял его все ближе к перерождению.

Он страдал из-за невосполнимой потери, от постоянного самоистязания, тяготился обществом старых друзей, избегал знакомых, а вскоре оставил работу в университете.

Сатрэм не помнил, когда впервые им овладела эмоция разрушения, влекущая за собой энергетический сбой: паника, страх, сменяющийся жалостью к себе, а затем ненавистью к окружающим. А потом жажда власти, затмевающая разум.

Теперь его не покидало ощущение, что все окружающее имеет скрытую сторону, изнанку. Чем больше он знакомился с закоулками собственного подсознания, тем яснее понимал, что он отнюдь не гость на темной стороне.

Кем он был? Кем стал?

Пища питала тело, но дух постоянно требовал иных источников восполнения энергии. Требовал, но не находил. Этот дисбаланс изматывал. Вскоре он начал помышлять о смерти.

Через месяц после катастрофы у Кольца Сатрэма стали беспокоить странные ощущения между грудью и спиной: сначала ощущение пустоты внутри, после чего сердце замирало, будто он резко и высоко взлетал, а потом дикий неконтролируемый страх.

Но однажды ему стало страшно как никогда. Он услыхал чье-то дыхание, завывающее словно ветер в туннеле, отчаянные крики, мольбы о помощи, предсмертные стоны.

Есть истины, соприкосновения с которыми не следует избегать. Он понял, что уже не тот, кем был прежде…

…В огромном холле, отделанном чёрным мрамором, среди стен, заставленных копиями античных статуй, украшенных фресками и зеркалами, Сатрэму удалось немного успокоиться.

Но от ада, который внутри, никуда не скрыться.

Консультация и возможное лечение у нейропсихолога неприятная, но необходимая мера. И это решение он принял сам.

Сатрэм глядел на себя в зеркало: неподвижные глаза, холодный взгляд из-под нахмуренных бровей, высокий лоб. Спокойное лицо состоявшегося человека. Но он и сам отлично понимал, что опасен.

Внезапно он увидел в своих чёрных расширенных зрачках лицо Милолики. Сатрэм опустил веки, и словно из сумерек погрузился во тьму. Ему вспомнилось, как он разглядывал гроб, цветы, вырытую могилу и удивлялся, зачем Милолике накрасили лицо перед тем, как зарыть в землю.

В голову снова пришла и стала более отчётливой мысль о самоубийстве.

Он не боялся смерти, он желал её.

Смерть – единственный опыт, который предстоит постичь абсолютно всем живым существам. Он знал, как всё случится: чёрный туннель, яркий свет… Последний всплеск активности головного мозга. Это может продолжаться около часа.

Умирать трудно. Но жить наедине с угрызениями совести труднее.

Лицо Милолики продолжало вращаться перед глазами.

– Её душа уже на полпути к перерождению, – услыхал Сатрэм и оглянулся.

На противоположной стороне холла возле дверей стоял невысокий, смуглый темноволосый человек.

– Простите, что вы сказали? – с досадой откликнулся Сатрэм.

Мужчина подошёл ближе.

– Доктор Тала, – представился он. – Вы на приём?

– Да, – ответил Сатрэм.

– Прошу вас, проходите.

Тала жестом пригласил его в кабинет, но вошёл первым, и громко стуча каблуками по мраморному полу, направился к массивному деревянному столу.

Осматривая кабинет нейропсихолога, Сатрэм поразился гармоничному балансу тёмных и светлых оттенков: насыщенный синий, белый, коричневый, натуральное дерево, металл, стекло. В просторном окне за спиной Тала как надежная опора хозяина комнаты громоздились башни небоскрёбов и многоуровневые трассы. Врач сидел за столом так, что мог контролировать дверь и не быть застигнутым врасплох. Сатрэм почти физически ощутил, что рабочий стол из чёрного дерева – центр всей комнаты, он как бы фокусировал всю энергию.

– Расскажите о своих проблемах, – попросил доктор Тала, откидываясь на спинку кресла.

Сатрэм долго подбирал слова, способные передать то, что стало его кошмаром.

– Между грудью и спиной… Там постоянно что-то тянет, сковывает, ноет, – наконец, произнес он. – Не боль, нет, скорее, чувство легкой ломоты. Но… это не самое страшное.

Он помолчал.

– Как вам это объяснить… С некоторых пор числа и буквы для меня обрели цвета. Например, буква «м» стала синей, а «л» желтой... И не только цвет, у слов появился вкус, текстура. Это совершенно невыносимо – отдельные слова я просто не могу произнести...

– Например, Милолика? – врач побарабанил пальцами по столу.

Сатрэм вздрогнул.

– Синестезия, – буднично, словно стараясь удержать Сатрэма в пределах объяснимого, произнес Тала. – Графемо-цифровая. Неврологическое явление. Несколько органов чувств одновременно воспринимают цвет через ассоциации со звуком, вкусом, формой и текстурой. Вообще люди «видят» разными способами. Одни получают информацию в виде образов или снов; другие воспринимают внутренние миры через звуки и слух; третьи «видят» при помощи обоняния, осязания или вкусовых ощущений.

– От этого можно сойти с ума, – пробормотал Сатрэм.

– Ну-ну, всё не так плохо! Синестезия стимулирует творчество, – улыбнулся Тала.

Прищурившись, врач наблюдал за ним.

«А он хитёр, – подумал Сатрэм. – И, кажется, прекрасно знает, что со мной происходит».

Тала улыбнулся. Зубы у него были крупные и слегка желтоватые. Как у лошади. У Сатрэма свело скулы от этого, в мозгу мгновенно вспыхнули цифры.

– Это мучительно, – невнятно пробормотал Сатрэм. – Я надеялся, что постепенно память о ней сотрётся.

– Пройдёт года три, прежде чем вы оправитесь от потери. Но думать о Милолике вы никогда не перестанете, – сказал Тала, уставившись на Сатрэма взглядом гурмана.

Сатрэм почувствовал, как по щекам потекли слезы. Он хотел вытереть лицо, но руки слишком отяжелели. Шея покрылась горячим потом.

– Чем сильнее любишь, тем дольше страдаешь, – явно смакуя, говорил Тала. – Чем глубже любовь, тем интенсивней обмен клетками, тем сильнее люди прикипают друг к другу. Видите ли, каждый человек наследует некий шифр, позволяющий клеткам складываться в неповторимую структуру, которая будет отличительной чертой личности. Существует теория, что, в конце концов, всё человечество соединиться в одно космическое существо, и в этом сиянии тела преобразят свою внешнюю оболочку, ткань, в лучезарное бессмертное тело.

Голос врача доносился словно издалека …

– …любовь имеет отношение к колдовству: один взгляд, быстрый и точный, пронзает сердце. А вы знаете, что человеческое сердце разумно? Да, у него есть свой мозг – крошечный, всего около сорока тысяч клеток, но он есть! И у него самое мощное энергетическое поле в человеческом организме. Оно имеет форму тора, самой уникальной, основополагающей структуры Вселенной…

Тала отдалялся, словно уплывал куда-то…

– Это священное пространство. К нему нельзя прикасаться…

Сатрэм смотрел на врача и чувствовал, что он хочет разорвать его связь с женщиной, которая ему дороже себя самого.

И ярость наполнила его до краев.

– Что со мной? Что вы знаете обо всем этом? – прохрипел он.

От случившегося потом остались лишь разрозненные обрывочные воспоминания…

Голос нейропсихолога звучал издевательски:

– Я ничего не знаю. Почти ничего. Есть кое-какие клинические признаки. Возможно, это накопление мутаций, вызывающих недоразвитие органов, потерявших свое значение. А, может быть, это какой-то штамм, мутантная форма. Вирусы постоянно эволюционируют, стремясь к совершенству… Я работаю над созданием вакцины…

–

В тот день Сатрэм бесцельно брел по улице и, оказавшись на пересечении Главной Магистрали и одного из ее ответвлений, вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд человека, шедшего навстречу. Он отвык от внимания и решил свернуть, но не найдя, куда, все-таки пошел дальше. Когда они поравнялись, незнакомец вытянул руку, словно желая остановить его, и спросил:

– Сатрэм?

Бывшего коллегу по университету Сатрэм узнал, но имени вспомнить не смог.

Потом они что-то пили в небольшом кафе. Сатрэм запомнил тот день, потому что он стал последним днем его прежней жизни.

– … они совершенно вышли из-под контроля, – говорил коллега, имея в виду катаморфов. – Столкновения неизбежны. Сомнений нет, их цель – тотальное господство!

Глаза его лихорадочно блестели.

– Только представь себе размах силы, которой обладают эти твари! – фанатично продолжал он. – Трансглюкация, деформация реальности, создание иллюзий – вот их неполный арсенал. Мы требуем от властей Актории искусственного регулирования популяции этих существ. Все, чего добивается наша организация – это право жить не прячась, ведь мы истинные хозяева Актории.

– Что за организация? – перебил Сатрэм.

– «Лига противодействия», – понизив голос, сообщил коллега. – Власти не имеют права игнорировать нас!

– Постой, а как же быть людям, подвергшимся воздействию катаморфов и не завершившим цикл перерождения? – неуверенно сказал Сатрэм. – Им ведь трудно найти место в обществе.

– А нападения на горожан, грабежи и множество других преступлений, совершаемых с применением, с позволения сказать, приобретенного «дара»? – парировал коллега, выделив слово «дар». – Разве это не достаточные основания для того, чтобы считать их угрозой?

– Но они нуждаются в психологической и медицинской помощи.

– Сатрэм, – с горечью добавил коллега. – Общество обязано контролировать появление новых катаморфов. Только тотальная проверка на потенциальную предрасположенность с самого рождения! Полное сканирование мозга с последующей блокировкой потенциальных способностей путем нейрокоррекции!

Прядь белесых волос упала на его порозовевшее от пафоса и возбуждения лицо. Смахнув ее, он уперся локтями в стол и угрожающе бросил в лицо Сатрэму:

– И заметь, наблюдается четкое разделение пространства. Наш город, скорее всего, стал местом отделения «зерен» от «плевел». Ты понимаешь, что я имею в виду? Чем интенсивнее воздействие чужеродных энергий на индивида, тем сильнее он отстраняется от общества. Но ведь ясно же, что людей крепких, твердых в своих убеждениях невозможно изменить…

– Да-да… Ни в худшую, ни в лучшую сторону, – прохрипел Сатрэм. – Да что ты знаешь об этом?!

Отвернувшись от непонимающего взгляда собеседника, он завершил разговор:

– А за кольцом всюду гарь и пепел…

Пепел и гарь остались от его жизни и личности.

Он понял, что сходит с ума…

–

Сатрэм очнулся в темноте. Он лежал на полу в каком-то помещении. Через пробоину в стене было слышно, как на улице хлещет дождь. На стенах фрагменты выщербленных, треснувших или вовсе разбитых зеркал. Он не помнил, как оказался в заброшенной башне на окраине Актории и сколько времени здесь провел.

Сатрэм пошевелился. Между грудью и спиной жутко болело. В горле пересохло.

Он с трудом поднялся на ноги. По коридору он дошел до лифта, напротив которого когда-то был вход в ресторан. Шатаясь, побрел к кухне, с ближайшей мойки схватил металлический стакан. Вытряхнул из него содержимое, отвернул до отказа ручку крана, тот в ответ кашлянул и выплюнул остатки воды. Сатрэм вылил ее на распухший от жажды язык.

Поблизости что-то зашуршало. Потом послышался отдаленный протяжный стон, напомнивший гудение колокола. Он вернулся в холл, но разглядеть ничего не смог – слишком болели глаза, все расплывалось, но чуть поодаль, в арочном проходе Сатрэм заметил движение.

– Эй, кто здесь? – позвал он и двинулся в сторону шорохов.

Темный силуэт возник внезапно. Из темной арки ему навстречу поднималось что-то уродливое, клубящееся. Какое-то невероятное существо: на пепельно-сером лице пятна ноздрей, четкая полоса рта, два белых глаза сверлили его точками зрачков. В городе сохранилось предание о священнике из Сен-Долор, человеке гигантского роста, худом и бледном до невозможности, который на четвереньках гоняется за прохожими и просит его накормить.

Сатрэм отступил.

Между грудью и спиной вновь вспыхнула жгучая боль. Череп словно стянуло раскаленным кольцом. Застонав, он сорвал себя плащ, прижал ладони к вискам.

А неведомое существо, стоящее напротив, завыло, как воют только перед гибелью. Верхние конечности взметнулись над головой. От этого пронзительного варварского псалма Сатрэма словно вывернуло наизнанку, и он, движимый не разумом, а, скорее, инстинктом, швырнул в чудовище стакан. Он ударился обо что-то, отскочил и со звоном покатился по полу.

Но монстр не собирался уходить. Тогда Сатрэм начал медленно наступать. Существо двинулось навстречу так же неторопливо и уверенно. Когда Сатрэм замахнулся, и тварь тоже вытянула что-то вроде руки.

Сатрэм изумленно рассматривал этот уплотнившийся фрагмент темноты. Затем дрожащей рукой коснулся лица чудовища.

Зеркало повторило этот жест.

Сатрэм медленно повернулся. Отражение показало ему спину с двумя свежими глубокими продолговатыми ранами.

Он смотрел в зеркало. Отвратительное, завораживающее, фантастическое зрелище. Кожа на спине трещала, лопалась, расползалась. Из кровавых клочьев прорастало что-то омерзительное, дрожащее. Что-то вроде ещё одной пары рук свисали в районе лопаток.

Бред? Галлюцинация? Несогласованные данные, собранные органами чувств, интегрировались где-то в височно-теменном узле – это же он, Сатрэм, стоит обнаженный до пояса, с двумя мокрыми, обмякшими под собственной тяжестью, окровавленными отростками за спиной!

Бежать! Спрятаться! Это было что-то инстинктивное. Скорее скрыться, только бы никто не увидел его, не узнал, каким он стал.

Шатаясь, кровоточа, почти вслепую из-за страшной рези в глазах, Сатрэм пробирался по городу. Холод больно жалил обнаженную кожу. Каждый шаг отзывался в мозгу ослепительно ярким всполохом.

Куда? Куда теперь идти?!

Сатрэм остановился. Щурясь, размазывая по лицу сочащуюся из глаз кровь, он увидел Сен-Долор, большой, темный и такой нереальный. Пропорции собора исказились, приобретая странную чужеродность. Шпиль вытянулся высоко, к серому зернистому небу.

Сатрэм застонал. Все это невозможно ни понять, ни облечь в слова.

В тот день он впервые спустился в кромешную тьму катакомб Сен-Долор. Там, сраженный болью, рухнул в какую-то щель между камнями. Обезумевший от вторжения неведомой страшной силы, он бился в крови, поту и отчаянном страхе.

2.

Сатрэм проснулся голодным. Какое-то время тупо смотрел на влажные стены своего подземного убежища, отрешенно наблюдая за висящими под потолком микрохироптерами. Просперо спланировал вниз и заверещал, прося угощения.

– Ну, ну, пусти меня, – проворчал Сатрэм, смахивая мышь с плеча. – Я что-нибудь принесу тебе.

У Сатрэма давно не возникало желания вернуться в дом у Кольца, но сегодня его снова потянуло в те места. Он знал, что в зарослях гигантских аспарагусов можно поймать живность килограммов на пять. Мышцы привычно напряглись, с наступлением темноты активизировалась симпатическая нервная система, отвечающая за охотничий инстинкт. Только надо поторопиться, чтобы к рассвету вернуться.

Когда Сатрэм поднялся по лестнице и выглянул наружу, уже смеркалось. Скоро темная влажная земля впитает в себя остатки дневного света, и тогда можно будет передвигаться свободно. Ночь брала свое, безветренная, полнолунная.

Ссутулившись, до отказа засунув руки в глубокие карманы, пряча под плащом уродливые отростки плоти на спине, а под низко опущенным капюшоном овальные переливчатые глаза, Сатрэм пробирался между деревьями. Ноги скользили по влажной траве и грязи среди обгорелых обломков, разбросанных возле руин башни. Он остановился и несколько минут глядел на угрюмые развалины, когда-то олицетворявшие торжество роскоши и довольства. Теперь дом мертв. Смерть навсегда связана с ним. Это настоящая помойка и жуткая трущоба, ненамного лучше его подземелья. Нет, он не станет входить внутрь.

Но неожиданно в одном из окон третьего этажа блеснул свет, и кто-то коротко вскрикнул. Сердце Сатрэма забилось чаще, в памяти мгновенно возникли события того рокового дня. На одном дыхании он взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через обвалившиеся ступени, и остановился возле пролома в стене.

Посреди зала, между рухляди и обломков, возле догорающего костра на полу лежала женщина. Над ней нависал какой-то огромный тип – руки, лицо, одежда, все в крови и грязи – настоящий бог трущоб. Он держал в руке короткий кинжал, а несчастная женщина корчилась возле его ног.

Не обращая внимания на ее крики, мужчина наклонился к жертве. Но, видимо, недостаточно быстро, потому что она успела откатиться в сторону.

– Эй! – крикнул Сатрэм.

Здоровяк обернулся, и тут же на удивление проворно для такого гиганта побежал к лестнице.

Сатрэм бросился за ним. Он преследовал его, поднимаясь этаж за этажом, но когда оказался на крыше, то никого не увидел. Верзила словно испарился.

Вдруг неожиданный и сильный удар в спину сбил Сатрэма с ног. Он упал. Незнакомец бросился на него и навалился всем телом. Сатрэм услышал утробное урчание возле уха. Он попытался скинуть его со спины, но тот был слишком огромен. Сатрэму помогала хорошая натренированность и природная ловкость, ему все-таки удалось вывернуться. Но на этот раз в руке нападавшего блеснул нож. Он замахнулся и попытался ударить в область шеи. Защищаясь, Сатрэм выставил вперед правую руку, и на мгновенье разглядел катаморфа.