Текст книги "Первые уроки"
Автор книги: Галина Гончарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 4
Ярмарка, ярмарка, мы идем на ярмарку…
В первый день Лиля отбила все, что находилось внизу. Во второй – все, что не успела отбить в первый. И радовалась, что для нее нашлась подходящая лошадь. Симпатичный тяжеловоз по кличке Каштан принял кусок крепко посоленного хлеба и всадницу с одинаковым добродушием.
Про себя Лиля не могла такого сказать.
Если кто не знает, на лошадях надо уметь ездить. Алевтина ездить верхом умела. Лилиан – нет. А память разума и память тела не есть одно целое. А если ездить не умеешь, отобьешь себе все, что внизу. Или сотрешь. С Лилей произошло и то и другое. И это еще при надетых трехслойных штанах – шелк, шерсть, кожа.
Спасибо, не дамское седло. А ведь хотели… хотели ее взгромоздить в эту жуть. Но Лиля взвыла. Мужское седло. Штаны. А сверху… а сверху длиннючая юбка, разрезанная в нужных местах. Ноги закрыты, а на лошадь сесть можно спокойно. В любой позе. Сшить такое было несложно. И даже из розовой ткани. Все равно ничего другого достаточно дорогого не было… помешана, что ли, была Лилиан на розовом?!
Кроме того, лошади потеют и пахнут. Отнюдь не розами. И к концу дня особой разницы в запахе лошади и человека не замечается. А помыться особенно негде. На постоялых дворах Лиля останавливаться просто боялась. Ей хватило одного захода и глубокого вздоха. Потом она вылетела вон и согнулась в три погибели у крыльца. Ей-ей, даже в городском морге так омерзительно не воняло. Трупы и формалин. И все. А тут! Тухлятина. Сивуха. Гнилье. Немытые пьяные тела. Короче, все ароматы помойки с бомжатником, только сконцентрированные на небольшом пространстве.
Поэтому Лиля распорядилась покупать продукты в деревнях и готовить самостоятельно. Пожарить мясо на костре несложно. Пусть оно становится жестким, как подметка. На зубы, слава богу, она пожаловаться не могла. Полный набор резцов и клыков. Кстати, занести в список еще и зубной порошок. И щетку. А что нужно еще?
Мыло. Сварить его несложно. Особенно если взять местное за основу. Мочалки. Растет ли здесь люфа? Мыльник, мыльнянка… да хоть что-то!!! Во всяком случае, это можно вырастить. Лиля уже знала, что местный климат не сильно отличается от российского. Летом жарко, зимой холодно. Может, чуть теплее, во всяком случае, минус тридцать тут считается кошмаром, но все не Клондайк, где можно было плюнуть, и аккурат к земле прилетала ледышка.
Кстати, набор современной косметики. Изготовить ее несложно, а тут она покажется прорывом.
Еще в деревнях закупали мягкий желтый сыр и серый хлеб. Хлеб Лиля ела с опаской. Из-за неправильного хранения в зернах ржи могла образовываться спорынья. Наешься хлебушка – и приторчишь по полной программе. Или припадок получишь. Поэтому она и не хотела связываться с выращиванием ржи. Она знала, что может быть из-за неправильного хранения, но как правильно?
Неизвестно.
Лиля едва не за голову хваталась – как же мало она знает! Безумно мало!
Вот что полезного дают в школах? Или даже надо поставить вопрос так: ты – выживешь, если попадешь в дикую природу?
Нет!
Потому что современный человек ни к чему не приспособлен. Он не знает, как сделать шалаш, как разжечь костер без спичек, как отличить ядовитые грибы от неядовитых, как и когда растет пшеница, что делать с лошадью…
В школах собираются ввести Закон Божий. Вот на кой черт он нужен?! Ввели бы лучше основы выживания. С Богом Лиля могла бы и сама разобраться. А вот с примитивными вещами типа бумаги, чернил, поваренной соли…
Страшно жить на белом свете, в нем отсутствует уют…
Поэт писал больше в шутку. А вот Лиле было тошно всерьез. Уют и правда отсутствовал. Как класс. И в седло каждый день ее поднимало только непобедимое упрямство. И еще – желание выжить. А значит, надо было держаться. Стиснуть зубы и держаться. И плевать, что сил больше нет. Если булычевский капитан мог держаться три года, Лиля могла продержаться пару недель.
И она держалась. Под сначала презрительно-настороженно-подобострастными, а потом уже просто настороженными взглядами крестьян. Седлала лошадь сама и только сама, влезала в седло и старалась не морщиться и не жаловаться.
Всего с ней ехали пять человек. Двое старост и трое крепких местных парней. Арт Вирдас и Шерл Ферни в качестве консультантов по вопросу чего надо и Жан Корье, Рем Верас и Трез Матти в качестве охраны. Жан Корье раньше был стражником и по дороге гонял двоих парней как сидоровых коз. Вдоль и поперек. Аля только вздыхала. Раньше и она бы с утра побегала взапуски. Можно и с грузом. А сейчас… даже зарядку делать нельзя. Ибо увидят. А раскрываться раньше времени… Страшно. Очень страшно.
И не только поэтому. Есть и более веская причина.
Управляющий торговал с пиратами. Не получив желаемого, они могут полезть нахрапом. И как от них обороняться? Фактически поместье просто беззащитно. Приходи, кто хочет, бери, что хочешь.
Лиле это решительно не нравилось. Пять деревень. А есть ведь еще разбойники. И волки. И медведи. Это в двадцатом веке на волков облавы с вертолетов устраивали. А здесь – фигушки! Если только с дерева и из лука. Но волков много, а стрел мало. Так на том дереве и околеешь. И река рядом. И море. И горы. Если оттуда чего полезет, зовите ее годзиллой! Глушь! Ага, глушь – понятие растяжимое. Так и будешь орать разбойникам: «Господа, проходите мимо»? Ох, хохотать будут…
Нужна была дружина. Хоть какая-нибудь.
И хорошо владеющая оружием.
Потому что тренировки стражи вызывали у девушки только горький смех. В своем прежнем теле она бы этих героев уделала как бог черепаху. Не особенно и напрягаясь.
Медленные движения. Предсказуемые удары. Да что там! Сражаясь на мечах, ни один даже не подумал пнуть оппонента ногой. Или использовать метательное оружие. Кодекс чести?
Скажите об этом покойникам!
Лиле нужны были воины. Лесные волки. А не дворовые шавки. Нет, этих тоже можно взять. Двор охранять сойдут. Против овец они очень страшные люди. Но против настоящих бойцов…
Но Лиля подозревала, что наем дружины ей обойдется дороже чугунного моста. Профессионалы – они травку не кушают.
Вопросов было много. Ответов – мало. Оставалось только одно. Ехать вперед.
И постоянно разговаривать с сопровождающими. Если ей предстоит здесь жить, она будет знать, чем дышат ее люди.
Первые два дня мужчины мялись и жались. В лицо не смотрели, отвечали односложно и неохотно, но Лиля была настойчива. Она понимала, что пока полной откровенности не добиться. Вот когда люди поймут, что она готова о них заботиться, вопрос другой. А пока ей веры нет. Но получается ведь замкнутый круг.
Они ей не верят и молчат, а она же не Кашпировский! Мысли читать не обучена. И сделать ничего не может, потому что не знает, что делать, как и для кого. Но на второй день пути, когда она, шипя и кряхтя, полезла в седло, мужчины все-таки чуток ее пожалели. А еще через два дня и зауважали. Видели, что женщине тяжело. Что садиться в седло для нее пытка. Но она старается. И будет стараться.
А это уже стоит уважения.
При виде крепости Альтвер Лиля едва не сверзилась с лошади. От хохота.
Крепость?!
М-да! У нас иные церкви повыше будут.
Каменная стена высотой в три-четыре человеческих роста, четыре невысоких – то есть еще плюс метр или два – башни по углам, а общая площадь сооружения…
Вполне прилично. Лиля прикинула, что два ее дома как раз втиснутся в эту крепость. И кивнула своим мыслям.
Размер именно такой, чтобы хватило спрятать людей. Без комфорта, но приютить на время нападения или осады.
А вокруг крепости кишмя кишела ярмарка.
– Интересно, где тут можно остановиться, – пробормотала Лиля себе под нос.
Но Арт услышал.
– Я сюда ездил в позатом году. Есть здесь хороший постоялый дворик, «Свинья и собака» называется. Хозяин сдает комнаты, хотя и дорого.
– А блох и клопов у него нет? – подозрительно поинтересовалась Лиля.
– Нет.
Арт уже знал о диком страхе девушки перед этими тварями и позволил себе улыбку:
– Там у хозяина жена – вирманка. А у вирман принято раз в десять дней мыть весь дом. Им так боги заповедовали.
– Какие хорошие боги! – восхитилась Лиля.
Арт быстро сделал рукой знак Альдоная.
– Госпожа, вы так при людях не говорите, ладно? Пастор наш очень уж не любит другие религии, говорит, что все они от Мальдонаи!
– Не буду. Но мне все равно этот обычай нравится. А кто такие вирмане?
– Вирмане? А вы не знаете, госпожа?
Лиля сверкнула глазами.
– Ты еще будешь думать, чему графиню в детстве обучали? Не много ли наглости взял, староста?!
Конечно, кое-что она знала. Но мало, так мало…
Арт потупил глаза. Так-то. Спрашивают – отвечай. Как говорил один мудрый товарищ, хотите демократии? Так я вас сейчас к чертям отправлю. Ибо в аду демократия. Ну и, наверное, у Мальдонаи.
– Недалеко от побережья Ативерны есть остров Вирма. И живут на нем вирмане. Живут мореходством. Пиратствуют помаленьку, торгуют опять же… Люди они неплохие. Песни слагать любят. Но живут в основном с мечей. Земля у них бедная, почти не родит. А вот козы и овцы хорошие. Они накидки из козьего пуха привозят, так чистое золото, а не пух! В кольцо протянуть можно!
Лиля кивнула.
– Ладно. Если останутся деньги, посмотрим и накидки. На подарки. А пока поехали.
Лонс Авельс уже несколько дней отсиживался в хижине угольщика. В глубине леса. Такого он не ожидал. А ведь мог, мог проявить осторожность!
Младший сын безземельного дворянина, Лонс получил неплохое образование при монастыре. Правда, для монашеской стези он не годился – слишком любил жизнь с ее пьянками, гулянками и веселыми девками. Монахи это понимали, а поскольку отец платил за его обучение, не сильно и ругали юношу. И ему улыбнулась, казалось бы, удача. Пастор Иулий переговорил с кем-то, и ему предложили место. Да какое! Обучать грамоте принцесс.
О таком можно было только мечтать.
Лонс пребывал в эйфории всю дорогу. Выпал он из нее на месте, и почти сразу.
Полуразрушенный замок, низкое жалованье – он-то думал, что принцессы будут при дворе, но дочки были не слишком нужны Гардвейгу. Не были бы круглыми дурами, ибо неуместно. А тратить на них серьезные деньги из казны – увольте.
Принцессы спали в одной комнате, донашивали друг за другом платья и всю зиму хлюпали носами. Протопить замок не было никакой возможности – под утро он выстывал, словно гигантский ледник.
Про кормежку тоже промолчим. Ибо принцессам подобает благочестие. Три больших поста по двадцать дней и девять малых – по три дня. Когда нельзя вкушать ничего, кроме злаков и овощей. А если принцессы должны быть благочестивы, то их окружение – тем более.
Лонс очень быстро наловчился закупать себе неучтенную рыбу или колбасу и хранить где-нибудь, где похолоднее. А то так ноги протянешь. Здоровый же мужик! Можно еще поймать кого-нибудь или подстрелить, но это требует времени. Да и не будешь охотиться в пост, всем напоказ…
Из дома присылали мало, платили еще меньше, и от скуки (а что сделаешь с такими копейками?) Лонс завел интрижку с молочницей из соседней деревни и принялся обучать принцесс.
Самой яркой из них оказалась Анна.
И старшей, и яркой, и умной, и живой… Она была как черный бриллиант среди белого кварца. Сверкала и переливалась. Когда он приехал, ей было лет двенадцать или даже одиннадцать. Но глаза у нее были совсем не детскими.
Глаза у нее были взрослой и порядочно злой женщины. На весь мир злой. За что?
А за что Анне было его любить? С такой вот полунищенской жизнью и неясными перспективами?
И все потекло в две стороны.
Он учил. Она училась. И осознавала себя как еще маленькая, но женщина, все-таки женщина!
Взгляды и улыбки были с самого начала. Когда ей исполнилось тринадцать и девочка уронила первую кровь, последовало и первое письмо с объяснением в любви.
Второе, третье, взгляды, прикосновения, намеки…
Анна вела охоту, как взрослая и опытная женщина. И откуда чего нахваталась?
И Лонс не устоял.
Нет, полгода он держался честно, старался ничего не замечать, даже сжигал письма…
А потом махнул рукой.
Девочка знала, чего хочет. А ему все равно было нечего делать. И роман вспыхнул так, словно его Мальдоная благословила. Или хотя бы в огонь плюнула.
Лонс просто голову от нее потерял. От ее глаз, губ, от ее тела… а ей все было мало. И ему тоже.
Ему захотелось быть не просто любовником, а мужем, и он договорился с пастором. Хорошо хоть бумаги, подтверждающие брак, и немного золота были спрятаны вне замка.
Лонс не рассчитывал на побег. Но мало ли как сложится жизнь?!
Сейчас вот он сидел, мрачный и несчастный, и раздумывал над своими перспективами. А они вырисовывались не особо приятные.
Можно бы вернуться в замок. Но Лонс сильно подозревал, что после устроенного шутом дорогу ему определят прямиком к палачу. Или даже до палача не доведут. Скажут, сам споткнулся.
Анну не тронут, это точно. Скандал Гардвейгу ни к чему. А ведь он хочет выдать ее замуж!
Лонс аж зубами заскрипел.
Не позволю!!!
Моя!!!
А с другой стороны – не позволишь?! И как? Орать пойдешь под окнами, что ли? Ну-ну…
Можно уйти. И никогда не видеть своей Анелюшки. Вообще никогда.
На это Лонс тоже пойти не мог.
Но судьба, как она это обычно и делает, решила все за него.
Скрипнула дверь хижины. Лонс рванулся за оружием – убогим ножом, лежащим на столе, – и тут же получил такой удар в челюсть, что просто отлетел к стене.
Вошедший в хижину детина довольно кивнул: «Прав был хозяин, не утек…»
Сильные руки встряхнули учителя, и он сквозь дурноту (кого бы так по челюсти – зубы потом сплевывать три дня будет!) ощутил запястьями шершавую веревку.
Потом его подняли и куда-то потащили.
Убьют?
Наверняка.
Прощай, Анелюшка…
«Свинья и собака» не оправдала худших Лилиных опасений. Оказалось достаточно чисто. Полы посыпаны соломой, но свежей, а не гнилой. Опять же, к столешнице можно было прикоснуться без ужаса. А к глиняным кубкам и тарелкам – без омерзения.
Лиля сделала себе еще одну пометочку насчет лепки глиняной посуды и обжига. Фаянс и фарфор тут получить без шансов, она же рецептуру не знает, но стеклянную посуду…
Чему только не научишься в Доме пионеров! Шитью и вязанию. Вышиванию и кружевоплетению. Батику и лепке из глины. Вырезанию всяких поделок из дерева и выжиганию по дереву. Только учись!
А Лиле учиться было интересно. Руки у нее росли из нужного места. Отец с матерью были часто заняты на работе. И куда было идти ребенку? Не в группу же продленного дня? Что там может быть хорошего! А вот Дом пионеров, дома творчества, какие-нибудь интересные кружки…
Лиля даже в стеклодувную мастерскую попала! По необходимости. Татьяна Васильевна, увы, при очередном переезде грохнула змеевик. И пришлось искать новый. А найти что-то полезное в провинциальных магазинах в девяностые было просто нереально. Так Лиля попала к стеклодувам. И прежде чем остыть от увлечения, успела выдуть целый сервиз и несколько ваз.
И здесь на ярмарке она собиралась заказать все, что ей нужно для варки стекла. И не только.
Хватило бы денег…
Хозяин Лиле тоже понравился.
Высоченный и здоровенный, светловолосый и голубоглазый, он больше всего напоминал Лиле викинга.
– А хозяин тоже вирманин?
– А то ж. Обосновался здесь лет двадцать назад, купил этот двор и с тех пор процветает, – ответствовал Арт.
Пища была хорошей. Огромные куски жареной козлятины, горячая похлебка из чего-то вроде фасоли, козий сыр, мягкий серый хлеб, душистый напиток, похожий на медовуху, в глиняных стаканах. Крепость – градусов пять. Водичка.
Лиля сделала пометку о самогонке. Пригодится. Насколько она поняла, самым крепким напитком здесь было «ледяное» вино. Выморозка из виноградного вина. И было оно ненамного крепче обычного. Так, компотик. Хотя телу Лилиан Иртон и того хватит.
Тем более после поездки.
Лиля поморщилась, отправляя в рот кусок козлятины. Поездка дала неплохой результат. Платья стали ощутимо свободнее. Но худеть ей еще и худеть. И тренироваться, чтобы кожа не обвисала.
Тяжело? Больно?! Тошно?!
А ты стисни зубы и терпи. Потому что твои родители умерли, а ты жива. И если ты в этом мире, значит, кому-то это очень нужно. А еще ты обязана Лилиан Иртон. Бедная толстушка умерла. И ты живешь в ее теле. И должна прожить так, чтобы и ей не было за тебя стыдно.
А если уж замахиваться на глобальные цели…
Можно не только посадить, построить и вырастить, но еще сделать все от тебя зависящее, чтобы этот мир не повторил ошибок твоего мира. И техническое развитие не опередило здесь моральное с этическим.
Изобрести бумагу. Ввести грамотность. Написать кучу книг…
И купить дорожный губозакатыватель. А то размечталась тут одна такая.
– Трактирщик! Еще вина!
Лейф рявкнул погромче и грохнул кулаком по столу. Хотя трактирщик и так спешил к вирманам со всех ног. Как-никак земляки.
Но уж больно тоскливо и тяжко было на душе. Кошки там не скребли. Они уже вырыли приличных размеров крепостной ров и собирались продолжать свое черное дело.
Оставался один выход – утопить их в дешевом вине. На дорогое денег не было. И просто на хорошее тоже. Почему так?
А так вот жизнь сложилась.
Вирма…
Маленький, скалистый, неуютный на первый взгляд, но такой родной остров. Перед глазами Лейфа, как сейчас, вживую стояли свинцово-серые волны, разбивающиеся о берег. И чайки, задорно рассекающие крыльями тяжелое небо.
И родной дом. Эрквиг. Дом, из которого он вынужден был уйти. Низкая покатая крыша, закопченный от дыма очаг, комната, в которой рождались и умирали его предки, в которой родился и он, кладбище его рода… И жирно перечеркивающий все эти видения дымный столб, взвивающийся в небо. Черный. Непроглядный.
С губ вирманина сорвался чуть слышный стон. Он даже не заметил этого. И не заметил, как тревожно переглянулась с его другом Ингрид. Не увидел, как побледнел трактирщик, понимая: если вирмане будут заливать горе, то трактиру конец. Разнесут в щепки, вот как есть разнесут. А то и красного петуха пустят!
Лейф знал, что горело за его спиной. Но знал также, что никогда туда не вернется.
– Лей…
На плечи легли маленькие ладошки Ингрид. И Лейф невольно улыбнулся, оборачиваясь к любимой. Он и сам не знал, насколько преобразила его лицо эта улыбка. Вместо матерого головореза сидел за столом влюбленный мальчишка. И смотрел на свою королеву. А то и богиню. Трактирщик даже понадеялся, что обойдется без драки.
Вирма – остров маленький. А живут на нем большие семейства вирман. И все роднятся между собой. Но бывает, что кто-то и враждует. И семейства Эрквиг и Торсвег были как раз врагами. На счету Лейфа были двое Торсвегов. И он знал, от чьей руки пал его брат. И собирался взять жизнь за жизнь. Не успел. Тогда – не успел.
Единственный день в году, когда вирмане прячут мечи в ножны, – день богини Флейны. Богини любви и плодородия. И в этот день никто из них не рискнет пролить на землю даже каплю человеческой крови. В этот день богине угодны танцы, прыжки через огонь и гулянье до рассвета. Нарушителям же грозит бесплодие. Прогневай богиню, и твоя любовь не даст потомства. Это в ее власти.
В этот день судьба и свела старшего Эрквига и младшую из рода Торсвег.
В этот день гуляют все. И молодежь жжет на берегу огромные костры. И веселится до упаду.
Лейф тогда только что вернулся из похода. И гостил у друга. Сам бы он вовек не пошел на берег. Не хотелось. Хоть и твердила ему мать, что давно пора жениться, но… морскому волку цепь не наденешь. Друг уговорил. А Ингрид сама сбежала из дома. Из-под строгого присмотра нянек и братьев.
И веселилась на берегу.
Лейф увидел ее, когда она, в облаке золотых искр, прыгала-перелетала через костер. Тут и настигла его улыбка Флейны. До того хороша оказалась девушка в простеньком платьице, что сердце зашлось бешеным бегом.
– Кто это? – хрипло спросил он друга.
Друг не знал. И Лейф решился подойти к ней.
Никто не осмелится навлечь на себя немилость Флейны, ведь сердце есть у всякого. И каждый человек на земле кого-то, но любит. И эта любовь во власти богини.
Лейф думал, что это месть богини за пренебрежение обычаем, а ноги сами несли его через костер – к девушке. И та не отводила взгляда. Стояла прямо и глядела ему в глаза. И было в ее карих очах что-то непонятное. Смущение? Непонимание? Или…
Лейф мог ожидать чего угодно – страха, возмущения, даже крика и бегства. Мог. Красавцем он и в детстве не был, а уж сейчас-то… В зеркале он себя видел. И знал, что море и ветры продубили его кожу до коричневого цвета, что нос сломан в двух местах, что старые шрамы рассекают щеку и подбородок… но девушка смотрела ему прямо в глаза.
И не отшатнулась, когда он подошел. Наоборот – улыбнулась и протянула ему руку.
– Я – Ингрид. А ты?
– Лейф.
– Лейф… – В ее устах это прозвучало, как песня. – Я никогда тебя не видела раньше, Лейф…
В ту ночь они и стали мужем и женой. Смешно? Грустно? Нелепо?
В эту ночь – в единственную ночь года – молодые могут обменяться клятвами в присутствии жреца, у костра Флейны. И эти клятвы считаются законными на Вирме. Такими же, как брачные браслеты в Ативерне. И для этого ничего не надо. Ни согласия семей, ни выкупа, вообще ничего.
Даже имени семьи не нужно. Достаточно просто имен. Может, жрец Флейны, соединивший руки Лейфа и Ингрид над жертвенным костром и проливший туда несколько капель крови, и был во власти богини, которой хотелось наконец примирить два враждующих семейства. Но люди есть люди. И война им часто милее любви.
Их отыскали на рассвете. А может, и не искали. Просто Гуннору Торсвегу захотелось подпалить корабль своего врага. И он никак не ждал увидеть на палубе под навесом свою сестру. Да еще в объятиях своего врага.
Увы. Спросонок Лейфу было не до объяснений поджигателя.
Он всегда спал чутко. А этой ночью и вообще не спал, держа в объятиях утомленную и счастливо уснувшую на его груди любимую женщину. Его женщину.
И когда о борт стукнула лодка, Лейф осторожно устроил любимую рядом, чтобы не разбудить неосторожным движением, а сам протянул руку. Недалеко. Совсем рядом. К перевязи с метательными ножами. Восемь штук. Должно хватить. Он дождался, когда через борт перелезет Гуннор с ведром смолы. И на миг застынет, в ошеломлении глядя на сестру.
Этого хватило Лейфу, чтобы метнуть ножи. Один – в Гуннора. Один – в его помощника, который как раз перелезал через борт. И, осторожно завернув так и не проснувшуюся любимую в меха, выкинуть трупы за борт.
Ему не хотелось обрывать минуты счастья. А через несколько часов на корабль начали возвращаться дружинники. И рассказали своему предводителю, что Эйнрик Торсвег ищет свою дочь, Ингрид. Та-де ушла на праздник и до сих пор не вернулась. Тут вирманин и заподозрил, что дал клятву дочери своего заклятого врага. И тихо спросил у Ингрид, так ли это?
Женщина не отрицала ничего. Только покачала чуть заметно головой.
– Ты забыл? Я была Торсвег. А теперь я вся твоя. Хочешь – бери, хочешь – убей. Я даже спорить не буду. Мне все равно без тебя не жить, лучше от твоей руки сейчас, чем потом, без тебя… все равно умру.
– А ты знала, кто я?
– Нет. Отец меня берег. Я вообще думала, что Эрквиги – это кто-то вроде диких зверей. Глупо…
И Лейф видел, видел – она не лжет. Ни на секунду не лжет. Ни когда отвечала ему, глядя прямо в глаза, ни на секунду не отводя любящего – любящего, боги! – взгляда, ни когда вложила тонкие пальцы в его протянутую руку и доверчиво подала ему ножи, зная, что через секунду один из них может вонзиться в ее горло.
Не вонзился. А Лейф понял: на одной земле с Торсвегами ему не жить. Пока не жить.
Что он мог сделать? Оставаться здесь – значило развязать войну. Отец, мать, братья… они могут простить ему женитьбу на дочери старого врага. Но Торсвеги не простят. Ни Гуннора, ни Ингрид. И начнут мстить. Лейф не боялся поединков. Но…
Лучшим выходом было честно признаться во всем родителям и на время скрыться с острова.
Отец все понял. Одобрил убийство Гуннора. Пристально поглядел на бледную, но прямую как стрела Ингрид. И улыбнулся.
– Ладно. Давай поговорим без женских ушей. Да и мать пока с невесткой познакомится поближе.
Отец не возражал. Ничуть не возражал. Лейф оставил родным все, что привез в последний раз, взял только самое необходимое и поднялся на корабль. С дружиной они свое добудут.
Вирман кормит море.
С ним на корабль поднялись тридцать человек. Его дружина. С Ингрид – еще девять женщин, которые не собирались разлучаться со своими мужьями на несколько лет. И двенадцать детей. Места в трюме хватило всем.
Все бы удалось, но в море Лейф встретил корабль Эйнрика. С выпуклым алым щитом на мачте [10]10
Щит, развернутый выпуклой стороной к противнику, – бой. Вогнутой – мир, разговор, торговля. Часто вирмане красили щит в два цвета. С выпуклой стороны в красный, цвет крови и боя, с вогнутой – в черный, цвет мира, земли, торговли.
[Закрыть].
И принял бой. Ингрид умоляла не драться с ее отцом, даже пробовала кричать тому, что она жена Лейфа, что любит его, но все оказалось бесполезно. Эйнрик первый выпустил стрелу. В дочь. И бил насмерть. Если бы Лейф не успел загородить любимую щитом, она бы сейчас не стояла рядом с ним. Но успел. Загородил, сбил на палубу и перекинул в руки друга, который оттащил Ингрид в трюм, к остальным женщинам. И принял бой.
Хотя боем это назвать нельзя. Бой – другое. Дружина на дружину, сила на силу… но Лейф словно с ума сошел, увидев летящую в Ингрид стрелу. Такого он никому прощать не собирался. Словно демон наружу выглянул. И Лейф отдал приказ, о котором потом даже не сожалел:
– Стрелять зажигательными!
Лейф победил только благодаря новой придумке – зажигательным снарядам, за которые заплатил на торгу бешеную цену. Никто не знал, из чего их делают степняки. Но жидкость, заключенная в них, горела даже на воде. Пяти снарядов оказалось достаточно. Корабль Эйнрика вспыхнул, как свечка. Люди – тоже. И дружине Лейфа оставалось только осыпать их стрелами и копьями.
Кто-то скажет, нет чести в таком бое. Но Лейфу было наплевать. Ему надо людей сберечь. А за жену он вообще… Мало еще помучился Торсвег, мало!
Людей он сберег. А Ингрид рыдала по отцу три дня. И впервые мужчина ощутил себя настолько беспомощным. Но все проходит. Прошло и это состояние Ингрид. Однажды ночью, когда команда спала, а он стоял свою вахту у правила, женщина подошла к нему и тихонько прижалась щекой к плечу.
– Прости меня…
– За что?! Это ты прости меня. Я знаю, это был твой отец, но у меня не было выбора. Мы все умерли бы там.
– Я знаю. И… я люблю тебя.
– Я тебя тоже люблю. Не оставляй меня. Прошу тебя.
– Никогда.
– Никогда…
А потом они оказались в Ативерне.
И здесь начались настоящие проблемы. В порту Альтвера их никто не ждал. Никому не были нужны вирмане. А надо было как-то устраиваться. Где-то зимовать. На что-то жить…
Кое-какие деньги у Лейфа были. Но надолго бы их не хватило. Можно, конечно, выйти в море и ограбить пару кораблей. Но – опасно. Это на Вирме не выдают. А ему предстоит жить в Ативерне. Хотя бы пару лет. И не хотелось наживать себе лишних проблем.
В «Свинью и собаку» они зашли случайно. Ингрид попросила пополнить запасы лекарственных трав. Лейф согласился. Они вместе погуляли по ярмарке, а потом решили перекусить в трактире. И зашли… на свою голову.
Ингрид, любимая, родная, единственная, что ж теперь, если Флейна создала тебя прекрасной, как солнышко? Если бы родители тебя не прятали, женихи бы дом в осаду взяли!
Когда наглый молодчик начал вязаться к Ингрид, Лейф едва не взвыл с досады. Видимо, придется быстро сниматься с якоря и уходить. И то… могут и погоню послать. А снаряды закончились. Осталось две штуки. Этого мало, ужасно мало…
Спасение пришло совершенно неожиданно. И имело вид толстой женщины в розовом платье.
А что это там за шум?
От решения глобальных проблем Лилю отвлекли звуки начинающегося скандала.
Лиля огляделась. Арт и охрана сидели за столом. Шерл у стойки договаривался с хозяином о комнатах. А шум…
Шумели двое.
Лиля ахнула, прижимая руки к щекам.
Один был типичный вирманин. Высокий, светловолосый, мощного телосложения. За его спиной пряталась такая же светловолосая красотка, при виде которой Лиля только вздохнула. Прелесть, что за фигура. Не девочка – конфетка. «Плейбой» с его тяп-моделями курит в уголочке. Рядом с ними с самым решительным видом стоял еще один вирманин. Товарищ по оружию?
А противостояли им три… «золотых молодежника». Иначе и не скажешь. Вот сколько миров, сколько обычаев, а детки разных «крутых папаш» везде одинаковы. Как плесень и глисты. Одинаковые выражения лиц, одинаково наглое поведение, вседозволенность и никакого понятия о хорошо просоленных розгах. А надо бы.
И кто сказал болванам, что они неприкосновенны?
– Это сынок мэра, – услышала Лиля краем уха разговор за соседним столиком. Кажется, персона была достаточно известна и доставляла кому неприятности, а кому и бесплатные развлечения. Ага. Сын мэра. Ясно. И здесь дети власть имущих ведут себя по-хамски.
– А с ним?
– Его приятели. Тож бла-ародные…
Женщина фыркнула. Вот-вот, бла-ародные, точнее и не скажешь. И прислушалась уже к ссоре.
– Ты, щенок… – рычал вирманин.
Лиля была с ним полностью согласна.
– Ты, холоп, лучше оставь эту шлюшку с нами и убирайся. Если она захочет, то вернется к тебе. Но вряд ли! Ей понравится с настоящими мужчинами, – отвечал сынок мэра. – И вали отсюда, быдло! Тебе здесь не место! В свинарнике…
Лиля поглядела на вирман, сжимающих рукояти мечей. На сынка мэра. На бледную как смерть красотку.
Обежала взглядом таверну. Упс…
А это кто? Стражники?
Буквально через два стола от нее сидели, выпивали и закусывали несколько человек в плащах красно-синего цвета.
– Это стража? – толкнула она Арта.
– Кажись, да, госпожа…
Тогда понятно, почему эти трое придурков еще живы. То, что еще ничего не развернулось, – это ведь чисто потому, что здесь стража. Вот местная молодежь и оборзела. Вирман двое, если начнется заварушка, их тут как пить дать положат, они не могут этого не понимать… А что с девчонкой будет? Блин, да что ж я за скотина! Девчонке лет шестнадцать, она перепугана до истерики… Здесь, если это не остановить, такой половецкий перепляс сейчас начнется, что никому мало не покажется, не-эт… и вообще – это профи. Военные.
И женщина принялась выползать из-за стола.
– Госпожа, вы куда? – забеспокоился Арт.
Лиля хлопнула его по плечу.
– Потом объясню.
Ухватила одной рукой кувшин, а второй – горшок с похлебкой и зашевелила ногами.
– … тебе место в хлеву рядом со свиньями, – закончил свою блестящую речь «арыстократ».
Лиля прицелилась.
Плюх!
Похлебка из горшка равномерно распределилась по всем трем молодчикам. Следом полетел горшок, разбившись о голову неизвестного спутника сынка мэра.
Парень охнул и осел на пол. Представитель золотой молодежи и его оставшийся спутник повернулись и получили в лица винный душ.
– Остыли, болваны?! – ледяным тоном осведомилась Лиля. – А теперь отвечайте, как вы смеете затевать безобразную ссору в присутствии графини Иртон?! Вас что, на конюшне воспитывали?!
