Текст книги "Хозяйка ночи"

Автор книги: Галина Гордиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Галина Гордиенко
Хозяйка ночи

Глава 1
Дама в черном

Анка никак не могла проснуться. Дважды переставляла будильник, оттягивая подъем – вначале на двадцать минут, потом еще на двадцать, на десять, снова на десять, еще раз на десять… И тут же мгновенно засыпала, едва успев сунуть сотовый куда-то в изголовье.

А может, Анка и не хотела просыпаться? Чтобы не думать о вчерашней встрече со странной дамой в летящих черных одеждах. Анка встретила ее после школы, в парке, куда забрела, несмотря на погоду. Лишь бы не идти домой!

Казалось, в парке она одна. Анка не сомневалась: вряд ли найдется еще сумасшедший бродить по городу, когда с неба сыпется мерзкая ледяная крупа – то ли дождь, то ли снег.

А потом Анка вдруг увидела на скамейке темный силуэт. Именно силуэт – застывший, неподвижный, будто вырезанный из черного картона. Неживой совершенно. И пошла к скамье, пытаясь понять – что это.

«Может, скульптура, – думала Анка, шагая по дорожке. – Сейчас модно что-нибудь эдакое изобразить, оригинальное и простое в то же время. Типа – собака и старик с палочкой у пешеходного перехода. Или дворник с метлой у магазина. Или дерущиеся мальчишки у школы. Или вон на скамью усадить кого-нибудь…»

Тут Анка рассмотрела, как ветер треплет у «скульптуры» подол черной юбки, как играет с черным шелковым шарфом, перебирает темные пряди волос… и невольно замедлила шаги, словно испугавшись чего-то. Пожалуй, слишком статична фигура незнакомки, будто манекен одели и нацепили на него парик.

Женщина резко повернула голову, Анка вздрогнула от неожиданности. И зачем-то села рядом. А дама в летящих черных одеждах (именно так хотелось ее называть) лишь едва заметно усмехнулась. И снова отвернулась.

Анка не помнила, сколько времени они просидели вот так, неподвижно, не обращая внимания на колючую морось с неба, глядя прямо перед собой и ничего не видя. Анка лишь чувствовала, как постепенно немеет от холода ее лицо, как все более нечувствительными становятся щеки и пальцы рук, как тяжелеют облепленные снегом пряди волос…

Внезапно незнакомка с едва уловимой насмешкой спросила:

– Ну и что тебе нужно от меня?

– Ничего, – трудно шевельнула Анка застывшими губами.

– Так не бывает, – дама говорила вроде бы холодно, равнодушно, и все же… она смеялась над Анкой. – Ко мне просто так не подходят.

Анка попыталась пожать плечами, но не смогла, так замерзла.

– Да еще в такую погоду. В пустом парке. Вечером. Если только… тебя не вела ненависть.

«Почему сразу – ненависть? – вяло удивилась Анка. – Вовсе я не ненавижу эту дурочку Гульку…»

– Тебя обидели? Предали? Обманули?

Обледеневшие ветки над Анкиной головой тонко и стеклянно прозвенели, будто жаловались на жизнь. В Анкином сердце что-то согласно отозвалось: «…обидели… предали… обманули…»

И Анка прошептала, отвечая сразу на все три вопроса:

– Да. Да. Да.

– Ты хочешь отомстить?

– Не знаю. Нет, наверное.

– Наказать?

Снова над головой запели-зазвенели ветки, хотя Анке казалось, что ветер, наконец, стих.

Анке вдруг захотелось заплакать, но слез не было, только тугой комок где-то в груди мешал свободно дышать, причиняя боль.

Анка кивнула. Видимо, кивнула. Она плохо понимала, что происходит. Казалось, она спит и видит сон. Интересный и… страшноватый.

Незнакомка почему-то пугала Анку, было в ней что-то… нездешнее.

Красивое лицо словно вырезано изо льда – строгое, холодное. И взгляд… Она как сквозь Анку смотрела, девочка чувствовала себя стеклянной и неприятно хрупкой. Казалось, толкни ее незнакомка, и Анка осыплется у ее ног горкой прозрачных льдинок.

Женщина негромко засмеялась, и Анка удивилась: обледеневшие ветки над головой звенели точно так же тонко-хрустально.

Или это ветки и звенели? Как-то не вязался смех с изящной строгой дамой.

Анка увидела, как женщина протянула руку, будто снежинку поймать хотела. И тут же над Анкиной головой что-то звонко хрустнуло. На призывно раскрытую ладонь незнакомки упала тонкая веточка – прямая, без ответвлений, вся в сверкающей ледяной корочке.

Женщина стремительно встала. И тут же вновь поднялся сильный ветер, снежную крупу завертело, закружило, с силой бросило Анке в лицо…

Она зажмурилась, спасая глаза, и именно в эту секунду что-то упало Анке на колени.

– Коснись ею своей обидчицы, – шепнул Анке ветер.

Или это сказала незнакомка?

Анка открыла глаза, но дамы рядом уже не было. Сквозь снежную круговерть Анка рассмотрела черный силуэт на аллее и развевающийся по ветру шелковый шарф.

– И все?! – Анка попыталась закричать, однако голоса не было, она лишь жалко просипела что-то.

Женщина уходила, ее темные волосы стелились над землей, светлой лентой обвивала их поземка. А над Анкиной головой веселыми колокольчиками запели обледеневшие ветки:

– Все-все-все!.. Верь нам… Все-все-все!..

Погода словно с ума сошла, Анка и не помнила такой. Снег с дождем то несло почти горизонтально, то закручивало в стремительные смерчи, то швыряло тяжелой дробью Анке в лицо.

Деревья на аллее зябко жались друг к другу, свет фонарей дрожал – зыбкий, неверный, чем-то напоминающий лунный.

Обледеневшие ветки над Анкиной головой звенели уже не весело, в их пении звучало безумие. Этот страшный звон словно ввинчивался в Анкины виски, что-то требуя от нее, поднимая со скамьи, заставляя действовать…

Анка бежала по парку, спеша к Гулиному дому в глупом страхе опоздать. Сжимала в замерзшей руке тонкую обледеневшую веточку, почти не чувствуя ее. Анке по-прежнему казалось, что это сон.

Она, Анка, сейчас в своей постели. Спит себе спокойно и смотрит этот страшненький фильм с собой в главной роли.

И этот темнеющий пустынный парк ей просто снится. И странная дама со стеклянным смехом – всего лишь сон. И сумасшедший бег сквозь раннюю зимнюю ночь – сон. И сама она – жалкая и злая, желающая отомстить, и в то же время отчаянно трусящая – тоже снится себе.

Не существует ее такой!

Нет, и все.

* * *

Анка неподвижно стояла у хорошо знакомого подъезда и ждала.

Свет мощного фонаря освещал крыльцо, обледеневший тротуар, бесконечный ряд машин вдоль дороги. В ближайших – таинственно мерцали голубые огоньки спящей пока сигнализации.

Анка равнодушно отметила, что дождь со снегом уже не сечет лицо. И ветер снова стих, теперь в ушах звенело от тишины, почти неестественной, какой-то неприятно ватной.

Анка шагнула ближе к фонарю и подняла руку, любуясь тонкой веточкой в ледяном панцире. Она блестела и переливалась в электрическом свете, словно волшебная палочка.

«Почему – словно, – одернула себя Анка. – Действительно, волшебная!»

Она увидела возвращавшуюся из музыкальной школы Гулю со скрипичным футляром в руке и еле слышно рассмеялась: сейчас все закончится. И она проснется. Наверное.

Анка дождалась, когда Гуля поравняется с ней и остановится. Коснулась ее плеча легкой обледеневшей веткой и удивилась, что ничего не случилось. Только тишина, опустившаяся на город, показалась еще более полной. Анка же, если честно, ожидала, что вот-вот загремит гром, сверкнет молния… или, по крайней мере, снова поднимется ветер и пойдет дождь.

«Ведь в страшилках именно так бывает», – Анка поморщилась: слишком по-детски это.

И все же Анка не сомневалась: что-то произошло, когда подаренная незнакомкой веточка коснулась Гульки. Что-то изменилось в ней самой, в Гульке и даже в самом мире.

Анка зябко поежилась, ей вдруг стало страшно. И тут же рассердилась на себя: она просто наказала предательницу!

Это… справедливо.

Значит, правильно.

Гулька отвела ветку в сторону и – гордячка! – молча шагнула к крыльцу.

Анка тоже молчала.

Гуля открыла входную дверь, но в подъезд не заходила. Анка тихо рассмеялась, она хорошо знала свою бывшую подругу.

И точно. Гуля обернулась, кивнула на ветку в Анкиной руке и спросила с деланым равнодушием:

– Ну и к чему это?

– Так.

– Что – так?

– Чтоб тебе плохо стало. Как мне. По-настоящему плохо. Чтобы наказать тебя.

– Ты дотронулась до меня этой веточкой, чтобы мне стало плохо?

– Да.

– Просто дотронулась и все?

– Да.

– Курбанова, да ты с ума сошла!

– Да.

– Что – да?!

– Или сошла с ума, или сплю.

Анка снова засмеялась и пошла домой, ни разу не обернувшись. И внезапно заметила, что ледяной панцирь на ее волшебной палочке исчез. Теперь это была обычная ветка.

Но выбросить ее Анка все равно не смогла. Так и несла подарок незнакомки сквозь тишину большого города к своему дому. И не думала ни о чем. Даже о том – сон ли это.

* * *

Последние десять минут пролетели как одна, Анка со злостью вырубила мерзко тилинькающий телефон. С трудом села в постели и заставила себя держать глаза открытыми.

Бросила взгляд в окно и застонала: ну и утро! А ведь она проспала первый урок, уже девять, и мерзкая серая мгла за окном должна смениться хотя бы подобием рассвета.

Надо же – ничегошеньки не видно! Соседние высотки едва просматриваются, так темно на улице.

В стекло дробно застучал дождь, и Анка поморщилась от отвращения: декабрь, называется. На площадях уже поставили елки, а вместо снега под ногами раскисшая от бесконечных дождей рыхлая серая масса.

Пусть бы снег вообще не выпадал! Или растаял, наконец. Лучше чистый асфальт, чем эта… эта… грязная взвесь!

Анка зябко переступила босыми ногами: от двери на лоджию ощутимо дуло. Она одним прыжком вернулась в теплую постель и с наслаждением закуталась в одеяло. Правда, лечь себе не позволила. Спать хотелось так сильно, что Анка не сомневалась: стоит закрыть глаза и… прощай на сегодня школа!

Конечно, Анка не так уж и рвалась туда. Тем более первый урок уже прогуляла, да и второй… под вопросом. На историю она успеет, если сорвется сию секунду, не завтракая и не тратя время даже на легкий макияж. В джинсах и свитере. И собрав волосы в примитивный хвост. Уродиной, короче.

Анка лишь вздохнула: почему бы и нет? Все равно Мишка Котов больше в ее сторону не посмотрит. А все из-за Гульки!

Анка помрачнела, вспомнив, как вчера в очередной раз поссорилась с Бекмуратовой. Теперь – окончательно. Потому что есть вещи, которые нельзя прощать. Например, предательство.

Только Гулька могла выложить на сайте 9 «А», что Анка до сих пор возится с куклами. И засыпает в обнимку с плюшевым мишкой. Причем каждый раз старательно укутывает его собственным одеялом – чтобы не продуло сквозняком из окна.

И карикатуру сделала: некрасивая лохматая девчонка нежно целует медведя в детском подгузнике. Девчонка тощая – скелет настоящий, зато мишка – пышка пушистая.

Как над Анкой вчера дружно хихикали в классе! Самое обидное, она не сразу поняла – из-за чего, ведь за выходные ни разу не подошла к компьютеру.

Они с мамой то уборкой занимались, то готовили, то по магазинам бегали – искали подарки к Новому году. Договорились, что друг другу подарки купят в другой раз, все-таки сюрприза хочется. А папе, бабушке с дедушкой, маминой сестре тете Тане и Леньке, ее сыну, поищут что-нибудь вместе. Так интереснее.

Вечером они закрылись в зале и красиво упаковали покупки в нарядные коробки или блестящую бумагу. И каждый подарок перевязали яркой бумажной лентой.

Какой уж там компьютер!

Анка вначале думала: у нее с одеждой что-то не так, порвала, например, и не заметила. Или испачкала. А может, тушь на ресницах смазана. Или кто-то дурацкую записку на спину прилепил, такое тоже случалось.

Наивная, она спросила у Гульки, но та лишь плечами пожала – мол, все у тебя в порядке. Сделала вид, что и сама не понимает, в чем дело.

Только на большой перемене Ирка Овчаренко пожалела Анку и затащила в компьютерный класс. Показала кошмарную карикатуру и вчерашний стеб в Сети.

У Анки в глазах потемнело от обиды: никто, кроме Гульки, о детской Анкиной привычке спать в обнимку с игрушечным медведем не знал. Значит…

На сайт и Мишка Котов вечером заглянул. Правда, не смеялся над ней, только заметил насмешливо: «Подумаешь, преступление. И Анька когда-нибудь повзрослеет (».

Когда-нибудь! Будто он намного старше! Будто жалкие пять месяцев играют роль!

И она не Анька!!!

Анка, и никак по-другому.

Больше всего Анку возмутило, что Гулька вышла на сайт под чужим ником. На что только надеялась?! Или считала – не одна она в курсе Анкиной тайны? Думала – Анка на кого угодно подумает, только не на нее?

Анка сердито фыркнула: Бекмуратова даже оправдаться не сочла нужным. Анка кричала на нее при всем классе, а Гулька молча слушала. Лишь спросила:

– Ты правда на меня думаешь?

– Нет, шучу я так!!! – Анка едва голос не сорвала от злости.

Она назвала Гульку предательницей. Бекмуратова, собрав вещи, пересела за другой стол – последний в левом ряду, вечно пустующий. И уставилась в окно, будто видела там что-то интересное.

Гулькино восточное лицо показалось в эти минуты Анке особенно красивым. И непроницаемым, как у сфинкса.

Одноклассницы окружили Анку и дружно ей сочувствовали: мол, надо же, ближайшей подругой считалась и так подставила…

А Ирка шепнула, что и сама иногда с удовольствием с куклой играет. Обшивает ее, разные аксессуары для нее придумывает и делает. Даже «драгоценности» из тонкой проволоки и цветного бисера мастерит. И тату рисует – меленько-меленько, как же без него…

Ирка предложила дружить. Анка удивилась такому простому выходу из ситуации: и что ей в Гульке? В классе вон сколько девчонок, Овчаренко ничуть не хуже других. И одевается Ирка классно, а Гулька о моде представления не имеет, настоящей монашкой ходит. И совсем не красится!

После Анкиного срыва в классе словно забыли о ней. Но Анка не верила, что это надолго: еще не раз ей припомнят медведя в подгузниках!

К тому же никто не помешает Котову снова и снова видеть на сайте мерзкую карикатуру. Так что Мишка непременно заметит, что она далеко не красавица. Ее волосы никогда не лежат аккуратно, как у других девчонок, они жесткие и непослушные, а цвет никакой – просто серые. И чересчур худая она, по Анке – как говорит мама – анатомию изучать можно и на скелет не тратиться. И нос у нее курносый, неинтересный совсем. И ресницы не очень длинные. И глаза самые обыкновенные – скучно голубые.

Анка нехотя натянула джинсы. Надела свитер. Небрежно причесалась – бог с ним, с хвостом. И хмуро призналась себе, что боится идти в школу вовсе не из-за вчерашней ссоры с Гулькой, а из-за подарка дамы в черном. Вдруг это не сон?!

Анка сердито фыркнула: не могла же она, в самом-то деле, топтаться у Гулькиного подъезда с веточкой в руках? Чтобы просто коснуться ею Гулькиного плеча? И глупо заявить потом, что так она наказала Гульку за предательство.

Не сошла же она вчера с ума?!

«Представляю, что подумала Гулька, если это правда, – Анка взглянула на себя в зеркало и поморщилась: ну, чисто привидение! Бледная, до синевы… – Если Бекмуратова кому-нибудь в классе это расскажет, меня засмеют. Или объявят чокнутой».

Глава 2
Ужасное утро

Гуля собиралась в школу неохотно, ей не давала покоя глупая ссора с Анкой. И по-детски горькая обида – почему Курбанова именно ее обвинила в предательстве?!

Они с третьего класса дружат. Гуля с родителями тогда только-только переехали в Россию из Узбекистана.

Папе предложили здесь хорошую работу, а мама просто радовалась, что возвращается на родину. И бабушка с дедушкой были счастливы, они устали видеть единственную внучку только в летние месяцы.

Гуле страшновато было идти в новую школу, вот если бы она пошла в восемнадцатую, рядом с бабушкиным домом… В том микрорайоне она многих ребят знала, все-таки каждое лето проводила у маминых родителей.

Но мама с папой купили квартиру в центре города, так что школа оказалась другой, а одноклассники – незнакомыми.

Гуля еще из-за имени переживала: не русское оно, странно для ребят звучит.

Гулю так в честь прабабушки-узбечки назвали. А здесь лучше бы ее звали Галиной, Галей, Галочкой. Тогда бы меньше внимания обращали на ее лицо – смуглое-пресмуглое.

И глаза у Гули нездешние. Не круглые, ярко-голубые, как у мамы, например, а суженные, приподнятые к вискам, с чуть припухшими веками – темно-карие.

Конечно, мама с папой уверяли, что она красавица, но Гуля не верила – они просто ее жалели. Это мама красива – белокожая, голубоглазая, золотоволосая…

Гуле повезло, ее в первый же день посадили за одну парту с Анкой. И Курбанова тут же стала опекать новенькую. А дня через три предложила «дружбу на всю жизнь».

Вот Гуля и дружила с ней до вчерашнего дня. А теперь не будет. Как можно дружить с человеком, обвинившим тебя в предательстве?!

Гуле и в голову не пришло бы выдать кому-то смешные Анкины секреты. Большей частью, совершенно детские. Не считая единственного – Анка с прошлого года влюблена в Мишу Котова, и все уши Гуле о нем прожужжала.

Это действительно секрет!

Но выкладывать на всеобщее обозрение глупую карикатуру и писать, что Анка до сих пор играет в куклы или спит в обнимку с плюшевым медвежонком…

Гуля грустно улыбнулась. Она почему-то не сомневалась, что большинство одноклассниц хоть иногда играют в куклы. И случается – бережно укладывают в свою постель любимые мягкие игрушки. И над Анкой смеялись именно поэтому, узнавая в ней себя. Чтобы «перевести стрелки». Смеяться-то, в общем, не над чем.

* * *

Гуля заглянула на кухню, размышляя, стоит ли завтракать. Увидела на столе блинчики с мясом и творогом и невольно сглотнула: вот же хитрая мама! Приготовила самое любимое ее блюдо, теперь придется пить чай.

Кофе Гуля не признавала. Слишком долго прожила в Узбекистане, а чай там – всему голова. Особенно зеленый. Он нежный, пахучий, чуть терпкий и прекрасно утоляет жажду в любую жару.

Гуля всегда заваривала его в маленьком керамическом чайнике, ровно на одну порцию. И пила из узбекской пиалки.

Чайник старый-престарый, в нем тысячи раз заваривали чай. Гуле казалось: его пористые стенки впитали все эти ароматы. Если налить в чайник просто горячую воду (без всякой заварки!), и дать ей «настояться», то все равно получится чай.

Гуля вынула из микроволновки теплые блинчики с творогом. Поставила любимый диск и удивилась, как сегодня тревожно звучит Вивальди. Не солнечно-легко, как обычно, а будто… предупреждал ее о чем-то.

Гуля бросила взгляд в окно и подумала, что забыла, когда в последний раз видела солнце и синее небо. Уже недели три как город затянули темные тучи – рыхлые и низкие. Они поглощали звуки и краски, растворяли в себе улицы, дома, деревья, людей…

«На юге все по-другому, – Гуля погрустнела, вспоминая родной город. – Там как раз тучи – редкость. И дожди – тоже. Зато солнца и неба… много-много!»

Гуля машинально откусила от блинчика. Достала из шкафа любимую пиалу – небольшую, расписанную от руки яркими степными тюльпанами. Взяла чайник и… закричала от боли.

Только через несколько минут Гуля пришла в себя настолько, что смогла соображать. И порадовалась собственной реакции – иначе ожогов было бы больше. А так Гуля успела отпрыгнуть, и брызги горячего, только что заваренного чая попали лишь на щиколотки.

Счастье, что руки она не обварила. Руки и пальцы для скрипача главное, без них и жить незачем.

Конечно, музыка останется, даже если Гуля не сможет играть на скрипке, но… это уже будет другая музыка. И мир лишится какой-то из красок, может быть, самой важной, самой нужной для Гули.

Девочка изумленно повертела в руках ручку от чайника – совершенно целую, без малейших дефектов, каким-то невозможным образом оставшуюся в ее пальцах, когда чайник упал.

Если бы Гуля лично не видела в Ташкенте работу гончара, она бы решила – ручку плохо приклеили, клей оказался слабеньким или просто состарился. А может, работа небрежная, вот ручка и отвалилась в самый неподходящий момент.

Но Гуля твердо знала – ручка с чайником после обжига составляют одно целое. Как же такое могло случиться?!

Гуля еще раз осмотрела осколки, но так и не поняла, что произошло. Еще вчера утром она привычно пользовалась чайником, а сегодня…

«Нужно показать осколки папе, – хмуро подумала Гуля. – Интересно, что он скажет. А как чайник жалко…»

* * *

Гуля закрыла дверь подъезда и невольно поморщилась: колготки под джинсами касались ожогов. Мазь из маминой аптечки лечила, но боль не снимала.

Гуля обвела взглядом двор и вдруг вспомнила вчерашний вечер и мрачную Анку с обледеневшей веткой в руках.

Курбанова смотрела на нее так странно! А потом легонько шлепнула по плечу своей ледяной палочкой. И сказала…

Гуля попыталась вспомнить, что же сказала Анка, и пожала плечами: какую-то глупость о выдуманном ею же предательстве.

А Гуля не предавала!

С чего только Анка это взяла?!

Это как раз Курбанова предала, подумав о ней плохо. А письмо и карикатура – просто чьи-то глупые шутки. О любой девчонке можно такое же написать, и абсолютно все поверят.

«Что же Анка мне вчера сказала? Она сказала…»

Гуля шагнула с крыльца и ахнула от неожиданности: подошвы новых сапожек словно маслом смазали, девочку понесло по обледеневшему тротуару, как на коньках.

Гуля пыталась притормозить, но уцепиться было не за что. Вдоль тротуара шла теплотрасса, здесь даже кусты запретили высаживать, только клумбы летом разбивали.

Легкий уклон, которого Гуля никогда раньше не замечала, показался сегодня крутым, скорость все росла и росла.

Гуля попыталась крикнуть, но не смогла – голос мгновенно сел, она даже хрипа своего не услышала. Зато увидела, как навстречу из-за высотного дома вынырнула машина. И поняла, что сейчас просто слетит с тротуара ей под колеса.

Гуле было не повернуть вслед за тротуаром, она не управляла движением.

Совсем.

Совершенно!

Будто в эти секунды трения, как явления природы, не существовало. Его отменили! Специально для нее, Гули.

«Шофер наверняка видит меня, но считает – балуюсь. Качусь себе как первоклашка по льду. Причем я на тротуаре, не на дороге, ему даже скорость снижать не обязательно. Он не понимает, что меня несет, как пушинку ветром…»

Гуля обреченно зажмурилась, не желая видеть машины и собственной гибели. И тут же вскрикнула от боли и неожиданного рывка.

Упала она, как ни странно, на что-то мягкое, и кто-то сердито воскликнул:

– Сумасшедшая!

Голос показался смутно знакомым, Гуля сквозь ресницы бросила осторожный взгляд и тут же широко распахнула глаза: Мишка Котов!

Гуля вспыхнула от смущения: она упала прямо на Мишку, и его лицо оказалось слишком близко. Ее нос почти касался Мишкиного, да и губы…

– Мамочка, – в ужасе пискнула Гуля, скатываясь в снег.

– Мамочка, – передразнил ее Мишка, с кряхтеньем поднимаясь на ноги. Стряхнул с себя снег и протянул Гуле руку. – «Мамочка» нужно было кричать, когда летела под машину! Тебе что, пять лет? Нашла где кататься!

– Я не каталась, – Гуля с трудом встала. – Я поскользнулась, а потом меня понесло, как… на коньках.

– Поскользнулась? – удивился Мишка. – Вроде бы и не очень скользко сегодня…

Он попытался прокатиться, но не смог и пожал плечами. Гуля, подражая ему, легонько разбежалась, но подошвы сапожек не скользили.

– А только что меня так несло по этому тротуару… – неверяще прошептала Гуля.

– Да уж, несло, – фыркнул Мишка. – Я боялся, мы сейчас вместе под машину вылетим. Потому и рванул тебя за руку, что не успевал остановить. Не думал, правда, что оба шлепнемся, извини.

– Лучше на газон упасть, в снег, чем… – Гуля поежилась от неожиданного озноба. До нее только сейчас дошло, что она едва не погибла.

Она попыталась поблагодарить Котова, но Миша лишь отмахнулся. Бесцеремонно отобрал у Гули спортивную сумку и предложил почистить куртку. Еще и помог ей, смахнув снег со спины.

Гуля опять вспомнила Анку: Курбанова что угодно бы отдала, лишь бы оказаться на ее месте. Странно как – она, Гуля, едва не погибла, зато впервые за несколько лет вот так запросто болтает с Котовым, раньше он и внимания на нее не обращал.

Гуля бросила быстрый взгляд на одноклассника и тут же отвела глаза в сторону: не хватало, чтобы Мишка заметил – она его разглядывает. Еще решит, что она специально эту «катастрофу» подстроила, чтобы ему в руки попасть.

«Фу, ну и глупости же в голову лезут, – Гуля поморщила нос от отвращения к себе. – Котову на меня плевать с высокой колокольни, подумаешь, помог… он бы любой помог в такой ситуации!»

И вздохнула еле слышно, внезапно вспоминая Мишкино лицо в нескольких сантиметрах от своего – раскрасневшееся и встревоженное. А глаза у Котова темно-серые, как небо сейчас. Вокруг зрачков светлые крапинки – яркие, серебристые. И ресницы не чета Гулиным – густые и длинные.

Гуля исподлобья покосилась на Котова, ее бросило в жар: он рассматривал ее, ничуть не скрывая этого. И взгляд его показался Гуле чуть удивленным.

«Будто впервые видит», – сердито подумала Гуля, резко отворачиваясь. А вслух сказала:

– Бежать нужно, а то опоздаем в школу.

И зачем-то отобрала у Котова свою сумку, которую Мишка уже перебросил через плечо.

Гуле внезапно почудился чужой недобрый взгляд, она обернулась, но никого не заметила. Тротуар был совершенно пустым, да и вся улица словно вымерла. Ни малышей во дворе с мамами-бабушками, ни прохожих, спешащих на работу, ни машин на дороге.

Собственный дом слепо таращил на Гулю тусклые глазницы окон, странно тихий и неживой. Ветки дерева у Гулиного крыльца облепили крупные черные птицы. Они сидели бок о бок, недвижные и суровые.

Гуля побледнела от внезапного страха, показалось: именно они так недобро на нее смотрят. Но ведь этого не может быть…

Не может быть!

* * *

Гуля почти бежала в школу.

Миша шел на полшага сзади и рассматривал легкую хрупкую фигурку в алой куртке и светло-голубых джинсах.

Котов чуть подсмеивался над собой: надо же, будто впервые девчонку увидел! А сидят в одном классе уже… ну, лет пять – точно. И каждый день все эти пять лет она была рядом. Почему он никогда не замечал, что Бекмуратова… другая?

«И дело не в ее… слегка экзотичной внешности, – раздраженно размышлял Мишка. – Просто она… ну, больше девчонка, что ли, чем остальные. Что-то в Гульке есть эдакое… Ее опекать хочется. Нет, даже не хочется! Просто нужно, иначе пропадет. – Котов усмехнулся, перебирая в уме одноклассниц. – Ирку Овчаренко или Нельку Кудрявцеву никому в голову не придет защищать, они… «сами с усами». Нелька, например, третий год карате занимается, а Ирка чуть что, всем в классе доказывает, что девчонки от мальчишек ничем не отличаются – только голой физиологией. Смешно, но в отношении ее – чистая правда. Когда Овчаренко пытается кокетничать, смех разбирает. А вот Гулька… интересно бы посмотреть, как она кокетничает! Жаль, пока только краснеет…»

Заметив, что Гуля незаметно обогнала его и уже подходит к пешеходному переходу, Миша прибавил шаг: ему вдруг стало не по себе. Гулина фигурка выглядела чрезмерно хрупкой на фоне мчавшихся по дороге машин. И яркий цвет куртки как-то тревожно царапнул подсознание. На какую-то долю секунды почудилось: Гуля не стоит спокойно у пешеходного перехода, а изломанной куклой валяется на грязном асфальте, и алая куртка сливается с алой же кровью…

Горел красный свет, Гуля ждала зеленого, стоя у самой кромки тротуара. Мимо неслись машины, водители торопились проскочить перекресток на свой цвет.

Миша вдруг побежал, почему-то ощущая, что их время неумолимо тает, утекает как песок сквозь пальцы. Он непроизвольно сжал кулаки, словно пытаясь удержать хоть несколько песчинок, их шероховатость чувствовалась чуть ли не физически.

Воздух сгустился. Миша вяз в нем как в киселе, все вокруг замедлилось, будто в дурном сне или страшном фильме.

Миша видел, как стоящий рядом с Гулей высокий парень обернулся и… толкнул ее локтем. Случайно, не специально. И Гульку качнуло в сторону дороги и мчавшейся прямо на нее машины.

Миша узнал (и не поверил себе!) в автомобиле тот самый темно-синий «Опель», из-под которого он сегодня уже выдергивал сумасшедшую девчонку. Сейчас она балансировала на кромке тротуара, и Миша сердцем чуял: еще секунда, и…

Он успел. Пусть болели мышцы, и огнем жгло легкие, но Гулька была рядом, на грязном асфальте, у его ног. Испуганная, с ободранными ладонями, но живая.

Миша, еще не придя толком в себя, зло встряхнул ее за плечи и прорычал:

– Тебя что, магнитом тянет сегодня под машины?!

Он гулко сглотнул, когда Гуля подняла на него свои чудные глаза – черные, как самая темная ночь, и изумленно прошептала:

– Я вспомнила…

– Что?

– Она коснулась меня своей веткой и сказала, что лишит удачи, пусть мне будет плохо…

– Что за глупости?! – возмутился Мишка.

И тут же подумал, что это наверняка последствия шока: дважды за день едва не попасть под машину… перебор для любого, не то что для слабой девчонки!

* * *

Гуле было страшно. Она ругала себя, обвиняя в глупости и дурацких суевериях, но всплывшие в памяти Анкины слова забыть или хотя бы «отодвинуть в сторону» не получалось. Они набатом звенели в голове, каждый раз чуть на иной лад, но смысл оставался тем же – устрашающе грозным.

А тут еще Гуле все время чудился чужой взгляд в спину – недобрый и почему-то насмешливый. Она пыталась оглядываться, но ничего подозрительного не замечала: улицы казались полупустыми, а редкие прохожие бежали по своим делам – им дела не было до нее.

Гуля радовалась, что не одна. Несколько раз она поскальзывалась и не падала лишь благодаря Мишке, последний раз он удержал ее едва ли не за шиворот. А ведь и тротуар не скользкий, песком посыпан.

Никогда в жизни Гуля не была столь неуклюжей! Всегда говорили, что она пластична и прекрасно танцует, в своей танцевальной студии она часто солировала…

Гуля внезапно услышала чужой смех, совсем близко, испуганно дернулась и снова едва не упала. Мишка, придерживая ее за локоть, раздраженно прошипел:

– Да что с тобой? Ты подошвы сапог маслом сегодня смазала?! Не скользко же совсем!

– Извини, – виновато пробормотала Гуля. Обернулась, пытаясь вычислить смеющегося, но никого не увидела.

Ей бросило в лицо горсть снега, Гуля зажмурилась, протирая глаза. И вскрикнула от неожиданной боли: наверное, тем же порывом ветра на нее стряхнуло с дерева тонкие острые ледышки-сосульки. Гуля подняла голову: обледеневшие ветки рябины над ней тонко и насмешливо зазвенели-засмеялись.

Гуля отпрянула в сторону и снова вспомнила вчерашний вечер: именно такой вот льдистой веточкой Анка ее «заколдовала».

– У тебя лицо в крови, – сказал Мишка. – Подожди секунду.

Он бросился к аптечному киоску. Купил бумажные носовые платки и быстро надорвал пачку. Велел Гуле стоять спокойно и аккуратно убрал салфеткой яркие алые капли у правого века.

– Еще сантиметр, и в глаз бы попало. Сегодня явно не твой день, – Мишка выбросил платок в ближайшую урну.

«Хорошо, если только день, – печально подумала Гуля. – Никогда бы не поверила в такую ерунду, как сглаз, расскажи кто другой об Анкиной «волшебной» палочке. Звучит так глупо…»

* * *

Анка пришла в школу к третьему уроку и порадовалась, что никто из учителей не обратил на ее опоздание внимания. Наверное, решили, что она в поликлинику ходила и принесла записку от мамы, обычно так и бывало.