Текст книги "Фантасмагории (СИ)"

Автор книги: Галактион Линкоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Синдром неугомонного желания летать на мельнице

Дело было в Голландии, в стране ветряных мельниц. Четыре молодых человека с бесшабашностью молодости, пускающейся в безрассудные авантюры, решили устроить соревнование в висении на работающей мельнице на выносливость. Сказано – сделано. Привязали себя к крыльям крестообразной мельницы и отпустили тормоз, день был ветряный и мельница без труда осилила вес четырех орясин. Завращалась. Через час два задохлика сигнализировали о своей капитуляции извилистыми струями рвоты, извергающимися из желудков. Третий взмолил о пощаде после трех часов полета. Четвертый, несмотря на то что автоматически стал победителем после того как третий снялся с дистанции, продолжал свой гордый полет альбатроса. Он обладал непреклонным духом полководца и подвижника и амбициозностью чудаков совершающих дикие поступки ради попадания в книгу рекордов Гиннеса. Он обладал маниакальностью трудоголика, прикипающего к любой работе на любом поприще. Он кружил и день и два и три и неделю, пока не сдался на слезные уговоры родственников, пришедших его снимать с креста как пара Марий и апостолы. Он ступил на сушу как капитан, вернувшийся после кругосветного плавания. Возвращение в родные пенаты после долгой отлучки всегда таит своеобразное очарование утоленной ностальгии. Он прошел через длинную переднюю по паласу с борьбой мангустов и змей, знакомому с детства, дошел до кровати и лег в нее. Жена к его приходу постелила свежие простыни, и прижаться щекой к твердой накрахмаленной наволочке казалось высшим из благ. Однако наслаждение безмятежным покоем продолжалось недолго. Через какое-то время романтик почувствовал учащенное сердцебиение, головокружение и тошноту. Он почувствовал ломку неугомонного желания летать на мельничном крыле. Тайком, украдкой, одевшись, он проскользил как тень через переднюю и сбежал из дома. Созвонился с приятелем и тот помог ему привязаться к мельнице и спустил тормоз. Его манила жажда полета. Или, возможно, иллюзия полета, ведь мельница, крылом махая, с земли не в силах улететь.

Он снова оказался на коне и почувствовал себя в своей тарелке. Он даже надел летчицкие очки, чтобы пыль не забивала глаза. В этот раз полет продолжался несколько недель, пока в обществе не разгорелись споры по поводу гуманности опыта Дедала и Икара в одном лице.

После госпитализации его самочувствие резко ухудшилось. Учащенное сердцебиение, головокружение и рвота бушевали как при морской болезни, только его выворачивал наизнанку покой, а не качка. Светила мировой медицины умыли руки, не сумев победить синдром неугомонного желания летать на мельнице. Предложение снять ломку больного, посадив его в центрифугу, где тренируются космонавты, было отвергнуто, как равнозначное попытке ссадить с одной иглы, подсадив на другую. Больной почувствовал недомогание, пограничное со смертью и консилиум врачей принял решение возвратить его к естественному для него полету на мельничном рукаве. Он и поныне вращается на ней.

Вернувшись в небо, летун почувствовал облегчение, как рыба, оказавшись в море. Пульс пришел в норму, все органы и системы организма зафункционировали гармонично. Улучшилось настроение, вернулись сон и аппетит. Его дочка приносила ему нехитрый обед в платке как комбайнеру в горячую пору страды – уборки урожая.

Когда водружался штиль, он чувствовал себя худшим из худших, но когда в небе собиралась гроза, и ветер, разгоняющий мельницу, усиливался, он преображался, его лихорадило как рыбку перед землетрясением, он чувствовал себя счастливчиком, поменявшим карусель на чертово колесо, и примерял на себя судьбу космонавта, колесованного фарисеями за измену Родному в пользу Вселенского.

Альпинисты

Каждый альпинист мечтает взобраться на самую высокую гору – Джомолунгму.

В жизни каждого человека, и даже обывателя, бывает своя Джомолунгма – вершина, когда он чувствует себя героем, спасителем, семьи, рода, человечества, школы или фирмы. У тебя есть один шанс станцевать свой главный рассвет.

Голенастая цапля, наглотавшаяся лягух, да пребудет с тобой шаловливая сила!

Скалолаз взбирается на саму. высокую гору. Зачем? Чтобы превратиться в сосульку? В ледяной памятник самому себе? На страшных высотах мало кислороду и чтобы дышать нужен томик Пушкина, у его читателя лёгкие расширяются в объеме.

Там на высях сознанья безумье и снег и катастрофически не хватает альбома рисунков Херлуфа Бидструпа.

У тебя есть один шанс станцевать свой главный рассвет. Не проворонь его.

Жизнь – это спорт высоких достижений. Каждый хочет покорить свою вершину. Для кого-то это продвижение по карьерной лестнице, часто похожее на шведскую стенку.

Для кого-то это речь Гамлета, возможность исполнить роль философско-драматического плана.

Для кого-то вершина, это вырулить из крутого пике, открыв необычайный "обратный штопор".

Достигнув вершины, хочется ликовать. Крыша мира подмывает исторгнуть варварский вопль.

Каждый альпинист, после покорения Эвереста, печётся и молится в душе только об одном. Оказаться у подошвы с крутым склоном и громким криком спровоцировать обвал, чтобы скомкать свои куриные косточки в медвежьей лапе снежной лавины.

Начавши восхождение, любуешься горами в любое время суток. Закаты и рассветы дают роскошь красных и фиолетовых оттенков.

Восходящий превозмогает силу земного притяжения. Это может вызывать мучения, как при борьбе с грехом, когда дух превозмогает плоть.

Всякий альпинист подобен паломнику восходящему на гору Афон.

И только тот, кто высоко стоял, знает как низко можно пасть.

Я думаю, у каждого безногого на костылях после подъема на вершину должны вырасти крылья как у орла, чтобы награда была соразмерна подвигу.

Антимир

В Антимире всё наоборот -

полиглот – идиот, а

идиот – верховод

народного веча – ТСЖ.

Когда я увидел антимир, челюсть

у меня отвисла как у покойника:

антимир был похож на болотные

до паха сапоги Дуримара.

Антимир открывается тебе

в последний момент, вот,

например, спешишь в радиотовары

за резисторами, подходишь к двери,

а там "переучёт" – вот

так открывается вход в Антимир.

Или, допустим, идёшь в метро,

утыкаешься в тупик, там табличка "выхода нет",

но выход есть всегда. Просто это вход в Антимир.

Антимир – это что-то запретное, это

как открываешь чулан, а там ___

учитель химии с амофоской

в левой руке и с лопатой чтобы

закопать тебя в правой.

Антимир – это тир, ты бросаешь пингвином в маяк,

а оттуда прилетает

торпеда с тупорылой мордой акулы.

Закон в Антимире обязывает курить "Стюардессу"

всех пассажиров Ту134

под страхом быть выдворенным за пределы атмосферы.

Если человек проходит сквозь стену,

оставляя в стене пролом в виде

силуэта человека,

сквозь который ночью видны звёзды,

то это значит, что очередная непонятая душа упорхнула,

чтобы присоединиться к поющим в терновнике.

Когда наш Мир и Антимир сталкиваются, то

материя исчезает, как деньги в Сколково,

как Игорь Кио на манеже

в перекрестье света

юпитеров и софитов,

так аннигилируют

Достоевский и Антидостоевский,

разбежавшись и столкнувшись лбами как бараны.

Глеб Гальперин в антимире

чемпион по нырянию в бетон,

у него вся голова в тесте как у побитой лисы.

Антимир – это черный куб пустоты,

но позже, когда зрачок адаптируется

к тьме, начинаешь различать детали.

Видишь байк байкера, но вместо

руля на него насажена баранья голова,

которую в потемках ты чуть не спутал с рулём,

именно баранья голова, где муравьи устроили муравейник,

муравьиную деревню, муравьи трактористы пашут зубы барана.

В антимире пространство размешано неравномерно

как манная каша комками и это приводит порой,

то к трагическим, то к комическим результатам -

твоя голова может быть замурована то в урну из асбеста,

то в торт с мышкой, продёргивающей у тебя в ноздрях хвостик.

В Антимире та же палка,

изогнутая у нас в одну сторону,

у них изогнута в прямо противоположную.

У них люди проходят курс лечения от щедрости,

а то, знаете ли, раздаривают зарплату

прохожим и ничего не приносят домой.

А прохожие отнекиваются и

никто не хочет брать деньги даром,

и так они и валяются на земле

купюры всех цветов и форм,

валюты разных стран.

А кассирша в банке сидит с венком кленовых листьев на голове как дура!

Конец Гориллиуса

Гориллиус был диктатором одной из стран Латинской Америки.

Он засадил в тюрьму художника и борца за права человека Лунатипа Спайруса.

В столице напротив Президентского Дворца стоял памятник Гориллиуса верхом на лошади, вставшей на дыбы.

Лунатип Спайрус сам изваял статую, в бытность свою скульптором, из необожженной глины, оживающей спустя три месяца после затвердевания.

1 мая, в то время художник был уже в тюрьме, статуя ожила и поскакала по проспекту Симона Боливара – лоснящаяся черная горилла верхом на антрацитовом коне.

Люди раскрыли окна и видели нелицеприятную для тирана картину, как горилла гарцевала на лошади, и тогда, народ, оседланный тираном, осознал свою недальновидность, кобыла взбрыкнула и сбросила с себя гориллу, которая, отряхнувшись после падения на грязную брусчатку, мигом заозиралась в поисках пальмы на которую можно залезть, чтобы вернуть себе душевный комфорт.

Диктатура пала. А подвалы тюрьмы захватили художники и скульпторы под мастерские. А горилла стала зажигать фонари вечерами и тушить по утрам, смешно оттопыривая губы, как будто дуя на блюдце горячего шоколада.

Человек, побывавший на Марсе

Человек, побывавший на Марсе, никогда не жмет руки человеку, побывавшему на Луне.

Потому что, когда их обоих сцапали фарсаны, высадившиеся на Антарктиде и захватившие, после долгой осады, избушку полярников, и стали пытать, то человек, побывавший на Луне, выдал все секреты землян, а человек, побывавший на Марсе, держался стойко, а стойкости он научился у марсианских индейцев, которых, даже если варить в чане с казеином, не выронят ни слова, поэтому нельзя запугать человека, застегивающегося на пуговицы галалита, ибо в них содержится дух марсианских индейцев.

А человек, побывавший на Луне, быстро расклеился, как только ему показали яйцерезку для людей и выдал секрет атомной бомбы, а стал он таким рохлей и размазней после путешествия на Луну, где лунные девы плакали денно и нощно, стирая на стиральных досках желто-серые рубашки солдат королевы Изабеллы, пропотевшие от долгой осады крепости.

Возрождение

Один человек ежедневно занимался возрождением, сначала он испытал айс бакет челендж, но спустя неделю это его уже не вставляло, он пробовал валяться в крапиве и это одно время спасало, пока не кончилось лето, ходить по битому стеклу и горячим углям значило нарушить принцип каждой сестре по серьге и он попробовал полной гибели всерьез, купил на автозаправке канистру бензина, облил себя, чиркнул зажигалкой и превратился в пламенного феникса, успешно доказав истину что смысл жизни – самосожжение, а сверхзадача – воскресение.

Сейчас он выступает ответчиком в Басманном суде по иску владельцев крематориев по обвинению в подстрекательстве их клиентов к возрождению, как восстанию из пепла, как есть аналогичная статья о доведении до самоубийства, но наоборот.

Зазеркалье

В Зазеркалье время течёт вспять от Успения к Зачатью. Срок убийце дают авансом, в заточении он долго обдумывает кого и зачем убить. Тёщу. Но для этого нужно сперва жениться. На особе аристократических кровей, чтобы была, как минимум, королевой, щелканье затворов фотоаппаратов папарацци мне так ласкает слух как хруст тысяча рублёвок Ганьке подлецу, хруст снега под валенками прохожего под окном узника Петропавловской крепости, как для братца кролика хруст тернового куста.

Я заколю ее острым, как монета щипача, ножом, кровь должна бить фонтаном, как из пасти льва, разрываемой Самсоном в Петергофе. Я сам буду заляпан кровью как нефтью счастливый турбобур, открывший неисчерпаемое месторождение. Еще долгих 19 лет я буду томиться в клетке, ведь срок за убийство мне дан авансом.

А что если я раздумаю убивать? Тогда мое великое сидение будет примером иноческого служения. Дык, принесите мне икону Умиление и миллион свечей из ароматного воска, я клюю носом, любую мысль продолжает сон.

Зазеркалье

Я – красавица, прихорашивающаяся перед трельяжем. В зазеркалье живут три девицы, моя пресвятая Троица. Три грации кружат хоровод на лугу, и я вспомнить могу, как отец грозился шоферу, обрызгавшему его из лужи: "Чтоб тебе жена тройню родила!" Иногда их движения перестают совпадать с моими, и мне мерещится, что это Парки: одна прядет, другая отмеряет, третья режет нить.

Ай, ария Хахаха прервана в зародыше, завтра состоятся мои хохороны.

Физическая невозможность смерти в сознании живущего

Человек не может представить, что его организм можно разобрать как простой механизм. Одна девушка в советском фильме прожектёрствовала: "Я не верю в свою смертность, ибо скоро изобретут от нее лекарство". Все смерти, что мы наблюдаем: акула разрывает аквалангиста, мы наблюдаем со стороны. Нашему сознанию не хватает взгляда со стороны, чтобы засвидетельствовать свою смерть. Человек свято верит, что может взять и нарезать торт в форме человека на сладкие куски. Он может наткнуться на манекена в магазине одежды и отпрянуть в страхе. Ад – это другие. И другие туда попадут. Рыба, увидев себя в зеркале, непроизвольно атакует, ибо не может себя узнать в другом.

Когда зубной рвач вырывал мне зуб, я ощутил свой череп скворечником и эта мысль была оппортунистической критикой ортодоксальной веры живущего в свое бессмертие.

Смерть – это то, что случается с героями в сказках, это собака с глазами в циферблат часов на ратушной площади. В детском сне я балансировал на карнизе небоскреба и чувствовал близость смерти, как никогда сильно.

В сознании живущего смерть представляется в виде чудовища, неимоверно жуткого, столь страшного, что превышает нашу способность ужасаться. Откуда мы это взяли? Видимо из подсознания. А что если смерть это белая мышка с розовым носиком, сладко позёвывающая после сна в шерстяной водолазке?

Смерть придет и внесет меня в список недвижимости, где уже находятся: стол, шкаф, диван, кожаный диван, диван, обтянутый коричневым кожзаменителем, кой-где обтёрханным, всё внимание к дивану, ведь это диван-кадавр, он и мертв и жив, и, если искоса взглянуть похож на бегемота.

Я буду после смерти существом подобным,

такое чувство, будто мой собственный зрачок,

страдая любопытством, сам на себя взглянул,

словно решение теоремы Ферма

взглянуло на свое условье.

Пациент лежит в больнице на физиотерапевтическом жестком ложе под капельницей и представляет смерть в виде медсестры с черной повязкой на отсутствующем глазу со шприцем со смертельными воздушными пузырьками.

Но это не смерть, а интоксикация прозой Мураками.

Смерть – это чудовищный ящер. Как говорил профессор Грант: "Я тоже увлекался динозаврами, пока они не решили мной позавтракать".

Реставрированный рёв раптора

по тембру похож на шум турбины

для слуха птицы, втягиваемой в ее глубины.

Я не могу представить смерть,

я вижу только свои детские страхи.

Боязнь разлуки и страх высоты

из них самые живучие.

Я вижу прыжок с колокольни

и перрон с отъезжающим поездом.

Пастернак представлял смерть как кражу скрипки Страдивари.

Заказчик, чьё имя не называем,

один раз в вечность

в седой подбородок ее упирает.

Кентавры

Кентавры в одесском доме профсоюзов

Бегают по этажам, ломая мебель,

Факелом чадя, у них своя вендетта

За юную отроковицу-кентаврицу,

Убитую во цвете лет с венком ромашек на челе.

Кентавры в одесском доме профсоюзов

И днем и ночью рыщут с факелом,

Струящим мрак, и ищут одну единственную

Душу, знающую сострадание к чужим,

Чтоб вытащить несчастную-счастливую-

Блаженную на свет на божий, на майдан,

На Куликово поле, и устроить допрос

С пристрастием: где родилась?

Чем увлекалась на заре туманной юности

В созвездии Туманность Андромеды,

Иль прибыла сюда из иного Мирозданья?

Из вывернутого наизнанку Зазеркалья?

Откуда в ней к чужим дар Состраданья?

И растоптать копытами, пропахшими навозом,

Ведь всем известно из начальной школы:

Держись своей семьи, страны, команды, стаи,

За кровь родную начинай вендетту

И не жалей цыганку на перроне.

Пропахла шкура кентавра потом, кровью,

Дымом костра, отечества, навозом,

Спермой, водкой, луком, ведь это всё -

Своё родное, всем добрым мы обязаны родным.

Летающие киты Исмаэля

Киты летят по небу, что за катавасия?

Неужели птицы спускаются на дно морское и ловят клювами немоты декаданс?

Я вижу изумрудный Измаил

штурмуют русские солдаты.

Над ними пролетают Исмаэля

киты и с неба сбрасывают барабаны

и палочки, победы выбить дробь!

Куда они летят? Возьмут ли нас с собой?

Как долго нужно дрессировать тренировками тело,

чтобы оно обрело невесомость?

Особенно, если тело весит как танк Абрахамс.

Это знают только киты Исмаэля -

они летят бомбить Пёрл-Харбор.

Как грешники в исповедальню,

И дай им Бог, чтоб их грехи отбомбились!

Мир – вашему дому!

А, может быть, они летят из океана в океан

в отсутствие панамского канала,

как для евреев расступилось море Красное для бегства.

Летающие киты Исмаэля стремятся туда,

куда уже дошел

Ходячий замок Саула.

Летающие киты Исмаэля

из дыхал как из лейки поливают

Висячие сады Семирамид.

Куда летят киты как тучки по небу

цепью жемчужною, степью лазурною,

с милого севера в сторону южную.

В море Китов, в тихую гавань,

где нет китобоев и злых косаток

испокон. Где Бах китов

сыграет фугу на терменвоксе.

Космонавты

Космонавты не поют в подземных переходах и не катают колясок с детьми по шумным проспектам – они проводят дни в невесомости на космической станции "Мир", как панды, висящие на деревьях, и едят зеленые побеги бамбука из тюбиков.

Кто покупал воздушные шары, тот знает страх космонавта улететь за облака и занять нишу ангела, играющего в прятки.

Но настоящий космонавт, это космонавт внутреннего космоса, и каждый день для него как новая планета.

На планете Зима он мчится на лыжах с гор и поднимается наверх на фуникулёре, на планете Гардина изобрел меховые шарики для беззвучного раздвигания штор, на планете Возрождение видел воочию смерть Христа на кресте, а фарисеи обнаружили в его слезах мельдоний.

Масоны

Встречаются два масона. Один другому рассказывает. Я намедни захожу в мясную лавку, и вижу, как мясник вытирает кровь о фартук, протягиваю ему птичью лапку для рукопожатия, он мне заячью лапку и незаметно от толпы мы скрепляем масонское рукопожатие.

Второй масон отвечает первому. А я сегодня стою в очереди в ремонт часов. И когда приходит мой черед, снимаю наручные, кладу их на пол и разбиваю молотком, который всегда ношу с собой. Образовавшееся крошево сдаю в окошечко мастеру. Тогда стоящий за мной человек кладет мне руку на плечо и жалобно просит: "У меня жена больна раком, а сам я слесарь без вредных привычек, устройте меня в вашу управляющую компанию!"