Текст книги "Философия"

Автор книги: Г Кириленко

Соавторы: Е. Шевцов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Утверждая разум в качестве сущностной характеристики человека, в работе "Сумма теологии" Фома Аквинский исходит из отношений аналогии Бога и человека, конечного и бесконечного. Догматической основой аналогии является учение о сотворении твари как "образа и подобия Бога". Между Богом и человеком нет тождества, но и нет двуначалия. Есть отношение подобия и неподобия. Все, что приписывается миру,

86

с различной степенью интенсивности принадлежит и Богу. Разрозненный мир "падшей твари" стремится к собственной самотождественности в полноте "образа" (Бога) как единственной и достойной цели, в которой, по Фоме, все освящается, совпадает и единится.

Фома выводит пять возможных способов доказательства существования Бога.

Доказательство от движения: все движущееся приводится в движение чем-то иным. Перводвигатель – тот, кого зовут Бог.

Доказательство от производящей, действующей причины: все в мире чувственных вещей имеет свою причину. Бог – первопричина.

Доказательство от необходимости и случайности: все случайное имеет необходимость в чем-то другом. Бог – первоне-обходимость.

Доказательство от степени совершенства: в мире имеются все ступени совершенства. Бог – первосовершенство, абсолютная ценность.

Доказательство от божественного управления миром: все в мире ведет себя целенаправленно. Бог – первоцель для всего и перворуководитель.

Вывод: физика предшествует метафизике; чтобы подняться до умозрения высоких духовных истин, надо начать с мира материального и вещей, быть может, достаточно низких.

Путь богопознания оказался камнем преткновения в споре реалистов и номиналистов. Фома выбирает путь умеренного реалиста. Реально только отдельно существующее (единичности вещей, людей). Общее, универсалии, хотя их нет в эмпирической реальности, не лишены реального основания, ибо из него выводятся. Единственное абсолютное общее, являющееся единичностью, в которой совпадают все единичности, т.е. абсолютная неединичная единичность – Бог. К Нему можно прийти по дороге познания, которое вписывает, укореняет человека в мире и в конце концов приведет к его Источнику.

Решение Фомы содержит в себе проблему. Общие понятия как результат человеческой познавательной деятельности воспроизводят реальность лишь частично, во многом они выражают только познавательные усилия человека. Соответственно, человеческие представления о Боге не несут в себе полного знания о нем. Учение Фомы о понятиях содержит в себе различные возможности, получившие развитие позже.

87

Согласно одной интерпретации, мир в своей основе непознаваем, поскольку у нас нет критериев отделения субъективной формы человеческой познавательной активности от истинного содержания. Такой взгляд на познание и его результаты характерен для традиций философского скептицизма. Другая интерпретация осуществлена в учении о разуме Нового времени: устранение субъективных моментов познавательной деятельности возможно, сам разум обладает механизмом различения истинного и неистинного, субъективного и объективного.

Однако Фому интересует не процесс познания вообще, а знания в связи с человеком – центром сотворенного мира. Человек есть "самое совершенное в природе", каждый человек – особая мысль Бога, "осуществленная в особом творческом акте, создания души". Значит, всякий акт богопознания есть познание человеком себя в соотнесенности с абсолютным божественным совершенством. Бог есть абсолютное бытие. Человек не обладает качеством абсолютного бытия, он – лишь "аналог" бытия, он причастен бытию. Мир, в котором мы живем и который мы воспринимаем, существует, говорит Фома. Непризнание этого факта делает работу нашего разума бессмысленной. Однако и вещи, и люди, и Бог действительны, "есть" по-разному.

Действительность не только "есть" как нечто предзаданное. Она "есть" и то, чем "может быть". Поэтому то, что "есть и может быть", нуждается в полноте собственного определения. Таким всеобъемлющим понятием, собственно основой всей философской системы и одновременно ее объяснительным принципом у Фомы является понятие "ens" (бытие), которое у философа имеет смысл: "бытие есть – может быть". Это трудно понять. Видимо, Фома сам это чувствует, и в его логически безупречной мысли, стремящейся к скрупулезной точности выражения, неопределенная многосмысленность "ens" постоянно сопрягается с "ensis" (меч, точнее, острота меча). Видимо, Фома следует традициям патристики, нормам "говорения" святых Отцов, у которых излюбленным понятием-образом-символом полноты человеческой души был раскаленный добела нож, меч.

Точный смысл "ens" – бытие, но не как нечто ставшее или становящееся, или свершенность некоторого идеального. "Ens" – это "острота" бытия, как актуальная его развернутость, как мыслимо возможная полнота существования. Бог

88

есть такое бытие, в котором сущность и существование совпадают. Человек причастен к нему и тяготеет к нему, поскольку он наделен бытийной потенцией. Сказать, например, что человек обладает бытием, значит сказать: он существует в возможной полноте. У человека есть лишь некоторая полнота (разум, собственная жизнь, в которой он нечто понимает и больше – не понимает и пытается понять всю свою жизнь). Следовательно, "ens", обостренной полнотой бытия обладает лишь Бог. Он есть само бытие, а человек, будучи причастен к бытию, владеет лишь потенцией "быть". Это надо понимать как то, что он "может быть", а может и "не быть". Речь идет о возможности и случайности.

Если вещи случайны в этом мире, они могут состояться или нет, исчезнув, превратиться в пыль, то с человеком обстоит иначе. У него есть разум, который является причиной свободы человека ("ratio causa libertalis"). Разум призван выявить возможности, пути следования к полноте бытия, тем самым исключив всякого рода случайности (вот где заложены основания будущих концепций о необходимости в человеке качества "чистоты" разума).

По этому поводу противники Фомы говорили, что его философия влияет на богословие: он слишком разумно толкует высшее блаженство – для него это удовлетворенная любовь к истине как полноте человеческого бытия, а не Истина любви. Действительно, "ens" Фомы как актуальная развернутость полноты бытия, Бога для человека означает, что только когда он не спит и не дремлет, а пребывает в пространстве обостренного сознания необходимости бытия как собственной полноты в этом мире – он живет "над" временем собственной жизни, живет "здесь и сейчас" в свете бытия.

Причастность человека бытию, точнее, владение потенцией "быть" – это своеобразный "залог" Бога, Его обещание радости бытия. Бытие говорит человеку нечто невещественное, нематериальное. Это "говорение" есть призыв Бытия к человеку, призыв к исполненности совпадения сущности и существования. Фома считает, что если с самого начала была цель, она неизбежно пребывает в чем-то, чему присущи основные черты личности. Если вспомнить, что Бог есть Личность, полнота которой была явлена в лице Христа, становится понятно, что за культом божественной личности у Фомы скрывается культ совершенного человека, истинное, т.е. необходимое,

89

актуальное бытие которого является Истинностью, т.е. актуальностью, необходимостью его свободы. Ясно, что в таком грандиозном объеме необходимость свободы доступна лишь Богу. Как быть с человеческой свободой?

Весь процесс богопознания основан на свободе человека. Это ясно выразил апостол Павел: " К свободе призваны вы, братья!" Трудность ее осуществления в рамках христианства всегда была связана с преодолением двух факторов. Во-первых, "падшая" природа человека (страсти, вожделения, помыслы), которую надо преодолеть. Во-вторых, запредельность, непостижимость Бога для несовершенного человеческого разума. Поэтому путь к Нему – вечное приближение к Источнику, который не дан и не может быть дан человеку.

Здесь кроется опасность, что человек, отчаявшись в невозможности созерцать цель своих устремлений, свернет с пути, отвергнет цель и снова попадет во власть собственных вожделений. Например, у Оригены разумные твари "пали", поскольку "забыли" о своем высоком предназначении. Близко к Оригене в этом вопросе стоит Августин с учением о "теодицее". Поскольку тайна свободы продолжала существовать, ей дали психологическое обоснование: духовное восхождение происходит в поле напряженности отношений между Богом и человеком. Поэтому он не может сбиться с пути: его воля совпадает с волей Бога. Следовательно, и проблемы свободы нет. У Отцов церкви популярным было отождествление свободы с любовью, "истинная суть которой заключается в постоянном ожидании большего" (Григорий Нисский).

Фома дает свободе иное толкование. Поскольку основой человека является разум, постольку осознание цели и движение к ней является свободой как необходимостью обладания человеческой полнотой, необходимостью себя. В рамках христианства для человека здесь нет и не может быть никакого выбора это как в ситуации "полюби и делай что хочешь". "Делай что хочешь" является провокативным тестом для себя самого: " полюбил ли? " В такой свободе как необходимости себя или необходимости свободы, что то же самое, нет ни фатализма, ни детерминизма (проблема бытия не обсуждается в терминах причины). Все делается в силу внутренней необходимости, то есть – свободно.

90

Актуальная необходимость свободы как осуществляемое бытие здесь везде – всегда для Фомы есть Бог. Как бы предваряя кантовские рассуждения, Фома говорит: есть две вещи, вызывающие восторг, – это Бог и Его призыв в нас. Поэтому свобода – некое проявление или осознание некоего внутреннего воздействия. В нас мы обнаруживаем нечто. Что именно? Фома не мистик, он великий богослов, философствующий на языке схоластики. Поэтому он говорит совершенно непонятную вещь: как ответ на призыв "бытие-ens" мы обнаруживаем в себе "форму". Сейчас "форма" часто понимается как очертания, наружный вид, какое-то внешнее выражение содержания. На языке Фомы "форма" в человеке то, что бесконечно существенно и связано с самой главной сущностью мира. "Форма" есть состояние собранности человека, это – качество, вызывающее единственное безошибочное действие, движение к собственному бытию в свете "бытия-ens". Со всей очевидностью Фома в философских категориях Аристотеля артикулирует то, что косноязычно говорили Отцы церкви VI-VII вв.: "встал на путь подвига – влезь под кожу и собери себя". Как много надо преодолеть в себе "естества" (глупости, злобы, тщеславия, помыслов и т.п.), чтобы найти в себе "форму"! Для конкретной единичности человека все это означает по логике Фомы лишь одно: "собирая себя", осуществляя собственную "форму", человек оказывается самым страдательным существом в мире, поскольку в силу внутренней необходимости-свободы реализует собственную свободу-необходимость. "Форма" есть качество открытости, готовности к расширению, превосхождению себя без всяких прикидок на результат, ибо Христос сказал: "Один сеющий, другой жнущий".

Рассуждая о человеке, Фома вовсе не идеализирует особенности его природы, иерархии его естественности. В земном измерении, говорит он, разум человека знает не только добро, но и зло. Поэтому человек, "видящий свою неполноту, возможное совершенство", нуждается в воле, которая часто становится первичной по отношению к разуму и желаниям, побуждая их к осуществлению необходимости свободы как необходимости себя. Так в мире схоластики, в котором кроме "зерен" были и сорняки, Фома Аквинский строил "ступеньки", ведущие в "дом человеческого бытия". Идеи его дали импульс последующей мысли Лейбница и Шеллинга, Гегеля и Витгенштейна, Хайдеггера и Маритена, концепциям персонализма и экзистенциализма.

91

Философия Фомы – философия оптимизма, поскольку она вскрывает в бытии глубокий смысл. Бытие для человека, человеческое бытие у него – вечно длящийся акт преодоления человеком собственной конечности как "природного" существа. В длении такого акта человеческая сущность становится фактом, заполняющим собой пространство этого мира. И вместе с тем только благодаря каждому бытийному человеческому акту все люди отличаются друг от друга.

Учение Фомы было во многом неприемлемо для его современников. Лишь к началу XIV в. учение становится официальной доктриной римско-католической церкви.

XIII-XIV вв. – время жарких дебатов между теологами и философами. Кризис официальной теологии вызвал к жизни популярную особенно в массах отрицательную, негативную теологию немецкого философа и богослова Мейстера Экхарта (1260-1327). Идея единения Бога и человека – основной мотив учения, изложенного Экхартом в своих духовных проповедях и рассуждениях. Обращаясь к Евангелию от Иоанна: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог был Слово", Экхарт комментирует: "Слово воплотилось в человеке, чтобы узнал он в себе Бога", ведь сказал же Христос: "Царство Божие внутри вас".

Экхарт критикует Фому за то, что "он говорит, будто бы лучше созерцательной жизни – деятельная". Богопознание, считает Экхарт, достижимо в акте "делания себя в Боге ...в созерцании", в котором "жизнь находит завершение и покой". Отрешаясь от всего временного, индивидуального, человек в мистическом акте познает мировую волю. В ее глубине, из которой рождается сама жизнь, "необходимость и свобода становятся одно". "Поэтому отрешенность самое лучшее, ибо она очищает душу, проясняет совесть, зажигает сердца и пробуждает дух, дает желаниям быстроту; она превосходит добродетели: ибо дает нам познание Бога; отделяет от твари и соединяет душу с Богом" [1]. Постигнув Бога, человек теперь не только следует закону мира, но и сам творит его. С другой стороны, человек является в мире некоей единичностью: он все находит в себе и себя – во всем.

1 Экхарт Мейстер. Духовные проповеди и рассуждения. М., 1991. С.66.

По Экхарту, в человеческой душе кроме ее естества есть божественная "искорка", часть божества. Задача человека – отрешившись от внешнего, прийти в состояние "восхождения" , когда разгорится эта сокровенная "искорка" и душа вознесется до "тихой пустыни" божества.

92

В основе интуиций Экхарта – абсолютизированная односторонность апофатического богословия. К VII веку Отцами церкви было выработано учение о двоякой постижимости и описуемости Бога. Или – через резкое и решительное противоположение Его миру, т.е. через отрицание в Нем всяческих определений. Или – через возвышение о Нем всяческих определений, прилагаемых к земному миру, всем и каждому. Так открываются два пути богопознания – путь положительного (или катафатического) богословия и путь богословия отрицательного (или апофатического). Путь апофатики есть высший, только он вводит в "Божественный мрак", каким является для человека Свет неприступный (Бог). Согласно авторитету предания, в богопознании абсолютно необходимы два пути, причем катафатика предшествует апофатике, одно необходимо дополняет другое. Забвение "правила" либо закрывает человеку перспективы богопознания (только катафатика), либо, уверовав в закономерность схождения к нему благодати (только апофатика), человек начинает поклоняться не Богу, не Идее совершенства, но – самому себе как Богу. "Духовное" возрастание себя оборачивается "украшением и ублажением" себя же. Как говорили церковные авторитеты, душевное самодовольство заканчивается богооставленностью, смертью души.

Негативная, отрицательная теология Экхарта выходит за "рамки" канона: строго говоря, даже нельзя сказать, что есть Творец и творение. У него божественное начало возникает вместе с миром и пронизывает его. Поскольку Бог растворен в природе (позже такое учение стало называться пантеизмом греч. раn – все, theos – бог), постольку он абсолютно безлик; Бог здесь "колодец без дна", это "божественное ничто", которое можно постичь в отрешенном созерцании, в уединенном молчании. Результатом такого познания, по Эк-харту, становится ощущение тождественности себя с Богом. Если, не идеализируя человека, вспомнить о его "греховных помыслах", которые почти всегда он носит в себе, т.е. "искус" воли к власти, к всемогуществу "земного бога", – тогда в определенной мере будет понятен и объясним революционизирующий эффект идей Экхарта на народные массы. Если "я – бог", значит, не нужны не только церкви, ритуалы, традиции, но и какие-либо социальные установления вообще... "Я – бог", значит, все позволено. Такова в пределе логика мистического пантеизма Экхарта, завершившая себя во множестве ересей и восстаний в рамках религиозного движения XIII-XIV вв.

93

Совершенно неправомерно было бы сближать "ничто" Экхарта с какими бы то ни было формами атеизма. Современный итальянский философ и писатель Умберто Эко считает, что "бездна Ничто" Экхарта для реального человека оказывается абсолютной лишенностью, молчащей пустотой, окончательной утратой собственного личностного начала [1].

Учение Экхарта получает "второе дыхание" в пантеистических концепциях мыслителей и философов уже с XV века. Философски обоснованную интерпретацию учения впервые дал Николай Кузанский. Значительно позже, с начала XIX века, мистика пантеизма ("я во всем и все во мне"), облагороженная художественным гением писателей, художников, композиторов, превратится в "свое другое" – в поэтическое мироощущение, дающее импульс к появлению шедевров в искусстве Гельдерлина, Э.Т.-А.Гофмана, Р.Шумана, Гете, У.Уитмена и многих других.

1 Умберто Эко. Имя розы. М., 1989. С.426.

Философские идеи Возрождения

Философская мысль Возрождения представляет эпоху XIV-XVI вв. Эпилог приходится на начало XVII в. Кампанел-ла и Шекспир были последними представителями Возрождения. Философия этого времени противостоит системе схоластического знания. Она строится на иных основаниях, растет и развивается независимо от схоластической традиции. Почти так же будет развиваться новая европейская философия XVII века, связанная с зарождением математического и экспериментального естествознания, прежде всего классической механики и новой механической картины мира.

XIV-XVI вв. – время, когда все в круговороте страстей, общечеловеческих побуждений и расчетов. В разных ситуациях люди выпутываются умом и личной сметкой. Ценится выше всего умелость: смех возбуждает неумелое ханжество монаха или наивность супруга. Идеал удачи царит над всем. Поклонение обычаю заменяется культом удачи. У Боккаччо, Саккетти, Джованни мораль всех новелл: скрытый грех наполовину прощен. Отсюда вытекает: достигать цели, не раздумывая над средствами, и скрывать пути, чтобы достичь цели наверняка.

94

XIV-XVI вв. – переходная эпоха от феодализма к капитализму, это время мануфактур, географических открытий, торговли, личной предприимчивости, высвобождения человека от сословных ограничений. Все это рождает в Италии новое качество культуры, известное под названием гуманизма, возрождения. Понятие "гуманизм" появляется в середине XV в. и означает то, что Цицерон и Тацит в свое время выразили термином "humanitas" – человеческий, человечный, образованный, т.е. качества свободного гражданина, необходимые для активного участия в жизни общества. Разрушение цехово-корпоративной структуры способствовало возникновению светской интеллигенции. Она складывается из купцов, знати, юристов, преподавателей, даже из ремесленников и крестьян. Так появляются кружки гуманистов, не связанных с университетами, где преобладала схоластика. Гуманисты-интеллигенты не связаны определенной профессией. Они представляют новую аристократию – "аристократию духа"; их этико-философской доминантой является стремление к синтезу духовности. Они все направлены на изучение классической древней (греческой и латинской) литературы, философии, которые становятся эталоном культурной деятельности.

Эпоху гуманизма называют также Возрождением (Ренессансом). Сами гуманисты, выражая свой порыв, говорили о "воскрешении, обновлении" образцов античного мира в противоположность средневековью, которое ими понималось как "время... бедных умами ученых" (Лоренцо Валла), как "время темного тумана", время грубости и несоразмерности (Дж.Вазари). Когда творческой дух Возрождения угас, понятие гуманизма осталось в культуре в качестве обозначения научных дисциплин, занятых осмыслением внутреннего мира человека. Так появляется термин – гуманитарные науки.

Мысль эпохи Возрождения направлена на постижение самого человека в его взаимоотношениях с миром. Божество не отрицалось, но земное заслонило его. И это нагляднее всего проявилось в живописи. Так, в "Крещении" А.Верроккьо, по словам искусствоведа Вельфлина, Христос выглядит как скромный учитель. "Бегство в Египет" – это и бегство, и путешествие в неведомые края. "Тайная вечеря" – это торжественная трапеза, за которой обнаруживается предательство

95

одного из присутствующих. Постоянные сюжеты картин "Распятие", "Снятие с креста", "Оплакивание" – это неумолимая жестокость смерти, ее постоянное присутствие в жизни, горе близких, нежное сострадание женщин.

Специфическая черта философии Возрождения – деперсонализация Бога. Либо он растворен в природе ("природа есть Бог в вещах", – повторял Дж.Бруно), либо мир погружен в Бога (Н.Кузанский). Такой пантеизм и гилозоизм наделял природу способностью к бессознательному творчеству, ее собственным "языком", понимание которого вселяло надежду на познание и изменение этого мира. Отсюда появляется "натуральная магия", весьма популярны астрология, алхимия.

Пантеизм и призыв к опытному знанию, сенсуализм и магия, обожествление природы и психологизм представляют собой черты единой традиции философии Возрождения.

"Первый философ Возрождения", по происхождению немец, Николай Кузанский (1401-1464), учился в Гейдельберге, затем в Падуанском университете, где приобрел друзей среди итальянских гуманистов. В начале своей деятельности он был поглощен делом гармонического устроения мира и церкви на началах любви, свободы и суверенитета "верующего народа" , воле которого должен был подчиниться и сам папа. Однако в дальнейшем он отошел от своих полуутопических идей социального и религиозного единства Европы и человечества.

Николай Кузанский великолепно знал схоластику, был близок к мистике Мейстера Экхарта, усвоил философию античности и неоплатонизма, знал восточных Отцов церкви, профессионально владел математикой. Не изменяя традиции богословия, Николай Кузанский в то же время принадлежит уже будущей философии XVII-XX вв. Он предвосхищает Лейбница идеей равного онтологического достоинства всех вещей в мире; Канта – развернутой в "Науке незнания" системой космологических антиномий; Гегеля – триадным расположением мирового сущего; Гуссерля и Хайдеггера – учением о человеческой вселенной как априорной цельности.

В основе мироощущения Кузанского лежит божественное бытие-потенция как абсолютная возможность всего, которая парадоксальным образом есть и абсолютная действительность. Об этом всеобщем источнике и его творчестве можно что-либо высказать только в виде тоже "предположений" или "догадок", поскольку безграничность его проявлений все равно рано

96

или поздно опровергнет любое частное утверждение, превзойдет любое определение: он все может, сам мир – произведение Бога. Личная потенция творца выступает как "форма форм", потому что образует образ любой конкретной вещи.

Например, когда Бог хотел открыть понятие о Себе, Он сказал: "Я Бог всемогущий" (Быт. 17, 1), "Я тот, кто есть" (Исх. 3, 1). Это означает, что Бог как абсолютная духовность есть действительное бытие всякой возможности. Кузанский поясняет: любая вещь существует благодаря своей оформленности. Заключается ли сущность вещи в самой вещи? Считать так – значит утверждать, например, что сущность руки заключена в самой руке. Но мертвая рука – не рука. Рукой ее делает жизнь в духе. Следовательно, сущность руки имеет более истинное бытие в душе, чем в ней самой. Но в мире все вещи единичны и конечны. Бог как сущность этого мира, как чистая духовность есть форма всех возможных форм, бытие всякой возможности. Значит, то, чего нет и что может быть, не обладает действительностью в конечной (видимой, осязаемой) вещи. Следовательно, чтобы приблизиться к сущности, Богу надо стать выше разума, рассудка, чувства, и тогда Он сам обнаружит Себя перед теми, кто ищет Его в вере. То есть человеку надо отвлечься от сиюминутного, зримого, слышимого, не бегать и не суетиться, а стать выше себя. В ситуации такой остановки и напряжения мысли появляется обостренное чувство сознания, приближающегося к сущности. Об этом сказано: "Остановитесь и познайте" (Пс. 4, 11). Противоречия между тем, что Бог как "абсолютная возможность" (невозможная возможность или возможная невозможность) называет Себя беспредикатным ("Я есмь"), нет. "Я" Бога есть самообозначение, предполагающее "ты", то есть диалог, общение, в процессе которого появляются "он", "она", "мы", "вы".

Как связать единичность "Я" Бога с тем, что Он как сущее есть форма форм, с беспредельностью форм бытия? Кузанский говорит, что не следует смешивать эмпирически человеческое с запредельным божественным. Форме форм как беспредельному пределу соответствует не эмпирическая единичность, но "абсолютная единичность всех единичностей". Эта абсолютная всеобщность не просто совпадает с абсолютной единичностью, она сама в пределе есть "абсолютная единичность" (неединичная единичность, возможная невозможность). Именно это, по мнению Кузанского, имел в виду Дионисий Ареопагит: "Божье мы должны

97

познавать не по человеческому обычаю, но целиком и полностью от самих себя отстранившись и всецело перейдя в Бога". В таком общении с Богом осуществляется полнота образа Божия в человеке – конечной цели богоуподобления, совершенного знания и совершенного человека. Поскольку Бог, создав человека, отделил, освободил его от Себя, говорит Кузанский, постольку сам акт Его творчества был призывом к диалогу, свободному активизму, сотворчеству. "Человек, – говорит философ, – может познать иное, только полностью отрешившись от себя". Это значит, что лишь когда человек выходит за собственные рамки, отказывается от себя, своего маленького "я" (собственной точки зрения, мироощущения, пристрастий), – тогда он способен к тому, что принято называть творчеством. То, что говорит Кузанский, является как бы развернутой программой и путем глубочайшей внутренней интеллектуальной работы человека в целях собственного преображения.

В философии Кузанского бытие и свобода предельно конкретны, поскольку подлинная жизнь человека начинается в будущем, а настоящее и прошлое раскрываются только в связи с ним. Бог Кузанского, не имеющий никакого конкретного образа, постоянно обращается к каждому человеку, требуя однозначного ответа на вопрос о смысле его бытия, его жизненной программы. Для самого человека в такой ситуации должно стать очевидным, что его собственное будущее "отсылает" к прошлому, прошлое – к настоящему и оттуда опять в будущее. В учении Кузанского о человеке жизнь не дается готовой, она богата необычайными возможностями, позволяющими многое сделать для себя, для других, "во имя Бога". Поэтому человек, как считает философ, живет здесь, в этом мире, осуществлением возможностей в кругу невозможного. Говоря языком науки конца XX века, учение Кузанского о человеке есть "философия нестабильности", синергетика [1] как творчество в ситуации устойчивой неустойчивости личности, живущей в земном мире. Кстати говоря, ныне модное понятие синергетики заимствовано из учения о человеке Дионисия Ареопагита (VI в.).

1 Синергетика (от греч. sinergos – вместе действующий) – возникшая в 70-х годах XX века теория самоорганизации (И.Пригожин, Г.Хаген). Изучает процессы перехода открытых неравновесных систем от менее к более упорядоченным формам организации, от хаоса к порядку. В богословии используется термин "синергия", понимаемый как соработ-ничество человека с Богом в созидании спасения.

98

Идеи Кузанского непосредственным образом повлияли на натурфилософию Джордано Бруно, который с энтузиастическим восторгом ставил его "выше Пифагора, Коперника и Аристотеля". Крупнейший деятель эпохи Возрождения Дж.Бруно (1548-1600) продолжил традиции вольномыслия итальянских гуманистов в философии природы, в натурфилософии. Важнейшее положение, сформулированное Бруно, состояло в утверждении бесконечности природы. Бесконечное могущество Бога, по Бруно, не может ограничиться созданием конечного мира. Бесконечные свойства Бога Кузанского превратились у Бруно в бесконечность природы. Однако учение о бесконечности природы у него, в отличие от Кузанского, не осталось лишь умозрением. Опираясь на открытие Коперника, Бруно стремился дать физическую и астрономическую конкретизацию этого натурфилософского принципа. Переосмысляя теорию Коперника, Бруно освободил ее от традиционных представлений о конечности мироздания, замкнутого сферой неподвижных звезд, от взгляда, согласно которому Солнце составляет абсолютный центр Вселенной, а потому неподвижно. Развивая идеи Кузанского, Бруно доказывал, что любое небесное светило можно рассматривать в качестве центра мироздания потому, что он находится повсюду и – нигде, то есть обосновывал идею бесконечности Вселенной.

Формообразующее активное начало, считал Бруно, имеет своим источником материю. Но материя – это не просто источник деятельности. Ее развитие подчинено закономерностям, развертывающимся из некоего единого субстанционального принципа через многочисленные диалектические переходы, борьбу противоположностей, являющихся результатом деятельности "мировой души". Опираясь на гилозоистские представления, Джордано Бруно делает вполне конкретные выводы о необходимой заселенности иных миров, о характере движения небесных тел. Такого рода одушевление природы помимо влияния определенных тенденций античной философии имело под собой скрытое стремление не просто приблизиться к недоступному Богу, в лучшем случае позволяющему созерцать свое совершенство, а овладеть субстанциональными началами природы в целях ее практического использования.

99

Само понимание природы как единства противоположных начал добра и зла (Я.Беме), единичного и всеобщего (Т.Кампанелла), тепла и холода (Б.Телезио), очень близко к диалектике древних, однако акценты здесь расставлены иначе. Диалектические переходы в сочетании с гилозоизмом, с одушевлением природы и стремлением овладеть этой неуловимой, постоянно меняющейся "душой" вещей приводят к своего рода магии противоположностей... "Кто хочет познать наибольшие тайны природы, – пишет Бруно, – пусть рассматривает и наблюдает максимумы противоположностей и противоречий. Глубокая магия заключается в умении вывести противоположность, предварительно найдя точку объединения" [1]. В этой нацеленности на познание сути вещей – одна из величайших заслуг лучших представителей философии Возрождения. Однако стремление овладеть диалектикой противоположностей было весьма прямолинейным и зачастую оборачивалось попытками непосредственно воздействовать на субстанциональную основу вещей, которая представлялась им одушевленной, родственной человеку "микрокосму". Не случайно многие мыслители Возрождения занимались астрологией, ятрохимией, каббалой, различными видами "натуральной магии". Подобно натурфилософским системам прошлого, значимость философии в этот период также определялась построением всеобъемлющей закономерной структуры бытия, истинность которой обосновывалась "божественными прорицаниями, геометрической необходимостью, философскими доводами и очевидными опытными данными". Но если натурфилософия, философия природы древних являлась симбиозом философских положений, умозрений и наблюдений, то теперь сюда присоединяется еще один компонент – решение практических задач. Известная идея древних о соответствии микрокосма макрокосму приобретает особое звучание: универсальные философские законы пронизывают любую частицу бытия, они неотделимы от частного, "отдельного" существования. Естественным следствием такого хода мысли оказалось прямое, минующее весь сложный путь овладения объектом воздействие на "философское всеобщее " через ту конкретную форму, в которой оно себя проявляет. Это обратная сторона натурфилософского мышления, ведущая уже к прямому вмешательству философии в ход экспериментального действия. Опыт (эксперимент) оказывается лишь символическим выражением преобразования не самих материальных сил, а стоящих за ними мировых сил. Фи