Текст книги "Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления"

Автор книги: Фридрих Второй Великий Гогенцоллерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

АНТИ-МАКИАВЕЛЛИ, или ОПЫТ ВОЗРАЖЕНИЯ на МАКИАВЕЛЛИЕВУ

НАУКУ об образе государственного правления.1

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сочинение Макиавелли, касающееся науки об образе государственного правления,

по отношению к нравоучению обладает тем же самым свойством, что и сочинение

Спинозы, связанное с рассуждением об исповедании веры. Спиноза учением своим

разрушив основание веры, желал упразднить и само исповедание. В отличие от него

Макиавелли, приведя в негодность науку управления, создал такое учение, которое

здравый нрав превратило в ничто. Заблуждения первого были только заблуждениями его

разума, но заблуждения последнего связаны также и с практикой исполнения тех

оснований, которые приводились в его книге. Между тем, богословы, приняв вызов

Спинозы, и, направив на него оружие своей учености, опровергли его самым

основательнейшим образом, оградив тем самым учение о Божестве от его нападок.

Макиавелли же, напротив, не взирая на то, что он проповедовал вредное нравоучение,

хотя и был частично опровергнут некоторыми, однако даже до наших времен считался

зантоком науки управления.

Поэтому я предпринял попытку защитить человечество от врага, который само это

человечество стремится упразднить. Противополагая рассудок и здравомыслие обману и

порокам, я вознамерился своими рассуждениями опровергнуть так сочинение Макиавелли

– от первой главы до последней, чтобы это противоядие непосредственно следовало за

заразой данного учения.

Я всегда считал Макиавеллиеву книгу об образе государственного правления

одной из самых опаснейших среди всех вышедших до настоящего времени сочинений.

Эта книга, без сомнения, должна дойти до рук любящих науку управления. Однако никто

не способен так быстро посредством поощряющих слабости правил, приведенных в ней,

быть развращен, как молодый честолюбивый человек, дух и разум которого еще не

изощрены в том, чтоб правильно различить добро и зло.

И разве не почитается уже за зло то, что развращает невинность частного лица,

несведущего в делах сего света? Но уж гораздо вредоноснее будет развращение

государей, которые управляют народами, производят суд, являют пример своим

подданным, и которые через свое благотворение, великодушие и милосердие должны

быть живым подобием божества.

Наводнение, опустошающее земли, молнии, обращающие города в пепел и моровое

поветрие, истребляющее народ целыми областями, не могут быть столь вредоносны, как

опасное учение и необузданные страсти государей. Гроза небесная продолжаясь лишь

малое время, опустошает только некоторые области. Убыток от них хотя бывает и

чувствителен, однако его все же можно возместить. Но что касается пороков государей, то

вред от них своему народу гораздо длительнее.

Когда государи имеют возможность делать добро, если они этого пожелают, то

равным образом имеют они также власть и силу, по определению своему, делать зло, и

тогда сожаления достойно то состояние подданных, в котором они находятся по причине

злоупотребления высочайшей властью: если бывают подвержены опасностям их

собственность от ненасытности государя, их вольность от его своенравия, их спокойствие

от его честолюбия, их безопасность от его недоверчивости и их жизнь от его

бесчеловечия. Печальна участь того государства, в котором правитель захотел бы

царствовать по предписаниям Макиавелли.

Впрочем я не ранее того завершу свое вступление, как упомяну о тех, кто думают,

будто Макиавелли скорее описывал то, что действительно делают сами государи, чем

советовал, что им надлежит делать. Эта мысль многим понравилась потому, что

позволила смотреть на сочинение Макиавелли как на сатиру.

1 Перевод Я. Хорошкевича в нашей редакции.

Все те, кто против государей произнесли это изречение, без сомнения имели в виду

злых князей, живших в одно время с Макиавелли, деяниями которых он

руководствовался, или всех, кого обольстила жизнь некоторых тиранов, этого позорного

пятна человечества. Я прошу этих судей, дыбы они приняли во внимание то, что соблазн

престолом бывает слишком силен, чтобы против него устояла добродетель, присущая

человеческой природе, и, поэтому, не стоит удивляться, если среди столь великого числа

добрых государей можно найти несколько злых. Так, из числа римских императоров,

исключив Нерона, Калигулу и Тиберия, каждый вспоминает с удовольствием Тита,

Траяна и Антония, пробретших добродетелью священное имя.

Таким образом, считаться должно за великую несправедливость, если бы бремя,

которое принадлежит только некоторым из них, возложено было на всех государей, и

поэтому следовало бы в жизнеописаниях сохранять имена только замечательных

властителей. И, напротив, имена других вместе с их небрежением, неправедностью и

пороками, предавать вечному забвению. Правда, от этого уменьшилось бы число

исторических книг, однако возвысилось бы человечество, и честь быть включенным в

историю, и сохранить имя свое для будущих времен, или лучше сказать, предать себя

вечному воспоминанию, стало бы воздаянием за добродетель. Тогда макиавеллиево

сочинение не заражало бы уже больше политических кабинетов. Тогда бы каждый

гнушался противоречий, в которые Макиавелли впадает беспрестанно, и свет согласился

бы предпочесть истинную, основанную на правосудии, остроумии и милосердии, науку

государственного управления несправедливому и гнусному учению, которое Макиавелли

дерзнул предложить человечеству.

ОГЛАВЛЕНИЕ.

I О различных видах правления, и каким образом можно стать государем.

II. О наследственных государствах.

III. О смешанных державах.

IV. Каким образом сохранить престол.

V. О завоеванных государствах.

VI. О новых государствах, приобретенных храбростью и собственным оружием.

VII. Как должно управлять завоеванным государством.

VIII. О тех, которые стали государями посредством злодеяний.

IX. О гражданских державах.

X. О силе государств.

XI. О духовных державах.

XII. О разнообразном воинстве.

XIII. О вспомогательном войске.

XIV. Должно ли государю помышлять лишь о войне? Заблуждение взявшее свое

начало от охоты.

XV. В чем причина того, что людей, в особенности государей, восхваляют, либо

ругают.

XVI. О щедрости и управлении государем своим владением.

XVII. О жестокости и милосердии, и лучше ли быть страшным, нежели любимым

государем.

XVIII. Как должно государю хранить данное им слово?

XIX. Надлежит ли страшится презрения и ненависти?

XX. О различных вопросах, связанных с политической наукой

XXI. Каким образом поступать государю, если он желает быть почитаемым.

XXII. О министрах государей.

XXIII. Как государю избегать льстецов.

XXIV. Почему итальянские государи лишились своих земель.

XXV. О влиянии искушения мирскими удовольствиями, и как ему можно

противостоять.

XXVI. О разных видах переговоров и о причинах войны, которые можно назвать

законными.

ГЛАВА I. О РАЗЛИЧНЫХ ВИДАХ ПРАВЛЕНИЯ, И КАКИМ ОБРАЗОМ МОЖНО

СТАТЬ ГОСУДАРЕМ.

Если кто-либо пожелает основательно рассуждать о некоторой вещи, то ему

надлежит прежде всего исследовать ее свойство и, насколько это возможно, рассмотреть

предшествующее ей; в этом случае ему нетрудно будет вывести отсюда и всевозможные

следствия. Прежде, нежели Макиавелли сделал различие между державами по

свойственному им образу правления, надлежало ему, по моему мнению, первоначально

исследовать начало оного, и показать причины, побудившие вольный народ, принять себе

государя.

А, поэтому, разве не следовало бы ему, как мне кажется, в книге, в которой он

принялся проповедовать о злодеяниях и бесчеловечности, сделать напоминание о том, чем

истребляется варварство? Макиавелли не говорит, в результате, о том, что народы для

своего спокойствия и безопасности признали необходимым иметь судей для прекращения

ссор, защитников для сохранения от неприятеля пользования своим имуществом и

жизнью, государей для соединения частного с общенародным благом, что они ради своего

блаженства в самом еще начале избирать из своего числа самых мудрейших,

справедливейших, не корыстолюбивых, дружелюбных и мужественных людей.

И каждый государь должен почитать такой суд важнейшим для себя предметом, и

он должен стремиться вершить его ради благоденствия народа, которое государь обязан

предпочитать всем прочим выгодам. Правитель не является неограниченным

собственником народа, но выступает для своих подданных ни кем иным, как верховным

судьей. Но поскольку я предпринял последовательное опровержение вредного учения

Макиавелли, то считаю нужным высказывать свое мнение в той мере, в которой его

определяет содержание каждой главы.

Природа происхождения государей делает поступок тех, которые беззаконным

путем присваивают чужие земли, еще более жестоким. Они попирают ногами первый

закон смертных, который состоит в том, что соединение в людей в державу происходит

ради защищать от им подобных, и это тот самый закон, который осуждает бессовестных

победителей. Они прямо вступают в противоречие с намерением, изъявленным народом.

И, напротив, если народ находится под властью государя, который поработил его

насильно, то в таком случае он не только самого себя, но и всю свою собственность

жертвует ему, чтобы тем самым удовлетворить ненасытность и своенравие тирана.

Впрочем существует три законных средства с помощью которых можно стать

государем: по наследству, по выбору того народа, который имеет право выбора, и, третье,

если некто овладеет вражескими землями посредством справедливой войны. Все это

полагаю я за основание, на которое буду ссылаться в последующих своих рассуждениях.

ГЛАВА II. О НАСЛЕДСТВЕННЫХ ГОСУДАРСТВАХ.

Люди, как правило, ко всему тому, что в себе заключает древность, испытывают

особенное почтение, и если говорить о власти, которую древность имеет над смертными,

то ни одно иго не бывает сильнее, и ни одно из них не сносится столь охотно, как это. Я

далеко от того, чтобы противоречить Макиавелли в том, в чем каждый соглашается с ним:

да, наследственными государствами управлять удобнее всего.

Однако я к этому только хочу добавить, что наследные государи в своем владении

укреплены бывают тесным союзом, утвержденным между ними и сильнейшими

фамилиями государства, и государи уделяют княжеским дворам своей страны в

благодарность большую часть своего имущества и величия. Счастье этих фамилий столь

нераздельно со счастьем государя, что они его никак не могут оставить последнего, не

почувствовав при этом также, что следствием этого с необходимостью будет и их

собственное падение.

В наши времена многочисленное и сильное войско, как во время мира, так и во

время войны, в готовности содержимое государями, весьма способствует безопасности

государства. Оно удерживает в пределах границ честолюбие соседних монархов.

Маккиавелли говорит о том, что государю недостаточно быть украшенным

простыми дарованиями, а я желал бы, чтобы, кроме этого, властитель помышлял и о том,

как ему народ свой сделать счастливым. Народ, пребывающий в довольстве, никак не

может помыслить о возмущении; блаженствующие больше страшатся лишиться такого

государя, которой является их благодетелем. Поэтому никак не восстали бы голландцы

против испанцев, если бы тирания последних не возросла настолько, что голландцы в

случае восстания были по карйней мере не более несчастны чем до того2.

Королества Неаполь и Сицилия неоднократно отходили от Испании под власть

императора, а от императора снова к Испании. 3 Во всякое время завоевание это было

весьма легко осуществить потому, что обе власти казались весьма строгими, и потому

народы этих государств при каждом завоевании питались надеждой найти в новом

владыке своего защитника.

Какое различие между неаполитанцами и лотарингцами! Ибо когда последние с

легкостью признали чужое господство, вся Лотарингия утопала в слезах. Они жалели о

том, что лишались потомков тех герцогов, которые в течение многих столетий владели

этим процветающим государством, тех, кого они причисляли к достойным любви

государям. Память о герцоге Леопольде была для лотарингцев настолько любезна, что

когда после его смерти вдовствующая супруга принуждена была оставить город

Люневиль, весь народ пал на колени пред ее колесницей и несколько раз пытался

остановить ее лошадей, и было тогда много соболезнования и пролития слез по этому

поводу.4

ГЛАВА III. О СМЕШАННЫХ ДЕРЖАВАХ.

Пятнадцатое столетие, в которое жил Макиавелли, являлось еще довольно

бесчеловечным. Тогда печальная слава победителей и крайние предприятия, возбудившие

к себе известное почтение по той причине, что они совершались во множестве, были

предпочтены кротости, справедливости, взаимной симпатии и всем добродетелям. Ныне

же я вижу, что человечность предпочтительнее всех свойств победителя. Ныне не

поступают уже более столь дерзновенно, чтобы возвышать похвалами бесчеловечные

страсти, являющиеся причиной всего, что опустошает этот мир.

Я охотно бы желал знать, что побуждает человека возвышаться? И по какой

причине он может намереваться основывать свою власть на злосчастии и гибели других

людей? И как он мог думать завоевать славу в то время, когда он других делал

несчастными? Новые приобретения государя не делают тех, кем он владел до этого,

могущественнее; его подданные никакой от этого прибыли не имеют, и он заблуждается,

воображая, что из-за этого он стал счастливее. Разве мало таких государей, которые с

помощью своих полководцов овладели землями, которых они так никогда и не видели?

Это и есть известный род воображаемых завоеваний, когда делают несчастными многих,

2 Имеется в виду Нидерландская революция (1566 – 1609).

3 Речь идет о событиях начала XVIII в., когда, после войны за Испанское наследство Неаполь

перешел под власть Австрийского императора. Однако в 1735 г. в королевстве Обеих Сицилий (столицей

которого был Неаполь) воцарилась испанская ветвь Бурбонов.

4 После войны за Польское наследство (1733-35) герцогство Лотарингское было передано

Станиславу Лещинскому.

чтобы тем удовлетворить своенравие одного только человека, чаще всего совсем не

заслуживающего того.

Допустим, что этот победитель овладел всем миром; но сможет ли он завоеванным

управлять? Ибо сколь бы государь ни был велик и славен, однако он остается весьма

ограниченным существом. Едва ли он сможет вспомнить названия своих земель, – то, к

чему, казалось бы побуждало его честолюбие, желавшее, чтобы о завоеваниях его было

известно повсюду; однако даже для этого он оказывается мал.

Пространство земель, которыми обладает государь, не делает ему чести; несколько

миль земли, прибавляемые им к своему владению, не делают его славным; ведь, напротив

того, владеющие лишь десятой частью его земель бывают намного славнее.

Заблуждение Макиавелли при рассуждениях о славе победителя могло в свое

время быть общепринятым в тогдашнем обществе, и, на самом деле, не являлось

результатом его злобного характера. Впрочем, ничто не может быть так омерзительно, как

некоторые средства, которые он предлагает для удержания завоеванных земель.

Еcли их исследовать подробно, то ни одно из них не является законным или

справедливым. Необходимо, говорит, он, истребить весь род, владевший этими землями

перед их завоеванием. Можно ли читать эти положения без содрогания сердца? Ведь это

означает попирать ногами все, что есть святого в этом мире, и открывать дверь всяческим

заблуждениям. Таким образом, если честолюбивый государь силой отторгнет земли от

другого государя, то как можно предоставлять ему право тайно убить, или отравить ядом

побежденного? Победитель, если он поступает таким образом, вводит тем самым обычай,

который будет способствовать его собственному падению. Другой, честолюбивее и

способнее его, воздаст ему тем же и, напав на его земли, с таким же бесчеловечием с

которым тот казнил его предков, велит лишить его жизни. Макиавеллиево время

предоставляет нам много примеров подобного рода. Не видим ли мы, что папа Александр

VI находился в опасности низвержения с престола за его злодеяния, что гнусный его

побочный сын Цезарь Борджиа, будучи лишен всех земель, скончался в ничтожестве, что

Галеаццо Сфорца был умерщвлен в церкви, что Людовик Сфорца как узурпатор скончался

во Франции в железной клетке, что Йоркские и Ланкастерские князья в конце концов

истребили друг друга; что греческие императоры один другого тайно лишали жизни, пока

в конце концов, турки воспользовавшись их злодеяниями и слабостью, вовсе их не

уничтожили.5

Если в наши времена между христианами такие возмущения случаются редко, то

это происходит по большой части потому, что теперь положения здравого нрава известны

каждому. Все современные люди просветили свой разум, и мы должны за это благодарить

ученых людей, которые очистили Европу от этого зверства.

В другом месте Макиавелли утверждает следующее: необходимо, чтобы

победитель во вновь завоеванных землях основал себе резиденцию. Хотя это и не имеет

отношение к жестокости, а в иных случаях может оказаться и полезным, все же следует

принять во внимание: многие земли великих государей расположены так, что государи не

могут оставить свое местопребывание без того, чтобы остальные земли не оказались при

этом под угрозой. Государи являются первоначалом движения в государственном теле, и

им нельзя оставлять центра своих владений, дабы не пришли в упадок уже находящиеся

под его властью территории.

Третье политическое правило состоит в том, что необходимо во вновь завоеванных

землях учредить колонии, чтобы тем самым быть уверенным в их преданности. Автор

5 Александр VI Борджиаи Цезарь Борджиа– см. выше в материалах к «Князю» Макиавелли.

Сфорца– династия миланских герцогов в 1450-1535. Галеаццо Мариябыл убит миланскими

республиканцами в 1476 г., а Людовик(Лодовико) умер во Франции в заключении в начале XVI в.

Лакнкастеры– младшая ветвь династии Плантагенетов, узурпировавшая власть в Англии в 1399 г. В свою

очередь в XV столетии были выеуждены вести длительную граждаснкую войну с Йорками, так же

претендовавшими на английскую корону (т.н. война "Алых и Белых Роз"). Греческие императоры —

имеются в виду византийские императоры.

"Князя" в данном случае основывается на обычае римлян, но он упускает из виду то, что

если бы римляне вместе с колониями не отправили в новые земли и легионов, то бы они

очень скоро лишились бы своих приобретений. Он не рассуждает о том, что помимо

колоний и легионов римлянам необходимо было иметь также и союзников. Между тем

римские колонии и легионы были в счастливые времена республики разумнейшими

разбойниками, опустошающими в иные времена и всю вселенную. Они с помощью

хитрости сохраняли, то что приобрели несправедливо. Наконец, этот народ имел ту же

злую судьбу, что и остальные беззаконные победители.

Но рассудим ныне, могут ли колонии, о которых столь несправедливо судит

Макиавелли, быть такими полезными, как он нас в этом уверяет? Положим, что государи

отрядят поселенцев туда либо во многом, либо в малом числе. Таким образом, если число

их будет велико, они изгонят большое число новых подданных, опустошат их земли, если

же будут они в малом числе, то не смогут сохранить в своем владении приобретенные

земли и государи, не имея от этого никакой прибыли, сделают поселенцев несчастными.

Поэтому было бы гораздо справедливее в завоеванные земли отправлять солдат,

которые, будучи сплочены воинской дисциплиною и порядком, не станут притеснять ни

своих сограждан, ни подданных вновь завоеванных городов.

Это политическое правило было бы гораздо лучше первого, однако оно во времена

Макиавелли не могло быть известно, ведь в те времена государи еще не имели

достаточного войска, находящегося в постоянной готовности. Зато во всех странах

находились разбойники, которые, собираясь вместе, питались грабежом и насилием.

В те времена не имели представления о том, как содержать в мирное время

боеспособную армию, не имели также и никакого понятия о провианте для солдат, об их

казармах и о других учреждениях, благодаря которым государство в мирное время могло

пребывать в безопасности и от соседних держав и от войск, состоящих на жаловании.

Государь должен присоединять к своей державе князей, обладающих малыми

землями, и защищать их; он должен также возбуждать между ними несогласие, чтобы

мочь, когда пожелает возвысить их, или унизить. Это – четвертое правило Макиавелли.

Таким образом поступал Хлодвиг6, и некоторые другие государи, которые не менее него

были бесчеловечны. Но насколько же велико различие между этим тираном и подлинным

государем, который мог бы стать для малых князей примирителем их ссор и несогласий и

с помощью беспристрастного суда приобрести их почтение. Его разумность быстрее

сделала бы подобного правителя отцом соседей, чем притеснение их земель. Тем более

это верно, что его могущество должно служить им защитой, а не основанием для

истребления. Далее, справедливо также и то, что государи, желающие других принцов

возвысить насильно, сами бывали причиной своего падения, о чем свидетельствуют

многие примеры нашего столетия7.

Из этого я делаю заключение, что победитель, незаконно добившийся своего,

никогда этим не приобретет себе славы, и что тайное убийство в любое время является

позором для рода человеческого. Считаю также, что государи, причиняющие новым

своим подданным несправедливости и обиды, вместо того, чтобы пленять их сердца,

настраивают их против себя, и что нет никаких оснований оправдывать подобные

злодеяния, ибо это можно было бы сделать лишь при помощи тех положений, которые

выдвигал Макиавелли.

ГЛАВА IV. КАКИМ ОБРАЗОМ СОХРАНИТЬ ПРЕСТОЛ.

6 Хлодвиг– король франков (ум. 481-511 гг.), заложивший основы франкского могущества. Ловко

использовал противоречия между соседями: алеманнами вестготами, галльско-римской державой Сиагрия,

подчинив своей власти огромные территории от Гаронны до нижнего Рейна.

7 Речь идет о шведском короле Карле XII, который пытался посадить на польский престол вместо

Августа II, курфюрста Саксонского, своего ставленника Станислава Лещинского. Северная война, одной из

страниц которой была борьба за польскую корону, закончилась для шведской державы печально.

Желающий рассуждать об умонастроении народов, должен прежде всего сделать

между ними сравнение. Макиавелли сравнивает в этой главе турок и французов, которые

обычаями, нравами и умонастроением сильно отличаются друг от друга. Он исследует

причины, делающие завоевание турецкого государства трудным, а удержание его

простым. Кроме этого, он делает замечание, что Францию можно победить без особого

труда, но что постоянное возмущение населения, которое последует за завоеванием, будет

ежечасно угрожать спокойствию обладателя.

Макиавелли рассматривает эти вещи только с одной стороны. Он, имея в виду

единственный образ правления, думает, что могущество Оттоманской Порты и

Персидского государства основывается лишь на общепринятой у этих народов

негуманности, и на том еще, что только один человек, считающийся главой государства,

возводится ими на престол. Он думает, что неограниченная власть, таким образом

утвержденная, является самым безопасным для государя средством спокойного

царствования и противостояния неприятелю. Во времена Макиавелли было принято

считать, что знатность и дворянство во Франции некоторым образом делят власть с

государем, который в случае возмущения может оказаться в опасности.

Но я не уверен, что султан находится в меньшей безопасности, чем король.

Различие между ними состоит только в том что турецкий император принимает смерть от

янычар; в отличие от него же некоторые французские короли, были погублены бродягами,

монахами, или чудовищами, монахами вскормленными. Однако Макиавелли больше

рассуждает в этой главе о политических изменениях, нежели об особенных случаях. Он в

самом деле добрался до некоторых пружин различий между народами, но, по моему

мнению, главнейших перемен он не исследовал.

Различие климата, питания и воспитания людей создают абсолютное неравенство

между ними в жизни и умонастроении, а в этом и заключается причина того, что

итальянский монах является человеком совсем другого рода, нежели китайский мудрец.

Темперамент остроумного, но при том ипохондрического англичанина весьма отличается

от кичливой отваги испанца, да и француз также мало имеет общего с голландцем,

подобно тому как живость обезьяны отличается от медлительности черепахи.

Давно замечено, что восточные народы весьма строго придерживаясь древних

своих обычаев и от них никогда не отклоняются. Их старинные традиции, отличающиеся

от европейских законов исповеданием веры, обязывают их противостоять народам,

которых они считают неверными и которые могут нанести ущерб их государям. Те же

обычаи заставляют отвращать все, что может поколебать их исповедание. В результате,

хотя их монархи часто бывают низвержены, государство остается целостным.

Образ жизни французского народа, во всем отличный от мусульманского, являлся

отчасти причиной политических перемен, происходящих в этом государстве.

Легкомыслие и непостоянство характеризуют этот любви достойный народ. Он

беспокоен, своеволен и многие вещи ему быстро наскучивают, его тяга к переменам

касалась и важнейших вещей. Кажется, что столь любимые и ненавидимые французами

кардиналы, в течение длительного времени управлявшие государством на пользу себе8,

использовали правила Макиавелли ради низвержения знатных лиц и прилаживания к

характеру своего народа, чтобы таким образом предотвращать народные возмущения,

которые из-за легкомыслия французов постоянно угрожали государству. Политика

кардинала Ришелье не имела другой цели кроме унижения знати, дабы тем самым

возвысить власть государя, и положить ее в основу управления. В этом он так преуспел,

что до сего времени не видно во Франции никаких привилегий и признаков власти и силы,

которые могли быть употреблены во зло знатными людьми.

Кардинал Мазарини последовал во всем примеру кардинала Ришелье, которому

после многих попыток, встречавших ожесточенное сопротивление, удалось лишить

парламент основных преимуществ, и сегодня общество во Франции представляет лишь

8 Имеются в виду знаменитые кардиналы Ришелье и Мазарини.

тень того, которое существовало ранее. Иногда случается и ныне, что оно заявляет о себе,

но, как правило, ему затем приходится в этом раскаиваться.

Настоящее политическое искусство, побудившее министров учредить во Франции

неограниченную власть, научило их также и тому, чтобы поддерживать в народе

легкомыслие и непостоянство, – чтобы тот был менее опасен. Для этого устраивается

много такого, что способствует бесполезному времяпровождению. Отмена привычного

общественного устройства привела к тому, что те же самые люди, которые долгое время

противоборствовали императору, которые в оные времена могли пригласить в государство

стороннее вспомогательное войско, или восставать против Генриха IV и в то время, когда

он находился в младенческом возрасте, учредить великие беспорядки9, так вот, эти же

французы, утверждаю я, ни чем другим сегодня не заняты, кроме как стремлением

следовать изменчивой моде, и потому довольно часто меняют свои склонности. Таким

образом, взирая с удовольствием на одну вещь сегодня, завтра они ее презирают,

показывая во всех своих делах непостоянство и легкомыслие – в том числе и по поводу

своих любовниц, жилища и времяпровождения. Однако, несмотря на все это, сильные

армии и большое число их крепостей убеждают их в том, что владеют они своим

государством прочно, что позволяет им не страшиться ни внутренней брани, ни военных

предприятий соседних держав.

ГЛАВА V. О ЗАВОЕВАННЫХ ГОСУДАРСТВАХ.

Как управлять теми городами и княжествами, которые до завоевания имели

собственные законы? По мнению Макиавелли, нет никакого иного средства удержать в

подчинении вновь завоеванное вольное государство, кроме, как его разорение, и это он

считает самым безопасным способом избежать возмущений впоследствии! Несколько лет

назад один англичанин покончил жизнь самоубийством. После его смерти была найдена

на столе записка, в которой, оправдывая свое злодеяние, он уведомляет что лишил себя

жизни для того, чтобы никогда не болеть. Этот случай подобен разорению нового царства

завоевателем, предпринятого для того, чтобы никогда его не лишиться. Я уже не говорю о

человечности здесь, ибо это понятие вовсе чуждо Макиавелли.

Его, однако, можно опровергнуть собственным его оружием – корыстолюбием,

душой его книги, богом его науки об управлении, а также собственными его злодеяниями.

Макиавелли говорит, что государь, овладевший вольной державой, должен разорять ее

для того, чтобы владеть ею без опаски. Но зачем тогда предпринял он это завоевание?

Ответом будет, без сомнения, что оно необходимо было для увеличения его силы и

могущества.

Именно это я и хотел доказать: он делает совершенно противоположное тому, к

чему стремится. Ибо завоевание обходится ему весьма дорого: он опустошает те земли,

которые могли ему принести ему вред, если бы их население восстало. Всякий согласится

со мною в том, что обладание опустошенной и лишенной всех жителей землей, никак не

делает сильным государя. Я считаю, что если бы какой-либо монарх имел пустоши,

простирающиеся от Либена до Баркана, то это обладание не сделало бы его земли

плодоноснее, и я уверен в том, что миллион барсов, львов, крокодилов с миллионами

подданных, с изобильными городами, гаванями и многочисленными кораблями, с

трудолюбивыми гражданами, солдатами и со всем тем, чего можно ожидать от

многолюдной земли, нельзя поставить ни в какое сравнение с опустошенным краем.

Всякий со мной согласится в том, что сила какого-либо государства не связана с

обширностью его пределов; но с количеством живущих в нем людей. Взять хотя бы

Россию и Голландию, в первой мы видим не что иное, как болота и бесплодные острова,

9 Вероятно Фридрих говорит о войнах галлов с Юлием Цезарем, а затем о событиях XVI в. —

религиозных войнах, когда гугеноты приводили во Францию немецкие наемные войска. Генрих IV(Генрих

Наваррский) – король Франции в 1589-1610 г., основатель династии Бурбонов.

возникшие из лона обширного океана, напротив, Голландия – малая республика, которая

занимает площадь не более, чем на сорок восемь в длину и на сорок миль в ширину. При

всем этом она является небольшим политическим телом, имеющим многочисленные

внутренние связи. Многочисленный и трудолюбивый народ обитает на этой земле, и он

очень силен и богат. Голландия смогла сбросить с себя иго испанского господства,

господства самой сильной в те времена монархии в Европе. Торговля этой республики