Текст книги "Кровавый чернозем"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Так чем вам так милиция не угодила? – спросил между прочим нового знакомого Вячеслав Иванович. – Почему вот у нас народ так милиции не доверяет?

– А как же иначе? Мне, например, местные власти только палки в колеса вставляют, и милиция с ними заодно. Добро бы они меня же и охраняли за мои деньги. Пробовал я договориться – какое там! Ни в какую. Не до того им, видите ли. Уж я знаю, какими они там делами в районе ворочают… У нас тут не столица. У нас, извините, вся милиция живет на доход с продажи наркотиков. Не на чем им больше заработать. Ребята торгуют, а милиция прикрывает…

– То есть вы хотите сказать… – нахмурился Вячеслав Иванович.

– Чтоб они подавились этими деньгами, – неожиданно резюмировал Ковригин. – Верите ли, и так все самому приходится, сам доглядываю, где кто обмануть может, хитрю, интриги строю, запугиваю… А они мне говорят: место занимаешь. Предлагали у меня на участке коноплю сеять. Не сами, конечно, не по повестке, так, ребят своих подсылали… Угрожали, говорили, обагрит, дескать, твой чернозем кровушкой. Хрен им с маслом, а не конопля! Не на того напали. Ну, вот теперь и злобствуют. Корову у меня лучшую после этого убили. Выжить меня хотят! Ну а я не уйду. Я тут жил и жить буду, их всех еще переживу. И детей еще нарожаю, и они на моей земле закончат, что я начал! – вошел в раж Ковригин.

Помолчали. Выехали на бугор, стали осторожно спускаться – внизу в деревьях завиднелись первые дома центра, и блеснуло солнце на маковке непременной церкви.

– Эх, – тоскливо сказал Ковригин, озирая горизонт, – кабы вся эта земля моя была… Я бы не то что этот центр, я, пожалуй, и пол-Москвы бы прокормил. – А здесь что? Мерзость запустения. Трактора на полях ржавеют. Техники нет. Денег в деревне нет. Живем натуральным хозяйством… Площади пропадают незасеянные, непаханые. Сеют на них дрянь какую-нибудь кормовую… Убирать-то кому? Коровник раньше был – развалился. Ветер гуляет, стекла повынесли, рамы, двери… Баню строить хотели – начали даже, – да кирпич разворовали в процессе… Мост через речку деревянный снесли, бетонный строить стали – так год по сваям перескакивали, а машинам и вовсе не проехать… Иной раз такое зло берет! И ведь сами же во всем виноваты…

– Вот что, – сказал Вячеслав Иванович, вздохнув. – Вы ко мне, как будете в Москве, заходите, поподробнее расскажете… Что у вас тут с коноплей происходит. Очень это неприятно слышать, хотя, конечно, кое о чем мы в Москве тоже догадываемся… Главное, чтобы у вас примеры были настоящие, факты, а не догадки или слухи. И пожалуйста – хоть всю местную администрацию посадим.

– Век буду Бога молить! – обрадовался Ковригин. – А вы ко мне приезжайте, – сказал он, – накормлю, напою, порыбачим… Баньку истоплю. Пожалуйста!

Николай Петрович Ширяев, заместитель начальника районного отдела милиции, низенький, полный и лысоватый человек, с лицом, покрытым мелкими бисеринками пота, сидел у себя в плохо проветриваемом кабинете и глушил горячий чай с лимончиком, знатно помогающий от жары. Когда день переваливал за половину, можно было приступать к принятию ежевечернего «Жигулевского». Страсть к пиву была у Николая Петровича семейственная. Отец его пиво пил бочками, брат тоже непутевый… Знать, от какого-нибудь польского или немецкого предка досталось.

Весь районный отдел милиции по летнему времени щеголял в синих рубашках с коротким рукавом.

В обшарпанном помещении несло застоявшейся кислятиной. По коридору бродила беременная кошка. Делать было, как всегда, нечего, но Николай Петрович предпочитал протирать штаны на работе, чем выслушивать дома жалобы супруги и ее родителей.

Дверь открылась, и к Ширяеву заглянул Ваня Жаворонков, славящийся на всю округу необыкновенно оттопыренными ушами.

– Петрович! – сказал он. – К тебе люди из Москвы!

Николай Петрович удивился и вытер лысину несвежим платком.

Отодвинув Ваню, в кабинет вошел крупный лысеющий человек с важными повадками, а за ним еще какой-то моложавый рыжий хлюст и с ними почему-то местный подкулачник Ковригин, угрюмо смотревший на Николая Петровича исподлобья, – их разделяла давнишняя неприязнь.

– Вячеслав Иванович Грязнов, – внушительно представился старший из гостей. – Начальник Московского уголовного розыска. А это Денис Андреевич, мой племянник, юрист.

– Э-э, очень приятно, – протянул ошарашенный Ширяев, вылезая из-за стола. Прибывшие были, правда, в изрядно помятой и запачканной грязью одежде, но держались солидно – сразу было видно, что большие шишки. – К нам какими судьбами? Садитесь, пожалуйста, – спохватился он, указывая на разнокалиберные и шаткие стулья.

– Благодарствуйте, – важно произнес Грязнов, усаживаясь. Николай Петрович мельком взглянул на Ковригина, соображая, не в нем ли причина визита, много ли он успел наябедничать столичному начальству, и удивляясь только: неужели начальник МУРа сам будет заниматься такими ничтожными делами, как разбор жалоб какого-то частного предпринимателя?

– Вот наши документы, – продолжал гость, выкладывая на стол удостоверение. Молодой последовал его примеру.

– Что вы, что вы! – замахал руками Николай Петрович. – Вы меня обижаете, неужели я своих так не вижу? Добро пожаловать.

Однако документы взял и внимательно их осмотрел.

Неприятный хлюст-племянник в углу фыркнул и пробормотал что-то насчет того, кого считать своими, а кого нет, причем явно с тем намеком, что гусь свинье не товарищ. Но Николай Петрович решил погодить обижаться, сперва надо было поглядеть, с чем начальство пожаловало и не грозит ли это ему какой неприятностью.

– Это не для проформы, – пояснил Вячеслав Иванович. – Дело завести немедленно. У вас тут безобразия творятся, порядка никакого, честному человеку от своего имущества на пять минут отойти нельзя. Обокрали нас! В вашем районе. В первый раз в моей жизни! Я этого терпеть не намерен. Что же скажут о нашей милиции, если вор может безнаказанно обокрасть начальника МУРа?

Грязнов посвящал Николая Петровича в цель своего визита, но причина показалась заместителю начальника райотдела мелкой, нестрашной, даже выставляла начальство в таком, что ли, смешном свете, что Николай Петрович воспрянул духом и почувствовал себя гораздо увереннее. Это неприятно, подумал он, что машину у Грязнова сперли именно в его, Николая Петровича, подведомственном районе. Это ведь беспокойство… Скажут еще, что он виноват, развел у себя беспредел. Однако ничего страшного. Если начальство настолько беспечно относится к собственному автотранспорту (виданное ли дело – в России оставлять машину без присмотра!), местный райотдел обвинять не в чем.

– Да, не повезло вам… – притворился он сочувствующим. – Давно у нас таких случаев не было, тц-тц-тц… Может, чайку?

– Спасибо, пили, – коротко отвечал столичный начальник, хмурясь.

«Наябедничал все-таки, гад, – подумал Николай Петрович, замышляя планы мести Ковригину. – Погоди у меня… А, собственно, он-то что тут делает?»

– Обокрали и меня, – пробасил угрюмо Ковригин, как бы расслышав невысказанный вопрос. – Дом ограбили. Все унесли. Видеокассеты верните мне, больше ни о чем не прошу!

– У господина Ковригина украли не только материальные ценности, – пояснил Денис из угла, – но и духовные. Эти видеокассеты были дороги ему как память…

– Ага, – покивал понятливый Николай Петрович, – надо же, беда-то какая! И что за напасть? То не воруют, не воруют, а тут на тебе! Ну что ж… Заявленьице тогда напишите, который владелец машины, возьмите вот бумагу, ручку… И вы, гражданин Ковригин, тоже напишите, что у вас. А машина редкая, не волнуйтесь, постараемся найти…

– Уж постарайтесь. И телефон свой мне запишите… Я лично проконтролирую, как расследуется дело. Ну и вы мне, если что, сообщайте. Это я не столько о машине говорю, сколько об ограблении в доме Ковригина. А то как бы вы со служебным рвением по моему вопросу все остальные свои дела не забросили.

– Конечно, конечно, об чем разговор! – сказал Николай Петрович, бледнея от злости, подсовывая одновременно под локоть Грязнову бумагу и ручку.

– Это ведь опора наша, – продолжал развивать мысль Грязнов. – Такие фермеры. Именно на страже интересов этих образцовых граждан мы и должны стоять. И город они кормят, и налоги платят. И все это в таких трудных условиях… Так… Ну вы, собственно, не стесняйтесь, приступайте к делу, а я, с вашего позволения, тут пока посижу. Мы ведь вам не помешаем? Давно я при снятии показаний не присутствовал…

Пришлось Ширяеву скрепя сердце вести разговор с Ковригиным при свидетелях. Позвал он Жаворонкова, чтобы тот протоколировал, и начал вежливо, внимательно:

– Ну, рассказывайте, товарищ Ковригин, что именно у вас было похищено. Кого подозреваете?…

Ковригин перечислял, отвечал на вопросы скупо, но по делу. Наконец был составлен список украденного имущества. Николай Петрович вытер пот со лба. Столичный генерал опять загудел из своего угла, иронически посматривая на Николая Петровича:

– У вас есть какие-то мысли по поводу того, кто мог это сделать? Первый ли это случай в районе, или были уже подобные? Как давно это началось?

– Мелкие кражи, конечно, были, но обычно мальчишки, подростки, которым не на что выпить… Дачи регулярно обчищают, конечно, – отвечал Николай Петрович, подумав.

– Еще раз убедительно прошу – докладывайте мне о ходе расследования, – сказал Вечеслав Иванович, поднимаясь.

– До города-то как доберетесь? Давайте я сейчас вам машину предоставлю служебную, чтобы не долго, – засуетился Николай Петрович.

– Да что уж зря вашу машину служебную гонять. – Грязнов-старший был непреклонен. – Ну, прощайте, Николай Петрович, – сказал он, пряча на всякий случай руки в карманы. – Мы, пожалуй, поедем. Сами транспорт найдем.

– До свидания, до свидания, – закивал Николай Петрович.

Когда гости вышли, он закрыл дверь и пошел к окну. Гости уехали на машине Ковригина.

Ах, как нескладно все получалось. Насчет того, кто именно обчистил фермера, у Николая Петровича была твердая уверенность, и, кабы не столичные гости, дело он это спустил бы на тормозах, совсем, пожалуй, не стал бы им заниматься. Тем более что фермер этот был у него как бельмо на глазу. С другой стороны, если бы можно было так раскрыть это дело, чтобы к общему удовольствию – и своих, и чужих, – глядишь, было бы какое повышение, благоволение со стороны этого начальника МУРа… Но как это можно было сделать, Николай Петрович не знал, и потому оно представлялось ему со всех сторон опасным, темным, того и гляди, оступишься.

– А пойду я, пожалуй, домой, – сказал он, выходя в коридор, Ване Жаворонкову.

Ваня радостно улыбнулся. Раз он был больше не нужен начальству, он мог пойти подежурить на окраине города, возле пустыря, отлавливая и штрафуя парочки, занимающиеся любовью в машинах или прямо на природе. Смущенные любовники обычно денег не жалели и готовы были отдать блюстителю порядка все содержимое своих кошельков…

Когда Денис Грязнов явился домой, было уже довольно поздно. Добираться пришлось на электричке. Люда была дома и жарила на кухне картошку. Поначалу это его даже раздражало – у себя дома усталый человек не может остаться один. Он прошел прямо в грязных ботинках на кухню, плюхнулся за стол, не здороваясь. Люда молча посмотрела на него краем глаза, улыбнулась каким-то своим мыслям и помешала в кастрюльке. «Почему, интересно, она не спрашивает, отчего это я так рано вернулся и такой грязный?» – подумал Грязнов.

– А у меня джип украли, – не выдержав, сам сказал Денис и удивился: чего он жалуется?

– Бедный, – сказала Люда искренне и, больше ничего не спросив, поставила перед ним тарелку.

И тут Денис подумал, что в совместном проживании безусловно есть свои плюсы.

Глава вторая

Домой Ковригин вернулся воодушевленный. Еще бы – если начальник МУРа обещал лично проконтролировать расследование, местная милиция просто обязана внимательно отнестись к его делу.

Но прошло несколько дней, и… ничего не произошло. Абсолютно ничего. Ни осмотра места преступления, ни опроса пострадавших, то есть их, Ковригиных… Он пару раз наведывался в райотдел, но к Николаю Петровичу его не пустили… А случайные знакомые Ковригина были уже далеко! Ну в самом деле, не звонить же в МУР! И тогда Ковригин решил сам попытаться разыскать преступников.

– Хуже ведь не будет? – рассуждал он вечером, когда они с женой пили чай на летней веранде. – А кто его знает, может, и найду какие-нибудь кончики…

– Ты только поосторожней, Вася… – отвечала жена, – сам ведь знаешь, как к тебе относятся…

Ковригин знал. Но весть о его ограблении, которая уже облетела весь городок, ставила Ковригиных вровень со всеми. Он заметил, что бывшие недоброжелатели стали как-то приветливее. Любят у нас страдальцев, гораздо больше любят, чем благополучных и успешных. Эх, Россия, умом тебя не понять, это уж точно…

…Ковригин с самого утра бродил по поселку, иногда сворачивал в небольшие улочки, но скоро опять возвращался в центр. Будний день, середина недели, людей на улицах было не очень много, и Ковригин, озираясь то через одно плечо, то через другое, заходил в маленькие магазинчики, тесно лепившиеся друг к другу за большой церковью, что возвышалась недалеко от главной площади. Покупать он ничего не покупал, так, присматривался да прислушивался и все оглядывался на двери, будто кого-то ждал. Обошел он и вокруг запертой на огромный замок церкви, поглядел на разноцветное стекло витражей, в которых уже сплошь сияли черные дыры, поглядел на кучи белого кирпича, валявшегося рядом с храмом, – этот кирпич бы ему! Вполне хватило бы на летнюю кухню, к примеру. А то и на дровяной сарай!

Ковригин то и дело спотыкался на битом кирпиче и старался ступать по чистой земле, без камня. Чаще не получалось: битый камень сплошь покрывал площадь, давно не касалась этой земли хозяйская рука. Ничего подозрительного ни здесь, ни в магазинах, ни в небольших улочках найти не удалось. Попытки Ковригина заговорить с продавщицами на предмет «Не замечали ли вы новенький „рейнджровер“ с рампой на крыше?» воспринимались плохо. Ковригина даже не удостаивали взглядом. Люди нынче боятся совать нос в чужие дела…

«Никаких следов, никто ничего не видел, не слышал. А если и видел, то ни за что не скажет… – думал Ковригин. – Видно, надо менять тактику. Конечно, нужно идти в лес, на место преступления».

Приняв решение, Василий вышел из очередного магазинчика и, решив отправиться в лес, резко развернулся, едва не сбив с ног деда, долгожителя поселка.

– Ты чего? – растерялся дед, едва устояв на ногах, седая борода затряслась.

– Ну прости, дед, – Ковригин поддержал старика.

– Оглашенный, – это слово деда донеслось Ковригину вслед.

Ковригин шел быстро, не обращая теперь внимания ни на жителей, ни на магазинчики. Единственное, на чем он задержал взгляд, было здание милиции. Туда по одному подходили или подъезжали милицейские машины. Здание стояло на углу поселка и главной улицы, которая сбегала к реке.

Василий чуть помедлил, нерешительно поднялся на крыльцо.

– Вам кого? – наконец поднял голову дежурный.

– Нет, никого, – Ковригин сошел со ступенек и направился к лесу.

– Ходят тут, – проворчал дежурный, углубляясь в свою писанину.

…Василий Ковригин с детства все привык делать сам. Конечно, не сам привык, приучили. В основном дед, которому и был обязан Василий как лучшими своими качествами: силой воли, умом, выдержкой, фантазией – так и отрицательными: скрытностью и упрямством. Лена терпеть не могла эти его качества.

– Нет, ну ты пойми, ты вдумайся, – обычно семейный скандал начинался с этих ее слов.

Но Ковригин был не в состоянии ни понять, ни вдуматься, он просто упрямился, даже если и понимал, что неправ, свято следуя завету деда: «Ковригины всегда правы».

Будучи умным человеком, Василий в глубине души признавал свою неправоту, но признать это открыто никак не мог, гордыня не позволяла. Очень высокого мнения был о себе Ковригин. Да, собственно, для этого были все основания: в прошлом военный инженер, автор нескольких патентов на изобретения, большой специалист своего дела, да и просто на все руки мастер: что в доме ни сломается, все чинится исключительно ковригинскими руками. Да и не только в своем доме: всем соседям чинил Ковригин разные бытовые приборы – от радиоприемников до стиральных машин. И не просто чинил, а даже усовершенствовал: магнитофоны теперь служили одновременно будильниками, мигая светом и начиная играть в установленное время двести сорок мелодий приятной музыки вместо традиционных звонков.

Чего только не придумал Ковригин за годы жизни в поселке: и усовершенствованные сеялки-молотилки, и мини-трактор-мотоцикл, и аппарат для дойки коров. Правда, почти все его изобретения в последнее время имели прямое отношение к тому делу, которым сейчас занимался Ковригин, – к фермерству. Привык Василий серьезно и глубоко относиться ко всему, чем бы он ни занимался: военной ли инженерией, выращиванием ли молодняка, разработкой ли аппарата для механизированного кормления кур.

Но кроме всего прочего, была у Василия и тайная страсть, можно сказать, мечта всей его жизни: видеосъемка. В то время, когда его семилетние ровесники мечтали стать космонавтами, а потом, семнадцатилетние, хотели создать собственный бизнес, Ковригин мечтал о видеокамере. Это было непросто – видеокамера стоила очень дорого. Ковригин копил деньги, откладывал каждую копейку. И наконец через пару лет купив ее, Ковригин несколько дней не мог вообще ни о чем думать, кроме как о съемках, он только и делал что снимал. В основном то, что любил: природу, свои изобретения и тех, кого любил, – жену Лену и сына Алексея.

– Ну как ребенок малый, – ворчала под нос Лена, про себя радуясь вместе с мужем…

Поэтому ничто так не огорчило Ковригина в этой истории, как пропажа кассет, на которых были записи его сына – единственное, что осталось им с Леной после его гибели.

…Ковригин очень хорошо запомнил тот день, когда им сообщили о смерти Алеши. Было воскресенье. Стояла ясная, солнечная погода. Василий пил пиво на крыльце, запрокидывая бутылку и причмокивая после каждого глотка.

Пересохшее белье вяло надувалось на веревке, протянутой через весь ковригинский двор.

Лена пришла за бельем в коротком халатике, схваченном на животе одной пуговицей, по-домашнему.

– Людей так много на земле и разных су-удеб… Надежду дарит на заре паромщик лю-удям… – набрав полный таз белья, она ушла в дом и продолжала петь там.

Ковригин разглядывал солнце сквозь бутылку. Неожиданно хлопнула калитка. Ковригин оглянулся.

«Почтальон? Странно, в такое время», – подумал он. Все остальное происходило словно в вязком тумане. Он на всю жизнь запомнил это состояние…

– Телеграмма, – сказал почтальон, не доставая, впрочем, самой телеграммы.

– Ну? – спросил Ковригин. – Ты что, Сергеич?

– Ты только это – мямлил почтальон, нерешительно доставая из сумки сложенный бланк.

– Давай телеграмму. Чего копаешься-то? – весело подмигнул Ковригин.

Лена снова вышла с пустым тазом из дома.

– Вась, кто там? – крикнула она.

– Сергеич. Телеграмму принес, – негромко ответил Ковригин.

– От кого?

Она услышала, тихо подошла, словно почувствовала, что случилось.

А случилось то, что их сын, который служил на флоте, трагически погиб.

Ковригин не любил вспоминать подробности случившегося. Он не вполне понимал, зачем Лене понадобилось писать сослуживцам Алеши, узнавать, что и как произошло, о чем думал, что делал и что говорил их сын в последние дни своей двадцатилетней жизни… Ковригину казалось, что теперь все эти детали только делают еще больнее, еще страшней потерю…

Утешая жену и стараясь объяснить нелепость ее желаний узнать в деталях подробности гибели сына, Ковригин сам, стараясь, чтобы этого не видела жена, втайне снова и снова просматривал все сделанные им видеозаписи…

Как– то Лена застала его за этим занятием.

– Опять?

– Что – опять? – деланно удивился Ковригин.

– Ты думаешь, я не знаю?

– Что – не знаешь? Что – опять? – Ковригин растерялся.

– Только зря себя мучаешь, – Лена заплакала, Ковригин подошел к ней, обнял ее. – Бедные мы с тобой, бедные…

– Как раз таки мы с тобой богатые, – попытался сострить Ковригин, вышло не особенно к месту.

– Только кому все это теперь нужно? – сказала Лена.

– Как – кому? Жизнь продолжается. – Ковригин старался отвечать бодрее.

– Какая там жизнь, – Лена махнула рукой, – только о нем и думаю.

Она, тяжко вздохнув, присела на край дивана.

– А помнишь, он, когда родился, русый такой был, а потом потемнел, а как в армию провожали…

Лена снова заплакала. Ковригин задумался. Нужно было сказать какие-то точные, правильные слова, даже не утешения, а слова, которые придали бы сил, помогли обрести смысл. Он понимал, что жене сложнее, чем ему: у него все-таки дело, не позволяющее расслабляться, иной раз и захочешь оттянуться, да некогда. А у нее – одни воспоминания.

После смерти сына Лена ушла из школы, где работала учительницей. Василий понимал, что ей нужно время для того, чтобы обрести хоть какое-то душевное равновесие, но в душе он был против этого ее ухода. Он догадывался, что свободное время – тот самый резерв боли – ей сильнее вернет самые лучшие ее воспоминания, их воспоминания…

Работа не позволяла Ковригину уделять много внимания воспитанию сына. Этим в основном занималась Елена. Новые изобретения, патенты, проблемы, свои и чужие, – все это наполняло до краев жизнь Ковригина, отдавая семье одно из предпоследних мест. На последнем месте был у Ковригина сам Ковригин. Себе он уделял меньше всего внимания. Он мог забыть пообедать и поужинать, не спать ночь, разбирая какую-то очередную сломавшуюся недавно изобретенную штуковину, причем все попытки Елены вернуть его к нормальному ритму ничем не кончались.

– Как так можно? – жаловалась она. – Ты совсем не уделяешь времени ни мне, ни сыну.

– Ну как не уделяю? – обижался Ковригин. – А для кого я, по-твоему, все это?…

– Не знаю для кого, а нам нужно твое внимание, твоя ласка, твое слово, наконец!

– Все, – принимал решение в таких случаях Ковригин, – завтра все вместе идем в лес.

Походы в лес постепенно стали семейным праздником. Лена радовалась тому, что они вместе и все внимание, которое Ковригин обычно уделял своим железкам, теперь ее. Алеша радовался всему: и папе, и маме, и лесу.

– Папка! – кричал Алексей. – Я нашел!

По уши в грязи, Алеша, ему тогда было около восьми лет, тащил огромный гриб.

– Мы его будем целую неделю есть, правда, пап? – радовался Алеша.

Ковригину не хотелось разочаровывать сына.

– Давай лучше мы его засушим, а потом, когда ты вырастешь, это будет памятью о том, каким ты у нас был в детстве замечательным грибником, – предложил Ковригин.

– Нет, лучше съесть, – запротестовал Алеша.

– Я тоже думаю, что лучше съесть, – поддержала сына Лена.

– Какие вы у меня необразованные, – шутя расстроился Ковригин.

Пока они все вместе осматривали гриб, Ковригин объяснял сыну, почему этот гриб несъедобен, посвящая сына в лесные тайны…

Да, многое в жизни Ковригина было связано с этим лесом. Здесь прошли и его детские годы, и даже маршрут их с Леной свадебного путешествия прошел через этот лес: Ковригин счел нужным показать жене все, что он любил, приобщить ее ко всему, что знал и понимал он сам. Лена, правда, приобщалась с трудом. Ее больше прельщали бытовые радости, как, например, покупка стиральной машины с просушивающим белье устройством, которое очень быстро сломалось, а починить у Ковригина руки не доходили: дела находились и поважнее. Лена обижалась, он объяснял, она понимала и все равно обижалась. Потом, конечно, радовалась вместе с ним каждому его новому изобретению и вместе с ним и сыном отправлялась в лес…

«Вот уж точно, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь», – узнавал знакомые лесные тропы Ковригин, стараясь не отвлекаться на личные воспоминания, связанные с этим лесом.

Дорога петляла вокруг пригорков. Из синевы ельника пахнуло сыростью, под ногами захлюпала вода. Ковригин пожалел, что не обул дедовы боты, старомодные, с высокими голенищами. Зрелище, конечно, еще то, зато ноги в тепле и сухости.

Недавно прошли дожди, да и это место в лесу, само по себе болотистое, словно впитывало в себя всю воду, грозя утопить ольшаники по самую макушку. Постепенно лес впереди поредел, расчистился, за чахлым осинником вдали открылись зеленые кучерявые острова. Но попробуй дойти до этих островов! Раньше кормились на них кабаны, лоси, а теперь, бывает, и люди прячутся…

О том, что в районе появилась банда, Ковригин впервые услышал от Егора Назаренкова. Егор – сосед, через два дома от него, почти ровесник, на пару лет старше, был человеком хитрым, резким на слово. Поговаривали в поселке, что бабка у него ведьма была, вот и оставила она ему в наследство хмурые взгляды да черные мысли. Не любили односельчане Егора, а может, просто побаивались, слишком уж чужим выглядел он на их фоне: всегда трезвый, сдержанный, скрытный. Все вокруг него было сплошной тайной: чем занимался, на что жил? Жена Егора Ольга и Лена познакомились до того, как судьба свела Василия с Егором. Назаренков был одним из немногих людей в поселке, интересных для Ковригина. Ковригин знал, что у Назаренковых нет поселковых друзей, часто они куда-то уезжали с женой на старой «восьмерке». Поскольку никто не знал ничего, то и домыслы складывались самые невероятные.

– Пришел колдун, – услышал Ковригин как-то в очереди в магазине. Оглянувшись, он понял, к кому это относилось: в магазин вошел Егор.

«Злые языки страшнее пистолета…» – вспомнил Ковригин заезженную цитату из Грибоедова. Ко всему, что говорили о Егоре, он прислушивался, но почти ничему не верил. Егор нравился Василию: умный, веселый, сильный. Правда, было во взгляде соседа что-то странное, каждый раз, когда он смотрел, возникало ощущение, будто он знает о тебе какую-то тайну, прочитывает тебя насквозь. Да и сам разговор тогда с ним тоже состоялся странный.

– Зайди, – коротко сказал Ковригину Егор, когда они случайно столкнулись в продовольственном магазине.

«Зачем?» – хотел было спросить Василий, но сдержался, просто кивнул.

– Пиво будешь? – предложил Егор, когда Ковригин, улучив минуту, зашел после рабочего дня к соседу.

– Зачем звал? – ответил Ковригин.

– Просто, – уклончиво ответил Егор.

– Если просто, то я пошел, дел по горло, извини…

– Ты погоди-ка, хоть присядь, – засуетился Егор. По всему было видно, что он хочет что-то сказать, да не решается.

– Зачем звал? – повторил вопрос Ковригин.

– Поговорить хотел.

– Говори.

– Пиво будешь? – снова спросил Егор и прищурился, лукаво поглядев на Ковригина. – У русского мужика, сам знаешь, без пива-то язык не развяжется.

– А ты сам выпей, а потом говори, – предложил Василий, начиная раздражаться: «зайди» – было едва ли не приказано ему, а теперь делает вид, мол, просто выпить пригласил.

– Сам-то я могу, – в тон ему ответил Егор, – да я с тобой хочу.

– Со мной как-нибудь в другой раз, – заупрямился Ковригин. – Вот что, Егор, если что срочное, говори, а нет, я пойду…

– Ты ничего странного в поселке не замечал? – после некоторого раздумья спросил Егор.

– В смысле? – переспросил Василий.

– Ну, в смысле: ничего странного?

– Вроде нет.

– Ну и ладно, – Егор вздохнул с облегчением. – Ты, это, не обращай внимания…

– Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего, кстати, как насчет «как-нибудь в другой раз»?

– На следующие выходные пойдет?

– Забито, – согласился Егор, – а как с женами?

– В смысле? – не понял Василий.

– В смысле: с ними или без них?

– Куда же без них-то? – рассмеялся Василий.

– Это точно, – усмехнулся Егор.

Егор пожал на прощание Василию руку, пристально заглянул в глаза. Было в этом взгляде что-то настораживающее, словно какая-то тайна, которую Егор хотел, но по непонятной причине не решался открыть.

О том, что это за тайна и как она связана с интересующими его событиями, Василию удалось узнать гораздо позже.

Теперь же он, одолеваемый сомнениями, догадками и воспоминаниями, шел по лесу, ломая ветви деревьев, пугая соек и еще кого-то, кого именно, Ковригину не удавалось разглядеть, настолько быстро этот «кто-то» ускользал из-под его ног и, шурша, исчезал в лесных зарослях.

«Видела бы меня сейчас Лена», – думал Ковригин, пытаясь сориентироваться, отыскать место, на котором недавно должен был, по его расчетам, стоять джип.

Конечно, оба Грязнова уже осматривали место, откуда угнали их джип. Но Ковригин, человек, который знал здесь каждую кочку, каждое деревце, мог увидеть что-то важное, ускользнувшее от внимания даже опытных сыщиков.

Место было очень похоже, но явно не то. Такой вывод напрашивался потому, что место, на котором сейчас стоял Ковригин, было совсем нетронутым, даже трава здесь не была примята…

«Вот и ветки так растут, что мудрено было бы поставить тут машину, не обломав их», – соображал Ковригин. Оглядевшись внимательнее, он понял, что джип стоял не здесь.

«Все, нюх потерял, на пенсию пора», – ругал себя он.

Ковригин немного помедлил, потом пошел в направлении, которое ему подсказала интуиция. Она не подвела, вскоре Василий обнаружил следы.

Обломанные по краям тропинки ветви деревьев говорили о том, что Ковригин движется в правильном направлении. Вот и то самое место. Следов уже не было заметно никаких. Ну разве что чуть примятая трава… Ковригин присел на корточки, разглядывая траву и землю.

«Следы шин, вот они, видно, что джип „рейнджровер“ – следы от протекторов широкие…» – неторопливо размышлял Ковригин. Снова и снова осторожно, стараясь не пропустить ни сантиметра, он проводил руками по земле, по кустарникам, в зарослях прошлогодней высохшей и новой, зеленой травы. Наконец, вот оно!

«Нашел!» – едва не вскрикнул Ковригин и поднял с земли смятую пустую пачку из-под сигарет «Парламент».

«Здоровье берегут», – вспомнил Ковригин недавнюю рекламу по телевизору: оказывается, сигареты «Парламент» самые безвредные из всех сигарет, какие только продаются на нашем отечественном рынке.

Пачка была грязная, на нее, судя по ее виду, несколько раз наступили, искать на ней отпечатки пальцев (даже если бы такая мысль пришла ему в голову) было бы нелепо. Ковригин покрутил пачку в руке, подумав, вытащил из кармана прозрачный полиэтиленовый пакет, положил в него пачку, потом засунул все это в карман.

«Кто знает, – думал он, – а вдруг?» Что именно «вдруг», он не знал, но основательность во всем, что бы он ни делал, заставляла его поступить так, а не иначе. Как всегда, точнее, почти как всегда Ковригин оказался прав.

«Вот здесь стояла машина. Здесь они курили. Можно ли найти следы их обуви? – задумался Ковригин и осмотрел траву: понять по ней, где чьи следы, было сложно. – Неужели это все?» – думал он, окидывая взглядом лесную площадку.