Текст книги "Восточный проект"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава первая
Кардинальное решение вопроса

1

Самолет летел навстречу ночи. Над Екатеринбургом уютный, комфортабельный салон «Як-40» из специального авиаотряда «Россия» еще заливало высоко стоявшее солнце, ослепительно отражаясь в полированных панелях внутренней обшивки. Через два часа, над Новосибирском, начали сгущаться сумерки, солнце висело низко над горизонтом – большое и красное, предвещая на завтра ветреную погоду. В салоне включили свет. А еще спустя два часа, при подлете к Белоярску, стало совсем темно, лишь на западе оставалась еще тонкая алая полоска вечерней зари.

Каждый из четверых мужчин среднего возраста, пассажиров самолета, занимался своим делом. Один из них, лысый крепыш по фамилии Гаранин, дремал, опустив спинку кожаного кресла до почти лежачего положения. Другой, худощавый шатен в темно-синем в полоску костюме с желтым, аккуратно повязанным галстуком, лениво просматривал, сдвинув на кончик носа модные очочки, очередную газету, целая кипа которых валялась возле его кресла на полу. Скорее всего, уже без интереса, просто от нечего делать. Третий, устроившийся в хвосте самолета, толстый, кудрявый блондин в голубой ковбойке и джинсах, которого все звали Аликом, увлеченно читал наверняка детектив в яркой обложке – из тех, что продаются во всех газетных киосках, на вокзалах, в аэропортах специально для отбывающих в дорогу. Небольшая книжица карманного формата, что называется, на один присест, прочитал и выбросил, поскольку не жалко. Трамвайной ее называли раньше, эту литературу, чтоб в трамваях читать, на ходу, буквы чтоб не забывать.

Четвертый пассажир, сидевший отдельно от остальных за столом у раскрытого ноутбука, был строг и сосредоточен на протяжении всего полета. Даже перед заходом солнца не оставил своей работы, когда Алик подавал на стол, для всех, разумеется, поздний чай или ранний ужин – это как кто хотел назвать данный прием пищи. Чай, кофе, закуски всякие, бутерброды. А обедали по полной программе еще на подлете к Екатеринбургу, так что дискомфорта по части еды никто не испытывал. К тому же Алик старался, чтоб все выглядело лучше, чем на земле, во всяком случае.

Собственно, ради этих четырех человек и летел самолет почти через всю страну в старинный сибирский город. А там, внизу, в ослепленном прожекторами аэропорту их уже собирались встречать местные власти – это само собой, представители крупного бизнеса, ну и журналисты, как всегда. Большая, представительная компания собралась для встречи, успели и дополнительное освещение установить – для телевизионной съемки. Знали ведь, зачем московские гости пожаловали.

Впрочем, VIP-персоной в самолете был только один – сидевший за столом Сальников, министр Минтяжэнергопрома, остальные представляли его личный обслуживающий персонал: сотрудник службы безопасности, пресс-секретарь и буфетчик. Последний практически всегда сопровождал министра в его поездках, у Виталия Анатольевича было не все в порядке с желудком, и ему требовалась специальная диета, поддерживать которую в командировках бывало целой проблемой. Но Алик не роптал, Сальников никогда не капризничал, несмотря на свой жесткий характер. Двоим другим тоже нередко приходилось находиться при шефе – в силу их профессий.

Лететь оставалось уже совсем недолго. Выглянувший из пилотской кабины бортмеханик сказал, что они на подлете, минут пятнадцать, не больше. Да это и чувствовалось, потому что самолет заметно начал снижаться и, видимо, скоро собирался заходить на посадку.

Сальников никуда не торопился и по-прежнему медленно листал записи в своем ноутбуке...

На недавнем заседании кабинета министров он сжато, насколько это было возможно ввиду жесткого регламента, особенно тщательно соблюдаемого в присутствии президента, докладывал о результатах своей командировки в Соединенные Штаты – о встречах там с представителями крупнейшего бизнеса, а также о беседе с американским президентом, которая, вопреки заранее оговоренному краткому времени, отведенному фактически для информации, длилась сорок пять минут. И длилась бы дольше, но над душой у американца висел один из его помощников, несколько панибратски, но довольно-таки красноречиво показывавший шефу на свои наручные часы. Ну, это у них, видно, принята такая свободная манера, когда проходят встречи и ведутся разговоры, не ограниченные строгими официальными рамками, потому что президент видел красноречивые жесты, нетерпеливо и несколько комично отмахивался и гнул свою линию.

Разговор шел по-английски, Сальников достаточно хорошо владел этим языком. Еще не занимая кресла министра, а руководя главком в этом же министерстве, он довольно часто выезжал на международные симпозиумы, форумы, да и у себя был вынужден постоянно принимать многочисленные иностранные делегации.

Невероятная и по большей части не контролируемая даже «компетентными органами» открытость, которую начала демонстрировать всему «свободному миру» Россия в начале девяностых годов, в прямом смысле распахнула двери перед любым не только иностранным бизнесменом, но и авантюристом, жуликом. И количество лиц, интересующихся российскими наработками в области энергетики, немедленно увеличилось даже и не на порядок, а много выше. А так как чаще всего любители российской халявы пользовались непременным покровительством государственных чиновников достаточно высокого уровня, – иначе откуда бы в стремительно нищавшей России одномоментно появилось столько чиновников с сумасшедшими счетами в иностранных банках? – то разбираться со всей этой «шоблой», говоря на их жаргоне, Виталию Анатольевичу приходилось чаще всего самому. Иные его помощники были ничуть не лучше тех же чиновников, направлявших к нему «важных иностранных партнеров» со своими недвусмысленными рекомендациями. Тогда и пришлось ему срочно озаботиться тем, на что, к сожалению, мало обращал внимания в институте, – на изучение английского. И это в дальнейшем очень ему помогало, ибо в серьезных беседах убирало лишнее, а подчас и опасное звено. Опасное в том смысле, что иной раз закрытая тема разговора могла стать достоянием чужих заинтересованных ушей.

Почти часовая беседа с американским президентом велась без посторонних, если не считать таковым настырного сотрудника Белого дома, явно озабоченного своими проблемами. А президента, помимо вопросов текущего и перспективного сотрудничества Штатов и России, очень, как заметил Сальников, интересовали наработки, в частности, научно-производственного объединения «Норильский никель» в области водородной энергетики. Побывав накануне встречи с президентом в Детройте, где Виталий Анатольевич беседовал с топ-менеджерами General Motors относительно их видения перспектив водородного автомобиля, он теперь мог вполне компетентно отвечать президенту, ибо министр был, что называется, в теме.

Отчитываясь о своей командировке на заседании кабинета министров в Москве, Сальников, по сути, повторил в более краткой форме уже для широкого круга своих коллег то, что подробно изложил в записках для президента и премьер-министра. Точнее, он заострил внимание коллег на том, что пытался внушить упрямому американцу достаточно здравую мысль: инвестиционная деятельность в нынешних условиях сотрудничества – это уже дорога с двусторонним движением. И потому не только Америке открывается в России широкое поле для инвестиций. Уже и несколько российских компаний вложили за последнее время в американскую экономику свыше миллиарда долларов. И это вовсе не отток капиталов, как заявляют российские оппоненты, это живое свидетельство того, что отечественный бизнес вошел в пору своей зрелости, что он может вполне успешно расширять горизонты собственного участия в мировой экономике и завоевывать себе новые рынки.

А главной темой обсуждения в Белом доме были инвестиционные проекты. Первый их тип касался совместных с американскими компаниями проектов, реализуемых на территории России. Второй – это самостоятельные проекты российских компаний в США. И наконец, третий тип – совместные проекты США и России, осуществляемые в третьих странах. Другими словами, министр как бы готовил американских партнеров к осуществлению совместного проекта века – строительства нефтепровода из Восточной Сибири к побережью Тихого океана, то есть тут, по его представлению, сочетались первый и третий типы.

Открытым в данном проекте пока оставался один важный вопрос, который в настоящее время становился главным: куда пойдет поток российской нефти – в Японию или в Китай? И позиция Соединенных Штатов, как партнеров в осуществлении проекта, была немаловажной.

У обоих вариантов имелось немало как горячих и заинтересованных сторонников, так и не менее ожесточенных противников, и битва предстояла – это понимали все в правительстве – нешуточная, в прямом смысле не на жизнь, а на смерть. Потому что в этой большой международной игре вокруг глобального, можно сказать, стратегического проекта на кону стояли миллиарды, и никто не желал жертвовать собственными приоритетами ради чьих-то политических целей. А в том, что здесь и прослеживалась большая политика, уверены были все – и в Кремле, и в зале заседаний кабинета министров российского Белого дома, и далеко за его пределами, на бескрайних просторах Сибири, Дальнего Востока и в странах ближайших соседей.

Вот, в принципе, и командировка Сальникова в Штаты стала своего рода разведкой, прощупыванием позиций будущих партнеров, их интересов и, естественно, приоритетов. У японцев они – сугубо свои, у китайцев – тоже, естественно, свои. Серьезную заинтересованность (почти озабоченность, как привыкли долдонить в американской прессе) высказали и американцы. А про Россию и говорить нечего, отечественные нефтяные магнаты, без сомнения, давно успели разделить шкуру еще не убитого медведя.

Конечно, проект будет внимательно рассматриваться, изучаться, обсуждаться, проходить различные стадии согласований и утверждений, начиная от всякого рода комиссий и кончая высшей инстанцией, но в ближайшее время уже намечен официальный визит Президента России в Японию, и, разумеется, японцы обязательно выскажут недовольство неокончательно сформулированной позицией России в этом глобальном вопросе, который для Страны восходящего солнца не менее важен, чем нерешенная проблема нескольких Курильских островов.

Президенту России требовалось иметь свою личную, достаточно обоснованную и в то же время жесткую точку зрения по данному вопросу. Сальников и не удивился, когда после окончания заседания кабинета министров к нему подошел помощник президента и негромко сказал, что ему, Виталию Анатольевичу, назначена сегодня на половину восьмого вечера встреча с президентом по поводу вопроса, о котором министр сегодня и докладывал. Он понял, что президент желает знать и его собственное видение проблемы. Ведь в своем сжатом выступлении Сальников просто физически не смог бы сформулировать и изложить в понятной форме то, как ему самому представляются проблемы, связанные с осуществлением «Восточного проекта» – такое условное название будет еще долго фигурировать, и, возможно, не только до окончательного утверждения планов и сроков строительства нефтепровода. Упомянуть в названии Китай либо Японию было бы непростительной политической ошибкой. А так – что называется, простенько и со вкусом: «Восточный проект», поди разберись, в чей карман...

Значит, на доклад. В министерстве Виталий Анатольевич сложил в папку те материалы, которые могли бы ему пригодиться при обсуждении вопроса у президента, и отправился в Кремль.

Документы, которые он захватил, касались в первую очередь проблем освоения ресурсов Восточной Сибири. Ясно ведь, что реализация самого проекта не может быть проведена в один прием. Как специалист, Сальников это прекрасно понимал. Но видел он и то, что наверняка привлекло также внимание и российского бизнеса: уже само начало строительства принесет огромные «быстрые деньги». Практически сегодня можно будет начинать работу с Талаканским, Ванкорским и другими разработанными месторождениями нефти и газа Восточной Сибири, а также вести разведку новых. И это обстоятельство тем более важно, что общую мощность нефтепровода эксперты определили в восемьдесят миллионов тонн нефти в год. Цифры, прямо надо сказать, впечатляющие, значит, и к пуску объекта необходимо быть готовым заранее.

Личная точка зрения Сальникова, проработанная, кстати, достаточно грамотными специалистами, была такова. Строительство «трубы» на первом этапе следовало вести от Тайшета до Сковородино и одновременно начинать возведение терминала на Тихоокеанском побережье. Дальнейшее же решение вопроса рисовалось следующим образом. Чтобы помирить между собою все стороны, от Сковородино можно было сделать ответвление на Китай. И тогда тридцать миллионов из восьмидесяти могли бы получать наши китайские соседи. Ну да, все это в том случае, если бы они с такой постановкой вопроса согласились. Но они продолжают настаивать, чтобы вся нефть шла только к ним. И успели заручиться в этом смысле поддержкой определенных влиятельных сил даже в Москве, в правительстве. А японцы категорически возражают вообще против «китайского ответвления», они тоже не собираются ни с кем делиться русской нефтью. И американцы, судя по реакции их президента, будут активно поддерживать их в этом вопросе. А это очень серьезно, потому что проект-то совместный. И если озвучивать сегодня «китайский вариант», то, естественно, у японцев возникнет недоуменный вопрос: зачем же тогда строить терминал? Значит, русские предпринимают очередной отвлекающий маневр? Как же будет под таким обстрелом чувствовать себя в Токио российский президент? Очень двусмысленное у него получается положение.

А между тем уже и внутри России развернулась жаркая борьба за каждый из вариантов. И как обычно, в стране, где крупный бизнес хоть и поднял голову, но повадки его страшно далеки от цивилизованного ведения дел, где пока (хм, пока!) торжествуют взятка и пистолет, совсем не исключены и скоропалительные криминальные решения вопросов. К сожалению, нельзя забывать и об этом факторе, ведь слишком большие деньги гуляют, слишком серьезные интересы затронуты – и не только в политике и экономике, но и в криминальной среде.

А «труба» что? Ее все равно построят, и нефть по ней потечет, принося государству и частным компаниям гигантские барыши в долларах, иенах или... юанях.

Однако политика политикой, в конце концов, и японцев с китайцами можно будет уломать на согласительный вариант, нефть дороже амбиций. Но теперь не менее важным становится собственный, внутренний вопрос. Надо привлечь к проекту, уговорить, уломать, убедить российских инвесторов, причем убедить в наиболее выгодном именно для России варианте. Сальников считал таковым совместный, «японо-китайский». Но, увы, мог бы при этом навскидку перечислить не менее десятка своих могущественных противников. Однако, как человек честный и не желающий идти на компромиссы с собственной совестью, он считал своим долгом высказывать личную точку зрения вслух, обосновывая ее прежде всего государственными, а не шкурными интересами. Что он, кстати, и делал на заседаниях правительства. Но министра за эту его «твердолобость» – почему-то позицию государственника кое-кто желал именовать только в такой, уничижительной форме, – мягко говоря, недолюбливали. Да, это, пожалуй, действительно мягко сказано. Но меняться Сальников не собирался, видимо, и президент знал об этом, возможно, поэтому их беседы каждый раз отличались взаимным пониманием.

Мысленно просчитывая сейчас, сидя в машине, возможные результаты сегодняшней встречи, – тема ее тайны не составляла, речь, как он предполагал, могла идти разве что об уточнении единой позиции, – Виталий Анатольевич уже прикидывал и собственные перспективы.

Буквально днями вернулся из утомительной по своему напряжению поездки в Штаты, потом занимался материалами проекта, который, в сущности, курировал лично, пошли отчеты, совещания... С молодой женой толком не посидел, не поговорил, не пообщался, хотя и обещал ведь, а теперь чувствовал, что грядет новая – и снова нелегкая – командировка, на этот раз в Сибирь. Придется лететь и уговаривать, убеждать несговорчивых магнатов, что российскому бюджету «японский вариант» необходим как воздух. Но не исключен и совместный. Это если иного выхода из тупика не будет. Наверняка у президента об этом и пойдет основной разговор.

Виталий Анатольевич неожиданно улыбнулся. Улыбка на его постоянно деловом, озабоченном лице была такой редкостью, что водитель, хорошо знавший характер «хозяина», глазам своим не поверил и удивленно уставился в зеркальце на Сальникова, сидевшего на заднем сиденье. Министр покачал головой, хмыкнул и только потом заметил взгляд шофера.

– На дорогу смотри... – И после паузы спросил недовольным тоном: – Есть вопрос?

– Нет. Просто увидел, вы улыбаетесь, Виталий Анатольевич. Чего-то хорошее вспомнили?

– Ты не поверишь, – неожиданно для самого себя сознался Сальников, – анекдот вспомнил... Старый, черт-те когда слышал... Местечковый маклер собрался устроить свадьбу Ривки, засидевшейся в девках дочери старого Хаима, и князя Гагарина. Отправился уговаривать Ривку. Уговорил. Вышел, вытер платком мокрый лоб и сказал: «Ну слава богу, полдела сделал – Ривку уговорил, пойду теперь уговаривать князя Гагарина».

Водитель рассмеялся, но, к чему этот анекдот, интересоваться не стал. «Хозяин» и так показался ему сегодня непривычно разговорчивым. Да, впрочем, и Сальников вряд ли сумел бы объяснить, что он сам сейчас выглядит, наверное, как тот маклер, поскольку собирается уговаривать сибиряков, большинство из которых, по имеющимся сведениям, будут выступать сторонниками «китайского варианта». Китайцы ведь тоже, поди, зря времени не теряли, успели крепко «заинтересовать» своих лоббистов. Да и сами сибиряки больше пользы для себя лично – а что, такое время! – видят в настоящий момент не столько в межгосударственных, сколько в межрегиональных связях, в своих приграничных возможностях торговли бывшим «всенародным достоянием»...

Президент оказался хорошо информированным, ну конечно, у него же еще и свои каналы. Поэтому и разговор пошел сразу без экивоков, да к тому же встреча была как бы неофициальной, а потому ни прессы, ни посторонних на ней не было. И разговор шел откровенный. Сальников изложил свою точку зрения – со всеми возможными издержками, касавшимися изменений и дополнений в деталях, но не в главном – в направлении, и президент согласился с ним. А в конце разговора, в буквальном смысле как тот самый маклер, о котором почему-то недавно вспомнил в машине Виталий Анатольевич, президент сказал с непонятной усмешкой:

– Нам с вами остается только надеяться, что мы, в вашем лице, естественно, сумеем доказать нашим российским инвесторам важнейшие преимущества выхода к океану. С экономической точки зрения, скажем пока так. Поэтому здесь особенно важно определить для них золотую середину между неповоротливым и отчасти даже заскорузлым местным патриотизмом и объективными потребностями всего государства. Одновременно надо убедить ваших возможных оппонентов в том, что и соседей наших мы тоже обижать не станем ни в коем случае и будем следовать и дальше четко в русле наших государственных, а не региональных, частных договоренностей. Это прежде всего они и должны понять и усвоить. А уж как там они между собой станут договариваться, на своих уровнях, это их личные проблемы. Вы понимаете, о чем я?

Сальников отлично понимал, какого рода договоры могут заключаться с теми же китайцами на местном уровне, и знал также, какое после этого начинается давление на центр.

– Просто надо смотреть на вещи объективно, – продолжил президент, – и жестко определять основные приоритеты, имея в виду, в первую очередь, государственную целесообразность. Короче говоря, у вас имеется целая неделя. – Он произнес это с таким выражением, будто министр обладал вечностью. – И я уверен, что с вашей энергией и знанием проблемы вы справитесь с задачей. На мою полную поддержку и необходимую помощь можете рассчитывать...

Потом президент вернулся уже к чисто политическому аспекту проекта и подчеркнул, как особенно важно нам именно теперь иметь среди «восьмерки» основных мировых партнеров России весомый голос и активную поддержку наших инициатив со стороны восточного соседа. И это касается не только вступления России во Всемирную торговую организацию, в перспективе имеются немало совместных с Японией высокотехнологичных проектов, поэтому усложнять наши и без того непростые отношения не следует, японцы чрезвычайно чувствительны к таким проблемам, которые нам иной раз представляются бесспорными. А ведь еще предстоит их уговаривать на «китайское ответвление».

И в заключение разговора президент снова настойчиво повторил, что очень надеется на известные уже дипломатические способности министра Сальникова и на его верное понимание проблемы, имеющей в данном случае первостепенное международное значение.

Словом, президент дал министру карт-бланш. Но и определил жесткие сроки. Сегодня пошел первый день из семи отпущенных...

...Сальников выключил компьютер, закрыл его и, отодвинув занавеску, уставился в темный иллюминатор, за которым не было ни единого огонька, только сплошная, будто бархатная, провальная чернота. Луны тоже не было, а звезды, которые сопровождали самолет после захода солнца, исчезли в сплошной облачности, в которую он нырнул. Начиналась самая неприятная часть полета – быстрое снижение и заход на посадку. А значит, появится отвратительное ощущение тошноты и головокружения, – сколько ни летал Виталий Анатольевич, превозмогая свое физиологическое отвращение к авиации, какие только ни принимал таблетки, практически почти не помогало. И когда начиналась эта сумасшедшая предпосадочная тряска, и желудок почему-то оказывался не на своем месте, а словно упирался в гортань, Сальникову казалось, будто он сидит не в комфортабельном салоне самолета, а на разбитой, тарахтящей старой телеге, кривые колеса которой без конца проваливаются в глубокие дорожные ухабы. Похоже, и сегодня был тот же случай.

Сальников, искоса глядя на спутников, застегивающих на себе привязные ремни, проделал ту же операцию и сам откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза, прислушиваясь к тому, что происходило у него внутри организма.

Через несколько минут этой отвратительной тряски что-то сильно громыхнуло где-то у него под ногами или рядом. Самолет подбросило, потом он снова провалился в очередную яму, показавшуюся теперь уже вовсе бездонной, и затем задрожал с нарастающей силой, будто этот отлаженный, технически совершенный аппарат приближался к той роковой черте, за которой его физическое существование должно было разом прекратиться.

Умом Сальников понимал, что это – бред, но чувства... но все ощущения указывали на самый трагический исход. Единственное, чего не почувствовал в себе Виталий Анатольевич, – это паники, хотя острый миг откровения подсунул ему мысль, что именно так, вероятно, и наступает конец. Конец всему...

Он заставил себя открыть глаза и взглянуть на спутников. Те болтались, привязанные в креслах, прижав головы к коленям и обхватив их руками. Сальников вспомнил, что именно таким образом и приказывают делать пассажирам при аварийных посадках. Но если это так, значит, ощущения его не обманывают? И еще это значит...

Додумать он не успел, потому что почти физически ощутил на собственной коже, как по большому телу самолета, там, снаружи, вдруг что-то резко и сильно хлестнуло – раз, другой. И самолет тут же, сильно накренясь на левый борт, так что со стола сорвался и куда-то улетел ноутбук, провалился вниз, а следом, уже со всех сторон, обрушились на него с нарастающей силой новые толчки и удары. Оглушающий грохот и леденящий треск стремительно нарастали, свет в салоне погас, и вдруг над головой Сальникова обрушился невероятной силы удар. Но, буквально за миг до того как лишиться сознания, Виталий Анатольевич успел почувствовать, что какая-то неведомая, грохочущая сила безумно больно смазала ему по лицу и вместе с креслом отшвырнула его в сторону...

2

Ожидаемый самолет должен был приземлиться в аэропорту «Надеждино» в 23.15. Где-то в районе двадцати трех часов с борта правительственного лайнера сообщили – и об этом стало почти сразу известно ожидающим данный самолет от главного диспетчера, – что экипаж начинает выполнять необходимые действия для захода на посадку. По расчетам наземных служб, самолет должен был коснуться посадочной полосы через шесть минут. Ну, плюс-минус минута туда-сюда. Все зависело и от того, как пилотами будет выполнен заключительный маневр.

Возглавлял весьма представительную группу встречающих министра Минтяжэнергопрома местный губернатор Василий Игнатьевич Прохоров, собиравшийся приветствовать Сальникова прежде всего как личного посланца президента, а уж потом как собственно министра. Так, во всяком случае, довольно прозрачно намекнул ему по телефону Костиков, представитель президента по Сибирскому федеральному округу. Сам же он вместе со своим коллегой из Дальневосточного округа собирался прилететь завтра, прямо к началу совещания. Зачем это надо было делать, в смысле – устраивать торжественную встречу у трапа, Василий Игнатьевич не знал, а Костиков не сказал. Просто посоветовал. Но к его советам приходилось прислушиваться. Нынче от них, от этих представителей, многое зависело.

А будь воля самого Прохорова, так ничего б он не стал устраивать, никаких торжеств. Но Василий Игнатьевич достаточно ясно представлял себе, с какой целью прилетает в его отдаленный Восточносибирский край высокий гость и о чем он будет вещать с трибуны, – иначе какого дьявола губернатору кормить в Москве целую армию дармоедов-информаторов. И поэтому, даже вопреки собственному желанию, он был вынужден сейчас соблюдать некий пиетет, от которого его, по правде говоря, тошнило. Он не привык сдерживаться в своих оценках, пусть они кое-кому и могли показаться неправомерными либо слишком вызывающими, резал правду-матку в глаза всем этим высокопоставленным чиновникам и считал свою «сибирскую» прямоту отличительной чертой характера.

Помимо Прохорова здесь, в аэропорту, присутствовали еще четыре губернатора из соседних краев и областей, а также руководители губернских законодательных собраний, лидеры крупнейших партий и, наконец, видные представители большого бизнеса Сибири и вездесущая пресса.

При известии о том, что самолет должен вот-вот приземлиться, все оживились, отошли от стола, где хозяевами был накрыт вполне скромный по сибирским понятиям фуршет – так, исключительно для своих, чтоб ожидание скрасить, да и настроение не уронить, – и потянулись из VIP-зала наружу, к летному полю. Заторопились и девушки в русских парчовых, до пят, сарафанах, высокие, стройные красавицы, все поголовно с длинными косами и в шитых жемчугом старинных кокошниках, чтобы традиционно встретить дорогого гостя хлебом-солью.

«Ладно, хуже не будет, – думал Прохоров. – Сибирь отродясь гостеприимством славилась... традиция, не нам менять...» Да к тому же и само совещание, по мнению коллег, могло, как выражались еще совсем недавно, стать отчасти судьбоносным. Это если в Москве всерьез решили увязать «глобальный прожект» с конкретными нуждами регионов, а не просто выкачивать нефтедоллары. Или нефтеиены, один хрен. Тот же Костиков, например, полагал, что так оно и есть, о проблемах, мол, и речь пойдет, но откуда ему про нужды-то знать? Он здесь временный, не первый уже по счету представитель, не понравится наверху, и перетасуют колоду. А «труба»? «Труба» вещь полезная, если ее в умные руки... Вот тебе и перспектива развития гигантского региона Восточной Сибири. Недаром же кто-то – кажется, иркутский Нестеров – сострил недавно: пусть-ка они там, в Москве, вырежут из географической карты ножницами нашу Восточную Сибирь, да наложат ее сверху на Европу, так чего, извини, от той Европы-то останется? И краев не видать! Вот, мол, мы какие, с нами не считаться никак нельзя. Кажется, это уже дошло, наконец, и до Костикова, потому что он от первоначальных своих жестких рекомендаций – ну как же, бывший генерал! – перешел к вежливым советам. Теперь, с усмешкой подумал Прохоров, очередь за президентом...

Так-то оно так, точнее, хотелось, чтоб было так, но пока у каждого свой резон. Ну на кой черт ему, Прохорову, Япония, когда Китай под боком? И тот не просто готов хорошо платить, а уже платит... А кому-то, вишь ты, Япония ближе, тем же дальневосточникам, например. И каждый свои личные интересы лоббирует...

Гостя ожидали, но самолет все не прилетал, словно где-то потерялся вдруг. Нетерпение понемногу переходило в раздражение. Время назначенного прилета давно уже вышло и теперь тянулось поразительно медленно.

Послали гонца к диспетчеру, но тот, вернувшись через короткое время, доложил, что в диспетчерской тоже ничего понять не могут. Борт полчаса назад вдруг перестал отвечать, а потом и вовсе исчез с экранов радаров, то есть ситуация становится уже совершенно непонятной и, можно сказать, неуправляемой. Короче, в диспетчерской паника.

Среди встречающих поднялся ропот недоумения, более похожий на возмущение. И все взоры немедленно обратились к Прохорову, как к хозяину положения.

А Василий Игнатьевич – тучный, похожий на большого медведя, поднявшегося на задние лапы, и обученный, по упорно распространяемым его оппонентами слухам, примерно таким же манерам, и сам не считал нужным скрывать свое негативное отношение к авиации, у которой никогда и ни черта не получается по расписанию вообще и к бессовестно опаздывающему министру в частности. И свое открытое недовольство он немедленно высказал вслух и достаточно громко, обращаясь к коллегам, но адресуясь к первому заместителю этого самого министра.

Тот стоял чуть в стороне от главной группы встречающих, в компании троих местных нефтяных королей, о чем-то негромко беседуя, и сохранял на лице олимпийское спокойствие и нарочитую непринужденность в чуть расслабленной позе. Он, казалось, не обращал никакого внимания на «ропот толпы».

«Ничего не случится, – стараясь не выказывать своих эмоций, в отличие от „шибко темпераментного“ губернатора, рассуждал он мысленно, – переживут, им полезно, этим ископаемым. Тоже мне корень нации, соль земли... Вот по-китайски заговорите, и будет вам ужо...» И усмехнулся своему предположению, которое вовсе и не показалось ему сейчас каким-то несбыточным, фантастическим, как в забытом анекдоте про двух вельможных польских панов, собиравших окурки китайских сигарет в Варшаве, на бывших Иерусалимских аллеях, переименованных в проспект Мао Цзедуна, и споривших, что все-таки «при Советах, проше пана, было найлепей», то бишь гораздо лучше.