Текст книги "Ловушка для Черного Рейдера"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Они разговаривали в рабочем кабинете, который был наверняка оборудован не только подслушивающими устройствами, но, возможно, и ловко замаскированной видеокамерой. Поэтому никаких вольностей с помощницей Турецкий не допускал.

– Понятия не имею. А надо узнать? – с готовностью отозвалась Света.

– Нет… незачем, – лениво ответил он, – это я так, вообще, в порядке размышлений… Или он был нерадивым студентом, или изначально, ну, полный дурак! – Турецкий радостно рассмеялся, вызвав у девушки ответную реакцию. – Только, пожалуйста, никому не говорите о моем мнении по поводу этого бездарного деятеля, будет очень неудобно, если до него дойдет наша с вами, увы, суровая оценка. А так – живет себе человек в неведении, и счастлив. Даете мне слово?

– Даю? – радостно пообещала Светлана.

– Вот и спасибо. А я – вот к чему. Тут у меня, в некоторых показаниях, несколько раз промелькнули ссылки на дело о похищении… – Турецкий уткнулся в свои записи. – Вот, к примеру, речь о Нине Крюковой. Отягощено групповым изнасилованием, угрозами убийства и так далее… По моему глубокому убеждению, оно, это уголовное дело, могло бы иметь прямой выход на Маркина. Как мне ни жаль разочаровывать того же Инокентьева, да и Никишова – иже с ним. Эти мальчики, очевидно, так и не поняли чрезвычайных усилий, двигавших действиями насильников – с одной стороны, и пыточных дел мастеров – с другой. Даже судя по малым ссылкам в оставшихся в деле немногих показаниях, задачи и противоправные деяния и тех и других были практически одинаковыми. Не заметить этого невозможно… Ведь мы не можем исключить, что это одни и те же фигуранты. Хотя нет, я, пожалуй, не совсем прав, можно не заметить, и даже нужно, если тебе кто-то приказал. Но вот кто – это уже вопрос…

Турецкий сознательно не ссылался на материалы, переданное ему Аллой Стериной, он ставил свои вопросы так, будто такое мнение ему подсказали факты неумелого обращения самих следователей с собственными материалами, которые были переданы москвичу после тщательной «ревизии». Ну да, разумеется, из дел было изъято все то, что могло бы пролить хоть какой-то свет истины. Но Турецкий, им на беду, оказался настоящим провидцем! Он, оказывается, умеет читать даже между теми фразами, которые отсутствуют в скудных показаниях. Великий мастер – одно слово! Значит, те начнут тщательно перепроверять свои материалы, безуспешно пытаясь найти в них источник информации Турецкого. Что, собственно, и требовалось доказать.

Теперь они будут заняты делом, ожидая при этом от руководства очередной серьезной взбучки за нерадивость. Начальству-то наплевать на частности в материалах уголовного дела, оно приказало убрать, – не сделали? Вот и отвечайте! А пока им станут задницы мылить, можно успеть встретиться с пострадавшей Ниной. Только сейчас Турецкий хотел это сделать в паре со Светланой. Чтобы она, как женщина, помогла ему «разговорить» Нину и убедить ее вспомнить неприятные для пострадавшей частности – это во-первых. И привязать к себе младшего юриста более крепко – во-вторых. Она ж и сама побоится докладывать начальству о подобном демарше.

– А как у вас сегодня вечером со временем, Светлана Георгиевна? – лениво, чуть ли не в растяжку, спросил Турецкий.

– Нормально, и если я вам нужна, любое ваше указание, Александр Борисович…

– Я не могу вам указывать или приказывать, уважаемая Светлана Георгиевна, я могу только просить или умолять – в зависимости от того, что вам приятнее слышать, но был бы искренне рад, если бы нам с вами удалось сегодня вечерком немного побродить по городу. Пообщаться, так сказать, в парке, на набережной, на спуске… – Он называл адреса. – Понимаете, с юности храню привычку. Когда хожу, и город узнаю, и думается лучше. А вы мне очень подходите в данном случае еще и как превосходная советчица, которая в курсе всех наших общих дел. Или все-таки у вас иные планы, и я их нарушаю?

– Для вас я изменю любые планы. Тем более ради дела!

– Ну что вы, Светлана Георгиевна, какие дела? Просто немного отвлечься от этой… бесконечной лабуды. Знаете, если вы согласны, тогда я сейчас намечу несколько основополагающих вопросов, и потом мы с вами обсудим их, по ходу… хорошо? Я сейчас накидаю несколько вариантов своих вопросов, а вы посмотрите, идет? Ну, а вечерком вернемся к ним и обсудим. Где-нибудь, за чашечкой. Вы ведь знаете наверняка, где лучше… Я не злоупотребляю?

– Ну что вы, Александр Борисович, – девушка так и расплылась в своих чувствах.

Вот уж начальство-то должно обрадоваться: клюнул, наконец! И еще Светлана поняла, что ей дается время, чтобы передать эти вопросы своему руководству. Она молча улыбнулась и встретила в ответ поощрительное подмигивание «важняка».

Вечером, уже в темноте, они встретились в оговоренном месте, у входа в центральный парк. Турецкий вежливо поцеловал девушке ручку, взял ее под локоток и медленно повел в темноту аллеи.

– Хрен кто здесь отыщет нас с тобой, – небрежно бросил он, и Света расхохоталась от неожиданности такого обращения. – А ты уверена, что у них на вооружении нет приборов инфракрасного видения? Специальных ночных биноклей там или чего-то другого? Нынче техника далеко шагнула.

– Откуда? – она продолжала смеяться, хотя и немного нервно.

– Ну и славно, тогда будем гулять до посинения.

– Сейчас еще можно, но позже будет довольно прохладно… – многозначительно намекнула она.

– А этот вопрос я уже продумал, – небрежно бросил и при этом нахально ухмыльнулся Александр Борисович.

Турецкий вывел девушку к боковой аллее, узкой и упрятанной в тени высоких деревьев. Остановился, огляделся и только тогда быстро прошел с нею по аллее до выхода на проезжую часть улицы. Там, у бортика, стояла машина. Турецкий подошел и нагнулся к опущенному стеклу водителя.

– Часом не из Богоявленска?

– Оттуда, садитесь.

Турецкий со Светой, которая несколько растерялась, уселись сзади, и Александр Борисович, наклонившись вперед, протянул руку водителю и представился:

– Турецкий Александр Борисович, друзья зовут Сашей. И – моя чудесная помощница, хоть и местный кадр. Но она не виновата. Я читал у классика мировой литературы, выходца, кстати, из ваших мест, про то, что иногда на обыкновенной навозной куче, посреди помойки, вырастают цветы сказочной красоты. По-моему, это как раз тот самый случай. А вы – Павел Антонович? Мне о вас говорили.

– Все так, я слушаю вас.

– Времени у нас, увы, немного. «Хвосты» здесь привешивать научились. Но не до конца. Думаю, по дороге мы успеем кое-что обсудить и понять. Я хочу встретиться с Ниной и Еленой Сергеевной. При вас. И после этого желательно попасть обратно, в район набережной. Где мы со Светланой Георгиевной продолжим вечерний променад. С моционом. Сколько времени у нас уйдет на это дело, как вы считаете, Павел Антонович?

– А вы с материалами-то предварительно ознакомились? – с ноткой недоверия, очевидно в связи со столь коротким и энергичным «броском», спросил Дергунов.

– Ну а как же! Поэтому я и хотел бы уточнить некоторые детали. С тем, чтобы иметь полное юридическое право оформить материалы как протоколы собственных допросов, понимаете? Все дословно повторять заново я не хочу. Должна быть разница. Да и пострадавшая, и свидетели наверняка уже кое-что подзабыли. Вот я и хочу напомнить. Ну а материалы эти, как вы понимаете, остаются абсолютно секретными, они появятся в самый решающий момент, когда крыть мерзавцам будет уже нечем и должна будет рухнуть их последняя надежда на покровителей.

– Неужели накажете? – с недоверием спросил участковый уполномоченный, уже попытавшийся однажды установить истину и даже доказать ее.

– Сам – вряд ли, с вашей помощью – да.

– Ну, тогда в дорогу. Говорите, что хотите знать? А я постараюсь вспомнить все с самого начала.

– Если я диктофон включу, не возражаете? На необходимость проведения аудиозаписи как вещественного доказательства мы с вами специально укажем в самом начале.

– Конечно, не возражаю. Дай-то Бог!

– И еще. О том, что я собираюсь «копать» в уголовном деле, уже прекращенном по причине отсутствия у следствия доказательств и улик, не должен знать никто.

– Улики-то у них пропали, – ответил Дергунов, – но у меня остались копии.

Турецкий повернулся к Светлане и увидел ее блеснувшие в свете встречных фар глаза. Светлана кивнула с сосредоточенным видом, понимая высокую ответственность момента.

– Очень хорошо, тогда начнем… Итак… – Турецкий включил диктофон и сказал: – Я, первый помощник генерального прокурора Российской Федерации, государственный советник юстиции третьего класса Турецкий Александр Борисович, допрашиваю участкового уполномоченного города Богоявленска, капитала милиции Дергунова Павла Антоновича в качестве свидетеля и в связи с возобновлением расследования по уголовному делу лейтенанта милиции Маркина Евгения Макаровича, а также по уголовному деду о похищении, связанном с изнасилованием и примененной угрозой смерти по отношению к жительнице города Богоявленска гражданке Крюковой Нине Петровне. Напоминаю свидетелю его права и обязанности…

В двенадцатом часу ночи Александр Борисович, по-прежнему держа под локоток Светлану Георгиевну, вышел на набережную и отправился в сторону пристаней, где горели яркие огни и играла музыка. На плечах у девушки была утепленная куртка Турецкого, которую тот предусмотрительно брал с собой в командировки в предвидении подобных ночных ситуаций. Турецкий рассказывал потрясающе смешные истории про своего лучшего друга, начальника Московского уголовного розыска Славку Грязнова, а Светлана уморительно хохотала. И, что особо могло быть важным для любого наблюдателя, абсолютно искренне. Не поверить ей было нельзя.

Мимо медленно прогуливающейся вдоль парапета парочки шли люди, некоторые приостанавливались и с улыбками оглядывались на звонко и заразительно смеющуюся девушку. Когда, опередив их, прошел человек средних лет и тоже, словно невзначай, обернулся, но, очевидно, не узнав знакомых, пошел дальше, Света чуть придержала шаг. Александр Борисович понял. Остановился и стал искать в «ее» куртке сигареты, ловко демонстрируя при этом, что его руки заняты не только этими заурядными поисками. Словом, пока нашел, пока достал и закурил, любопытный вынужден был отойти подальше.

– Наш? – тихо спросил Турецкий.

Девушка кивнула и добавила:

– Опер из ГУВД. Узнал, конечно.

– И прекрасно, то, что нам и требуется. Светик, я тебя не слишком компрометирую?

– Хороший вопрос, – негромко хихикнула она и прижалась к нему.

– Тогда, помимо всех прочих моих к тебе чувств, я хочу именно сейчас искренне выразить свою огромную благодарность за то, что ты мне сегодня очень очень здорово помогла.

– Ну, что там моя помощь!..

– Не скажи. Ты с большим тактом, чисто по-женски, сумела убедить Нину вспомнить не самые приятные, скажем так, моменты ее жизни. Столько ведь лет прошло, она, конечно, хотела бы забыть об этом. Да и ворошить такое прошлое… Нет, ты настоящий молодец.

– А ведь ты, я заметила, нигде меня не упомянул, что, пожалел?

– Не в этом дело. Тебе, дорогая моя, совершенно ни к чему эти отвратительные игры подлых мужиков, чище будешь. А потом мне ведь «светить» тебя, Светик… хм, смешно получилось, да? Совсем не хочется, просто по-мужски. И это – не обычная жалость, нет, это – еще наш с тобой разумный подход к делу. Ну, и мой разумный подход тоже. В общем, родина тебя не забудет.

Она посмотрела на него почти в упор и усмехнулась:

– Лучше бы ты о себе сказал.

– А обо мне и слов нет. Но я, кажется, догадываюсь, о чем ты так усиленно сейчас думаешь.

– Да, это очень сложно угадать!

– А вот приедешь однажды в Москву… Потому что здесь я, абсолютно честно говорю, не хотел бы рисковать ни твоей репутацией, ни твоей жизнью. Мне ведь давно известны провинциальные нравы.

– Посмотрим, – многообещающе пропела «младшая юристка». – Про личный телефончик, я надеюсь, ты не забудешь?

– Можешь быть уверена.

Очевидно, у девушки уже появилась такая уверенность, потому что она смелой рукой обняла его сбоку, прижавшись при этом несколько крепче, нежели обычная прогуливающаяся по ночной набережной парочка. А он, в свою очередь, прижал к себе рукой ее плечо. И они медленно отправились дальше. Даже дурак понял бы, что ни о каких рабочих проблемах речи тут и близко не идет.

– Я еще хочу тебе пару слов сказать. – Вернулся к своей теме Турецкий. – По поводу сегодняшней поездки. Все организовано правильно, но… и на старуху бывает проруха. Если у кого-то возникнет подозрение, что ты могла участвовать в этом деле, у тебя имеется толковое алиби. Мы гуляли по парку, ко мне подбежал какой-то мужчина средних лет, который, как ты поняла, меня знал. Но в темноте ты не смогла его запомнить, а фонарей в той части парка не было. У тебя даже появилось подозрение, что я нарочно это сделал, как бы прикрываясь тобой. Мы с мужиком о чем-то поговорили, и я сказал тебе, что должен отлучиться буквально на полчаса. Ты хотела сопровождать меня, но я твердо заявил, что мы завезем тебя домой, а позже я вернусь и мы продолжим прогулку. Что и произошло. По твоему мнению, у меня состоялась неизвестная тебе встреча с каким-то свидетелем, о котором я не стал упоминать. Как ты ни старалась разузнать. Подходит?

– Более чем, только я должна маму предупредить, когда я пришла к когда ушла снова. – Она улыбнулась и слегка прижалась к его плечу. А может, действительно девушке стало прохладно?..

Турецкий был уверен, что его риск оказался оправданным, в деле начались серьезные подвижки. А между ним и Светланой после той ночной прогулки установились такие теплые отношения, когда люди стараются даже исподволь проявлять почти незаметную заботу друг о друге. И это ведь так понятно в обществе, в котором произошел раскол даже в области моральных устоев, не говоря о том, что многие привычные и светлые понятия превратились в никому не нужные химеры…

Проводив Светлану до ее дома и весело об целовав ее руку – от обнаженного локтя до кончика мизинца, Александр Борисович, принципиально не глядя по сторонам, бодро отправился в гостиницу. Придя в номер, он запер дверь, погасил верхний свет и, задернув портьеры, включил настольную лампу. Но предварительно проверил, нет ли в ней какой-нибудь «подглядывающей мерзости». Да и по номеру прошелся внимательным и натренированным взглядом – не в первый же раз.

После этого он надел наушники, включил диктофон и начал писать протокол допроса свидетеля Дергунова. Четкие вопросы – ясные ответы.

Затем он достал старые, исправленные им сегодня копии свидетельских показаний Нины Крюковой и ее матери и также перенес их на свежие листы протоколов.

Завтра утром, где-нибудь за десять-пятнадцать минут до появления у подъезда гостиницы водителя Гарри Пархомовича, Александр Борисович передаст эти протоколы Игорю Сорокину, который совершенно случайно окажется в гостиничном буфете, куда зайдет выпить чашечку утреннего кофе и Турецкий. А уже Сорокин отвезет протоколы Дергунову и Крюковым, которые, соблюдая строгий порядок, подпишут каждую страницу. После этого протоколы вернутся к Турецкому уже в качестве официальных материалов расследования уголовного дела, возбужденного Генеральной прокуратурой Российской Федерации. Тех материалов, которые, будучи сопоставлены с показаниями Евгения Маркина, четко укажут на конкретные личности садистов, облаченных в милицейские мундиры.

Сейчас все они, конечно, насторожены появлением московского следователя, но продолжают оставаться беспечными, потому что до сих пор все им легко сходило с рук. И они привыкли к безнаказанности. Именно поэтому и нельзя торопиться. Если кто-то из них нечаянно пронюхает о неожиданных шагах московского «важняка», которого так неудачно упустили те, кто должен был не спускать с него глаз, они немедленно исчезнут. А защитников у них, судя по давно затянувшейся и почти уже забытой истории, немало, и все они – лица влиятельные, звери, считай, неуловимые. Но и на них случается, как выражаются философы-чукчи, однако сильно меткий охотник…

Глава восьмая
ПРИЯТНОЕ С ПОЛЕЗНЫМ

Расследование продолжалось медленно и нудно – с точки зрения лиц, кровно заинтересованных в том, чтобы вся эта процедура завершилась, утонув как можно скорее и надежнее. Решение Европейского Суда никого не интересовало, не только до него, но еще и до разбирательства, которое будет очень долгим, надо было дожить, а представитель Генпрокуратуры – вот он тут, под боком, занозой торчит и мешает спокойно трудиться «на благо» общественного спокойствия.

И вот с Александром Борисовичем стали пытаться отыскать «общий язык», в основном, люди из «верхнего» руководства.

Как-то на вечерок пригласил губернатор. Приглашение было неожиданным, и Турецкий взял себя в руки, чтобы «выглядеть» соответственно. Но застольный разговор только коснулся слегка самого дела, главным образом речь шла о том, что происходит в столице. Губернатора, часто посещавшего Москву, тем не менее очень интересовало, какие новые веянья и слухи циркулируют «в верхах», каких перемен следует ожидать? Ну и, в первую очередь, каковы перспективы первого срока президентства? Чрезвычайно животрепещущая тема. И где ж, как не в Генеральной прокуратуре, об этом могли знать лучше, чем где-либо еще? Потому понятен и интерес.

Александр Борисович имел на этот счет собственное мнение и не упускал случая выглядеть то немножко фрондером, то мудрым консерватором – в зависимости от тайного желания своего собеседника. Искусство лавирования чрезвычайно серьезно, притом что оно не выдает твоих тайных помыслов, зато иной раз обнажает и фиксирует собеседника в самом невыгодном для него свете. А потом оно устанавливает и некоторое равенство партнеров, повышая, соответственно, взаимную доверительность. Владел Турецкий этим способом мимикрии в достаточной степени. И отдельные «громкие» фамилии упоминал с естественной простотой, совершенно не опасаясь каких-либо разоблачений. Многих из упоминаемых «верхних» чиновников он знал лично, просто в силу своей профессии, но, главным образом, благодаря должности первого помощника генпрокурора. То есть, другими словами, у провинциальной элиты он мог считаться надежным источником эксклюзивной информации. У элиты, а не у среднего чиновничьего звена, которому все эти «имена» были в лучшем случае «до фонаря».

Зная об этой невольной своей роли, Турецкий и не стал развивать тему «милицейского беспредела», которым, собственно, здесь и занимался. Он лишь слегка задел ее почти равнодушной фразой о том, что, мол, все дальнейшее – это уже рутина, а так-то дело уже фактически ясное. И самое время, с его точки зрения, – бросил он без всякого объяснения, – кое-кому начинать «сушить сухари». Умный да поймет. Зато подобная, слегка небрежная уверенность обычно оказывала впечатляющее воздействие на собеседника: ведь не станет же серьезный генерал, прибывший из Москвы, «ваньку валять» перед первым лицом в губернии!

Но, очевидно, губернатору тоже была «до фонаря» эта мышиная возня областных правоохранителей, без всякого сомнения защищавших исключительно честь своих изрядно потрепанных и запачканных мундиров. А на реплику Турецкого по поводу «сухарей» решительно заметил, что давно уже пора выводить на чистую воду некоторых зарвавшихся «защитников порядка», которые все никак не могут отойти от своего старого кайфа конца девяностых годов прошлого века, когда министерская чехарда всем, без исключения, «правоохранителям» развязывала руки.

Из этого посыла Александр Борисович сделал вывод, что и сам губернатор находится под явным прессом каких-то сил, которые чувствуют себя в его губернии, словно в собственной вотчине. Вот бы куда проникнуть! Но не губернатора же об этом просить…

Вечером того же дня, гуляя по набережной, Турецкий связался с Москвой и «достал» у телефона Вячеслава Ивановича Грязнова. Слава завершал свою многолетнюю деятельность в Московском уголовном розыске, поскольку новый министр внутренних дел предложил ему пост начальника Главного управления уголовного розыска страны.

Это было весьма кстати, и Славкин совет мог оказаться наиболее верным.

Пересказав в двух словах о существе дела, о многочисленных процессуальных и фактических нарушениях в производстве по уголовным делам, Турецкий обрисовал в общих, неприглядных тонах атмосферу в губернии в смысле правоохранительной деятельности. Опираясь на собранные факты, Александр Борисович убедился в том, что даже губернатор не в силах, – если он сам того сознательно не желает! – разорвать эту надежно выкованную неизвестными кузнецами цепь коррупции. Нет никаких намеков, или ориентиров, на предмет обнаружения в этой цепи «слабого звена». И в этой связи любое расследование, которое кажется тебе уже близким к завершению, может тянуться бесконечно долго, как ни изображай на лице и в речах своих полной уверенности в близком торжестве справедливости. Ну, какие аргументы еще нужны, если в судебных инстанциях пострадавший получил более двадцати отказов в возбуждении уголовного дела?!

Рассказал, естественно, и о тех основательных подозрениях в том, что главными действующими лицами в применении пыток при допросах являлись как работники следственного аппарата милиции, так и оперативники из отдела уголовного розыска. Короче, «Славка, куда мы с тобой идем и куда заворачиваем?!». Но произнесено это было Александром Борисовичем без всякого намека на ожидаемую ответную реакцию, да и желания жаловаться у друга Сани Грязнов тоже не услышал.

Обычный для Турецкого риторический вопрос! Есть, доказывал Славе Саня, такая синтаксическая, понимаешь ли, фигура речи в великом и могучем, богатом русском языке. Мол, кричи себе, сколько хочешь, все равно не докричишься! Ну, есть фигура – и ладно. А вот чем помочь? Это – вопрос.

Неожиданную помощь друга Александр Борисович почувствовал, когда следующим, после губернатора, к его личности проявил живейший интерес молчавший доселе начальник областного ГУВД генерал Лаптев Андрей Михайлович. Слышал о нем Турецкий, но не встречался: острой нужды пока не просматривалось. К тому же было известно в городе, и Алла тоже упоминала об этом факте, что генерал каким-то волшебным образом переложил свои основные обязанности на заместителя, полковника милиции Ананьева. А этот зам, как и все прочие замы высших должностных лиц в губернии, всегда держат по всем вопросам, касающимся их персонально, жесткую круговую оборону. Фактически непробиваемую. Все журналисты в городе отлично знают об этом и стараются не соваться к ним, чтобы не нарваться на крупные неприятности.

Вполне возможно, предположил Турецкий, что и Алла Стерина, знай она заранее о том, что ее расследование заденет еще одного «влиятельного зама» – Муранова, она б не рискнула и связываться. Но… А потом было поздно: неуемная жажда справедливости затянула ее в свои бездонные омуты. Скажи спасибо, что спасли тебя, и теперь отдыхай себе спокойно…

Надо «представительствовать», решил Турецкий и снова надел китель «с иголочки», что называется – дня торжественных случаев.

Генерал не стал манерничать, по-свойски пожал руку коллеге, показал на накрытый к ужину стол – на двоих, а потом, когда сели и «опрокинули» по первой – за знакомство, неожиданно сказал, что накануне беседовал с их общим знакомым – Грязновым. А тот говорил, что «Саня в курсе», так вот, Андрей Михайлович, да нет, просто – Андрей, хотел бы узнать, что за перемены в ведомстве надвигаются? Тут же, что ни год, министерская чехарда, так к чему идут-то? И в вопросе Андрея Турецкий уловил откровенный отзвук собственной риторики.

К чему идем? Да был уже у них со Славкой разговор, и Костя присутствовал при нем – ему-то куда больше было известно. От нового президента ожидали решительных мер, но пока все текло тихогладко, кое-кто уже поднял голову, спрятанную на время в песок. Ну, как это делают страусы. Но при этом большинство информированных наблюдателей понимали, что пауза сильно затягивается и скоро эти «кое-кто» будут удивлены. Может, кончается срок обещаний, данных новым президентом старому: до поры до времени не трогать созданную тем свою «систему»? Вот, собственно, об этих прогнозах, более похожих на негромко передаваемые сплетни в «высоких» коридорах, и заговорили гость с хозяином.

Оглядываясь в красиво оформленной гостинной, где был накрыт стол, Турецкий видел, что генерал устроился очень неплохо и вряд ли он захочет по своей воле расставаться с таким привычным уютом. Значит, обеспокоен происходящим – ну, раз уж позвал в гости, – но и не в такой степени, чтобы немедленно кидаться на помощь московскому «важняку», у каждого ведь собственная епархия. И, когда они оба неожиданно как-то для себя перешли к расследованию уголовных дел, ибо Турецкий, по сути, вплотную занялся и Ниной Крюковой, Александр Борисович успел заметить мелькнувшее в глазах у Лаптева беспокойство.

То ли он ничего не знал об изнасиловании, то ли умело делал вид, но короткая информация о том деле, прекращенном без всяких к тому оснований – при том, что были грубо сфальсифицированы показания свидетелей и результаты частного расследования журналистки, кстати, немедленно избитой до полусмерти неизвестными лицами у собственного подъезда, утеряны все, без исключения, вещественные доказательства, ну, и так далее, – очень насторожило Андрея Михайловича. Хотелось верить, что искренне. Но, определенно, его еще больше насторожило сообщение Турецкого о том, что, к счастью, заинтересованные лица сумели сохранить все дубликаты «утерянных документов». И с их помощью картина преступлений восстанавливается полностью, что в самое ближайшее время станет тяжкой неожиданностью для преступников.

Словом, у генерала, огорченно потиравшего ладонью лысину, пропал аппетит.

Потом уже Турецкий, «отчитываясь» перед Грязновым по телефону по поводу визита к Лаптеву, прямо спросил у него:

– Славка, чем ты его достал? Он был поначалу такой независимый, аж противно. Хотя мужик, вероятно, неплохой. А потом, когда я его кое с чем познакомил, как бы скукожился. Вроде старого лимона сделался. Даже жалко стало. Так в чем дело? Колись!

Отсмеявшись, Грязнов ответил:

– А я его маленько смутил новым потоком назначений. Ну, намекнул прозрачно, что процесс этот не сиюминутный, и сейчас наверху начнут приглядываться, скорее всего, к областным да губернским кадрам, от своих, столичных, мол, уже с души воротит. Короче, питерские пойдут, с Волги будут задействованы, сибиряки тоже – из тех, кто понадежней. А заодно, ну, как бы невзначай, и твоим расследованием поинтересовался. Это кто-то из молодых уверен, что все – просто, как дважды два, а наше поколение, Саня, ты знаешь, на мякине особо не проведешь. И мои, так сказать, «случайные интересы», как видишь, удобно легли на заранее унавоженную мною же почву.

– Это все прекрасно, но я хотел бы знать…

– Не торопи. А далее, предваряя твои новые длительные расспросы, сообщаю «во первых строках письма» следующее. Это из того, о чем он тебе сам не скажет. Так вот, на его нечеткий ответ, что у тебя, конечно, там что-то продвигается, но… ни шатко ни валко, а причинами лично он не интересовался, поскольку задействована исключительно прокуратура, я ему дал понять следующее, Саня.

– Ну-ка, интересно!

– А ты и слушай, не перебивай. Я ему сказал, что ситуация с Европейским Судом пока еще кое-кому в губернии, да и у нас тут, в центре, кажется пустяковой, если вообще не стоящей выеденного яйца. Но это, мол, большая политическая, я уж не говорю о дипломатии, ошибка. И заключается она в том, что этот самый Европейский Суд – очень влиятельная организация, которая рассматривает дело о грубейшем нарушении в России, а в частности, в такой-то, мать ее, губернии, всех существующих прав и свобод простого гражданина. К тому же милиционера, то есть представителя, сам знаешь, чего. И тем самым Россия, я повторил, грубо нарушившая ею же официально одобренную международную Конвенцию, подписывает против себя приговор, запрещающий ей вступление в европейские торговые и прочие организации, куда безуспешно пробивается все последние годы. Я не стал перечислять эти организации, предположив вслух, что они ему известны не хуже меня, хотя я – в Москве, а он – у себя в губернии. Одним словом, накатывает новый международный скандал. И выход у них только один: в срочном порядке завершить расследование и примерно наказать виновных. А другой вариант не просматривается, дело недаром на контроле у генерального прокурора. Это сделано по прямому указанию президента. Поди теперь, проверь.

– Напугал?

– Нет, я не ставил это целью. Но я уже знал от тебя о том, что ты «гостил» у губернатора, и тонко намекнул… – Грязнов раскатисто захохотал. – Ну, что, мол, у нас нехорошая традиция возвращается: во всех частных вопросах снова, как в прежние времена, власти ждут «совета» или прямого указания от первого лица, как бы начисто снимая с себя любую ответственность за содеянное преступление. Но и губернатор ведь – тоже человек, и ему свойственны заботы о себе и своих близких. Так зачем же он станет вдруг самостоятельно включаться в поиск преступников? Его это дело? Нет. А чье? А почему Ляпкин-Тяпкин спит, а чем он должен заниматься? Как не хочет? Значит, долой Ляпкина-Тяпкина! Что нам, впервые, что ли? Словом, как ты говоришь, «фигура речи» у меня удалась. Раз уж он пожелал немедленно встретиться с тобой. И, можешь быть уверен, он этих «замов», если захочет, вскроет без консервного ножа. Так я думаю? Но если попробует тебе ставить подножку, звони немедленно – днем и ночью.

– Я не уверен, Славка, что накрою для тебя поляну, но хорошую бутылку обязательно поставлю.

– Ладно, я потом скажу, какой коньяк предпочту. Привет!..

Посещение Турецким губернатора и начальника ГУВД не прошло незамеченным «некоторыми силами». Александр Борисович стал замечать более пристальный интерес к своей персоне. Например, сделав своего рода традиционными вечерние прогулки чуть ли не в обнимку со Светланой Георгиевной по набережной, он непременно замечал «нелюбопытные» фигуры прохожих, попадавшихся на глаза наблюдательного сыщика постоянно. Можно было подумать, что и эти вальяжно прохаживающиеся вдоль парапетов мужички тоже пристально любуются красочными закатами в тех краях, где должна была находиться Москва, или еще немного дальше.

Наткнувшись раз-другой на них, Турецкий даже позволил себе раскланяться с ними, на что не заметил никакой ответной реакции. Ну да, первый принцип службы «секретных сотрудников» – топтунов там и прочих – не встречаться взглядами, не реагировать на «телодвижения» своего объекта. Об этом он довольно громко, причем решительно ничего и никого конкретно не имея в виду, немедленно поведал восхищенной Светлане. Та, как обычно, призывно хохотала. «Ну, какое, скажите, – вопрошал Турецкий пустоту над собой, – сердце выдержит этакое жестокое испытание?!» И не находил ответа в глазах своей официальной помощницы, готовой решительно на все.