Текст книги "Большое кольцо"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Старшего брата отмазали друзья в правительстве. Средний сел, поскольку с ним вопрос был предельно ясен и он решил, что «ментовская зона» для него, бывшего генерала МВД Азербайджана, гораздо спокойнее, чем слишком жаркие объятия президентского клана, тщетно ожидавшего его экстрадиции на этническую родину. Ну а младший? Главное ведь не в том, чтобы адвокат оказался шибко шустрым и умелым, а в том, чтобы и обвинение в конечном счете не сильно настаивало, и судья способен был пойти на определенный консенсус, и... Ну да, и здоровье у Джамала сразу тогда очень сильно подкачало – гипертонический криз, как настаивали врачи бывшего Четвертого управления. Короче, подошел момент, когда и Грязнов понял, что в отдельных ситуациях прошибать лбом бетонные стены – не лучший способ навести в стране порядок. О чем и проинформировал Джамала – в обмен, естественно, на некоторые, так сказать, взаимоприемлемые условия... И младший Багиров, который мог лишиться всего, остался, как удачливый картежник, при своих, обещая делиться взамен кое-какой нужной Грязнову информацией. Ну а кто сегодня, скажем так, категорически откажется иногда сотрудничать с органами? Только полный идиот. Либо отморозок. Вот таким образом и заимел Вячеслав Иванович важный для себя источник. Но...

Вячеслав мог бы и не говорить этого «но», разве Турецкий не понимал, что иной раз достаточно нечаянного намека, чтобы источник вмиг пересох – и навсегда? Только и спросил:

– И когда ж ты все успел, старина?

Грязнов сделал лишь такой жест, после которого у Александра появилось немедленное желание налить и ему, и соответственно себе.

– Тогда, может быть, мне следовало предположить, что ты... – осторожно, почти с восточной хитрой велеречивостью, начал новый заход Турецкий. – Что тебе удалось, хотя бы в общих чертах, прояснить?..

– Не продолжай, не старайся быть догадливей меня, Саня, – уже закусывая, ответил Вячеслав. – А чего ради я вообще разговаривал бы с ним? Честно говоря, у меня мелькнула мысль, что заказ на тот джип сделал именно он. Ты ведь его помнишь?

Конечно, Турецкий помнил Джамала. Огромный, рыхлый, лысый... Они со Славкой его называли грязным ишаком. И такая кличка, в общем, не расходилась с сутью данной личности, прости, Господи, за слово «личность».

– А я как-то и не подумал! – слегка растерялся Турецкий.

– А ты и не мог подумать. Ты же был уверен, что он «загорает». А я некоторых вещей стараюсь не афишировать. Нет, Саня, тут он оказался непричастен.

– Кто же тогда причастен?

– Правильный вопрос. Видимо, по этой причине и приставил меня Костя к тебе. Кто-то ж из нас двоих должен думать, верно? – сказал без всякой издевки, как об очевидном. – А друг мне ваш Питер или не очень – дело второстепенное.

– Ты забыл, Славка, основную реплику Кости! Не помнишь разве, что он сказал? А сказал он следующее: передай своему приятелю Вячеславу, что жуликов искать никто за него не станет. Совсем их распустил, понимаешь, а нам обещаний тут всяких надавал, вот пусть теперь сам же с угонщиками и расправляется. И расхохотался. Причем смех его я назвал бы отчасти даже издевательским. Это помимо сарказма, иронии, типичной Костиной язвительности, не знаю уж, право, как еще назвать...

– Сейчас это не играет ни малейшей роли, – небрежно отмахнулся Грязнов. – Можешь не изгаляться над старым товарищем... Но слушай дальше. Итак, поняв наконец, что ты с командой Дениски отправился, вопреки данному тебе Костей заданию, заниматься, скорее, личными делами, нежели общественными, я решил, что надо спасать положение и приоткрыл свои личные краны... Так знаешь, чем занимается Джамал?

– Странный ты человек, ну откуда?

– Он уже не два, как раньше, рынка держит, а добрый десяток. В том числе и Царицынский, и Лефортовский, и... и прочие. И на кольце большие для себя перспективы видит. Поэтому мне показалось, что наша беседа с ним могла бы представить взаимный интерес. Помнишь вечный принцип всех спецслужб мира? Враг не должен знать, что мы знаем, что он знает, что мы знаем! Спросишь, к чему я? А к тому, что когда на Джамала наезжают чужие братаны, те же таганские или какие-нибудь другие, они подставляют, компрометируют в первую очередь именно его. К примеру, в моих глазах. Если я ему напоминаю – не наглей! – он же и не наглеет. Я ему говорю: у тебя бизнес, ты хочешь его лишиться? Он не хочет. Он в курсе, что я все про него понимаю. Но вдруг мое место займет кто-то другой?! С другими взглядами? Что совсем не исключено. Вот ведь какая логика! А теперь и ты, Саня, вправе задать мне вопрос: почему моя реакция на твоих наезжал, или подставлял, как тебе угодно, была столь спокойной? А потому, что Джамал, насколько мне известно, уже и сам обеспокоен ситуацией. И его сборная, «мусульманская», команда, которую он, между прочим, держит крепко, – Грязнов показал свой сжатый, поросший рыжими волосками кулак размером с небольшую кувалду, – народ достаточно жестокий, клановый, хотя, по идее, они должны бы сидеть тихо и, как в том анекдоте, нейтралитет в руках держать. Но когда возникнет вдруг ма-аленькая такая войнушка, мы и среагировать не успеем, как очередная новоявленная братва просто перестанет существовать. А мы никогда и не успеваем, понимаешь? И если теперь я говорю Джамалу, что мне надо знать то-то и то-то, он отлично понимает, что мне действительно надо это знать. Ибо в моем знании заложена отчасти и гарантия их собственного спокойствия. Но пока они еще только озабочены, а конкретной опасности для себя не видят, почему я должен волноваться? Объяснил?

– Более чем. Очень удобная позиция. Типично генеральская.

– Фиг обидишь!.. Что-то в горле пересохло. И прикажи, пожалуйста, подавать горячее...

3

Нет, все-таки обед был дан не зря!

Грязнов, держа в руках фотографии троих азербайджанцев, дагестанца и чеченца, а также досье на эту пятерку, имел все основания спросить у Джамала, имеют ли они к нему какое-либо отношение, и если да, то какое конкретно? И показал распечатки с видеозаписей из Германии.

Толстый Джамал соврал, что в первый раз этих типов видит. Так бывает, сказал ему Грязнов, когда фотографии кажутся не очень четкими. И достал снимки из муровского архива. Джамал был просто вынужден тут же признать свою ошибку. Попробовал бы только!

Да, он, конечно, знает этих парней. Но они не его, они служат у Муслима. Несколько наводящих вопросов – и Джамал неохотно поведал Вячеславу Ивановичу то, что сам Грязнов теперь с видом явного своего превосходства излагал Александру Борисовичу.

Итак, Муслим Алиев. По некоторым слухам, которые, возможно, распространяет он сам, имеет отношение к большому президентскому клану. Место постоянного проживания – Нахичевань, государство Азербайджан. Профессия – хлопкороб, короткое время занимал пост министра сельского хозяйства республики. Основное занятие – торговый бизнес. Более конкретно – осуществляет поставки плодоовощной продукции в столичный регион России из республик Северного Кавказа, закавказских государств и стран Ближнего Востока и Причерноморья.

– Другими словами, Саня, с каждого апельсинчика или финика, который слопает твоя Нинка, – постарался доходчиво объяснить Вячеслав Иванович, – копеечка или там центик – неважно, падает в карман Муслимчика. Нехило? А теперь прикинь на круг!

Турецкий охотно подтвердил. Но его интересовало совсем другое.

– Да-да, – кивнул Грязнов, – ты хочешь знать, где он находится? Я тоже того хотел. Но Джамал уперся, а я пообещал перетрясти всю его команду, пока не найду тех, кто мне нужен. И он тут же вспомнил. Как он сказал, совершенно случайно. И стал долго извиняться по поводу своей забывчивости. Нет, Саня, он действительно ишак... Знаешь такое Крошкино по Киевской дороге? Это за Внуковом. Так вот, там, примерно в двух километрах от автотрассы, есть богатенький поселок. И когда Муслим появляется в наших краях, а это, кстати, случается довольно часто, самолеты из Баку в Шереметьево-один летают каждый день, он сразу отправляется туда. Но дом со всеми без исключения восточными удобствами и, надо полагать, забавами, в котором он останавливается, как сказал наш ишак, принадлежит официально не Муслиму, а какой-то его дальней родственнице, едва не ставшей десять, или сколько там лет назад, жертвой войны в Карабахе. Тогда, ты помнишь, они прямо-таки заполонили Москву, многие вдруг стали «беженцами», не имея к ним ни малейшего отношения. Как ты сам однажды мне говорил, очевидный результат имперской политики Центра.

– Я так говорил? Смотри, умный, однако... Но, к сожалению, никто не смог понять простой истины – «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря...».

– «Отчетный доклад», что ли, вспомнил? Горбачева? – ухмыльнулся Грязнов.

– Большой ты человек, Славка, – покачал головой Александр. – Нет, это Бродский. Только не тот, который художник.

– А, помню, как же! «Ходоки у Ленина»... Еще в школе...

Турецкий почесал макушку, сморщил нос, взглянул на Грязнова:

– Почти, можно сказать, угадал. Только там другой художник, а я имею в виду Бродского, который поэт. И тоже талантливый еврей.

– Слушай, ты совсем уже меня заморочил!.. Кто из них кто?

– Оба, понял? И не бери в голову, давай лучше про твою родственницу. Ну и?..

– Чего – и? Ее теперь искать надо!

– Прости, теперь я не понял, какое все-таки отношение твой продавец фиников имеет к эксклюзивному джипу фирмы «Форд», который сперли в Германии у Реддвея? Или я совсем не просекаю?

– Нет, ну зачем же заранее огорчаться? Всему свое время, Саня. Это возрастное. Я для чего тебе битый час втолковываю?! Если башибузуки Муслима терлись вокруг машины Питера... Если мы именно их подозреваем в краже джипа... Если для наших подозрений имеется немало оснований... Если... тебе не надоело надо мной издеваться? Ну что, скажи, непонятного в том, что, выполняя задание своего хозяина, его братва вывезла из Германии твой эксклюзив? И теперь он, этот трижды проклятый джип, либо отстаивается в гараже Муслима в том же Крошкине, либо тот катается на нем в Баку или родной Нахичевани?

– Не горячись, – поднял ладонь Турецкий. – Ты ведь знаешь, что за машина у Питера. А этот Муслим, он что, тоже толстый, если ему именно такой салон приглянулся?

– Да в том-то и дело! Фу, какой непонятливый...

– Мог бы так сразу и сказать. – Турецкий пожал плечами.

– Мог бы и сам догадаться. Какого черта стал бы я интересоваться чужим джипом у Джамала?

– Но Джамал-то видел у него эту машину?

– Не видел. У него с Муслимом вообще напряженка.

– Ага, поэтому он тебе его и сдал?

– Не сразу. Видимо, поначалу корпоративная, так сказать, порука мешала. Либо национальная принадлежность.

– Цитирую, – засмеялся Турецкий, – «бандитизм не имеет национальности. Генерал Грязнов Вэ И». Ты же не станешь отрицать, что при всем при том они как были бандитами с большой дороги, так ими и остались? Разве что прикид сменили, ну и причесались. Умылись еще... Хорошо, с этим мне понятно. Скажи, ты, часом, не послал кого-нибудь в это Крошкино?

– Часом, послал. И даже краткую беседу имел с начальником областного угро. Тот обещал, если что, немедленно поставить в известность. И насчет дамочки проверяют.

– Это у которой в доме все без исключения восточные сладости?

– Она самая. Если Джамал не соврал, и там проживает не женщина, а какой-нибудь мужик приезжей национальности.

– А чего так долго выясняют?

– Ну, знаешь, Саня, ты нахал! Сам, понимаешь ли, черт-те где... А я только вчера дал указание!

– Я о чем думаю... – словно не слушая Вячеслава, задумчиво сказал Турецкий. – Ведь если эти сукины дети уже успели сплавить джип из Москвы в бывшую братскую республику, нам впору сливать воду. А Питер? Ну пусть попросит себе у «Форда» новый, уверен, ему не откажут. Тем более если он все свалит на «русскую мафию». Между прочим, идея на крайний случай неплохая, надо будет иметь в виду и посоветовать, если сами облажаемся. А бегаем, высунув языки...

Грязнов с откровенной иронией посмотрел на Александра, «бегающего с высунутым языком».

– Свалить хочешь с дела? – спросил он язвительно. – На меня одного перевесить? Даже обедом угостить решил, да? В кои-то веки расщедрился! Знаешь, кто ты после этого такой? А вот я тебя Косте заложу.

– Славка, ты чего? – оторопел Турецкий.

– А как иначе твои слова прикажешь расценивать?

– Фу, а ведь чуть было в самом деле не испугал! Так, слегка... – Турецкий демонстративно промокнул лоб туго накрахмаленной салфеткой. – Это же я для нас с тобой отход готовлю в случае чего. Шутки у тебя, однако, господин генерал... И что ж это ты повсюду скрытый какой-то смысл ищешь? Вот носишься вечно со своими жуликами – и сам уже...

– Ха! Можно подумать, у тебя другие!

– Другие не другие, но я же не хаю те обеды, которыми и ты меня пару раз, кажется... угостил? А почему? Совесть потому что имею.

– Нет, ну ты просто напрашиваешься в лоб получить!

– Это будет здорово! – расхохотался Турецкий. – Два генерала, мать их, передрались из-за шницеля! А ведь найдется такой, что поверит!

– А мы не скажем из-за чего, – скрывая ухмылку, заметил Грязнов.

– Ладно, давай поступим следующим образом. Я тебя после обеда заброшу на Петровку и поеду к себе в Генеральную, надо же хоть изредка интересоваться, чем там мои боевые помощники занимаются, а ты держи меня сегодня в курсе.

– Естественно, если будет необходимость... А что это я видел в меню из десерта? Кажется, они тут предлагают свежую дыню, ты не обратил внимания?

– Мстишь, да?

– Нет, друг мой, пользуюсь случаем. Впрочем, если ты такой жадный, в кои-то веки угощая друга, готов войти в долю.

– После всего вышесказанного обойдемся. Так и быть, лопай свою дыню, сейчас закажу.

– Как ты себе представляешь? Я один, что ли, буду?

– А мне она теперь в горло не полезет.

– Сочувствую, Саня, но я ее честно заработал. И ты об этом скоро узнаешь.

4

Однажды, давно уже, впервые войдя в здание Генеральной прокуратуры, чтобы открыть личным ключом дверь собственного кабинета, Александр Борисович почувствовал, как у него от распиравшей его гордости в буквальном смысле запершило в горле. Да, было такое. Много воды с тех пор утекло. А сегодня, подходя к своему кабинету, он не испытывал никакой гордости. А чаще – тоску. Работа и работа, другой он просто не знал. Или не любил. И вообще, надо всегда стараться делать то, что ты хорошо умеешь. А когда не умеешь, не берись, не лезь. К чему эти мысли? Да слишком много появилось людей, которые наиболее охотно занимаются именно тем, что им категорически противопоказано. И особенно это заметно в правоохранительных, законодательных, исполнительных и прочих органах. Видно же – не на своем месте человек, был бы отличным, к примеру, парикмахером, так нет, его тянет законы сочинять!

А здесь что делается? Ну в огромном желтом доме на Большой Дмитровке? Идешь по коридору и видишь, что каждый второй обосновался тут по ошибке. Начиная с самого верху. Взять хоть тех же замов генерального. Пожалуй, один Костя Меркулов, хоть и на него иной раз готов был натравить всех своих голодных псов Александр Борисович – в том случае, если бы такая свора у него имелась, – действительно знал свое дело. Вертелся, кувыркался, подобно какому-нибудь китайцу из Шаолиня, отбиваясь от наседавших со всех сторон деятелей, желавших, чтобы закон в первую очередь учитывал его личные амбиции, ну а все остальное, как говорится, в порядке живой очереди. Если на всех хватит. И это расхожее выражение советских времен как нельзя лучше определяло, да и впредь будет определять, главный принцип системы: кто ближе, тот успеет. Кто нахрапистей – тому достанется. А у остальных, извините, поезд ушел.

– «Поезд ушел... А куда он ушел?.. Он не пришел, потому что ушел...» – напевал Александр Борисович, шагая кривыми коридорами, только сейчас сложившуюся в голове песню и думая, что эту фигню вполне можно предложить какому-нибудь модному певцу, а то и целой вокальной группе.

– Здравствуй, дорогой! – догнал его голос с характерным кавказским акцентом.

Не останавливаясь и не оборачиваясь, тем самым демонстрируя целеустремленную свою занятость, Турецкий поднял ладонь до уровня виска и, как когда-то Брежнев на мавзолее, небрежно помахал Хасану Гусарову.

– Э-э! Зачем так быстро бежишь, дорогой? На какой такой поезд опаздываешь? – продолжал заведующий международным отделом Генпрокуратуры.

«Действительно, куда я несусь?» – подумал Турецкий и остановился. К нему с протянутой для приветствия рукой, вперевалочку, будто медведь на задних лапах, приближался невысокий, но плотный и широкоплечий Хасан.

– Ты так бежишь! Случилось что, дорогой? – с искренней тревогой спросил он.

– Не дай бог! – сделал большие глаза Турецкий, пожимая его широкую и теплую ладонь.

– Я с тобой согласен, Саша, – вдруг печальным голосом произнес Хасан. – Слушай, ты не уделишь мне одну свою драгоценную минутку? Умный совет нужен.

– К Косте сходи, – с ходу попытался отмести любые разговоры и просьбы Александр Борисович, – он же патриарх в таких вопросах.

– Был уже. – крупный нос Хасана печально повис. – Знаешь, что сказал твой патриарх? Сашу, говорит, спроси, Турецкого. Он именно в этих делах на сегодня у нас самый крупный спец. Клянусь покойными родителями, так и сказал! Не веришь, дорогой, у него спроси! А мне, Саша, просто обратиться уже не к кому. Ну бывает так, понимаешь? Чушь! И все знают, что сивый бред! А ничего сделать не могут... Удели, а? Всего одну минуту! Будь другом...

Посыл был, конечно, точный. Нет, Александр с Хасаном никогда особо не дружил. Достаточно того, что он считал этого аварца вполне достойным человеком. К тому же вышел он в свое время в начальство чуть ли не из районных следователей, «с земли», – значит, дело знал и, как было известно, за кресло свое не сильно держался. То есть неоднократно высказывал собственное мнение, которое могло выглядеть и как стремление к определенной независимости. Но обычно это списывалось на взрывной и упрямый кавказский характер. Ведь позицию человека всегда легко объяснить близкими и понятными тебе самому терминами, даже если они не имеют ничего общего с истинным положением вещей. «Я так вижу!» – вот тебе и все аргументы.

Но сейчас Хасан был действительно очень расстроен. И даже растерян, что ему совершенно несвойственно. Как отказать после такого обращения?

– Ну пошли, зайдем ко мне, – кивнул Александр Борисович.

– Саша, может, лучше у меня? Тебе же там ни минуты покою не дадут, я знаю.

– Ладно, только недолго, а то у меня... ну сам понимаешь.

Зашли в небольшой кабинет Гусарова. Хасан предложил стул Турецкому, а сам по инерции прошел на свое рабочее место, но успел сообразить, что политес получается не тот, и, вернувшись, уселся напротив, за приставным столиком. Совсем уже больными глазами посмотрел на Александра, сморщился, будто от зубной боли, и вдруг, обернувшись к застекленному книжному шкафу с занавесками, достал оттуда распечатанную, но не начатую бутылку коньяка, пару больших рюмок и открытую банку крабов на тарелке. Сказал, прижимая пятерню к груди:

– Извини, Саша, так душа болит! По одной, а?

Турецкий движением бровей показал, что он в принципе не возражает. В конце концов, не на пустой ведь желудок, что могло быть отчасти чревато. И тем более лишняя рюмка уже не повредит, не говоря о том, что и запаха не добавит.

Гусаров быстро разлил коньяк, поднял свою рюмку, кивнул и, не чокаясь, опрокинул в рот. Потянулся к крабам, но, вспомнив про все тот же чертов политес, не оборачиваясь, достал из шкафа плоскую алюминиевую, так называемую общепитовскую, вилку, выковырял крабов из банки на тарелку и положил вилку поближе к Турецкому. А сам взял кусок крабового мяса толстыми пальцами. Ну полный сервис!

Турецкий удержался от улыбки и выпил коньяк. Вилкой подцепил краба. Вкусно. Совсем забыл этот когда-то такой привычный вкус...

– Еще? – Хасан потянулся к бутылке.

– Позже, а?

– Ну да... – и тут Гусаров словно вспомнил, зачем зазвал к себе в кабинет Александра Борисовича. Не коньяк же кушать в середине рабочего дня! Хотя впрочем... Не люди, что ли? И вот, потирая грудь слева растопыренной ладонью, а другой поглаживая лысину, обрамленную седым пухом, он заговорил голосом, полным искренней тоски: – Ты же, Саша, моего старшего, Рустама, знаешь?

– Господи, случилось что? – воскликнул Турецкий, подозревая, что с сыном Хасана произошло несчастье. Он слышал о нем, говорили – толковый парень, после юридического факультета МГУ, альма-матер и самого Турецкого, был принят в городскую прокуратуру младшим следователем. И правильно, нечего ссылаться на папу – генерал-лейтенанта юстиции, начинай, как и все мы, «с земли», тренируй мозги и ноги...

– Не то, что ты думаешь! – с некоторым облегчением выдохнул Хасан, уловив смысл интонации Турецкого. – Жив, слава богу, хотя досталось крепко. Дай три минуты, а? Все расскажу. – Гусаров поморщился и снова схватил бутылку.

Александр Борисович не успел и возразить, как рюмки были наполнены и Хасан уже подносил свою ко рту. Ну да, видно, перенервничал, а в одиночестве не получается...

Конечно, ни в какие три минуты Гусаров не уложился, его рассказ – со всеми эмоциональными отступлениями – занял не менее получаса. Но картина получилась вполне зримая. И снова место действия – пресловутое Большое кольцо!

Одного только не мог понять Турецкий, какое лично он имеет ко всему этому отношение. Почему именно ему решил таким вот заманчивым образом исповедаться Гусаров?

Закончив свой рассказ, Хасан вопросительно и даже как бы умоляюще, снизу вверх, взглянул на Александра Борисовича и опять потянулся к бутылке, где как раз и оставалось еще на пару их весьма вместительных посудинок. Ну что было делать? Слаб человек. И Турецкий кивнул, морщась при этом и заодно прикидывая, что, если вызовет вдруг начальство – в лице того же Кости, можно будет оправдаться тем, что у человека, видите ли, несчастье. Вот и пришлось проявить сочувствие. Хотя Костя и не потребует объяснений, разве что ладонью перед собственным носом помашет: мол, ну и дух от вас, господин старший следователь!

– Нет, ты все понял, Саша? – выпил и поднял перед собой обе ладони Хасан, словно находился не в своем служебном кабинете, а перед входом в мечеть. – Скажи, дорогой, в каком мы с тобой мире живем?! В каком обществе?! Откуда такой беспредел?! Ты понимаешь, я первый раз в жизни просто не знаю, что делать... Куда стучаться? Какому богу криком кричать?! Подскажи, если можешь, дорогой, родным братом назову! Костьми перед тобой лягу...

Да, достали мужика...

– Хасан, между нами, ответь честно, почему именно ко мне обратился? Я ж в этом деле ни бум-бум, все знают. Тебе бы с Костей...

– Жизнью клянусь, долго сомневался, но пошел-таки к нему. Все, как тебе сейчас, выложил. По глазам вижу – понял и сочувствует. А что мне сочувствие? В такой ситуации любой готов оказать свое сочувствие! – Он горько усмехнулся. – Наверное, Константин Дмитриевич тоже понял, что я думаю. Сказал: обратись к Турецкому. Если нужна будет моя поддержка, можешь рассчитывать. А Саня, сказал про тебя, как раз этими делами в настоящий момент и занимается. Клоунада, говорит, конечно, а что делать? Если и жизнь от этого зависит, и честь человека, и... все прочее, – тяжело вздохнул Хасан.

– Клоунада, значит? – хмыкнул Турецкий.

– Не мое слово, клянусь! – снова прижал ладонь к груди Хасан. – А если по большому счету, Саша, чем мы вообще занимаемся? И я, и все остальные? Да, типичной клоунадой, прав Константин Дмитриевич... Вот я и подумал: если не ты, так к кому же?..

– Задачка, однако... Смотри-ка, дело ж, по сути, и яйца выеденного не стоит, а какую волну погнали! Ну чего зря воду толочь, скажи Рустаму, пусть ко мне подъедет. Когда ему удобно?

– Ему будет удобно, когда ты скажешь, дорогой! – сурово произнес Хасан, демонстрируя свою главенствующую роль в семье и доме. – Он будет счастлив, если ты уделишь немного драгоценного своего времени решению его проблемы.

Круто, ничего не скажешь.

– Хорошо, я готов его принять и внимательно выслушать, – невольно поддаваясь нажиму и копируя высокий штиль, сказал Турецкий, – либо сегодня до конца дня, поскольку, скорее всего, никуда больше отсюда не выберусь... Либо завтра, но тогда придется еще раз созваниваться, завтра могут быть некоторые проблемы со временем.

– Он согласен, – ответил Гусаров. Взял трубку сотового телефона, нажал кнопку, подождал и заявил: – Рустам, ты меня слышишь? – после чего последовала длинная фраза, вероятно, на аварском языке. Затем Хасан отключился, положил трубку и сказал учтиво Турецкому: – Мой сын сердечно благодарит тебя за то, что ты согласился помочь ему в беде, и уже едет сюда, в Генеральную прокуратуру.

И когда ж это Рустам успел сказать все это своему отцу?..

– Хорошо, – кивнул Александр Борисович, поднимаясь. – Подскажи ему, где мой кабинет. Если я там не окажусь, значит, меня вызвал Костя, пусть немного подождет.

– Я сам прослежу, – серьезно заметил Хасан и приподнялся, прощаясь.

Вот тебе и обед, подумал Турецкий, а ведь так все хорошо началось...