Текст книги "Большое кольцо"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Не, вы не думайте чего, – покачал головой Филипп, – они первые начали...

– Салаги, – сплюнул Щербак, – даже махалками дергать не научились, а туда же!

– Поиграли, и будет, – сказал Голованов. – Узнали чего?

– Да вот только хотели приступить, а тут – вы. Можем поспрашивать и вместе, кто мешает? Сейчас мы его усадим, голубя. – Филипп поднял двумя руками Сигу, словно куклу, и резко опустил задом на стул. Обеими ладонями сильно похлопал по щекам и вылил ему на голову графин с желтой водой, стоявший на подоконнике. – Можешь больше не придуриваться... Если б я тебя просто задел, но по-настоящему, ты был бы сейчас, как твой напарник, в полной отключке, понял? Если не желаешь как он и хочешь еще за девками побегать, отвечай на вопросы. А то смотри... Видишь дядю? – Агеев указал на Демидова, перекрывшего плечами входной проем. – Так вот, он у нас умеет одним движением холостить любую скотину. Раз – и девки больше не нужны.

Филипп просто намекнул на один давний случай, когда в руки Демидычу попал известный в свое время «законник», изнасиловавший несовершеннолетнюю девчонку. Слоном того звали. И где он сейчас? Может, и жив... Но рассказывать историю Слона Филипп не собирался, Сига и так все понял. И снова замычал, задергал головой, видимо, показывая, что готов отвечать на вопросы проклятого «колбасника» и его страшной подружки. А ведь он, кажется, до сих пор не усек половой принадлежности этой девицы.

– Ну с ними понятно, а оценщика зачем приложили? – спросил Демидов.

– А мы его вообще не трогали, просто отпихнули в сторону, чтоб под ногами не мешался, – возразил Щербак. – Может, он от страху уделался? Эй, козел! – он пнул оценщика ногой, и тот жалобно заныл, как умирающий. Николай добавил еще разок и крикнул: – Если сейчас же не встанешь, урою!

И тот как-то сразу собрался, привстал на карачки и хотел было по-собачьи улизнуть на улицу, но его за шиворот перехватил и вытянул вверх Демидов.

– Что, уже не узнаешь? – мрачно засмеялся он, и оценщик вдруг словно тряпка обвис в его руке. – Что ж ты своих-то не предупредил, что они занимаются поганым делом? Видишь теперь, как нехорошо получилось. Сиди тут и не рыпайся! – Демидов отшвырнул его от себя, оценщик снова растянулся на полу.

А Филя тем временем привел-таки в чувство Сигу, сорвал со рта скотч. И тот открыл глаза и вполне осмысленно оглядел собравшуюся в тесном помещении компанию.

– Тебя ведь Мурманом зовут? Мурман Нугзарович, да? Только это надо еще заслужить, чтоб по отчеству. А ты обычный Мурик, вот и отвечай, хмурик-жмурик, кто у вас тут фотографирует тех, кого вы насилуете? Ты, Паленый, Хомут или этот жирный хрен? Кто, отвечай быстро! Иначе... сейчас ему скажу, – показал он на Демидова. А тот поплевал на руки и стал потирать их.

– Вон тот, – хрипло, будто через силу, ответил парень и кивком показал на скорчившегося в углу оценщика.

– Что, гнида? – удивился Демидов и шагнул к толстяку, который немедленно заверещал и испуганно задергался. Он снова поднял оценщика за шиворот и показал Мурику: – Неужто этот?!

Парень снова кивнул.

– Так это, значит, ты здесь главный кинорежиссер? – ласково спросил у висящего оценщика Сева. – И где ж ты, гаденыш, хранишь свою продукцию? Ну?! – и стал медленно отводить в сторону руку со сжатым кулаком.

– Врет он, нету у меня! – задушенно пропищал оценщик.

– Сам врет! – с неожиданно сильным акцентом сказал Мурик. – Дома, наверно, держит!

– Так, с одним мелким вопросом разобрались, – сказал Сева и, скривившись, добавил Демидычу: – Да опусти ты его, обгадится ведь, не продохнем потом... А кто у вас фотографии по клиенткам развозит? Вонючка такой, как зовут?

– Его человек, – уже без понуканий ответил Мурик. – Механик он тут. На процент работает. Мы этим не занимаемся, мы бабки куем! – в его ответе, так всем показалось, прозвучала даже некоторая гордость. А что поделаешь, каждому – свое!..

Сева обернулся к Турецкому, с интересом наблюдавшему за действиями сыщиков, и, кивнув, вышел с ним наружу.

– Я думаю, он живет где-нибудь неподалеку, узнать нетрудно. Если не возражаете, я бы послал Филю с Николаем – вместе с хозяином, конечно, – чтоб они там быстренько разобрались и навели порядок. Не возражаете?

– Да, и все уничтожить.

– А пленочку одной даме подарить не желаете? На память? – Сева лукаво ухмыльнулся. – Я слышал, такие презенты женщины особенно ценят, если можно их собственными руками... – И Сева изобразил, как рвут бумагу.

– Ну и что ж, они каждую пленку просматривать станут? А если там целый архив? С одной стороны вроде бы, конечно, – улыбнулся Александр Борисович, – а с другой, Сева, нам нужна эта морока? Впрочем, пусть этот козел вонючий сам выдаст в ответ на обещание, что его больше бить не будут. Может, подействует, кто знает.

Голованов ушел в помещение, а Турецкий сел в свою «Ладу», достал из бардачка сигареты и затянулся от прикуривателя. Через короткое время из бытовки вышли Филя с Николаем, буквально волоча под руки оценщика. Филя захохотал.

– Видел бы ты, Сан Борисыч, глаза этого Мурика, когда наш Колюня вдруг скинул платье и оказался в брюках. Ну а как он вытер ихними документами грим с лица, тут вообще полный абзац!

– Да надоел мне уже ваш маскарад, – сердито ответил Щербак. – Подурачились, и хватит. А этот тип, оказывается, тут же, в Опалихе, и живет. Удобно... Эй, Филипп, куда ты его тянешь? – возмутился вдруг. – В «девятку» его давай. А то мы потом наш «лексус» не отмоем. Хватит уже! Не хотите проехать с нами?

«А в самом деле, – подумал Турецкий, – ну чего тут сидеть без всякого дела? братки те абсолютно не нужны. Они уже наказаны. Могут и еще схлопотать... Опять же и ребятам можно помочь побыстрее справиться...»

– Двигайте, я за вами.

4

Очень неплохо жил господин оценщик. Двухэтажный кирпичный коттедж под синей черепицей был обнесен высокой оградой. Не единственным он был здесь, значит, и народ от бедности не страдал. А на чем он делал деньги, это другой вопрос, хотя и не очень трудный. Видать, от дороги кормились, все от того же Большого кольца.

Когда подъехали к воротам и вытащили оценщика наружу, тот неожиданно пал на колени и взмолился, причем уже безо всякой игры, искренне и жалко:

– Умоляю вас, господа, семью не трогайте!.. Она не виновата!.. Я все отдам, что скажете!.. Машину, деньги, только... не надо, пожалейте!

– Вот же скотина! – с чувством сказал Филя. – Сам никого не жалел! На позор выставлял, сволочь, а теперь сопли по харе своей гнусной размазывает! Говори, кто в доме?

Выяснилось, что жена, теща и сын с дочкой. На оценщика теперь было противно и жалко смотреть.

– Значит, слушай сюда, гнида, – сурово заявил Щербак. – Условие ставим такое. Вызываешь сюда своего механика, с которым разговариваем мы, понял? Это первое. Дальше. Выдаешь без понуканий всю свою фототеку, весь архив. Пленки, снимки, всю без исключения технику. Сам и добровольно. Только в этом случае мы обещаем не трогать твоих женщин, потому что можем запросто продемонстрировать тебе с ними все то же самое, что ты снимал в своей бытовке. И также обещаем не сжигать эту твою конуру. Как, господа? – с нарочитой иронией спросил у Турецкого с Агеевым. – Можем отказаться от своих замыслов, если он выполнит все наши указания?

– Я думаю, – солидно сказал Филипп, – что, если выполнит все, тогда можно и посмотреть... – Он вдруг потянулся с хрустом, зевнул и небрежно спросил: – Дочке-то сколько, говоришь, лет?

Щербак бросил быстрый, настороженный взгляд на Филю, потому что ему показалось, будто глаза оценщика блеснули безумием. Перегибать тоже не надо, тронется еще умом, скотина...

– А я полагаю, мы можем обещать твердо, – сказал Турецкий.

– Как скажете, – вмиг доиграл роль Филя, – вы хозяин, ваше слово – закон. Эй, ты, вставай на ноги и приглашай в дом. А своим, так и быть, можешь сообщить, что у тебя важные гости, понял? У, сука! – замахнулся он. – Так бы и убил! Вызывай того хмыря! И никому ни слова! Ты меня уже знаешь... Если чего, запомни, на этом месте, – Филя обвел рукой пространство двора, – будет обугленный пустырь...

В доме их встретила довольно миловидная полная женщина, жена наверное. Видно, гости ей были в диковинку, и поэтому она не знала, что делать, о чем спрашивать. Так и стояла в проеме боковых дверей, приветливо улыбалась и ждала, что скажет хозяин. Но оценщик, весь мятый и испачканный побелкой от стен своей бытовки, скинул ей на руки куртку и сказал, что люди приехали в его лабораторию. Она только кивала.

– Придет Гриша, – добавил он, открывая дверь в торце коридора, за которой уходила вниз, в подвал, лестница, – скажешь, чтоб к нам спустился... Чего-нибудь не желаете? – он просительно посмотрел на Турецкого.

– Минералка есть? – сухо спросил он.

– Есть, есть, – заторопилась обрадованная хозяйка.

– Пожалуйста, откройте нам пару бутылочек, если не жалко, – уже мягче попросил он и улыбнулся.

– Сейчас принесу! – она метнулась в боковую дверь и почти сразу вернулась, держа в руках две стеклянные бутылки боржоми, открывалку и подставку со стаканами.

Щербак кивнул ей и забрал все это с собой.

Одна из довольно вместительных комнат подвала была приспособлена под фотолабораторию. Все необходимые причиндалы для фотографирования, проявления пленки, печати и увеличения фотографий были аккуратно и удобно смонтированы на стеллажах вдоль стен и длинном столе посредине помещения. В отдельном шкафчике хранились уже проявленные пленки, в другом – фотографии. Точно так же занимали свои места еще не использованные кассеты с пленками, фотобумага, всяческие реактивы. А в углу комнаты была водопроводная раковина, разные ванночки и прочая фигня, включая приспособления для сушки проявленных пленок и отпечатанных фотографий. Одним словом, настоящая фотолаборатория, о которой может мечтать фотохудожник.

«Правильно замечено, – подумал Турецкий, оглядываясь, – что в руках подлеца даже шоколадка будет иметь вкус дерьма...» Увидел сожаление в глазах товарищей и понял, что они подумали примерно о том же самом. Да, все так, но, к сожалению, уговорами тут дело не изменишь. Жалко, конечно, хорошая техника, и денег больших наверняка стоила. Поймал себя на том, что думает обо всем этом уже в прошедшем времени. Значит, так тому и быть.

– Ты давай не телись, вызывай сюда своего хмыря Гришу, – напомнил Филя. – И показывай, где у тебя твоя порнуха. Ту дамочку на «тойоте» помнишь? О которой у нас в прошлый раз базар был? Вот эту пленку давай сюда, все, что наснимал и напечатал, все вываливай. И учти, если что-нибудь утаишь, ты мое обещание помнишь – запалю к едрене фене все вместе с твоим домом и всей семьей! Двигай батонами, твою мать!

Очень смешно закончил свой монолог Филя, но именно это и понял оценщик. Он открыл шкафчики и через две минуты выложил на стол кассету с пленкой и конверт с фотографиями. После чего достал из кармана мобильник и стал звонить. Филя внимательно следил, чтобы тот не сказал ничего лишнего.

Турецкий взял конверт, вынул одну и... со злостью сунул обратно. Что-то, возможно, и бывает приятным презентом, но уж никак не это... Рывком вытащил из кассеты пленку, поднес к свету яркой лампы, вгляделся... Да, то самое...

Увидел вопросительные взгляды Фили и Николая, подумал, что все у них должно быть хотя бы в моральном плане на равных, и протянул им конверт с фотографиями. Потом достал из кармана зажигалку, высек огонь и поднес к язычку пламени фотопленку. Она вспыхнула, пламя побежало вверх, распространяя вокруг вонь горящего целлулоида. Не желая обжигать пальцы, Александр Борисович кинул еще не догоревший остаток в раковину.

– И давно этим делом промышляете? – с ледяной вежливостью спросил он у хозяина дома.

Тот не ответил, лишь молча и безнадежно пожал пухлыми плечами.

– А там, – Турецкий показал ему на шкафчик с пленками, – то же самое?

Хозяин кивнул.

– Видели, что я сделал с этой пленкой? – показал он на раковину.

– Видел, – прошептал толстяк.

– Так вот, для вашей же пользы, иначе я с вас прямо тут шкуру спущу, вынимайте все и делайте, как только что сделал я. Все! И пленки, и фотографии! Включите вытяжку! Задохнемся еще в вашем дерьме! Приступайте!.. Где там наш боржоми?

– Прошу, шеф! – Щербак подобострастно протянул Турецкому стакан, открыл бутылку и налил. – А с этим что будем делать? – кивнул он на стеллажи.

Филя отдал конверт с фотографиями, по губам его скользнула странная ухмылка.

Гудела вытяжка, в раковине пылали фотопленки, которые с убитым видом вытаскивал из кассет хозяин дома и швырял в костер. В большом никелированном тазу, стоящем на полу, на железной треноге, горели цветные фотографии. Их высыпал из конвертов Щербак. На некоторых внимание его останавливалось, он хмыкал, качал головой и кидал в огонь. Несмотря на работающую вытяжку, становилось трудновато дышать от дыма, к которому примешивался и резкий запах пылающих пленок.

Турецкий вытащил фотографии из конверта, небрежно, словно колоду карт, перелистал их. Потом порвал всю пачку пополам, бросил в огонь и демонстративно стряхнул ладони.

– Вы свидетели, – сказал Филе и Николаю, – что договор с клиенткой выполнен.

– Может, стоило хоть одну... – пробурчал Филя. – Как доказательство?

– А я одну и оставил, – ответил Турецкий, доставая из кармана фотографию. – Исключительно с этой целью.

Сыщики восхищенными взглядами отметили ловкость рук старшего следователя...

А тут по ступенькам застучали каблуки, и в подвал спустился невысокий тощий парень с крючковатым носом и наглыми, выпуклыми глазами. Верхняя его одежда, вероятно, осталась на вешалке.

– Егорыч, какие проблемы? – спросил простуженным, хриплым голосом.

– Проблемы не у него, а у тебя, хмырь, – сказал Щербак.

Парень резко обернулся, но за его спиной, загораживая выход, уже стоял Филипп.

– Эй, вы че?.. Егорыч, они че? – и, не ожидая ответа, он тараном ринулся на Филю, но тут же отлетел назад, словно наткнулся на стену, и рухнул спиной на пол. Через мгновение, поднятый с пола, он уже лежал навзничь на столе фотографа.

– Не торопись, Гришаня, – сказал стоящий над ним Филипп. Он протянул руку к Александру Борисовичу, и тот передал ему единственную уцелевшую фотографию, которую Филя тут же ткнул под нос парню: – Гляди, падла, ты базарил с женщиной по поводу этих фотиков? На бульваре Гоголя опадают клены, а? Колись сам, а то я начну. Будешь горько плакать. Ну, по «штуке» за каждую, включая пленку?

– Да вы че, мужики? Братаны, сукой буду! Мне сказано, я и звонил...

– По какому номеру? – не отставал Филя.

– Да че я, помню? Он на мобиле. – парень поерзал, и Филипп вытащил из его брючного кармана трубку. – Третью кнопку нажми и базлай сколько влезет. Не, в натуре, братаны, за что? Не на ту, что ль, наехали?

– Где те фотики, что ей показывал? И пленка где? – Филя жестко взял его двумя пальцами за кадык, парень даже засучил, задергал ногами. – Ну?!

– Дома фото, – наконец сознался тот, тяжело дыша. – А пленки другой нет.

Филипп рывком скинул его на пол и сказал:

– Сейчас я с ним скатаю, ну и оставлю там, он нам нужен?

Турецкий отрицательно покачал головой.

– Поехали. – Филя подхватил его за шиворот и потащил по лестнице вверх.

Хозяин дома с ужасом смотрел на все происходящее. Турецкий с Щербаком переглянулись.

– Ну что с тобой после этого делать? – грозно спросил Николай. – А уверял, что все отдал. Как, шеф, будем мочить? По-тихому, я понимаю.

И снова рухнул на колени потрясенный фотограф-неудачник. Но никаких слов уже выдавить не мог.

– Или оставим? – задумчиво проговорил Турецкий. – Баба у него вроде приличная, детишки опять же... Можете ей передать от моего имени, что мы оставляем вас в живых исключительно ради нее. Не забудьте передать. Нет, но этому, – он обвел рукой пространство комнаты, – больше не бывать.

– Это мы можем! – обрадовался Щербак.

Он нашел в углу обрезок трубы, находившийся здесь неизвестно для какой нужды, поднял, прикинул в качестве булавы и вдруг с маху врезал по большому увеличителю, от которого только брызги полетели. А затем тут же перешел и к остальной технике. Через пяток минут веселого буйства фотолаборатория представляла собой небольшой полигон возле пункта приема железного и прочего лома. Грохот стоял приличный, но ни одна живая душа не заглянула в подвал и не поинтересовалась, что здесь происходит. Неужели подобное случается в доме часто? Или, может быть, всему виной поганый, властный характер главы семьи? В любом случае смотреть теперь на него было не жалко, а противно.

– Слушай сюда, гнида, – сказал Щербак, одной рукой вскидывая толстяка вверх. – Теперь ты от нас никуда не денешься. Будешь сидеть тихо – проживешь. И семья твоя целой будет, сечешь? А пасть откроешь или снова за старое примешься, запомни, вот этой самой рукой... – и он отшвырнул толстяка к стене. Тот тихо, как слизняк, сполз по ней на пол, усеянный железками, осколками битого стекла и обломками бывших шкафов.

Уходя, они не встретили никого – ни в доме, ни во дворе. Увидев при выходе, возле вешалки, телефонный аппарат на тумбочке с витыми ножками, Щербак оборвал провод – на всякий случай.

Сели в машину и отъехали немного от дома. Вскоре подъехал и Филя. Протянул Турецкому еще один конверт с фотографиями.

– Это все? – спросил Александр Борисович.

– Больше ничего, – ответил Филипп. – Вот ведь дерьмо какое... Денег, поди, куры не клюют, а живет как в хлеву. Шприцы, грязь...

– Чего ты с ним сделал-то? – поинтересовался Щербак.

– А всю его наркоту в форточку высыпал, а его приложил пару раз... Ни фига, к утру оклемается, как раз ломку и пропустит, не заметит...

Возле бытовки стоял уже знакомый джип «гранд-чероки». Но водителя в нем не было. Двор вообще был пустой, ни души. Но едва они вошли в помещение, как сразу все поняли. Братков стало уже трое. Причем сидел на стуле только потерявший самоуверенность Мурик, а двое лежали, вольготно раскинувшись на полу.

– Он тут нам много интересного рассказал, пока вас не было, – усмехнулся Демидыч. – Нашли, чего искали?

– Полный порядок, – вылез вперед Филя. – Кинорежиссер больше не работает. И хмырь его – тоже. А что у вас? Это Паленый, что ль?

– Он самый. Встретили его вот... Так что, будем заканчивать? – Голованов поднялся и, нагнувшись над Муриком, слишком уж ровно сидящим на стуле, что-то поправил на нем. И тогда все увидели, что парень привязан к спинке тонкой леской. – И с ним поговорили. Даже песенку спели. «Таганка, зачем сгубила ты меня?..» Он знает. А теперь вот обещает завязать с трассой. Ну а не завяжет, в следующий раз накроем и отдадим Демидычу. И будут ему тогда «ночи, полные огня». Мурик ведь все понимает. А потом, мы его братанам можем всегда кинуть маляву про одного словоохотливого грузина, и где его потом искать придется, один Бог знает... Поехали? – И сказал уже Мурику: – Ты все запомнил? Так и скажешь, когда тебя станут спрашивать: большие люди вас заказали, на кого-то вы не по делу наехали. И нам приказано наказать примерно, но мочить не обязательно, усек?

Парень быстро-быстро закивал, а Сева шлепнул его по плечу.

Вышли, захлопнув дверь за собой. Демидыч с Севой направились не к своей машине, а в ангар, где кучей валялись какие-то железки.

– Вы чего, ребята? – спросил Турецкий.

А те выбрали себе по увесистому железному уголку и вернулись.

– Жаль, конечно, технику, она ж не виновата... – сказал печальный Сева.

– Ага, – подхватил Филя, – и нас там буквально те же мысли мучили.

– Но ничего не поделаешь, – прогудел Демидыч, – нельзя оставлять без наказания... Очнутся ведь – снова за старое примутся, так пусть хоть водилы на Кольце нас добром помянут.

Он размахнулся и ударил по лобовому стеклу джипа...

И скоро от сверкающих лаком и эмалью престижных иномарок остались искореженные остовы, не подлежащие никакому ремонту...

А веселые «налетчики», разбежавшись по своим машинам, одновременно, как в прошлый раз, вырулили на дорогу. Они возвращались в «Глорию».

Турецкий размышлял о том, что Денис имеет все основания доложить своей клиентке: «Ваш заказ, мадам, выполнен. Вы категорически не хотели огласки, так ее и не будет». А про себя подумать: «Ну порезвились маленько ребята, не без этого... так ведь обществу на пользу».

Опять же и страху навели, но не засветились!..

Глава пятая
Обед с продолжением

1

Вячеслав Иванович Грязнов слушал чистосердечное признание Александра Борисовича и размышлял о наиболее актуальном вопросе в данную минуту – плакать ему или смеяться? Ну ведь просил же! А с другой стороны, никому ведь неизвестно, кто они и откуда. Этакие, понимаешь, народные мстители... Нет, скорее, тоже братва, выполняющая чей-то заказ. А те пусть теперь себе головы ломают – чей. От кого исходил. А кто главный конкурент у таганских? Да хоть бы измайловские. Или цветные – те же азербайджанцы, что окучивают Большое кольцо, на фига им тоже какие-то конкуренты, что под ногами путаются? Ну и пусть сами разбираются... Главное крови нету, а мордобой – привычное дело при любом наезде. Считай, стрелка, разборка бескровная. Вот и властям жаловаться никто наверняка не станет, постараются уж как-нибудь между собой...

Зато рассказ Турецкого насчет сайта в Интернете и распечатка, сделанная в «Глории», заставили Грязнова отнестись к проблеме несколько иначе. Похоже, мелким хулиганством тут не пахнет. Организованно все получается, вот и на сектора Кольцо поделено, кто где работает... Ну черт возьми! Каждый день что-нибудь новенькое! А мы чуть что, так сразу – мафия! Угонщики – уже давно мафия, подставлялы – тоже мафия, но недавно...

Однако эти мысли Вячеслав Иванович оставил при себе, не хватало еще при Турецком выказывать свои сомнения, не жирно ли?

Александра Борисовича все, о чем они говорили с Грязновым, совершенно уже не волновало. С той самой минуты, как праведная месть настигла-таки разбойников с большой дороги, позволивших себе поднять руку на «девушку из лодочного сарая», у него пропал всякий интерес и к самому делу, и к его непосредственным участникам. Как никогда их и не было...

Он, собственно говоря, и заехал-то на Петровку, 38, исключительно ради того, чтобы некоторым образом отчитаться перед Вячеславом, а то ведь придет к нему черт-те какая информация, объясняйся потом, а хуже того – опровергай!.. В гораздо большей степени Турецкого сейчас волновали проблемы Питера Реддвея с его джипом. Костя-то теперь ведь с шеи не слезет, найдет повод в самый неудобный момент спросить: «Ну что там у вас с машинкой нашего Пита?» Врать ведь не станешь, что только ею и занимаешься! А время бежит. И чем же ты тогда занимаешься, любезный друг Санечка, а? Где пропадаешь второй уже день? И дома тебя что-то не видно, и на службе отсутствуешь... Ох эти дружеские разговоры!

– Ну так что у нас, в конце концов, с Питером? – раздражаясь на себя, спросил Турецкий, резко меняя тему. – И вообще, чем твой седьмой отдел занимается? Есть хоть что-нибудь?

– Скажите пожалуйста, вспомнил! – иронически хмыкнул Грязнов. – А между прочим, поручено тебе, а я – так, на подхвате. – Но, увидев хмурое выражение на лице друга, лишь рукой махнул: – Ладно, о чем сейчас с тобой говорить?.. На-ка вот...

Он немного отодвинул свое вращающееся кресло и открыл большой ящик письменного стола. Вынул два конверта. Заглянул в один, потом в другой и кинул Турецкому первый.

Александр Борисович тоже заглянул и вытряхнул на стол несколько фотографий. Качество их, конечно, оставляло желать лучшего, потому что печатались они с увеличением с кассет от видеокамер, расположенных на стенах зданий «Пятого уровня». А те запечатлевали любопытных прохожих в разное время суток и при разном, естественно, освещении. Питер же прислал «лица подозреваемых в краже автомобиля», которых еще как-то можно было идентифицировать. Вот из них и отобрали что могли и сделали распечатку.

Высыпав такого же размера фотографии из второго конверта, Турецкий выложил их, как и первые, в одну линию.

– А это кто? – спросил у Грязнова.

– Саня, ты меня огорчаешь, – пожал плечами Вячеслав. – У тебя что-то со зрением в последнее время? Или мысли в другом месте? Смотри внимательно.

– Погоди... Господи, действительно... Нашли, значит?

– Как видишь! – довольно теперь рассмеялся Грязнов. – Они самые, голубчики. И догадываешься кто? Или опять нужна подсказка?

Александр Борисович внимательно посмотрел на Вячеслава, потом поменял местами фотографии в обоих рядах так, чтобы «верхние» лица соответствовали «нижним», еще раз оглядел их и сказал:

– Пожалуй, готов с тобой побиться об заклад, что они самые главные и ненавистные конкуренты наших с тобой орехово-таганских и коптевско-измайловских, не так?

Он нарочно смешал в кучу названия организованных преступных группировок. А имел в виду, разумеется, азербайджанскую братву, прибиравшую к рукам всю торговлю московского региона – рынки, магазины и, в частности, то самое Большое кольцо, о котором даже в этом кабинете за два последних дня было говорено гораздо больше, чем, возможно, за все время его существования.

– За что уважаю, – спокойно отозвался Грязнов. – Точно в десятку. Так что перед тобой круг действующих лиц. Пока ты из кожи лез, чтобы защитить честь дамы, которой, как мне стало известно, в свое время сам же и помог с нею расстаться?..

– Генерал, фи-и... – сморщился Турецкий.

– Исключительно в целях установления справедливости! – возразил Грязнов. – Так вот, пока ты... Мы в свою очередь изо всех сил помогали тебе не потерять лицо перед вышестоящими товарищами. И если в тебе сохранилась хоть капля мужской чести, ты должен это подтвердить. И сказать большое спасибо седьмому отделу, а не морщить нос, как будто ты один... твою мать, а остальные не люди.

Мягко так, с улыбочкой.

– Да, – сказал Турецкий, – прав был классик – торг здесь неуместен. Мой поклон бойцам автомобильного фронта. А где... – он перевернул фотографию и кивнул, прочитав на обороте фамилию: – Извини... И когда ж они только успели?

– А пока тут некоторые окучивали таганскую братву, мои орлы ночей, понимаешь ли, не спали, все старались... И кстати, по некоторым, теперь уже полностью достоверным данным, твой тот случай был нетипичным. Мне ответственно доложили, что таганские ребятки сами практически организацией подстав на дорогах не занимаются – для этого у них имеется всякая шелупонь, которая предпочитает и машины свои не бить, и гонорары не заламывать. Так, максимум четыреста – пятьсот долларов. Это именно те суммы, с которыми навороченному ездоку и расставаться особо ненакладно. Поэтому подобные операции и не фиксируются, как правило, и не получают крупного общественного резонанса. Можно считать, что твой случай – это, скорее, исключение из правила. И он уже кое-кого насторожил. Так я думаю.

– И откуда ж, позволь полюбопытствовать, у тебя эти сведения?

– Есть источники... – почему-то оглянувшись, сказал Грязнов негромко. Поиграл густыми своими рыжими бровями и в том же тоне добавил: – Старые, понимаешь, контакты.

Этот его своеобразный мимический спектакль определенно тянул на секретность. Турецкий, во всяком случае, понял, что большего он здесь, в кабинете, из Вячеслава не вытянет. И в то же время, как ему показалось, тот готов был сообщить еще что-то – но в другой обстановке. Значит, что? Перефразируя известный тезис о том, что если, водка мешает работе, надо бросить работу, он, как бы размышляя вслух, произнес:

– Ну что ж, если, как говорится, обстановка мешает делу, надо сменить обстановку, верно?

Грязнов лишь подмигнул в ответ.

2

Через пятнадцать минут Турецкий припарковал свою «десятку» возле ресторана «Узбекистан», буквально в двух шагах от Петровки – на Неглинной.

А когда они выходили из управления, он, словно между прочим, спросил Вячеслава, обедал ли тот. Грязнов посмотрел сперва на друга, потом на собственные часы и удивленно пожал плечами. Но промолчал, давая Турецкому возможность для любых предположений.

– Считаешь, еще рано? – не понял Александр Борисович.

– Ну почему же рано, если угощаешь ты? – снова удивился генерал милиции, но теперь уже явно имея в виду иное. – Разве я вообще когда-нибудь и в чем-нибудь отказывал, если ты очень настаивал?

О том, что он предполагал просто перейти через улицу в сад «Эрмитаж» и принять там, в ресторанчике, по соточке, Вячеслав также благоразумно промолчал. Зачем же останавливать человека, если у того вдруг рождаются вовсе не глупые идеи? Так они и оказались в «Узбекистане», где для них всегда имелся уютный уголок. Точнее, маленький кабинетик, которым распоряжался сам хозяин Рустам Алиевич, а в его отсутствие – мэтр Ашурали Ибрагимович и где можно было разговаривать без всякой боязни быть услышанным. И сколько же хороших, но, главное, полезных минут провели они здесь! А какая кухня! Какой замечательный старый коньяк, поставленный на выдержку еще при советской власти!

Отдали должное острым закускам, на которые превосходно лег традиционный коньяк «Москва» двенадцатилетней выдержки, ненавязчиво и мягко напомнивший в разгар ледяной зимы об опьяняющих душу ароматах летних цветов. Вячеслав Иванович невольно размечтался о той поре, когда сможет наконец усесться на ранней зорьке с удочкой, наблюдать медленно подымающийся над сонной водой влажный туман и дышать, дышать полной грудью, поеживаясь от предутренней прохлады... Это видение было настолько зримо, что он даже пропустил мимо внимания какой-то заданный ему Турецким вопрос. Оторвал невидящий взгляд от собственной тарелки и уставился на Александра, тот смотрел удивленно.

– Ну чего? – спросил, жалея об исчезнувшей картинке.

– А чего ты повторяешь мой вопрос? – улыбнулся Турецкий. – Ты, как тот хохол, задумавси?

– Какой хохол? – нахмурился Грязнов, ничего не понимая.

– Тот, что врезался однажды лбом в мой багажник. Ехал на велосипеде с мешком картошки за плечами, башку свою опустил, ну и врезался. И вся картошка его рассыпалась по шоссе. А я и стоял-то на обочине. Я его спрашиваю: ты чего, мужик? Совсем, что ли? А он отвечает: та задумавси... И фингал на лбу растирает. Мне ему даже расхотелось дать в глаз. Слушай, я тебя зачем пою и кормлю? Чтоб ты мечтал тут или о деле думал?

– А-а... Ну да, ты рассказывал, помню... Надоело все, Саня! – с легким таким отчаянием в голосе сказал Вячеслав. – Уйтить бы... как писал один...

– Ага, и не прийтить, – закончил Александр, – тоже читали. Шиш тебе, начальник. Давай-ка лучше колись.

– Так зачем? Ты его и сам прекрасно должен помнить... Джамал Джафарович.

– Во-он кто! А он нынче где обитает? На зоне или как?

Старая уже история. Вместе со Славкой они раскручивали героиновую эпопею, в которой были основательно замешаны трое братьев Багировых.[2]2
  См. роман Ф. Незнанского «Героиновая пропасть» (М., 2002).


[Закрыть] Джамал младший, он пару московских рынков держал тогда. И вопреки проискам многочисленных советчиков, они довели-таки дело до суда. А остальное уже не интересовало Турецкого. Так чем же дело закончилось?